я с Командором, которым признан был давно народом. Громы славы, звезды орденов! Но полн девчушкой Командор. Орлиным взором вмиг узнал... Безмолвно, издали, вне политеса жеста следил, как тихо Цветочек скромный бутоном Розы Мира поспевал. Переживал он слишком за Юлию с Романом, чтобы считать что погубила прелестный юности роман вражда одна Монтекки с Капулетти. Месть цеплялась, жалила колюче, разлукой вломилась, но не она сердца соузные разбила. Страсть сверх скоротечная испепелила с необорением разлуки детски хрупкие и нежные сердца. Уметь цветенье ждать, терпеливо завязь оберегать и помогать... Как хотелось Командору щедрость не дарами, а порученьями, сулившими успех немалый, проявить к де Сольва роду. Но знал, что тучи пересудов, завистников все спутают в одно иррациональное с минусом Чести число. Сватовство чисто; ни облачка прозрачной тени на Верность и Любовь Идальго. Он ждал. Как нестерпимо в долге и в молитве искренней ему бывало не торопить, не гнать Зари Коня.
Неспешно Анна созревала. Красы одеждой скромности от глаз, завистливых и жадных, монашески храня.
Настанет миг, настанет вечно жданный... так буднично, как поторапливаемые дни. Срок первый сватовства настал, помолвки росной, предрассветной к свадьбе. О Командоре Анна знала по Славе, лично нет; Любовь все мало волновала ее восход, ее разбег Небесный. "Еще ты дремлешь, друг прелестный, Пора, красавица, проснись".
Уже во поле пыльно, уже на коне въезжает Командор на двор родительский. Инкогнито, не дразня молву. Его узнали Сольва сразу - пред ними Лев Златой. Что? Как? - Суматоха средь неготового к приему обедневшего дворянства столбового. Твердо, с достоинством встречают, держат высоко, с блеском родовую честь. Вдруг треск: Командор, Любви затворник, молчальник и отшельник покорно просит руки дочурочки в обмен на Сердце, на любую в этом Свете власть. Парка партию сплела, какую не видали с прародителя Хаоса. Остолбенели с ног до головы. Нельзя поверить даже - не то, чтобы помыслить с дуру... Еще дурней скорей принять - подавишься от счастья кома. Нельзя и отказать: все чин по чину, слово чести Командора блюлось по самым пыльным мелочам. Что делать? Не задеть бы как сторон достоинство обоих. Лепечут: Анна слишком ныне молода. - Я знаю слишком стар, она мне в дочери годится. Но если Дона Анна не будет мне Женой, как Командору с Жизнью не проститься, как еще давиться юдолью земной? - Зарезать Героя всех времен так просто без ножа!? Для де Со-Льва невозможно. И "Да!" родительские не могут вымолвить уста: Дон Альвар, помилуйте, на год, на два, на три отложим брак. Дозреет до молодости первой цвет Анны, мы знак дадим быстрейшими гонцами и сплетем концы с концами обе жизни Ваши в роскошнейший венок-венец. О лучшем грех мечтать родительскому сердцу. - Еще ждать - мне конец. Души струна последняя порвалась ныне пред вратами.
Ужасна пауза пред крушеньем. В смятеньи полном изобретатель, импровизатор... "Билет" счастливый безрассудства помогает Влюбленному! Истовый рычаг - столп истины желанной. Хотел в учтивые пуститься объясненья о разности времен и нрава родительской любви и любви жениховской, Страстной. И выскочило вдруг: после заключенья брака Сам буду ей Отец и Мать, жену-дочурку пестовать до моего страшного срока; сама свободно и с Любовью Женой моею соизволит иль нет Анна стать. Ее хочу я Счастья - со мной иль без меня. коль на горе изберет Она другого, земная участь решена моя, уйду, куда и как я верно знаю. В любви и верности сгораю, мне Дона Анна - благодать единоцельная и неба и земли. О Боже, укрепи раба на крестной муке. Дай, молю, Любви! Минует Волею Твоей топор разлуки.
Не помнит, ни за что не повторит, но невозможное свершилось. Уговорил, уластил, напугал немножко стариков, заторил путь назад щедротами... С непонимающею что случилось Анною в дорожку припустился. Юрк в Замок семью молодую ото всех и там живет таков. Сдержал ли Слово Командор на поле самой тяжкой - нежной страстной брани? Вернее, темного томления грозового надвиганья неотвратимого ее? Конечно, Вне "конечно" определению командорскому конец.
Заветы старины блюдя примерно, с холодноватым уваженьем, изысканным, блестящим, Дона Анна к свалившемуся рано, без ее желания мужу отнеслась. И Долг свой не кляла, родительскую волю не клеймила; как Командор до встречи с ней, Судьбе покорная была. Он - Верность и Любовь, Она - едина Верность, Уважение к Очагу, самой не избранному в долю. Со страхом, с отвращеньем Она ждала, как муки крестной, на ложе Мужа восхожденье. Неблагодатно было Лоно к рода продолженью. Как Он сгорал, ее желая, как Он наследника хотел! Но муж - не мальчишка жадный до липкой сласти недареной. Терпел смиренно, чтобы райский плод созрел, налево вовсе не глядел, все делал, чтобы он поспел, налился томленьем страстным к Единенью с ним.
В общем отношенье ясно, а в скважину замка мы не глядим. Если хочет, путь скажет Дона Анна. "Когда бы знали вы, как Дон Альвар/Меня любил!" Ее Верность и Любовь к покойному мужу заслуженно и восхищенно все возносили - Образец. Она себя корит за свидание с мужчиной, когда давно-давно закончен траур. "О, Дон Альвар уж верно/Не принял бы к себе влюбленной дамы,/Когда б он овдовел. - Он был бы верн/Супружеской любви".
Усилья Мужа увенчались победой полной. На поле Уваженья постепенно всходили семена Любви, невзрачные, слабые росточки упругу силу набирали. Пружинили и завивались туго. И зацвели, приветили супруга. К Мужу Сердце Доны Анны повернулось цветом алым, в Жене "дочь" тихо испарилась. Она сказать ему чинилась, что Ложе боле Лону не противно. Он ощутил - непередаваемое ощущение - в ней долгожданны перемены, но все боялся верить. Алкал проверить и так боялся повредить одним движением поспешным, все что было, есть и будет у него, у Нас. Но тишина, красноречивей всех ораторов, сыграла: вечор испиты будут чары чаши Жизни полной. Он и Она - до дна. Пей, Песнь Песней не иссякнет.
Как, как ликует Командор! Какие прочие триумфы? День нескончаем, Солнце закатилось. Нет, остановилось. Стрелой бешеною взвилось Время - успеть бы приготовить все дары, хотя сокровища они лишь потому, что для Анны! а ей? - Командором будут вручены - с мольбой, коленопреклоненно. Род Альвара примет ныне участье страстное в сотвореньи Мира. Еще бы не принять, когда хозяйка Благодать!
Зачем, зачем ты не остался дома? Долг Королю мог сутки подождать. Иль в Счастьи и для Счастья не может Командор конфликтовать. Он Верен Чести, стало быть Себе. Но промедление в Любви смертельно, как и спешка. Дон Гуан, случайная усмешка "гуляки праздного" при Свете. Ужель "развратному" он не ответит за оскорбление Жены? Оно и было и не было его совсем - двоится шутка Дон Гуана. Пятно, что смоет новая молва чрез пару-тройку дней? Или пятно на безукоризненной Чести превсего страшней для Командора, чем шрам любой, он - гноящаяся незаживающая рана? С Дон Гуаном Дон Альвар сошлись за Эскуриалом. Какой курилка будет жив? Какой приставит "экс"? Багровиться закатом Солнце началось, вот вот звездами распахнется бархатный вечор. Что думали бойцы? Повеса ни о чем: праща, клинок Любви, он больше ничего не весил в Мире. А Командор? Взволнован очень был: смешалось предвкушенье Любви, дарительницы Жизни, с необходимостью убить снаглевшего в браваде шалопая. А Дона Анна? Как без защитника ей жить? Не легче ль Благодати чистой скорбеть вдовой, чем с убийцей детей плодить?
Сражёны были секунданты. Славный воин почти сразу наткнулся на чуть приподнятую против шпагу и замер. Горд и смел - и дух имел суровый. Имел...
Ущемление Любви вольнолюбивой, своенравной, отмстило своему стесненью Верностью.
Даже Верность Любящих небесно, наконец взаимно, в браке не обуздала жестоко прихотливой Вольности Любви. Будь Проклята. Тебе прощенья нет! Невинных сколько погубила страсть при-пасть, лизнуть твой пламенный язык. Будь проклят, не-верный никому и верный твой Служитель Дон Гуан. Вечно свободный, вечно холодный есть у тебя только "нет". И Вопили Камни: "За оскверненье Благодати "Аз воздам"! С того вернуся Света и клинок преступный хрустнет в пожатье каменных перстов". Приговора Рок таков.
"Ну, милый, ну, очнись. До крика, до угроз смертельных расписался. Я с час уж наблюдаю за тобой. Как листы твои исчерканы кружатся и, путаясь с моими, на пол ложатся. Светлицу словно замело, как мы расчислимся казной, друг мой, с тобою?"
- Где я?
- Балдеем в Болдино среди Чумы. Умы с воображеньем пиры и замки строят из 36 букв алфавита. Их обменяем на банкноты. Пока оброк не собран пригуби лафита.
Вдруг голос издали раздался. То был Любовник, вечный сам-третей: "И ты, последний друг, и ты до Сердца Дон Гуана чрез камни не добрался. Спаси, спаси меня от мук! Еще одно, последнее усилье, оковы тяжкие спадут и... 
- К нам, к нам, мы желанным Гостем встретим блуждающего Сына.
- Он же Блуд и плут, убийца!
- Несчастный, - Пушкин возражал. Скорчил рожицу задиристо смешную и вон и дома. Я одинок над счетом счастья вновь страдал.
"Несчастлив?" Кто? Я? Гость единственный! У Пушкина! В Болдинскую осень! Командор и Дона Анна, Дон Карлос и Лаура, Лепорелло - несчастливы и счастливы на свой неповторимый лад, в своеобразном каждому свершеньи неповторимой Цели (Призванья иль Судьбы), Дон Гуан? - в Любви неукротимый Триумфатор? Как можно бедным, жалким быть роскошному Царю Любви? Все же рефреном через приключения мои звучит мучительно Гуана глас "несчастлив" и в гордости скрывается признание бессилия и муки зов - "спасите, помогите, дайте руку". Не счас ли должен я откликнуться? Иначе Пушкин не вернется? Попробую в очередной последний раз.
Влюбился ль в Дону Анну истинно шуан? Да - его постигла кара Командора. Но и счастьем был он награжден сполна: мирным поцелуем благодати и смертью быстрой, в схватке роковой, прервавшей навсегда афея муки. Иль обещавшей раскаяние, возрожденье спящей, избиваемой молвой и истолченной самоедством, заблудшей так далеко Души? Кай смертный, из льдинок складывающий безнадежно, но упорно, в неистовстве холодном, слово "вечность", рас-каян и у-зрел в ничтожном "я" Жизнь, Истину и Путь исконно нерушимой Вечности. Пылинка, прах взлетела, переливаясь как алмаз, подхваченная Благодатью Света и Тепла.
Возможно ль такое с Дон Гуаном? Случилось, правда, в миг конца. Случайно? Иль необходимость возможности такой неистребима, но спит в гробу хрустальном до поры (Любви). А мы свою Невесту и других пинаем мертвящей суетой, в ревизской сказке пропадаем чертами букв и цифр, чернильной, Черту отданной Душой. Он рад, копыта попитает и от зелия гогочет и чихает: ап! чи-чи-к-ох-хчи! Чуму, заразу насылает.
Прости Гуан, увлекся. Спешу на помощь гордому идальго из избушки. Где искать поруху? У старушки? Ба, Гуан - старуха у разбитого корыта. Оставим фокусы, собака тут зарыта в точном выяснении того, что есть Любовь в герое? Сие не совпадает полно, однозначно точно с тем, что он Герой Любовник самый знатный. Здесь он отказа знать не мог, тому свидетельницы три: И-не-за, Ла-ура и Сама Дона Ан-на. Молва, скорее, отверженными, оскорбленными устами жен и дев, хотела посмеяться над Гуана неудачей, но сорвалась в истерику, икоту, рвоту и в обмороке стихла. И Слава из фанфар одних пошла. Слыхала и была согласна с ней Ан-на: красноречивый, хитрый искуситель, безбожный (следовательно, и бессовестный) развратитель. "Вы сущий демон. Сколько бедных женщин/Вы погубили?"
А скольких боле приголубил, одарил, хоть раз и ненадолго, как никто ни до, ни после Любовью? С ожиданием Ее, с Ее прекрасным Мигом Вечным, с памятью, хранящей Жизнь живой, жить только и возможно в закатном этом свете.
Но не о том - и нам, и Доне Анне - боль твердит Гуана:
"Молва, быть может, не совсем неправа,
На совести усталой много зла,
Быть может, тяготеет. Так, разврата
Я долго был покорный ученик".
Признает пороком разврат, но за его порог не в силах выбраться, пока не встретил Вас. Благодати вид один перерождение полное Гуана начал. В темноте, издалека, под одеянием монашеским - совсем как узник в платоновской пещере, взгляд отвративший от Теней на стенке тупиковой, к огню, к вещам реальным, к Солнечному дню в Космических просторах, - ученик разврата разбил хрустальный гроб, оковы дорогие отравленья спящей своей Души, как у всех людей, божественно бессмертной.
Но кто ж учитель скромного Гуана? В чем Разврат Любви, коль Суть она всех главных жизненных явлений?
Меня вдруг подхватило что-то и из избы вмиг унесло на брег пустынный моря. Граница с сушей. Появились незнакомцев двое. Меня не видят, как Людмила, я, видно, в шапке невидимке. Инкогнито-ревизор. Под-слушник поневоле тайн чужих. (Или своих?).
- Нет, Рыбака. В дырявый невод ветхий он снова Рыбку ловит неустанно. Златую в добродетель сети Ему ты загони.
- Невозможно.
- Я желаю.
- Не будь Старухой неразумной. У Рыбки я море Арендую, вся моя Родня в стихию мутных волн погружена. Я против благодетелей не выступаю. Я, Черт, черты границы уважаю, их мешаю, смешиваю упрямо тупиковой прямизной.
- Ты не всесилен, Бес, в исполнении желаний. Мне ты проиграл в чистую.
- Нет. Все и чрезмерно я прихотливые капризы исполняю в пределах Суши, так твержу земную жизнь Я в тверди нерушимой. В иссушении ее я устали не знаю с тех пор, как пораженьем горьким был подвигнут к Мщению и Еву яблоком прельстил.
- Я ж от науки, от забав, друзей скучаю смертно. Думал гений неги оживит хандру, но в дурах, прелестью роскошных, я все несчастлив. Причем когда их обольщаю они-то счастливы, когда в ответ мораль читаю, являю благородство друга, им девственность спасенная горька. Превратная судьба. Сухая верность без любовной благодати колюча и в левом случае ломка. Я, Бес, чахоточно скучаю.
- Разумен будь. Зевай средь меры наслаждений жизни до зева гроба - такова людей исконная природа. Скука - отдохновение души. Доволен будь доказательством рассудка, что Фауст скучен, ею скручен от рожденья: в прозе и в стихах, в буднях серых и самых смелых волшебствах всех колдунов и ведьм. Я бесом мелким извивался, горошком сладким рассыпался! Тебе добыл и славу мира и Любовь, всю дань возможну жизни. Ты оставался несчастлив.
- Любовь к единственной на свете Диве, сочетанье прямое в гармонии двух душ. "О сон чудесный!
О пламя чистое любви!
Там, там - где тень, где шум древесный,
Где сладко-звонкие струи -
Там, на груди ее прелестной
Я счастлив был...
Мефистофель
Творец небесный!
Ты бредишь, Фауст, наяву!
Услужливым воспоминаньем
Себя обманываешь ты.
Не я ль тебе своим стараньем
Доставил чудо красоты?
И в час полуночи глубокой
С тобою свел ее? Тогда
Плодами своего труда
я забавлялся одинокий,
Как вы вдвоем - все помню я"

В Любви, как и в Науке,
Фауст - кукла в буклях,
Все нити в Пауке,
А мошки кажется,
Что пляшут сами, что с усами,
Им невдомек,
Что это паутины смертной мед.


"Когда красавица твоя
Была в восторге, в упоенье,
Ты беспокойною душой
Уж погружался в размышленье
(А доказали мы с тобой,
Что размышление - скуки семя).
И знаешь ли, философ мой,
Чт( думал ты в такое время,
Когда не думает никто?
Сказать ли?
Фауст
Говори. Ну, что?
Мефистофель
Ты думал: агнец мой послушный!
Как жадно я тебя желал!
Как хитро в деве простодушной
Я грезы сердца возмущал!
Любви невольный, бескорыстной
Невинно предалась она...
Что ж грудь моя теперь полна
Тоской и скукой ненавистной?..
На жертву прихоти моей
Гляжу, упившись наслажденьем,
С неодолимым отвращеньем:
Так безрасчетный дуралей,
Вотще решась на злое дело
(У, виденье-затмение Сальери!(
Зарезав нищего в лесу,
Бранит ободранное тело;
Так на продажную красу,
Насытясь ею торопливо,
Разврат косится боязливо...
Потом из всего
Одно ты вывел заключенье...
Фауст
Скройся, адское творенье!
Беги от взора моего!"
Не промахнулся, наотмашь бьет Мефистофель, не простофиля уж никак. А Фауст? Липкая стена, утыканная зла горошком. Тень Тьмы, Любви специалист, профессионал, Мастак! И все же нем есть Совесть, ее борьба за Сердце, грызенье гнилых орехов зла еще здоровым отвращеньем.
Литературоведы говорят, что у Гете подобной сцены нет. Замечу кратко, на мой взгляд, Александр Сергеевич здесь выпалил весь "Фауста" заряд. Так гений русский на страницах четырех воспринял и впитал биенье Сердца гения немецкого народа. И по-русски предсказал исходы Фауста методы: не перелопачиванье всей Земле, а Зло направить против его новых проявлений, оградить его масштаб и глубину, и силу, заставить косвенно Добру служить, иль не мешать, избегнуть покушений новиной чреватой. Корабль испанский, полный злата и шоколата, мерзавцев сотни три, готовых модную (венерину?) болезнь всем подарить, сейчас же утопить.
Зло против зла для самоогражденья. Так мыслил Пушкин в 1825 году. Конечно, нет здесь и в помине благодатного спасенья: минус на минус плюс не дает, и отрицанье отрицания спиралию прогресса вверх - стремительнее все - не идет. Но все же Бес оказаться может ревнителем добрых дел (Булгакова удел). Не все, не все пропало, коль правда едко задевала Сердце куклы восковой, ржу зла пре-кислой истиной смывало с клинка Любви по истине живой.
Дон Гуан учеником разврата так и остался, хоть "Учителей" превзошел на две, на три главы в искусстве обольщенья. Его "изюминкой" была та искра совести, что в сердце чутком женщин пробуждала их Рок - сочувствие в страдании другого, жалость, милостью так плодовитую и лаской щедрую. Плюс мастерство с вершиною феерических импровизаций, но на подножьи нерушимой гаммы принципов, всеобщих, объективных, отстраненных чуть холодом ума. Любая крепость будет без ума, падет, как стены Иерихона от гласа трубного.
Обида горькая какая-то, младым, Доном принятая как катастрофа, сердце раной защемила. (Мне говорили мир земной несправедлив, но чтобы так, так в отношении невинного Меня! кто пожалел? Никто. Холодно равнодушно большинство, "от делать нечего друзья" злорадствуют, что "чистюля" измазан сажей, теперь не отличим от черненьких мастей). Болит, дыхнуть боюсь. Молча огражу себя стеной, броней, покрепче она будет любых кумиров сего света. Теперь не страшен омут жизни. В его я брошусь пекло, пращею пробивной пропаду в Любви (Сальери отраду в монастыре Музыки обретал).
Так Дон Гуаном стал. Клинком Любви, ядром ее Смертельным. "Прощай" без "прости" он говорил разрушенному очагу, в прах низвергал, одарив роскошно, девиц мечты. Ты меч возмездия, Бич... Божий? Нет, обиды непрощенной. В Сердце не затаен Животворенья Камень, как песчинка в ракушке. "Я" - Беса ученик златой и наивысшей пробы.
Чем это кончилось? Гуан, преступник, ядрил в Мадрит к Лауре незабвенной ("Есть - убил бы, а нет - купил бы миг за все иные со-кровища света). Коснулся о воспоминание Инезы, спотыкнулся о тень в монашеском одеянье Анны и, от греха Лауры и Дон Карлоса убийства отразившись, сам оказался в монастыре монахом. В обличье покаяния, в месте том, где Командору жена воздвигла Каменный кумир, размеров Исполинских.
Влюбился в Дону Анну случаем и ее Верность и ее Любовь, на долге долго взращенную, готовую вкусить блаженство Счастья семьи сокрушил, как все и всех, смертельно. Благодать без плодоношенья Любви погибла. Род человеков непорочных оборвав. Трагична безысходно оборванная нить человеческой судьбы в Доне Анне.
Гуан заслуженно погиб. Давно, давно пора остановить (в мешок да в море утопить, как корабль испанский с болезнею Любви) развратника лихого. Хорошо, Он в измывательстве переборщил и камни возопили, длань Рока, словно вошь, наконец-то ту гниду раздавила. И после Смерти победил порок несравненный Командор. Так молва гласила и... разум в мистике топила.
Чего добился восстановленьем семейной чести и/или местью Дон Гуану славный Командор? Все убиты, он истуканом вновь застыл - о том его с сердечным пылом народ во всех церквях молил. Жизнь глубин, размаха кончилась в Любви. Праща Любви в осколки, в пыль разбилась о Камень Долга, бесплодна Благодать. Погибла дважды Дона Анна: Командору верность в жизни и за гробом, к нему любовь - прививка к уваженью, также бесплодно пала любви Любовь к Гуану. Нечего считать. Ни одна чета не состоялась в счастливом бытии. Скука - участь разумной твари на Земле. Бес прав.
"От-части" - кто-то подсказал. Знакомый будто голос Дон Гуана. Но в нем обертонами звуч