Питер БЕНЧЛИ 
   БЕЛАЯ АКУЛА 
 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
   Джеффу Брауну, а также памяти Майкла У. Когана и Пола Д. Зиммермана
 
   За советы и справки относительно китообразных,  ихтиологии,  хордовых
рыб, орнитологии, сверхвысоких давлений и криптомедицины я в долгу перед
Ричардом  Эллисом  и  Стэнтоном  Уотерманом.  Все  возможные  оставшиеся
неточности или ошибки - на моей совести.
 
   А за терпение, настойчивость, мудрость,  поддержку  и  дружбу  я  уже
почти два десятилетия несказанно благодарен несравненной Кент Медине.
   П. Б.
 
Часть I 
1945 год 
 
1 
 
   Вода в устье реки уже несколько  часов  оставалась  неподвижной,  как
черное стекло; ветра, который мог бы побеспокоить ее, не было.
   Потом внезапно, словно  под  воздействием  какой-то  огромной  твари,
поднимающейся  из  глубины,  вода  забурлила   и   вспучилась,   угрожая
взорваться.
   Наблюдавший со  склона  холма  человек  сначала  не  обратил  на  это
внимания как на очередное обманчивое видение, вызванное его усталостью и
игрой света от закрытой облаками луны.
   Но  пока  он  всматривался,  водяная  гора  все   росла   и   наконец
рассыпалась, пронзенная чудовищной головой, едва заметной  -  черное  на
черном, отличимой от  воды  только  по  мерцанию  капель,  стекающих  по
глянцевой коже.
   Левиафан еще приподнялся  над  поверхностью  -  острый  нос,  гладкое
цилиндрическое тело, затем снова беззвучно осел и без  видимых  движений
поплыл по шелковистой глади в ожидании - в ожидании человека.
   В темноте трижды мигнул свет: короткая вспышка,  длинная  и  еще  раз
длинная; точка, тире, тире - международное  обозначение  буквы  W  кодом
Морзе. Человек ответил, зажигая  таким  же  образом  три  спички.  Затем
поднял ранец и начал спускаться.
   Его  одолевал  собственный  смрадный  запах,  тело  чесалось,  болели
натертые места. Грязная одежда, снятая с трупа на обочине  дороги  (свою
сшитую на заказ форму и ботинки ручной работы он  закопал  в  слякоти  в
воронке от снаряда), была неудобна и кишела паразитами.
   Но по крайней мере, прошел голод. В сумерках человек  устроил  засаду
на чету беженцев, кирпичом  размозжил  им  головы  и  обожрался  мерзких
мясных консервов - парочка выклянчила их у оккупантов-американцев.
   Убийство  тех  двоих  развлекло.  Многие  умерли  по   его   приказу,
несчетному числу он принес смерть, но никогда не убивал  своими  руками.
Это оказалось на удивление легким делом.
   Путешествие длилось уже несколько дней. Пять? Семь?  Он  не  имел  ни
малейшего представления. Минуты тревожного сна в отсыревших стогах  сена
неразличимо перепутались с часами, когда  человек  тащился  по  разбитым
дорогам в обществе жалких отбросов безвольных народов.
   Его спутником и наказанием стало изнеможение. Десятки раз он падал  в
канаву или плюхался в росшую кое-где высокую траву и лежал, тяжело дыша,
пока к нему не возвращались силы. Ничего странного в  его  усталости  не
было: человеку исполнилось пятьдесят, он был тучен, и в последние десять
лет максимальная физическая нагрузка для него заключалась в  том,  чтобы
согнуть руку в локте, поднося стакан ко рту.
   И все же усталость бесила, отождествляясь с изменой. Он и  не  должен
был находиться в хорошей физической форме, так как никто не  предполагал
самой возможности бегства. Он - не атлет и не воин, а гений,  изобретший
нечто не имеющее аналогов в истории человечества. Ему было предначертано
всегда вести, учить,  воодушевлять,  а  не  бежать,  подобно  испуганной
крысе.
   Раз или два изнеможение почти соблазнило его уступить, сдаться, но он
сопротивлялся, полный решимости осуществить свое предназначение. Миссия,
возложенная на человека  приказом  фюрера  за  день  до  того,  как  тот
покончил с собой, будет осуществлена - неважно, какой ценой и когда.
   Будучи ученым, он не занимался политикой и не интересовался  мировыми
проблемами, но твердо знал: значение его миссии выходит далеко за  рамки
науки.
   Сейчас изнеможение, страх и голод исчезли, и, осторожно спускаясь  по
крутому склону, Эрнст Крюгер улыбался. Годы работы дадут плоды; его вера
будет вознаграждена.
   Он никогда всерьез не сомневался в  том,  что  они  придут,  -  ни  в
бесконечные дни бегства, ни в бесконечные часы ожидания.  Знал:  его  не
подведут. Может быть, немцы не так умны, как  евреи,  но  на  них  можно
положиться. Что им сказано, то они и делают.
 
2 
 
   Когда Крюгер добрался до галечного пляжа, его ждала  надувная  лодка.
Один матрос сидел на веслах, другой стоял на берегу. Оба во всем черном:
туфли, брюки, свитера и вязаные шапочки, а руки и лица  измазаны  жженой
пробкой. Они не произнесли ни слова.
   Стоявший на берегу протянул руку, предлагая забрать у Крюгера  ранец.
Тот отказался. Прижимая ранец к груди, он шагнул в лодку и, опершись  на
плечо гребца, пробрался на нос.
   Тишину нарушил звук трущейся о гравий резины, а  потом  стали  слышны
только мягкие всплески весел, раздвигавших прохладную воду.
   Еще  двое  стояли  на  палубе  подлодки.  Когда  резиновое  суденышко
коснулось борта, они помогли Крюгеру подняться и проводили  к  переднему
люку, крышку которого придерживали, пока он спускался по трапу  в  чрево
лодки.
   Стоя в рубке, Крюгер слышал непрерывную череду  отрывистых  команд  и
немедленных ответов. Воздух внутри подводной  лодки  пропитался  влагой.
Туманный ореол мерцал  вокруг  лампочек,  металлические  поверхности  на
ощупь были мокрыми. Воздух был не просто  сырым,  но  зловонным.  Крюгер
принюхался к смраду  и  различил  в  нем  запахи  соли,  пота,  солярки,
картофеля и чего-то сладковатого, вроде одеколона.
   Он почувствовал себя узником, погруженным в какое-то адское болото.
   Приглушенно заработали  электромоторы,  и  возникло  легкое  ощущение
движения - вперед и вниз.
   Офицер в фуражке с белым верхом шагнул в сторону от перископа, махнул
Крюгеру рукой и исчез в проходе.  Крюгер  нагнул  голову,  чтобы  пройти
через открытый люк, и последовал за ним.
   Они протиснулись в маленькую каюту (койка, стул и складной  стол),  и
командир представился. Капитан-лейтенант Гофман был молод  -  не  старше
тридцати - и бородат. Бледный, худощавый подводный ветеран.  Висевший  у
него на шее Ritterkreuz - Рыцарский  крест  -  то  и  дело  цеплялся  за
воротничок рубашки, и тогда капитан смахивал его в сторону.
   Крюгеру понравилась небрежность этого жеста. Она означала, что Гофман
носит Рыцарский крест уже давно: возможно, удостоен и "Дубовых листьев",
но не удосужился надеть их. Капитан-лейтенант хорошо знал  свое  дело  -
это, впрочем, явствовало из того простого факта, что он еще  жив.  Около
девяноста процентов лодок, спущенных на воду во время  войны,  оказались
потеряны: из тридцати девяти тысяч человек, ходивших  на  них,  тридцать
три тысячи погибли или были захвачены в плен. Крюгер вспомнил,  что,  по
слухам, фюрер пришел в ярость, прочитав эти данные.
   Крюгер  рассказал  Гофману  последние  новости:  о  хаосе  в  стране,
сжавшейся до размеров бункера, о смерти фюрера.
   - Кто же новый вождь рейха? - спросил Гофман.
   - Дёниц, - ответил Крюгер. - Но на деле - Борман.
   Он замолчал, размышляя, стоит ли говорить Гофману правду:  больше  не
существовало ни рейха, ни Германии. Если рейху суждено выжить, то семена
выживания - здесь, на подводной лодке.
   - Что за экипаж? - поинтересовался Крюгер.
   - Пятьдесят человек, включая  вас  и  меня,  все  добровольцы,  члены
партии, все одинокие.
   - Как много они знают?
   - Ничего, кроме того, что едва ли когда-нибудь вернутся домой.
   - А как долго продлится поход?
   - Обычно - тридцать или сорок дней, но сейчас... Мы не можем идти  по
кратчайшему  пути.  Бискайский  залив  -  смертельная  западня,  кишащая
кораблями союзников. Нам придется обогнуть Шотландию, выйти в  Атлантику
и повернуть на юг. В надводном положении  я  могу  держать  восемнадцать
узлов, но не знаю, как много нам удастся  двигаться  на  поверхности.  Я
должен идти на экономичной скорости, примерно двенадцать узлов, чтобы мы
смогли растянуть запас топлива примерно на восемь  тысяч  семьсот  миль.
Если на нас будут охотиться, проведем больше времени под водой. В  таком
положении мы делаем только семь узлов,  электромоторы  тянут  не  больше
шестидесяти четырех миль, а для подзарядки аккумуляторов требуется  семь
часов хода в надводном положении. Поэтому я предполагаю,  что  в  лучшем
случае поход займет примерно пятьдесят дней.
   Крюгер почувствовал, как на лбу и под мышками выступил пот. Пятьдесят
дней! Он находился в этой железной гробнице меньше часа, но  уже  ощущал
себя так, словно его легкие сдавлены железным кулаком.
   - Привыкнете, - заметил Гофман. - А когда уйдем южнее, сможете  часть
времени проводить на палубе. Если уйдем  южнее,  я  хотел  сказать.  При
необходимости ведения боя мы окажемся в невыгодном положении. У нас  нет
носовых торпедных аппаратов.
   - Почему?
   - Их сняли, чтобы освободить место для вашего...  груза.  Он  слишком
велик и не проходил в люк,  так  что  пришлось  вскрывать  броню.  Затем
выяснилось, что он не помешается между аппаратами, и их пришлось убрать.
   Крюгер поднялся:
   - Я хочу взглянуть на груз.
   Они  двинулись  вперед,  минуя  одно  за  другим  тесные   помещения:
радиорубку, каюты офицеров, камбуз. Достигнув носа, Гофман отдраил  люк,
ведший в носовой торпедный отсек, и Крюгер шагнул внутрь.
   Оно было здесь, спрятанное в  огромный  бронзовый  контейнер.  Минуту
Крюгер просто стоял  и  смотрел,  вспоминая  годы  работы,  бесчисленные
неудачи, насмешки, первые робкие успехи и наконец свой триумф -  оружие,
не похожее ни на что, созданное прежде.
   Увидев, что местами бронза начала окисляться, он шагнул к  контейнеру
и быстро проверил, нет ли признаков повреждения. Их не оказалось.
   Крюгер положил на контейнер руку. Его  чувства  были  выше  гордости.
Здесь покоилось самое революционное оружие в истории не только рейха, но
и всей науки. Очень немногие на протяжении тысячелетий могли  сказать  о
себе то, что мог он: Эрнст Крюгер изменил мир.
   Он подумал  о  Менгеле,  Йозефе  Менгеле  -  своем  близком  друге  и
сопернике в науке. Удалось ли Менгеле тоже убежать? Жив ли он еще? Может
быть, они встретятся в Парагвае? Менгеле, известный как  Der  Engel  des
Todes - Ангел  смерти  -  из-за  экспериментов  на  людях,  презрительно
относился к работе Крюгера, объявив ее фантастической и  неосуществимой.
Однако в действительности научные поиски  Крюгера  дали  практические  и
весьма существенные результаты.
   Крюгер очень надеялся, что Менгеле еще жив: ему не терпелось показать
коллеге свое достижение: сверхоружие, Der Weisse Hai - Белую акулу.
   Он повернулся и вышел из торпедного отсека.
 
3 
 
   Когда подводная лодка обогнула  оконечность  Шотландии,  ее  встретил
свирепый западный ветер. Переваливаясь в бортовой и килевой  качке,  как
на карусели в парке аттракционов, она  продвигалась  на  юг  и  медленно
углублялась в Атлантику.
   8 мая Гофман доложил Крюгеру, что по радио получена сводка:  Германия
капитулировала. Война кончилась.
   - Только не для нас, - ответил Крюгер. - Для  нас  война  никогда  не
кончится.
   Дни опадали, как листья липы осенью, один за другим, неотличимые друг
от друга. Гофман избегал судоходных маршрутов и тем самым столкновений с
кораблями союзников. Вахтенные трижды  замечали  на  горизонте  дымы;  с
полдюжины раз Гофман командовал погружение в позиционное  положение,  но
не из-за возникновения опасности, а ради тренировки экипажа.
   Для Крюгера время обратилось в монотонную череду приемов пищи, сна  и
работы в носовом  торпедном  отсеке.  Работа  имела  для  него  решающее
значение,  она  осталась  теперь  единственным  смыслом  жизни  в   этом
бесконечном плавании.
   В торпедном отсеке Крюгер нажал  на  кнопку,  скрытую  под  небольшой
свастикой,  выгравированной  на  бронзе.  Крышка   тяжелого   контейнера
откинулась.   Он   осмотрел   через   увеличительное   стекло    толстые
кольцеобразные резиновые прокладки, защищавшие содержимое контейнера  от
воздуха и воды. На каждую точку, где резина  казалась  поцарапанной  или
потрескавшейся, он нанес герметик.
   Начальство Крюгера  сразу  же  ухватилось  за  возможность  применить
результаты его опытов в военных целях. Он расценивал свои достижения как
научный прорыв, а они увидели в этом чудо-оружие. И тогда деньги потекли
рекой, а Крюгера стали торопить с завершением. Но потом, когда успех был
уже совсем близок, время истекло: рейх съежился до  размеров  бункера  в
Берлине, и Крюгеру сказали, что оружие следует увезти - даже не завершив
программу.
 
*** 
 
   Через четыре недели плавания Крюгера позвали  в  командирскую  рубку.
Руки Гофмана лежали на рукоятках перископа. Прижавшись лицом к  окуляру,
он медленно вращал прибор, ощупывая взглядом горизонт. Как только Крюгер
вошел, Гофман произнес, не отрываясь от окуляра:
   - Вот минута, которую  мы  ждали,  господин  доктор.  Море  спокойно,
сумерки, и льет дождь. Мы можем всплыть  и  принять  душ.  -  Он  поднял
взгляд от окуляра и улыбнулся:
   - Вы, конечно, будете одним из первых.
   Прошло больше месяца с тех пор, как Крюгер принимал ванну,  брился  и
чистил зубы. На лодке хранилось лишь несколько  литров  свежей  воды,  а
получаемую опреснением  использовали  исключительно  на  камбузе  и  для
охлаждения аккумуляторов. Ему страшно хотелось ощутить провонявшей кожей
свежую воду.
   - Это безопасно? - поинтересовался он.
   - Думаю, да. Так далеко к югу движение не  слишком  оживленное  -  мы
примерно на две тысячи километров восточнее Багам. - Гофман снова приник
к окуляру и осведомился:
   - Сколько воды под килем?
   - Дна нет, господин кап-лей, - доложил матрос с центрального поста.
   - Нет дна? - удивился Крюгер. - Как это может быть?
   - Слишком глубоко, и отраженный сигнал не  доходит  до  эхолота.  Мы,
должно быть, над одной из щелей в океанском  дне...  Три  километра  или
пять, кто его знает. Воды хватает. Ни на что не  наткнемся,  -  объяснил
Гофман.
   Матрос открыл люк в боевой рубке, и ворвавшийся  свежий  воздух,  как
показалось Крюгеру, принес сладкий запах фиалок.  Он  стоял  у  трапа  с
куском мыла в руке и наслаждался каплями дождя, падавшими на лицо.
   Матрос, обшарив биноклем горизонт, закричал:
   - Все чисто! - и скользнул вниз.
   Крюгер поднялся, перешагнул фальшборт ходового мостика и спустился по
наружному  трапу  на  палубу.  За  ним  последовали  четверо   матросов,
перебиравших скобы трапа с ловкостью  пауков.  Они  столпились  на  юте,
раздевшись догола, и передавали друг другу мыло.
   Дождь не ослабевал, но был мягким, не тревожимым ветром,  а  на  море
лежала  спокойная  гладь.  Долгая,  нежная  океанская   волна   медленно
поднимала подводную лодку, и Крюгер  удерживал  равновесие  без  всякого
труда. Он прошел вперед, снял одежду и раскидал ее по палубе  в  надежде
на то, что дождь смоет  зловонную  грязь.  Намылившись,  раскинул  руки,
подставляя тело дождю.
   - Господин доктор!
   Крюгер опустил руки и  взглянул  на  корму.  Четверо  голых  матросов
поспешно карабкались на рубку.
   - Самолет! Самолет! - Последний из матросов ткнул  рукой  в  небо,  а
затем продолжил подъем.
   - Что?
   И тут Крюгер услышал гул мотора, заглушивший  звук  его  собственного
голоса. Какое-то мгновение ничего не было видно. Потом на западе на фоне
светло-серых облаков  стало  заметно  черное  пятнышко,  скользившее  по
гребням волн и несущееся прямо на доктора.
   Крюгер сгреб одежду и побежал к трапу. Он споткнулся  обо  что-то  на
палубе и неуклюже упал на четвереньки, роняя вещи.
   Гул мотора приближался, усиливаясь до воя.
   Ошеломленный резкой, нестерпимой болью, шедшей от большого  пальца  и
пронзившей икру, Крюгер оставил одежду и с трудом поднялся на  ноги.  Он
оглянулся, стараясь понять, обо что поранился: панель  палубы  прямо  за
носовым торпедопогрузочным люком выглядела деформированной, словно  один
из ее краев покоробило при сварке.
   Он начал подниматься по трапу.
   Рев мотора стал оглушительным, и Крюгер инстинктивно пригнул  голову,
когда машина промчалась над ним. Он посмотрел вверх: самолет  закладывал
крутой вираж.
   Один из матросов свесился с ходового мостика, протягивая Крюгеру руку
и торопя его подняться.
   Откуда-то из глубины лодки до Крюгера донесся звук сирены, означавший
срочное погружение.  Перевалившись  через  фальшборт  и  нащупав  ногами
внутренний трап, он почувствовал вибрацию двигателей и  ощутил  движение
вперед и вниз.
   Над головой  захлопнулся  люк;  словно  танцуя  шимми,  мимо  него  к
подножию трапа проскочил матрос. Крюгер обнаружил, что стоит  на  нижней
ступеньке, голый, мокрый, со стекающим по ногам мылом.
   Гофман склонился к перископу.
   - Выдергивай затычку, чиф , - сказал он, - ныряем.
   - На палубе одна из... - начал было Крюгер.
   - Перископная глубина,  -  доложил  старпом.  -  Электромоторы  -  на
половинных оборотах.
   Гофман повернул перископ на девяносто градусов.
   - Сукин сын. Этот ублюдок возвращается.
   - Он не стрелял по лодке, - проговорил Крюгер. - Я думаю, вы...
   - На этот раз выстрелит, просто хотел удостовериться. Война или  нет,
он не намерен пропускать подлодку  через  Атлантику.  Нос  -  пятнадцать
вниз, корма - десять вниз. Погружаемся на сто метров.  -  Гофман  сложил
рукоятки перископа, нажал на кнопку возврата, и поблескивающая  стальная
труба поползла вниз. Он бросил взгляд на Крюгера, заметил его испуганный
вид и сказал:
   - Не беспокойтесь, мы иголка в стоге  сена.  Наступает  ночь,  и  его
шансы найти нас...
   - Пятьдесят метров! - доложил старпом.
   - На палубе, - начал Крюгер. - Я видел...  Один  кусок  металла...  А
раньше вы погружались на этой лодке на сто метров?
   - Конечно. Десятки раз.
   - Семьдесят метров, господин кап-лей!
 
*** 
 
   В семидесяти метрах ниже поверхности моря  давление  воды  на  каждый
квадратный дюйм корпуса подводной  лодки  составило  почти  сто  фунтов.
Конструкция лодки позволяла ей безопасно действовать  на  глубине  вдвое
большей, что она неоднократно и делала. Но чтобы принять  груз  Крюгера,
пришлось вскрыть прочный  корпус.  Один  из  сварщиков,  устанавливавших
панели на  место,  работал  слишком  торопливо.  Часть  слабопроваренных
неровных швов лопнула при неглубоких тренировочных погружениях, но самые
важные устояли. Однако теперь лодку сдавливали,  как  в  кулаке,  тысячи
тонн воды, и один из швов не выдержал.
   В носу лодки раздался шум - резонирующий грохот  -  и  она  "клюнула"
вперед. Люди попадали с сидений; Крюгер врезался в  трап  и  отлетел,  а
потом вцепился в него, чтобы не упасть в проход.
   Гофман вытащил из-под Крюгера свои ноги и ухватился за перископ.
   - Срочное всплытие! - заорал он. -  Вытаскивайте  ее!  Полный  назад!
Продуть носовые и кормовые! - Он бросил взгляд на Крюгера:
   - Вы задраили носовой люк?
   - Не пом...
   Грохнуло еще раз, потом носовой люк вылетел, и из  торпедного  отсека
сквозь крошечные офицерские каюты ударила мощная струя  воды  высотой  в
пять футов и трех футов в поперечнике. Она  устремилась  в  камбуз  и  в
кают-компанию.
   - Девяносто метров, господин кап-лей! - раздался пронзительный крик.
   Лодка проваливалась. Крюгер вдруг ощутил  себя  невесомым,  словно  в
лифте.
   Что-то громко затрещало; где-то лопнул  трубопровод;  зашипел  сжатый
воздух. Командирская рубка наполнилась кислым запахом пота, затем мочи и
наконец масла и экскрементов.
   Еще раз загрохотало - на глубине в двести метров.
   Темнота. Вопли. Рыдания.
   За тысячную долю секунды до смерти Эрнст Крюгер протянул руку вперед,
к торпедному отсеку, в будущее.
 
4 
 
   Подводная лодка стремительно погружалась. Она опустилась носом вперед
на тысячу футов. Здесь,  много  ниже  предельной  для  нее