одяй, пусть взор печален и губы уж помертвели, не должна пятнать позором брака брак святой Инеза. Как молнией из черной и гремучей тучи, метнули черные глаза в стать Гуана! И где? В монастыре, среди усерднейшей молитвы, из покаянья тянущегося в высь. Сердечно сокрушенье громыхало о силах - беспорочно помоги дойти до смертного одра... и грянула любовью ис-ступленья в сад райский в миг греха.
Дон Гуан ее добился и глазом не моргнув. Лепорелло простоватый обряд ухаживания принял за в три месяца осаду, а победу - в июле... ночью (заступись ты рожь высокая, тайну свято сохрани) - за помощь - на-силу! - лукавого. Ее мог сразу приголубить Дон Гуан. Любая крепость не преграда, замок любой - молчанья страж, хранитель тайных встреч от мужа, от толпы. Испанский гранд - невольник чести, дамской же вдвойне. На "ять" он роль сыграл. В любовном поединке взаимно честь не пострадала; как в шапке невидимке мужнины рога, ему ума достало в них не трубить и молчит молва.
В Гуане сердце человеческое слишком. Инезе он уступил из состраданья, у сени гроба подарил на летню ночь одну Любовь. Была, конечно, страшная приятность для гурмана в любви Инезы. Поздней самой осени прощальная улыбка. В ней истинно прекрасны одни глаза, но для любови, пылкостью живой, прозрачность созерцанья так призрачна, а голос уверений столь слаб и тих... Прикосновение - не то сиянье, не то прости-прощай, прощай.
Жалений долга призрак долго-долгий тяжеле тягот вулканической любви. Красавицы живые Гуана проще и дарили и, насладившись вволю нектаром жизни, своим путем спешили без оглядки. Средь цвета женского Гуан предпочитал родных: южно-томных, темно-страстных, вакханочек смазливых и смешливых. А жены севера? Слуга покорный от них, как черт от ладана, бежал. Они сначала нравились Гуану 
"Глазами синими, да белизною,
Да скромностью - а пуще новизною".
Но быстро Дон дошел до дня: в них жизни страстной нет, все куклы восковые, с ними грех и знаться. Да, слава богу, Дон Гуан себя отгородил от блеклых, дымно-скучных, чопорно-холодных див.
(Я догадался, что рукопись фрагментами стал вспоминать. Дела, видать, на ладный ход вставали).
Как ту звали? К кому по улицам знакомым рванулся Дон Гуан? Лаура. Да-да-да! Любови в жизни нота "ла". Сальери вытравить ее не смог, мгновенно в суровом сердце ожила в "Тарара", мелодия ла ла ла ла, когда веселый Бомарше, его зазвал на дело. Моцарт все ее твердил. И Дон Гуан стрелой летит, пращой любви к Лауре, славной в искусстве музыки. Ла-ура. Ла! Ура! У ра-дости жизни "ла" всегда. Лаура, бесподобная Лаура! Где б ни был Дон Гуан, к тебе он в миг, свободный, первый самый, вернется. Он вертится вокруг Тебя, всегда тобою полн, волнует(ся), струится в Музыке твоей. Слуга покорный, рыцарь верный, любовник страстный, сгорающий, как Феникс ясный, в Тебе, в Тебе Одной.
В любви Лаура Моцарт. Нет более, чем он. Она венком венечным вечно вплетена в гармонию рождающей жизни, поклонниками окружена и нет завистников у ней. Полно ревнивцев, готовых сжечь дары земного бытия за единенье с ней в уединении райском. То омрачает жизнь ее, но Клеопатра не Она. Их к безрассудству, к драгому приношенью жертвы ревность побуждает. Среди ревнивцев самый первый, конечно, Дон Гуан.
Ее Поэт! Его Слова с Ее Мелодией - Песнь Песней. Их лад рождает вольно вдохновенье из Сердца самого и Жизнь переполняет Восторгом! Быть не может совершенства боле, браво, браво! Еще! Еще! Еще!
Сам Карлос тронут. Гость угрюмый, сегодня в первый раз он дрогнул: из заточенья мщения за брата он повернулся чуть к бегущей дальше Жизни. Ла-ура! Лучик тонкою иглой ему вонзился в сердца камень. И в пропасть темную низринул камнепад: живил его, целил словами смертный враг. Негодяй! Его, как прах, взметнула трусость и в безопасность унесла. Непобедим, хваленый, среди дурех прелестных. Король, мой сюзерен, его сокрыл и запретил преследовать. Но в личной встрече уж я б нашел за что вцепиться хваткой чести смертной.
Гуан же не боится приказов короля, ему он непослушен. Почему? Ветреник? Отчасти. Но не в вопросах чести. Тогда причина в чем, что гранд один испанский знатный, мщения комок взрывной, покорен королю, другой же волю сюзерена преступает? Сам Гуан считает, что из любви к нему, остерегаясь кровной мести, король его отправил от столицы подале. На хладный Север рвенье остужать. Гуан считает, что он не подрывает государственных основ, убивая на любовной ниве знать: все чинно, благородно, честь по чести. Тут Дон не прав, в политике слаб он. Дуэли грандов - язва моровая для цвета государства, чахлому деревцу в международных джунглях борьбы живать недолго, хило. Точней намного рядит о любви наш Гуан: король его любит. Хотя он преступник, а Карлос в традициях исконно прав. В чем тут заковыка? Испанский Король - король, да не во всем. Не всех он несравненно превосходит в делах различных. Любовь прихотливее всего - и в том числе себя - короной страсти нежной осенила Гуана, преступника всех черт законных.
Да, но Карлос, по имени славному, также король. Конечно, король. Даже дважды: король родовых правил чести и служенья сословью, государству и Суверену король. Все восхищались, как оптимально Дон Карлос их сочетал в единство цельное. Неколебим был в сопряженьи и дух времени разумно в нем судил, отдав верховенство не роду, а служенью Государю. Сим путем Дон Карлос далеко прошел и быстро поднялся, и близко, ярко у трона воссиял.
Все рухнуло: сердце брата пронзил клинок бесчестный забияки Жуана. Извождение себя крепил Дон Карлос верный королевским приказом. Угрюмо, отшельником жил: не сорваться бы с долга петель на каком-нибудь болване. В зазубринах и рже долг королю, на дне неистово шипела тишина, алкал Дон Карлос о встрече с люто ненавистным Дон Гуаном.
В музыку Лауры поэта имя ворвалось. На луч ее чуть потянулся из бездны мрака узник мести... Она же, верный друг, зовет его, любовником ветреным публично козыряет. Дон Карлос оскорбленьем разряжает все, что скопилось на него и на нее: Гуан - безбожник и мерзавец, Лаура... ты, ты дура!
Любви с умом связь несильна. Дон Карлос выпрыгнул с ума, за ним Лаура: велю зарезать слугам гранда, жаль Гуан на честном поединке убил родного брата, не тебя!
Крылами черными взмахнула Смерть. Женщина!.. Дон Карлос в руки взял себя, вернулся разум: должна быть Муза глуповатой: "Я глуп, что осердился".
Лаура торжествует: сознался сам муж в глупости. "Там помиримся" - мы в глупости равны.
Отходчивая. Душе Дон Карлоса ее-то не хватает, Лаура незаметно в сердце проникает, он пьет в вине вино любви. Прими меня.
"Прости меня. Но знаешь: не могу
Я слышать это имя равнодушно..."
Хоть виновата, видно, без вины, Лаура Карлосу ответила такую плюху: "поминутно мне на язык приходит это имя". О! Если б мог, то не увяз бы Гранд Служения в Любви. Ты всем хорош, тебя Лауре жалко... Но ты за гуж берешь: не по хорошему мил, а по милу хорош. Смотри Дон Карлос пропадешь, из-а ветреной страсти, с пути служенья Королю сойдешь. А переборешь ли Гуана на поле бранном, на его коне - в Любви? Спешить с ответом погоди. - Поет Лаура. Прощальна песнь и зарево ночное впереди.
Любовь бездонна, Лаура - не донна. Она верна была бы Дон Гуану, когда не только в ее сердце, но вместе с ней, с ней близко-рядом Он всецело был. Ветреника нет. Уж как она его дарила и как он благодарен был - то слово разве словит. То можно только снова пережить. Да нет Того. Любовь же быть не может вне Любви. Лаура ищет, кто походит, кто хоть чем подобен ее Гуану, ее Дону в бездонности Любви. Сегодня музыка любви переполняет чашу сердца томленьем бездыханным, сегодня бешенством желанья мщенья Дон Гуану Лауре Карлос Дон напомнил Дон Гуана бешенство в Любви. Бранил меня за миг до изверженья ласки и сразу после, бранил сквозь стиснутые со скрежетом землетрясенья зубы.
Бедный Карлос, как ты влюбился. Разве прежде, еще сегодня днем, еще идя вечор чрез силу к певичке веселиться, разве Дон гордец себе позволить мог, чтобы при нем в любви другому признавалась женщина! И кто б польстил ему, что он по нраву ей тем, что напоминает, словно тень, другого и кого - убийцу брата рокового. Теперь и слово короля не сдержит Карлоса от мщенья - на утро громы прогремят, что молнии удар неотвратимый над главой трусливого гуляки занесен.
Пока зависть Карлоса пробила: "Счастливец!
Так ты его любила? ...Очень?"
И все пытает, что ране было - сразу видно Дон Чести в этом деле д... новичок. Зачем травить себя и ранить птицу, которая вся нежным трепетом объята и сей-час с тобой объединится в полете вольном в небесах? В любви завтра нет, как нет вчера; в ней вечны крылья-вечера.
В сию минуту Карлос - ты любим Лаурой. Ей двух любить нельзя.
Как эта девочка мудра! Который год тебе от роду? Осьмнадцать (снова та же цифра).
Свое не к месту любопытство насытил ли счастливчик Карлос? Дон Служенья миг прекрасный не прозевай! Но ум подвел: воспитанный в карьерном (благородном, перспективном) счете стал вычитать из младости года, десятки и, хорошо, что на старости седой остановился.
В ответ Лаура Карлоса стремилась вернуть в миг полный наслажденья жизни, диктаторски потребовав, чтоб улыбнулся он...
Муж доблестный впервые подчинился деве, но и остался при своем: "Милый демон".
Демон в юбке. Исполнятся сей миг твои заветные желанья Дон Карлос, сокровища родник из покрова тайн заблещет буйной кровью оголенной жизни.
Но парой все венчает сатана. В дверь ломятся, души сокровища явлены сполна: демон в скороходных сапогах на зов ловца, того не зная сам (у Лауры Карлос? Бред сумасшедшего такого втемяшить вряд ли сможет), явился.
Его по голосу узнав, не веря неожиданным дарам от Бога, Лаура бросилась на шею Дон Гуану.
Пришпоренный восклицательною немотой застыл и взвился на дыбы меж пропастью потерь Лауры и мщения Гуану, конь жизни Карлоса. До окаменелости его любовникам нет дела никакого. Целует друга милого Гуан, всецело поглощенный Лаурой. Цель преступления объята, исцеляется изгнанник негой дома, смиряется в забвении покорном уютному гнезду блуждающая блудная душа.
Лауру не вернуть, дал мщенью ход Дон Чести. Гуан всего лишь удивлен - нечаянная встреча - и просит отложить дуэльные услуги до утра позднего, до завтра. Он не изменился: Любовь сейчас, долг может подождать немного, до света, под которым взыскать возможно до последней капли крови.
Такой расклад лишь уязвляет Чести Дона, а упорхнувшая Любовь перчит взъярившееся сердце. Будь Карлос хладнокровней, спать иди спокойно - на завтра обессиленный любовник (Лауры вклад весьма весомый в восстановленье справедливости, в возвращенье потока Жизни в мирные брега) навек покой бесславный обретет. Какое там... Вороные взмыли, шпагами блеснула Дон Карлосу улыбка Смерти и объяла бездны чернота.
Иного в это время - в месте этом быть не могло. Бессильна избежать убийства, бессильна на него смотреть Лаура кинулась на постель. И взор свой подняла, когда свершилось противное любови дело. Для нее непоправимость меньшая случилась, любви повеса, юбок дьявол цел остался, в крови кромешной невредим. Герой бесславный Дон Гуан - невольник Чести родовой и роковой. Пока Лаура голову ломает, что с мертвым телом делать, выясняет, как Карлос пал -исход бескровен, прямо в сердце, Гуан себя пустой надеждой утешает о живости еще смертельного врага, соперника поневоле своего. Жаль тот убит, кто одним ударом завтра утешить мог бы навсегда неистовое сердце. Искусный фехтовальщик без подозренья судей мог грудь невзначай подставить под жало ярости каленой. Клинок триумф принес бы и правосудью короля, Дон Карлосу с роднею, и всему мужскому полу стран страстных и полнощных стран. "Досадно право. Вечные проказы - А все не виноват". И виноват во всем, пред всеми. Даже и в любви самой. Она-то без Гуана утешится всего быстрей.
И Дон Любви забудется быть может до конца в Любви при мертвом, только, что убитом в комнате Лауры, ее избраннике недавнем. Ура, ура! Не время мертвых хоронить, нет нужды бредить об ее изменах в отсутствии твоем... Лаура, Лара, Ларочка!.. (Проваливаются в негу сияющего слияньем страсти единения Жизни).
Я отвернулся, я ушел в раздумие глубоко. Граница роковая меж жизнью и любовью тут ли? Единых нет аптекарских весов. Какая доза яда лечит? В сласти каковой жизнь искалечится зубами ис-тупленья? Решить сам должен каждый, ошибок, горечь опыта других и своего отведав вдоволь, но в разной доле, в темпе и размахе разном.
Границ в лаурной бездне Гуан вновь не достиг, он не у крепился в тверди страстных волн. Что "круче" может быть безумства ласк над трупом несчастного в любви и в жизни претендента? Что Дон Гуану надо еще обнять, когда Любовь в объятиях его трепещет, бьется рыбкою златой и молит ее не покидать? Она без дна Владыке своему служить, прислуживать готова беспрекословно. У Ра она - Кора, кора на Жизни Древе. Любовь податлива, покорна: облечь и ввысь стремиться, истаять прорастая...
А Гуан? Поперся в монастырь. Вдову убитого им Командора ему на похоть подавай. Лауру он украл у его родного брата. С трудом терпима эта вольность любви: Лаура ранее бешеного полюбила и Карлосу женою не была. Живые жены, впрочем, не скупились на рога мужьям от Оленя Золотого: есть чем худую половину примечать. Но верность вдов - вот то, что озадачило Гуана. Замедлил бег к Лауре он, внимая сказу о вдове, престранной очень. Каждый день за упокой души молиться убитого на поединке мужа она все ездит. Все сроки траура, скорби черной давно прошли согласно строгому канону приличий света высшего. Вдова же ездить продолжает и - плакать! Дурнушка? Нет, "не может и угодник/В ее красе чудесной не сознаться", отшельники-монахи долг не прельщаться красотою женской едва не рвут, по правде говоря.
Кому, как Дон Гуану не знать, что Командор безмерно был ревнив. Никто его жены не видывал. Теперь препятствий нет. Рвение взыграло - зреть это чудо, души и тела совершенство. Хотя б поговорить, коль трауром покрыта Дона Верности супругу. Не говорит с мужчинами? С монахом только? И лишь о самом необходимом, очень скупо. Мелькнула быстро, черной тенью в темноте, просила тихо: "Отец мой, отоприте". И ушла: молиться, плакать... Пред мертвым, мраморным как живым. Живым ревнивцем, спесивым деспотом домашним. Памятник ему воздвигла. 
Страннее и странней цветы и листья, стебли, корни спутаны на лужайке жизни. И здесь же смерть.
Кто добре помнит о Гуане славном, в делах Любви непобедимом? Никто! Ведь жив еще, еще горит огонь желанья дары сладчайшие делить. Лаура помнит и забыть совсем - пока живу - не сможет. К ней вырвался из изгнанья, к ней лечу. Даю тебе, сподвижник Лепорелло, слово с супругой верной командора я познакомлюсь. Будь уверен плут.
Уверен Лепорелло, никаких сомнений.
"Вот еще!
Куда как нужно! Мужа повалил
Да хочет поглядеть на вдовьи слезы.
Бессовестный".
Затея не нужна. Опасна, грозна сверх всякой меры. Более всего бессовестна, ни для кого не кончится добром.
Лепечет правду-лепоту народа глас, к нему прислушиваются Пряхи Парки. Но Дон Гуану не до сентенций и пророчеств боязливых смышленого, практичного, немного храброго и суеверного слуги. Да не был бы Гуан собой, коль там не расковал бы, где народный разум, веков смысл здравый в замешательстве топочется. Риск - дело благородных. Чем отчаяннее, тем острее удовольствий жало. Королю Любви способностей своих еще не доставало на верности вдовы прекрасной испытать. Кому же Верность и Любовь пытать в за-запредельном столкновенье в лоб, как не убийце (пусть по чести) мужа?
По Лепорелло, доселе верная вдова обречена на слезы обманутой любви. Гуан, бессовестный, не только осквернитель жизни ее же даром высшим, но и жизни гробовой. В посмертное не верит Любящий существованье, не страшится Вечности суда. Подозревает, чует Лепо-релло, что Господин его афей. Прав монах: Дон Гуан безбожник, бессовестный. Со-вести нет ему Благой. Любовь его развратна, беспредела, нещадно рушит мир живых и пра-отцов. Без академий знает точно Лепорелло, что проиграна игра. Барин не сдается и, проклятая доля, вновь, вновь ему придется в роще лошадей держать господских. И волю дать себе корить, что Донам приятней много, чем слугам, время жизни проводить.
Вещает правду глас народный. Прав оказался здравый, чтящий предков и заповеди Бога Лепорелло. По сути точно все случилось. С одной деталью. Ее неясно чувствовало сердце мудреца земного. Страша все более, без ума свергая здравость, она ускорила события роковые и мистикой окрасила дела. Без Рока тайны не бывает: его тяжелые шаги венчают смертью дар возвышенной любви. (И в предпочтенье секса слабых, импотентов духа повергают).
Граница, Лепорелло где нашел излом, изъян, давший Верности жены с мужской Любовью нахрапистой сочетаться, изложена в конце третьей сцены. Добившись свиданья с Доной Анной наедине вне монастыря, без присутствия каменного мужа, Дон Гуан обрушивает свое Счастье, такое жданное и столь же нежданное, на Лепорелло. Слуга - единственный близкий человек, с кем может и хочет щедро поделиться своей радостью господин. Счастливый как ребенок! Все и все - милы.
Ошеломленный новостью Лепорелло готов поперву допустить, что вдова сказала хозяину два ласковых, то бишь любезных, чинных, слова или позволила ему себя благословить. Когда же стал ему известен реальный (самый фантастичный по его понятиям о нравах) результат, народный представитель удручен. О, женщины, вам имя вероломство! вторит Лепорелло, не слыша Гамлета. Не зря таил от глаз чужих Анюту Командор. Одни монахи, истовые в Боге, ей не опасны. "О вдовы, все вы таковы". В хвалах тебе монах жестоко обознался.
Поющий счастьем Дон Гуан готов в безмерной радости своей обнять весь мир. А командор в него не входит разве? Иль необъятен в полноте любовной муж для жены? (и жена для мужа? - я равноправие блюду). Что скажет о такой любви завязке Командор? Живой ответил он сполна. Но есть и тайны гроба, небезразличные для счастия живых.
Кто лжет, что ум у умных пропадает от Любви? Гуан разумно отвечает: Командор не станет, верно, ревновать - "разумный человек. И, верно, присмирел с тех пор, как умер". Разумно жил и после смерти разум не утратил - покойно спит себе, ждет Страшного суда. В дреме на счетах добродетели считает, их Божьей милостью перемножает, итог - не деться Командору от рая никуда. Не до греха посмертного вдовы, при жизни он честь ее сберег и камень драгоценный - спасенье - приобрел ценою жизни, щит Чести оградил ее, от осквернения непогрешимо, чисто Имя.
Разумней не афеем быть, дразнить гусей из Рима. Зачем играть с загробным миром на все с авантюрным риском? Разумней быть в добродетели деистом, крыть джокером смиренья на одре всех тузов страстей. Коль Бог - грез обмана блёск, то, как подметил Блез, не проиграешь. Коль нет - свое возьмешь раскаяньем и Милостью его бескрайней.
Но навсегда совсем покойным стать, уйти в ничто? Так и вопрос поставить Лепорелло не умел. На радость барина серчал он не на шутку. С благоговейным страхом и/иль в пику барину слуга на Командора посмотрел. Не присмирел покойник неразумный. "Кажется, на вас она глядит/И сердится".
На глупость суеверного слуги, который в миг триумфа смеет прекословить, бесстрашный и победой, границ не ведающей, упоенный Гуан ответил как разумный гордый человек. Чтобы невежество слуги разбить рассудком. Дон Любви страх его искореняет шуткой. Иронья подыграет простоватой вере. Проси Статую "пожаловать ко мне -
Нет, не ко мне - а к Доне Анне, завтра".
Здесь рубикон гостеприимства перейден, смех незаметно переходит в гогот издевательства. Скалится нахальство.
В смятенье Лепорелло всколыхнуло дно: "Статую в гости звать! зачем?" Гуан и дно последнее приличий разбивает: не говорить же, глупый, с истуканом, пусть станет у двери дома своего на часах, пусть стражей станет не над своим бездушным прахом, а над изменой так женушки им береженой.
Где брега обетов? Где приличиям прилечь в покое тверди правой?
Хватил хозяин через край такого лишку, что Лепорелло понимает - шутка Злая. Злобства беспредел. И предупреждает вновь, что на охоту лучше не ходить, не стоит тихо спящих призраков будить неверностью их женушек прекрасных.
Отлынить от исполненья шутки гнусной, от издевательства прямого, наглого над прошлым, которое взрастило всех живущих ныне, бедняге Л