а жизни настолько поглотило его, что он
стал привязан к земле, то есть не смог разорвать эти узы и сидел в
астральной библиотеке, созданной им ментально, предаваясь своим
философским размышлениям... Он страстно желал работать с Е.П.Б. над
этой книгой и внес большой вклад в философскую ее часть. Он не
материализовывался и не сидел с нами, не вселялся в Е.П.Б.
медиумически, а просто его голос диктовал текст, советовал ей, как
использовать сноски, отвечал на мои вопросы о деталях,
инструктировал меня о принципах и играл роль третьего лица в нашем
литературном симпозиуме..." [18, т.I, с.243]

"Е.П.Б. служила Платонисту секретарем самым настоящим образом.
Их отношения ни в чем не отличались от отношений, характерных между
личным секретарем и его хозяином, кроме того, последний был видимым
для нее и не видим для меня... Он казался не совсем
"Братом", как мы обычно называли Адептов, и все же более
им, чем кем-нибудь иным... Он никогда ни единым словом не намекал
нам, что он считал себя ни кем иным, как живым человеком. Но мне
говорили, что он не осознавал, что уже умер и покинул свое тело. Он
плохо ориентировался во времени, и я помню, как мы с Е.П.Б.
смеялись, когда однажды под утро в 2-30 после необычайно тяжелой
ночной работы мы собрались уже покурить напоследок, он тихо спросил
ее: "Вы готовы начать?" И я также помню, как она сказала:
"Ради Бога, не смейтесь даже в глубине своей души, иначе
старичок обязательно услышит и обидится" [18, т.I, с.238-243]

Я имел доказательство, что по крайней мере некоторые из тех, кто с
нами работал, были живыми людьми; увидев их в астральном теле в
Америке и Европе, я позднее видел их в Индии, встречался и
беседовал с ними." [18, т.I, с.236]

"Однажды вечером в Нью-Йорке, пожелав Е.П.Б. спокойной ночи, я
сидел в своей спальне, куря сигарету, предаваясь размышлениям.
Вдруг возле меня оказался мой Чохан. Дверь открылась бесшумно, если
она открывалась вообще, но тем не менее он был здесь. Он сел, и мы
беседовали с ним приглушенными голосами некоторое время, и
пользуясь его расположением ко мне, я попросил его об одолжении. Я
сказал, что мне хотелось иметь реальное доказательство его
посещения, что это не было простой иллюзией или майей, созданной
Е.П.Б. Он усмехнулся, развязал свой расшитый индийский тюрбан из
хлопчатобумажной ткани, бросил его ко мне, и " исчез. Эта ткань и
сейчас хранится у меня, там в углу вышиты инициалы моего Чохана...
М .'." [11, с.110; 18, т.I, с.434; 23, август, 1932]

"Однажды летом мы с Е.П.Б. находились в своем кабинете в
Нью-Йорке в послеобеденное время. Были ранние сумерки, и газ еще не
зажигали. Она сидела у окна, выходящего на юг, а я стоял у камина,
погруженный в свои мысли. Я услышал как она сказала: "Смотри и
учись", и взглянув, увидел дымку, поднимающуюся над ее головой
и плечами. Это было похоже на одного из Махатм, того, кто позднее
оставил мне свой замечательный тюрбан, астральный двойник которого
он в то время носил на своей, рожденной из тумана голове.
Поглощенный феноменом, я застыл в молчании. Показалось смутное
очертание верхней части торса, затем постепенно исчезло, либо
поглощенное телом Е.П.Б., либо нет, я не знаю. Две-три минуты она
сидела как изваяние, потом вздохнула, пришла в себя и спросила,
видел ли я что-нибудь. Когда я попросил ее объяснить этот феномен,
она отказалась, пояснив, что это нужно для развития моей интуиции и
для понимания феноменов того мира, в котором я живу. Все, что она
могла сделать " это показывать и предоставлять мне самому делать
выводы." [18, т.I, с.266]

"Сможет ли кто-нибудь понять мои чувства после того, как
однажды вечером я обнаружил, что ничего не подозревая, я с веселым
легкомыслием поприветствовал степенного философа и тем самым
нарушил его обычное спокойствие? Воображая, что обращаюсь только к
своему "закадычному другу" Е.П.Б., я сказал: "Ну,
старая кляча, давай приниматься за работу!" В следующее
мгновение я покраснел от стыда " удивление и уязвленное
благородство на ее лице показывали, с кем я имел дело... Это был
тот, к кому я испытывал глубокое почтение. Не только за его
обширные знания, возвышенный характер и благородные манеры, но
также за его действительно отеческую доброту и терпение. Казалось,
что он проник в самую глубину моего сердца, стремясь пробудить мои
скрытые духовные возможности. Я узнал, что он выходец из Южной
Индии, обладал большим духовным опытом, это был Учитель Учителей.
Он жил под видом землевладельца, и никто вокруг не знал, кем он был
в действительности. О, я получил от него столько высоких мыслей,
разве я могу сравнить их с чем-либо в своей жизни!..

Это был Учитель, продиктовавший "Ответы английскому О.Т.О."
по вопросам, возникшим после прочтения книги "Эзотерический
Буддизм", опубликованной в "Theosophist" в сентябре,
октябре, ноябре 1883 года. Она записала это в Оотакамунде в доме
генерал-майора Моргана, страдая от холода, закутавшись в плед*.
Однажды утром я был в ее комнате и листал книгу, когда она сказала:
"Пусть меня повесят, если я когда-нибудь слышала о Иафигианах.
Вы что-нибудь читали об этом племени, Олькотт? Я ответил, что не
читал и поинтересовался, почему она задавала этот вопрос.
"Старый господин говорит, чтобы я записала это, " ответила
она, " но мне кажется, здесь какая-то ошибка, что вы скажете?"
Я ответил, что если Учитель указал ей это наименование, она должна
написать его без опасений, так как он всегда был прав. Так она и
сделала. Это пример тех многочисленных случаев, когда она писала
под диктовку без своего личного знания." [18, т.I, с.247-249]

"Однажды вечером я получил запомнившийся урок. Незадолго перед
этим я принес домой два хороших мягких карандаша, очень подходящих
для нашей работы, один отдал Е.П.Б., а другой оставил себе. У нее
была плохая привычка брать якобы взаймы перочинные ножи, карандаши,
ластики или другие канцелярские принадлежности, при этом забывая их
вернуть; попав однажды в ящик ее письменного стола, они оставались
там, несмотря ни на какие мои протесты. В тот вечер Некто рисовал
лицо чернорабочего на листе бумаги, беседуя о чем-то со мной, как
вдруг он попросил у меня другой карандаш. В моем мозгу возникла
мысль, что если я отдам этот хороший карандаш, то попав в ее ящик,
он уже не вернется ко мне. Я не сказал этого, а только подумал, но
Некто с сарказмом посмотрел на меня, поставил свой карандаш в
подставку для ручек, некоторое время подержал его там и, о Боже!
Появилась дюжина карандашей, абсолютно таких же по форме и
качеству! Он не произнс ни слова, даже не удостоил меня взглядом,
но я почувствовал, как кровь прилила к моему лицу. Подобного
потрясения я не испытывал в моей жизни никогда. И все-таки я вряд
ли заслужил этот своеобразный упрек, если учесть, каким
"захватчиком карандашей" была Е.П.Б." [18, т.I, с.245]

"Я упоминал о том, что часть "Изиды", написанная самой
Е.П.Б. уступает по качеству части, написанной для нее Кем-то. Это
абсолютно ясно, ведь как могла Е.П.Б., не имея необходимых знаний,
правильно написать о разнообразных предметах, рассматриваемых в
этой книге? В ее, по-видимому, нормальном состоянии она читала
книгу, делала необходимые пометки, писала об этом, делала ошибки,
исправляла их, обсуждала их со мной, заставляла меня браться за
работу, помогала моей интуиции, просила друзей достать ей
необходимые материалы и продолжала до тех пор, пока кто-нибудь из
Учителей не приходил к ней на помощь. Во всяком случае Они не были
с нами всегда.

Ею отлично написаны многие страницы, так как она обладала чудесными
природными литературными способностями; она никогда не писала
скучно или неинтересно и всегда была в равной мере блестящей на
трех языках, когда полная сила была с ней. Она писала своей тете,
что когда ее Учитель был занят где-то еще, он оставлял вместо себя
заместителя и тогда это было ее "Светлое Я", ее Внутренний
Голос, который думал и писал за нее. Я не рискну высказать свое
мнение по этому поводу, так как никогда не наблюдал ее в этом
состоянии. Я знал ее только в трех состояниях: собственно саму
Е.П.Б., ее тело, занятое Учителем и секретаря, пишущего под
диктовку. Может быть, ее Внутренний Голос занимая ее физический
мозг, создавал впечатление, что рядом со мной работал один из
Учителей, не могу точно сказать. Но она забыла рассказать своей
тете, что часто, очень часто ее никто не занимал, не контролировал,
не диктовал ей, она была просто Е.П.Б., нашим близким и любимым
другом*, а затем и нашим учителем, стремящимся наилучшим образом
выполнить свою литературную миссию.

Несмотря на различное содействие в работе над "Изидой", всю
эту книгу, также как и другие работы пронизывает ее самобытность "
что-то свойственное только ей..." [18, т.I, с.251, 252]

"Тогда как мы должны рассматривать авторство "Изиды" и
как к этому относилась сама Е.П.Б.? Что касается создателя книги,
то это безусловно совместный труд, произведение нескольких
различных авторов, а не одной Е.П.Б. Вопрос этот очень сложный и
установить, какую лепту внес каждый в отдельности практически
невозможно.

Личность Е.П.Б. была таким образом инструментом, распределившим
весь материал, контролровавшим его форму, оттенки, выразительность,
тем самым наложив отпечаток собственного стиля. Различные владельцы
тела Е.П.Б. только изменяли ее привычный почерк, но не писали своим
собственным; таким образом, используя ее мозг, они вынуждены были
позволять ей окрашивать их мысли и располагать слова в определенном
порядке. Подобно тому, как дневной свет, проникая сквозь окна
храма, приобретает оттенки цветного стекла, так и мысли, переданные
через мозг Е.П.Б., изменялись выработанным ею литературным стилем и
способом их выражения." [18, т.I, с.255, 256]

Е.П.Б. сообщала своим родным: "Когда я писала "Изиду",
то она давалась мне настолько легко, что это не было трудом, а
настоящим удовольствием. Почему меня нужно хвалить за это? Когда
мне  говорят писать, я повинуюсь, а затем могу легко писать
почти обо всем " о метафизике, психологии, философии древних
религий, зоологии, естественных науках и многом другом. Я никогда
не задаюсь вопросом: "Могу я писать об этом?" или
"Справлюсь ли я с этой задачей?" Я просто сажусь и пишу.
Почему? Потому что  тот кто все знает, диктует мне... Мой
Учитель, а иногда другие, знакомые по моим прошлым путешествиям...

Пожалуйста, не думай, что я потеряла рассудок. Я намекала тебе о
Них и прежде... и я искренне говорю тебе, что когда я пишу о
незнакомом или малознакомом мне предмете, я обращаюсь к Ним, и один
из Них вдохновляет меня. Он дает мне возможность просто переписать
из рукописей, и даже печатный материал, возникающий перед моими
глазами в воздухе, во время чего я ни разу не была в
бессознательном состоянии. Именно осознание Его покровительства и
вера в Его могущество позволили мне стать такой сильной умственно и
духовно... и даже Он (Учитель) не всегда необходим; потому что во
время Его отсутствия по каким-то другим делам Он оставляет во мне
заместителя своих знаний... В такие моменты это уже пишу не я, а
мое внутреннее Эго, мое "светлое я", которое думает и пишет
за меня." [20, с.157]

В другом письме она сообщала своей сестре: "Не знаю, Вера,
веришь ты мне или нет, что-то необыкновенное происходит со мной. Ты
не можешь себе представить, в каком удивительном мире картин и
видений я живу. Я пишу "Изиду", скорее не пишу, а
переписываю и срисовываю, что она лично показывает мне. Иногда мне
кажется, что древняя Богиня Красоты сама ведет меня через все
страны и их прошлое, и я это описываю. Я сижу с открытыми глазами и
по-видимому, все вижу и слышу, что реально происходит вокруг меня,
и в то же время я вижу и слышу то, что пишу. У меня перехватывает
дыхание, я боюсь шевельнуться, опасаясь, что чары исчезнут. Как в
волшебной панораме медленно проходят предо мной столетие за
столетием, образ за образом. Я пропускаю все это через себя,
соединяя эпохи и даты, и  знаю наверняка, что ошибки быть не
может. Нации и народы, страны и города, давно ушедшие во тьму
доисторического прошлого, возникают, затем исчезают, уступая место
другим, после чего мне говорят соответствующие даты.

Седая старина сменяется историческими периодами, мифы объясняются
мне с событиями и людьми, существовавшими в действительности, и
каждое выдающееся событие, каждая новая страница этой многоликой
книги жизни предстает передо мной с фотографической точностью. Мои
собственные расчеты являются мне позднее, как отдельные цветные
картины различной формы в игре, которая называется
 casse-tete ("головоломка"). Я собираю их вместе и
стараюсь правильно расположить их одну за другой, но, конечно, это
не я делаю, а мое ego, мое высшее Я. И все это происходит при
содействии моего Гуру и Учителя, помогающего мне во всем. Если я
вдруг забуду что-то, то тут же мысленно обращаюсь к нему или к
кому-то другому подобному, и все, что я забыла, предстает у меня
перед глазами " иногда целые таблицы с цифрами и длинные перечни
событий проходят предо мной. Они помнят все. Они знают все. Без
Них, где бы я могла получить знания?" [19, январь, 1895]

Учитель Кут Хуми писал Синнету осенью 1882 года: "Е.П.Б. была
первая, кто действуя по приказам Атриа (Некто, кого вы не знаете),
" объяснила в "Spiritualist" разницу между  psyche и
 nous,  nefesh и  ruach, между Душой и Духом. Ей
пришлось представить весь арсенал доказательств, цитаты из Павла и
Платона, из Плутарха и Джеймса и т.д., прежде чем спиритуалисты
признали, что теософы правы. Это было тогда, когда ей было
приказано написать "Изиду", " как раз год спустя после
основания Общества. И так как там поднялась такая война около
этого, бесконечная полемика и возражения о том, что не может быть в
человеке двух душ, " мы решили, что еще преждевременно давать
публике больше, чем она в состоянии ассимилировать, пока они не
переварили "двух душ". И таким образом, дальнейшее
подразделение троичности на семь принципов осталось неупомянутым в
"Изиде"... Она повиновалась нашим приказам и писала,
умышленно вуалируя некоторые свои факты..." [16, с.298]

Полковник Олькотт говорил: "После своего появления
"Изида" произвела такую сенсацию, что первое издание было
распродано в течение десяти дней. Критика в целом отнеслась к ней
благосклонно... Самое правдивое высказывание о ней " это слова
американского автора, что это "Книга, содержащая в себе
революцию." [18, т.I, с.294, 297]

Что касается ее английского языка в тот период, Е.П.Б. писала
полковнику Олькотту 6-го января 1886 года: "Когда я приехала в
Америку, я с трудом говорила по-английски, а писать совсем не умела
" это факт, как вам известно. "Изида" " первая работа за
исключением нескольких статей, исправленных вами или кем-то другим,
это все, что я когда-либо писала на английском, и это в основном
было продиктовано, как вы знаете, К.Х. (Кашмирцем). Я училась
писать по-английски, так сказать, с его помощью. Я переняла все его
особенности. Так что же удивительного в сходстве между стилем
"Изиды" и писем к Синнету?* Я рассказывала вам, и вы
знаете, что я говорила по-английски в десять раз хуже чем сейчас и,
тем не менее, сорок"пятьдесят страниц за один раз в
"Изиде" были написаны без единой ошибки. Пожалуйста,
вспомните, что я с трудом говорила и вообще не умела писать
по-английски. С детства я почти не разговаривала на этом языке.
Впервые я стала подолгу говорить только на английском, когда стала
общаться с Учителями " с Махатмой К.Х., переняв его стиль."
[22]



 ГЛАВА 38

  Е.П.Б. " АМЕРИКАНСКАЯ ПОДДАННАЯ И РУССКАЯ ПАТРИОТКА



1878 год был важным годом в жизни Е.П.Б.: она, едва избежав
кремации, стала американской гражданкой, а затем уехала из
Соединенных Штатов навсегда. Первый случай так описала мадам
Желиховская:

"Весной 1878 года что-то странное произошло с Блаватской.
Однажды утром, приступив как обычно, к работе, она вдруг потеряла
сознание и не приходила в себя в течение пяти дней. Состояние
летаргии было настолько глубоким, что ее бы похоронили, если бы не
телеграмма, полученная полковником Олькоттом и его сестрой,
находившейся с ней в то время, от того, кого она называла своим
Учителем. В ней говорилось: "Ничего не опасайтесь, она не
умерла и не больна, ей необходим отдых; она переутомилась... С ней
будет все в порядке." Она, действительно пришла в себя, и
прекрасно себя чувствуя, отказывалась верить, что проспала пять
дней. Вскоре после этого Е.П.Блаватская строила планы отъезда в
Индию." [15, январь, 1895]

По этому поводу Е.П.Б. писала мадам Желиховской: "Я не писала
тебе целый месяц, мой дорогой друг, угадай, по какой причине? В
один прекрасный вторник, утром, в апреле, я как обычно встала, села
за письменный стол, чтобы написать своим калифорнийским
корреспондентам. Вдруг почти сразу же я поняла, что по какой-то
странной причине оказалась в спальне в своей постели, что был
вечер, а не утро. Я увидела вокруг себя несколько наших теософистов
и докторов с удивленными лицами и Олькотта с его сестрой миссис
Митчел " лучший мой друг здесь " оба бледные, угрюмые,
осунувшиеся, как будто их вынули из воды.


"В чем дело? Что произошло?" " спросила я их. Вместо
ответа они забросали меня вопросами: что случилось со мной? И как я
могла говорить, что ничего со мной не произошло? Я ничего не
помнила, но конечно, было странным, что тогда было утро вторника, а
теперь они говорили, что был субботний вечер. Что касается меня, то
эти четыре дня бессознательного состояния показались мне одним
мгновением. Хорошенькое дельце! Только представь, все они считали,
что я умерла и хотели предать мое тело огню. При этом Учитель
телеграфировал Олькотту из Бомбея: "Не бойтесь, она не больна,
а отдыхает, с ней все будет хорошо." Учитель был прав. Он знает
все, и в самом деле я была абсолютно здорова. Единственное, что я
ничего не помнила. Я встала, потянулась, выслала их всех из комнаты
и села писать. Ужасно представить, сколько накопилось работы. Я не
могла найти ни одной мысли для писем." [19, март, 1895]

"Е.П.Б. по различным причинам вынуждена была стать американской
гражданкой.* Это очень беспокоило ее, так как подобно всем русским
она была страстно предана своей стране", " вспоминала ее
племянница миссис Джонстон в журнале "The Path". Е.П.Б.
писала своей тете госпоже Фадеевой:

"Моя дорогая, я пишу тебе, потому что меня теснят странные
чувства. Сегодня, 8 июля, знаменательный день для меня, но только
одному Богу известно, добрый это знак или дурной. Сегодня ровно
пять лет и один день, как я приехала в Америку, и вот сейчас я
пришла из Верховного Суда, где принимала присягу в верности
Американской Республике. Теперь я равноправная с самим президентом
Соединенных Штатов гражданка... Это все прекрасно: такова моя
оригинальная судьба; но до чего противно было повторять за судьей
тираду, которой я никак не ожидала, " что-де я, отрекаясь от
подданства и повиновения Императору Всероссийскому, принимаю
обязательство любить, защищать и почитать единую конституцию
Соединенных Штатов Америки... Ужасно жутко мне было произносить это
подлейшее отречение!.. Теперь я пожалуй, политическая и
государственная изменница?.. Приятно!.. Только как же это я
перестану любить Россию и уважать Государя?.. Легче языком
сболтнуть, чем на деле исполнить." [19, февраль, 1895]

В интервью газете "New York Star" 28 июня 1878 года по
поводу приближающегося события (она была первой русской женщиной,
натурализовавшейся в Соединенных Штатах), Е.П.Б. сказала:
"Американцы лучше, чем русские, они с большим почтением
относятся к женщинам."

" "Вы являетесь сторонницей избирательных прав для
женщин?"

" "Я не хочу голосовать сама, но не вижу причины запрещать
это. Все женщины должны иметь это право. В моих бумагах сказано,
что я являюсь гражанской, а разве не все в этой стране свободны и
независимы? Женщины в России имеют право голоса, и это не
привилегия, они обязаны это делать. Я поражена, ч