а вытянутых руках, она вернулась на песок и  поставила  ребенка  на
ноги.
   Его крики перешли в почти беззвучные отрывистые всхлипывания,  но  он
все так же умолял  взять  его  на  руки,  а  когда  девушка  отказалась,
вцепился ей в ногу.
   - Пошли, черт тебя  возьми!  -  рявкнула  она  и  замахнулась,  чтобы
шлепком оторвать малыша от ноги.
   Однако в то мгновение, когда она  ощутила  желание  ударить  Джереми,
гнев ее растаял, уступив вдруг место страху, страху перед  самой  собой,
перед своей властью над маленьким ребенком, перед  вредом,  который  она
могла своей властью причинить ему - и себе...
   Страх быстро перерос в симпатию.
   - Эй, - сказала девушка. - Эй... Все  хорошо.  -  Она  опустилась  на
колени, чтобы Джереми обнял ее за шею, подхватила его снизу и подняла. -
Пойдем, посмотрим телевизор. Ты не против?
   Идя  по  пляжу  к  тому  месту,  где   оставила   полотенце,   нянька
почувствовала что-то странное, словно  чего-то  не  хватало.  Потом  она
заметила следы на песке, как  будто  к  воде  проволокли  некий  тяжелый
предмет, и поняла, что отсутствует мусорная бочка.
   Девушка бросила взгляд на бухту и увидела всего в двадцати пяти ярдах
- она могла бы  добросить  туда  камень  -  черный  верх  пустой  бочки,
плывущей на поверхности.
   - Нет, ты посмотри, - обратилась она к малышу, успокаивая его  звуком
голоса. - Эти ребята наполнили мусорную жестянку всем  этим  дерьмом,  а
потом взяли и оросили в бухту, чтобы  все  вынесло  народу  на  участки.
Знаешь, Джереми, самое поганое в жизни то, что люди воняют.
   Она взяла полотенце и сумку,  посадила  ребенка  на  бедро,  миновала
ворота и пошла по тротуару, болтая всякую чушь,  чтобы  малыш  оставался
спокоен, и клянясь самой себе: что бы там ни было, на следующее лето она
должна найти более легкий способ зарабатывать пять  паршивых  зеленых  в
час.
 
34 
 
   Разъяренное существо металось среди расплывающегося  мусора,  хватало
наудачу куски отбросов и сдавливало их, словно насилие каким-то  образом
могло помочь выжать из них питательные  элементы,  отсутствовавшие  там.
Некоторые куски насыщали, но очень немногие, и от  этого  потребность  в
еде только возрастала. В большинстве же эти отбросы были  бесполезны,  а
существо не умело отличить одни от других.
   Его  жабры  напряженно  работали,  засоренные  инородными  частицами,
которые застревали в жаберных лепестках и мешали их пульсации.
   Существо сделало неверный выбор, поверив запаху, а не инстинкту.
   Оно медленно вытолкнуло себя на поверхность и подождало,  пока  глаза
не сфокусировались на берегу.
   Пусто. Живые создания исчезли.
   Однако они находились где-то  там,  вместе  со  многими  другими,  им
подобными. Существо знало это.
   Оно знало также, что к ним можно приблизиться и схватить их.
   Но требовалось  принять  еще  одно  решение  -  решение,  на  которое
существо было запрограммировано, но  осуществление  которого  оставалось
(по  крайней  мере,  так  существо   чувствовало)   за   пределами   его
возможностей.
   Оно позволило себе снова медленно погрузиться и отдохнуло на  грязном
дне, перекатываясь под воздействием течения, как лента водорослей,  пока
зондировало собственный мозг в поисках давно утерянных  ключей  к  давно
спрятанным замкам.
   Мозг существа, затуманенный, но не медлительный, нетренированный,  но
не беспомощный, отвечал тем активнее, чем больше оно его загружало.
   Один за другим появлялись ключи.
   Наконец существо узнало, что и как должно сделать.
   Словно получив при этом новый заряд энергии,  оно  поползло  по  дну,
поднимавшемуся  к  мелководью.  Когда  спина  его  почти  выступила  над
поверхностью моря, существо боком  подвинулось  под  прикрытие  каких-то
валунов и выждало некоторое время, обшаривая глазами берег,  чтобы  быть
уверенным, что оно в одиночестве. Даже убедившись в этом, оно  подождало
еще несколько минут, повторяя предстоящие  шаги  и  внутренне  противясь
расставанию со  знакомым  и  безопасным  миром  -  и  насколько  долгому
расставанию? Навсегда, как понимало существо, уверенное только в  одном:
от сделанного выбора зависит его жизнь.
   Оно присело, погрузило голову и жабры ниже  поверхности  и  прокачало
воду через системы организма, насыщая кровь кислородом,  как  ныряльщик,
готовящийся к рекордному погружению.
   Существо подняло голову, подтянулось, встало на ноги и  пошло.  Мышцы
ног были слабые - они не носили тело  полстолетия,  но  все  же  держали
существо и с каждым шагом обретали крупицу новой силы.
   Ему  требовалось  укрытие,  чтобы  выполнить  операцию,  предписанную
программой, -  и  требовалось  очень  скоро.  У  существа  отсутствовало
чувство времени, и оно не знало, что значит "скоро", но  знало,  что  об
этом  скажет  его  кровь:  как  только  кислород   будет   израсходован,
потребуется еще, и мозг окажется в кризисном состоянии.
   Скоро.
 
*** 
 
   Улицы были пусты, двери закрыты,  окна  занавешены.  Однако  существо
чувствовало себя выставленным  на  всеобщее  обозрение,  поэтому  заняло
относительно укромную позицию в  тени  между  двумя  зданиями.  Уши  его
теперь могли слышать, а не только  отмечать  перепады  давления,  и  они
слышали беспорядочные звуки где-то неподалеку.
   Существо миновало еще несколько дверей, повернуло  на  другую  темную
улицу, снова увидело запертые двери и уже собиралось еще раз  повернуть,
когда в углублении на дальнем конце улицы обнаружилась  открытая  дверь.
Оно потащилось к этой двери, оставляя илистые  следы  и  получая  первые
сигналы тревоги от мозга, требовавшего кислорода.
   Дверь оказалась большая и широкая, внутри - темно и пусто.
   Оно посмотрело вверх и увидело то, что  требовалось:  толстые  балки,
несущие крышу.
   Существо не могло допрыгнуть до балок, не имелось также ни каната, ни
лестницы. Оно попробовало когтями стену -  дерево  оказалось  мягким  от
старости, гниения и влаги, когти вошли в него, как в мокрую глину.
   Глубоко вонзая когти, существо вскарабкалось по стене, как пантера.
   Это усилие забрало кислород из  крови,  и,  когда  существо  достигло
первой балки, сигналы тревоги в мозгу слились  в  сирену.  Оно  закинуло
ноги за балку и повисло в дюжине футов над грязным полом вниз головой  с
болтающимися руками. Струйка жидкости  потянулась  изо  рта  и  достигла
пола.
   С минуту существо ожидало, вслушиваясь  в  происходящие  изменения  в
обмене веществ. Перемены осуществлялись слишком  медленно.  Раньше,  чем
внутренние органы очистятся, раньше, чем можно будет остановить и  снова
запустить сердце, мозг начнет умирать из-за нехватки кислорода.
   Тогда, как учили существо пятьдесят  лет  тому  назад,  как  оно  уже
однажды проделывало на практике, оно прижало кулаки к животу под грудной
клеткой и резко надавило вверх.
   Изо  рта  подобно  рвоте  хлынула  зеленая  жидкость.  Первый   спазм
спровоцировал второй, потом  третий;  наконец  началась  серия  судорог,
выкачивающая воду из легких и выгоняющая ее сквозь трахею.
   В грязи на полу образовалась зловонная лужа зеленой влаги,  крошечное
болотце.
   Всего через несколько секунд  легкие  оказались  опустошены,  грудная
полость сократилась.
   Проделав  все  это,  существо  повисло  неподвижно,  зрачки  у   него
закатились назад, белки светились как фосфор.  Капли  слизи  стекали  по
стальным зубам, падая как изумруды.
   Жизнь существа как подводного создания окончилась.
   С медицинской точки  зрения  оно  было  мертво.  Сердце  не  начинало
биться, жидкость в венах оставалась неподвижна.
   Но мозг еще  жил,  и  он  через  синапсы  дал  команду  на  последний
электрический разряд, который должен был восстановить жизнь тела.
   Тело снова содрогнулось, но на этот раз оно не извергло жидкости.
   На этот раз существо закашлялось.
 
35 
 
   Элизабет захлопнула за собой дверь, спрыгнула на тротуар  и  постояла
неподвижно, пытаясь понять, где находится процессия.  Она,  конечно,  не
могла ее слышать, но ощутила по пульсации в барабанных перепонках  и  по
тончайшей  дрожи,  которую  улавливали  босые  пятки.  Барабаны  и  туба
рассылали ударные волны по воздуху, а шаги сотен ног сотрясали  тротуары
на целые кварталы во все стороны.
   Элизабет проискала пленку дольше, чем рассчитывала,  и  догадывалась,
что сейчас парад должен был приближаться к  коммерческой  пристани.  Она
хотела передать пленку Максу до прибытия процессии на пристань, так  как
именно это прибытие и само Благословение составляли  наиболее  зрелищную
часть праздника.
   Она вдохнула и задержала выдох, поворачиваясь с закрытыми  глазами  в
том направлении, которое подсказывали сигналы от органов чувств.  Так  и
есть: церемония миновала уже две третьих Бич-стрит и находилась всего  в
сотне ярдов от пристани. Однако девочка еще могла  ее  обогнать,  срезав
несколько углов.
   Элизабет сунула пленку в карман и побежала.
   Она знала, что Макс будет там, не потеряет терпения и  не  отправится
сам на поиски пленки. Элизабет была уверена, что он так же верит ей, как
она ему, и что она так же ему нравится, как он -  ей.  Ей  не  случалось
задумываться,  отчего  она  любит  его  больше,  чем   других   знакомых
мальчиков, поскольку Элизабет не обладала аналитическим складом ума, она
скорее была воспринимающей личностью. Встречая каждый  день,  знала:  он
принесет с собой что-то новое и что-то старое, что-то хорошее  и  что-то
плохое.
   Элизабет просто нравился Макс,  а  когда  он  уходил  (что  неизбежно
случалось, поскольку ничто не вечно), продолжала  любить  его.  Если  он
вернется - хорошо, если нет - очень плохо. По крайней мере, у  нее  есть
кто-то, кого можно долго любить,  а  это  лучше,  чем  долго  никого  не
любить.
   Сейчас девочка хотела только отдать ему пленку  и  увидеть,  как  его
лицо при этом осветит улыбка, и наблюдать, как его  развлекают  невинные
глупости Благословения.
   Элизабет перепрыгнула через изгородь, пересекла двор, снова перелезла
через забор и понеслась по задворкам. Свернув за угол, она проскользнула
между мусорными баками и миновала аллею. От  Бич-стрит  девочку  отделял
теперь лишь квартал, ее уши фиксировали ударную волну от барабанов.
   Она находилась на узкой улочке.  По  обеим  сторонам  стояли  машины,
свободным был лишь  выезд  из  открытого  гаража.  Приблизившись  к  его
воротам,  Элизабет  почувствовала  странный  запах  -  соли  и   чего-то
сладковато-гнилостного - и увидела струйку зеленой  жидкости,  тянущуюся
из гаража к сточной канаве.
   Девочка замедлила шаг: гараж принадлежал друзьям ее родителей, и если
жидкость,  сочившаяся  на  улицу,  сигнализировала  о  чем-то  важном  -
оказалась  бы  топливом  или  прорвавшимися  канализационными   стоками,
чем-то, требовавшим срочных действий, - следовало  найти  эту  семью  на
празднике и сообщить о происходящем.
   Элизабет нагнулась и понюхала жидкость. Запах не походил ни  на  что,
ей известное. Выпрямившись, она посмотрела в  темную  глубину  гаража  и
увидела большую лужу, а пока она наблюдала, упало еще несколько  капель.
Несомненно, что-то сломалось и подтекало.
   Элизабет шагнула внутрь.
 
*** 
 
   Повиснув наподобие гигантской летучей мыши, существо всасывало воздух
легкими и ощущало, как в ткани тела возвращается жизнь.
   Вдруг оно почувствовало запах добычи, услышало ее. Усилием  воли  оно
перекатило глаза вперед и посмотрело вниз.
 
*** 
 
   Элизабет ощутила в окружающем воздухе  перепад  давления,  как  будто
сделало вдох некое гигантское животное. Не умея слышать, не видя  ничего
в  темном  чреве  гаража,  девочка  почувствовала   дикий   страх.   Она
повернулась и бросилась бежать.
 
*** 
 
   Руки  существа  дрогнули,  согнулись  длинные  перепончатые   пальцы;
выпрямив ноги и сделав сальто, оно опустилось на пол.  Эта  добыча  была
маленькая и хрупкая - легко поймать, легко убить...
   Но его ноги, ударившись о пол, оказались слишком слабы:  очень  долго
они несли чересчур малую нагрузку,  -  колени  подогнулись,  и  существо
повалилось набок. Подтянувшись  руками,  оно  согнулось,  полуприсев,  и
осторожно двинулось на свет.
   Добыча исчезла.
   Существо в бешенстве зарычало от разочарования, издав резкий горловой
звук. Потом внезапно оно почувствовало опасность, распознав  возможность
того, что его могут преследовать. Оно знало, что должно скрыться. Но  не
знало, где искать убежище.
   У существа не  оставалось  выбора,  ему  приходилось  возвращаться  в
знакомый мир.
   Оно вышло из тени на улицу.
   Существо не помнило,  как  попало  сюда,  и  не  знало,  каким  путем
двигаться назад. Окруженное зданиями, оно не видело моря, но чувствовало
его запах и, руководствуясь обонянием, следовало за соленым ароматом.
   Оно перемещалось меньше минуты, когда  совсем  рядом  сзади  услышало
звук, определяемый как сигнал о нападении. Существо развернулось,  чтобы
встретить угрозу лицом к лицу.
   Крупное животное, покрытое черной шерстью, приготовилось  к  атаке  в
затененном  пространстве  между  двумя  строениями.  Шерсть  у  него  на
загривке щетинилась, губы раздвинулись, демонстрируя длинные зубы, плечи
нависали над мощными мускулами  передних  лап.  Из  его  глотки  исходил
рычащий звук.
   Существо оценило противника, думая  не  столько  о  пище,  сколько  о
бегстве. Оно понимало, что животное не позволит бежать и через несколько
секунд нападет.
   Тогда существо шагнуло к животному.
   Животное прыгнуло, обнажив зубы и выставив вперед когти.
   Существо поймало его на середине прыжка и  глубоко  вонзило  в  горло
стальные  зубы.  Рычание  немедленно  сменилось  скулежом,  за   которым
наступила тишина. Существо удерживало зверя, пока тот не умер.
   Когда зверь умер, существо бросило его на мостовую, опустилось  рядом
на колени и разорвало ногтями брюхо. Оно сунуло  руки  в  образовавшуюся
отверстую рану и вырвало внутренности.
   Потом оно продолжило путь к обещаемой морем безопасности.
 
36 
 
   - Прекрати нервничать, Макс, - успокаивал сына Чейс. - Судя по звуку,
оркестр  повернет  сюда  секунд  через  десять,  так  что  расслабься  и
наслаждайся зрелищем. Она тебя найдет.
   - Да, но я не там, где обещал, - ответил мальчик. -
   Я не должен был...
   - Послушай, Макс, - усмехнулся Чейс, - зачем ты приехал  сюда?  Ты  в
любом случае не...
   Он замолчал, так как Аманда ткнула ему локтем под ребра.
   - Она найдет тебя, Макс, -  пообещала  Аманда,  обнимая  мальчика  за
плечи, - и все поймет. Честно.
   Макс двигался за процессией, сразу вслед за сенбернаром, и в просвете
между домами,  выходящими  на  море,  увидел  отца  и  Аманду,  медленно
перемещавшихся вдоль берега на институтской лодке "Мако".  Он  сбежал  к
скалам и помахал им. Саймон приблизился  к  берегу  и  знаком  предложил
Максу  вспрыгнуть  на   борт.   Они   подошли   на   "Мако"   к   катеру
рыболова-спортсмена,  пришвартованному  у   коммерческой   пристани,   и
спустились на берег посмотреть праздничную процессию.
   Сначала  появился   епископ,   за   ним   следовали   его   свита   и
тамбурмажоретки. Когда первые музыканты обогнули угол и вышли на  дорогу
к пристани, оркестр прогремел первые такты марша "Полковник Боуги".
   Макс посмотрел на незаряженный фотоаппарат.
   - У меня есть, - сказала  Аманда,  вытаскивая  из  кармана  небольшую
камеру. - Я для тебя тоже отпечатаю.
   Роланд Гибсон  проложил  себе  дорогу  в  толпе  за  спиной  Чейса  и
остановился  рядом  с  ним.  Форма  начальника  полиции  была  тщательно
отутюжена, туфли сияли.
   - Две тысячи туристов, Саймон, - улыбаясь, сообщил он. - А ты  хотел,
чтобы я все отменил.
   - Готов признать твою правоту, - откликнулся Чейс. -  Только  не  все
еще кончилось. Когда ты выпустишь Пакетта из-под стражи?
   - Как только последний гость оставит свой последний доллар. Потом  ты
услышишь все о чудовище Ржавого.
   Рация на поясе Гибсона щелкнула, затем раздался голос:
   - Начальник...
   Гибсон отцепил рацию, что-то сказал, послушал, затем тихо произнес:
   - Черт.
   - Что там? - спросил Чейс.
   - Томми молчит, сказал только, что я должен на что-то  посмотреть.  -
Гибсон снова пристегнул рацию к поясу и шагнул в сторону. - Пока.
   Внезапно позади, перекрывая шум  приближающихся  тромбонов,  раздался
крик Макса:
   - Элизабет!
   Чейс обернулся и увидел, как Макс метнулся вдоль  толпы  к  босоногой
девочке в голубом платье, бежавшей изо всех сил рядом с оркестром.
   Макс и девочка встретились; она дрожала, а Макс обнимал ее,  стараясь
успокоить. Подойдя ближе, Чейс услышал, что девочка  пытается  говорить,
но изо рта у нее вылетали лишь бессвязные звуки. Ладони ее порхали перед
лицом Макса, как колибри, а он только качал головой и повторял:
   - Помедленней, помедленней.
   - Что она говорит? - спросил Чейс.
   - Не знаю, - ответил Макс.
   К ним подошла Аманда, опустилась на  колени  рядом  с  Чейсом,  взяла
ладони Элизабет в свои и сказала:
   - Ты не ушиблась?
   Элизабет отрицательно покачала головой.
   - Испугалась? Девочка кивнула.
   - Чего?
   - Не знаю, - с трудом выговорила Элизабет. - Что-то большое.
   Потом Чейс услышал, как кто-то зовет его. Он  присмотрелся  и  увидел
Гибсона, призывающего его от входа на пристань.
   - Сейчас вернусь, - бросил  он  Аманде.  Лицо  Гибсона  окаменело  от
ярости.
   - Кто-то только что убил Бастера, сторожевую собаку Корни Тибодье,  -
сообщил он. - Вырвал глотку и выпотрошил, прямо на  Мейпл-стрит.  А  вот
что нашел Томми.
   Он раскрыл ладонь, и Чейс увидел зуб из нержавеющей стали. Две  грани
были зазубрены, а на концах третьей, более толстой, виднелись  крошечные
колючие крючки.
   У Чейса перехватило дыхание, он смотрел на зуб, не  отрываясь.  Потом
поднял взгляд на Гибсона и проговорил:
   - Оно здесь, Ролли. Оно вылезло на берег.
 
37 
 
   Существо вошло в воду там же, где прежде выходило, -  оно  видело  на
песке собственные следы и, оставаясь под  прикрытием  валунов,  медленно
двигалось по грязному склону дна, пока не зашло по плечи.
   Освободив легкие от воздуха, нырнуло, в соответствии с командой мозга
привело в движение жаберные клапаны,  разинуло  рот,  открыло  трахею  и
вдохнуло воду.
   И захлебнулось.
   Существо немедленно выпрыгнуло на поверхность, жадно хватая воздух  и
кашляя. Боль обожгла легкие, скрутила мышцы брюшной полости.
   Ошеломленное, существо потеряло равновесие, поскользнулось  и  начало
тонуть.  В  жаберные  щели  потекла  вода,  оно  снова  поперхнулось   и
захлебнулось. Существо дотянулось до скального выступа, вцепилось в него
и,  хрипя,  припало  к  валуну,  до  тех  пор  пока  наконец  легкие  не
очистились.
   Еще дважды оно пыталось погрузиться, последовательно повторяя  каждый
шаг старой программы. И дважды его ожидала неудача.
   Существо не знало, что случилось и почему: мозг не мог задавать  себе
такие вопросы и соответственно не мог получить ответы. Оно знало только,
что больше  не  может  обитать  под  водой,  что  выживание  зависит  от
вдыхаемого воздуха.
   Но оно чувствовало также, что среди дышащих воздухом созданий  выжить
не сможет.
   Если нельзя жить под водой, значит, нужно жить в воде.
   Существо набрало воздуха, захлопнуло жаберные щели и нырнуло. На  сей
раз оно не захлебнулось. Оно  все  видело,  поскольку  защищающие  глаза
линзы остались неповрежденными, и оно могло  двигаться.  Осваивая  новый
опыт, существо поплыло.
   При попытке нырнуть глубже, однако, оно заметило разницу:  погружение
не было теперь легким, пластичным, естественным, оно  стало  трудным,  а
внутреннее давление выталкивало наверх.
   Обнаружилось и другое отличие. Очень скоро легкие  начали  болеть,  в
ушах застучало и мозг приказал искать воздух для дыхания.
   Существо всплыло, вынырнуло на поверхность и жадно вдохнуло. Пока оно
дышало, изменилась  его  плавучесть;  пришлось  шевелить  ногами,  чтобы
сохранить прежнее положение.
   Перед