оторая уже была обиходной в эпоху Возрождения,
     _________________
     1  F.-R.  Buisson,  De  la division la plus naturelle des phenomenes
physiologiques (Paris, 1802), p. 57. Cf. aussi Magendie, n. 1 de la p. 2
de son edition des Recherches physiologiqes.
     2 Cabanis, Du degre de certitude de la medicine  (Paris,  1819),
p. 76--77.
     222

     познание  жизни  по  полному  праву  основывается  на  сущности живого,
поскольку оно есть лишь его  проявление.  Вот  почему  никогда  не  пытались
мыслить  болезнь иначе, как исходя из живого и его модели (механической) или
образующих ее элементов (жидкостных, химических). Витализм и антивитализм, и
тот и другой рождаются из этого фундаментального первенства  жизни  в  опыте
болезни.  Начиная  с  Биша,  познание жизни обретает свой исток в разрушении
жизни  и  своей  крайней  противоположности.  Именно  там  болезнь  и  жизнь
высказывают  свою  истину:  истину, специфическую, несводимую, защищенную от
любого поглощения в неорганическое кругом смерти,  которая  обрисовывает  их
так,  как  они есть. Кабанис, который завязал жизнь в такой глубине истоков,
был, совершенно естественно, большим механицистом, чем Биша, который  мыслил
ее  лишь  в  связи со смертью. С раннего Возрождения и вплоть до конца XVIII
века знание о жизни было заключено в круг жизни, которая отражалась от  себя
самой и рассматривала себя; начиная с Биша, оно отрывалось от связи с жизнью
и отделялось от нее через непреодолимый предел смерти, в зеркале которой оно
ее разглядывало.
     Без сомнения, произвести подобное превращение является для клинического
взгляда  трудной  и  парадоксальной  задачей.  Древняя  склонность, столь же
старая как  человеческий  страх,  обращавший  глаза  врачей  к  исчезновению
болезни,  к  выздоровлению,  к жизни: речь могла идти лишь о восстановлении.
Смерть оставалась на изнанке медицины  мрачной  угрозой,  где  стирается  ее
знание  и  умение. Она была рискованной не только для жизни или для болезни,
но и для знания, которое их проверяло. С Биша медицинский  взгляд  вращается
вокруг нее
     223

     самой  и  требует  у  смерти  отчета  о  жизни  и  болезни,  у  смерти,
определяющей в своей неподвижности их время и их  движение.  Не  требовалось
ли,  чтобы медицина отступила от своей самой древней заботы, чтобы прочитать
в том, что свидетельствовало о ее неудаче, то, что должно было обосновать ее
истину?
     Но Биша сделал больше, чем просто освободил медицину от страха  смерти.
Он  интегрировал  смерть  в  технический  и концептуальный ансамбль, где она
обрела свои специфические характеристики и фундаментальную  ценность  опыта.
Так  что  великий  перелом  в  истории  западной  медицины  точно датируется
моментом,  когда  клинический  опыт  стал  клинико-анатомическим   взглядом.
Клиническая  медицина  Пинеля  датируется  1802 годом, Медицинские
революции вышли в 1804 году;
     правила   анализа,   кажется,   торжествуют   в    чистой    дешифровке
симптоматических  совокупностей.  Но  годом  ранее  Биша  уже отодвинул их в
историю: "Вы делали бы  в  течение  20  лет  с  утра  до  вечера  заметки  о
поражениях  сердца, легких, внутренностях желудка, что оставалось бы для вас
лишь  смешением  симптомов,  которые,  совершенно   не   соединяясь,   будут
демонстрировать последовательность несвязанных феноменов. Вскройте несколько
трупов:  вы  сразу  же  увидите, как исчезнет темнота, рассеянная лишь одним
наблюдением"1. Живой мрак рассеивается в свете смерти.
     __________________
     1 X. Bichat, Anatomie generale, avant-propos, p. XCIX.


     Глава IX Невидимое видимое
     Ввиду  смерти  болезнь   обладает   своей   территорией,   определенным
отечеством,  скрытым,  но  надежным местом, где связываются ее сродство и ее
последствия; местные значения определяют свои формы. Ориентируясь  на  труп,
ее  парадоксально  воспринимают живой, воспринимают жизнью, которая более не
является ни жизнью старых симпатических отношений, ни  жизнью  комбинаторных
законов  осложнений,  но  жизнью,  которая  имеет свое обличье и собственные
законы.
     1. Принцип тканевой коммуникации
     Уже Редерер и Ваглер определили morbus mucosus  как  воспаление,
способное  поражать внешние и внутренние поверхности пищеварительного канала
на всем его протяжении1; наблюдение, обобщенное Биша: патологический феномен
следует  в  организме  привилегированному   пути,   предписанному   тканевой
идентичностью.  Каждый тип мембраны обладает свойственной ему патологической
модальностью: "Поскольку болезни есть лишь поражение  витальных  свойств,  а
каждая  ткань  отличается  от  других  своими  свойствами, очевидно, что она
должна отличаться от них и своими болезнями"2. Паутинная оболочка может быть
повреждена теми же  формами  водянки,  что  и  плевра  легких  или  брюшина,
поскольку  и здесь и там речь идет о серозных мембранах. Симпатическая сеть,
зафиксированная лишь
     ____________________
     1 Roederer et Wagler,  Tractatus  de  morbo  mucoso  (Gottingen,
1783). 2 X. Bichat, Anatomie generate, avant-propos, t.I, p. LXXXV.
     225

     на  основании  бессистемного  сходства,  эмпирических  констатации  или
гадательных предположений о нервной  системе,  сейчас  покоится  на  строгой
аналогии структуры: когда мозговые оболочки воспалены, слуховая и зрительная
чувствительность  глаза  и  уха  усиливаются;  при  операции водянки яичка с
помощью инъекции раздражение оболочки яичка провоцирует  боли  в  поясничной
области; воспаление кишечной плевры может вызвать по закону "симпатикотонии"
заболевание   мозга1.   Патологическое   развитие   теперь  обладает  своими
неизбежными путями.
     2. Принцип тканевой непроницаемости
     Это корреляция с предыдущим. Распространяясь  по  большой  поверхности,
патологические  процессы  следуют  по ткани горизонтально, без вертикального
проникновения в другие  ткани.  Симпатическое  излияние  касается  фиброзных
тканей и не относится к слизистым оболочкам желудка; заболевания надкостницы
не  имеют  отношения к кости, при катаре бронхов плевра остается нетронутой.
Функционального единства органа недостаточно  для  передачи  патологического
фактора   одной  ткани  к  другой.  При  водянке  яичка  тестикула  остается
неповрежденной в воспаленной среде окружающей ее оболочки2;
     хотя  поражения  церебральной  пульпы  редки,   повреждения   паутинной
оболочки  часты  и  их  тип  очень  отличен  от  тех, что, с другой стороны,
затрагивают мягкую мозговую оболочку.  Каждый  тканевый  слой  удерживает  и
сохраняет  свои индивидуальные патологические характеристики. Патологическая
диффузия -- это дело изоморфных поверхностей, а не соседства или наложения.
     ______________
     1 X. Bichat, Traile des membranes (ed. Magendie), p. 122--123. 2
Ibid., p. 101.
     226

     3. Принцип пробуравливающего проникновения
     Этот принцип ограничивает два предыдущих, не подвергая их сомнению.  Он
компенсирует  правило  гомологии с помощью правил местного влияния и правила
непроницаемости, допуская формы проникновения через слои.  Может  случиться,
что поражение достаточно сильно для проникновения в нижележащие или соседние
ткани:  именно  это  происходит при хронических болезнях, таких как рак, где
все ткани органа последовательно повреждены и заканчивают "смешением в общую
массу"1. Происходят также не столь легко  определяемые  переходы:  не  путем
проникновения  или контакта, но удвоенным развитием от одной ткани к другой,
и от структуры  к  функционированию;  поражение  одной  мембраны  может,  не
затрагивая соседнюю, более или менее полным образом помешать в выполнении ее
функций:   секреция   слизистой   оболочки  желудка  может  быть  затруднена
воспалением фиброзных тканей; интеллектуальным функциям могут препятствовать
повреждения паутинной оболочки2. Формы межтканевого проникновения могут быть
еще более сложны:
     перикардит,   достигая   мембранных   оболочек   сердца,    провоцирует
расстройство  функционирования,  влекущее за собой гипертрофию органа и, как
следствие,  видоизменение  его  мышечной  субстанции3.  Плеврит,  по   своей
природе,  затрагивает  лишь  плевру  легких, но под воздействием болезни она
выделяет белковую жидкость, которая в  случаях  хронификации  покрывает  все
легкое;  оно атрофируется, его активность уменьшается вплоть до почти полной
остановки деятельности, и
     ______________
     1 X. Bichat, Anatomie generate, avant-propos, t.I p. XCI.
     2 Ibid., p. XCII.
     3 Corvisart, Essai sur les maladies et  les  lesions  organiques  du
caeur et des gros vaisseaux.
     227

     тогда   оно   так   уменьшается  в  поверхности  и  объеме,  что  можно
предположить разрушение большей части тканей1.
     4. Принцип специфичности способа поражения ткаии
     Повреждения,  чья  траектория  и  работа  детерминированы   предыдущими
принципами,  обнаруживают  типологию,  которая  зависит  не только от места,
которое поражается, но и от свойственной ему  природы.  Биша  был  не  очень
далек  от  описания  этих  разных  способов, поскольку различал воспаления и
скирры. Лаеннек, как мы видели2, попытался создать общую типологию поражений
(по  текстуре,  форме,  питанию,   положению   и,   наконец,   обусловленную
присутствием   инородного  тела).  Но  даже  понятия  повреждения  структуры
недостаточно для описания различных  способов,  которыми  ткань  может  быть
поражена  в  своем  внутреннем  формировании. Дюпюитрен предлагает различать
трансформации одной ткани в  другую  и  порождение  новых  тканей.  В  одном
случае,  организм  порождает  ткань,  которая  обычно существует, но которая
обыкновенно обнаруживается при другой локализации: например,  неестественное
окостенение;  можно  перечислить  клеточные,  жировые,  фиброзные, хрящевые,
костные, серозные, синовиальные, слизистые образования; здесь речь  идет  об
искажении    законов   жизни,   но   не   о   повреждении.   В
противоположном случае, где новая  ткань  создана,  фундаментально  нарушены
именно  законы  организации;  пораженная  ткань  отличается  от всех тканей,
существующих в природе: как, например, воспаление, туберкулы,  скирры,  рак.
Наконец, излагая эту типологию на принципах тканевой
     ______________
     1  G.-L. Bayle, Recherches sur la phtisie pulmonaire, p. 13--14.
2 Cf. supra, p. 134.
     228

     локализации, Дюпюитрен отмечает, что каждая мембрана имеет  особый  тип
поражения:  например,  полипы  для  слизистых и отеки для серозных мембран1.
Именно используя этот принцип, Байль смог  проследить  от  начала  до  конца
эволюцию  чахотки,  определить  единство  ее процессов, уточнить ее формы, и
отличить ее от болезней, симптоматология  которых  может  быть  сходной,  но
которые  отвечают совершенно другому типу поражения. Чахотка характеризуется
"прогрессирующей   дезорганизацией"   легких,    которая    может    принять
туберкулезную,  язвенную,  калькулезную, гранулезную с меланозом или раковую
форму; ее нельзя путать ни с раздражением слизистых (катар), ни с нарушением
серозной секреции (плеврит), ни, в особенности, с изменением, которое  также
поражает   само   легкое,   но   по   типу   воспаления   --  с  хронической
перипневмонией2.
     5. Принцип поражения поражения
     Предыдущее  правило  в  целом  исключает   диагональные   расстройства,
скрещивающие  разные способы поражения, и использует их последовательно. Тем
не менее, существуют эффекты облегчения, сцепляющие  различные  расстройства
друг  с другом: воспаление легких и катар не образуют туберкулез; однако они
благоприятствуют его развитию3. Хронический характер, или, по крайней  мере,
протяженность  во  времени  обострения,  позволяет иногда одному заболеванию
сменить  другое.  Мгновенный  инсульт  при  резком  воспалительном  процессе
вызывает расширение сосудов (откуда головокружения, обмороки, опти-
     ___________________
     1 Article "Anatomie pathologique" in Bulletin de I'Ecole de Medecine
de Paris, an XIII, I annee, p. 16--18.
     2 G.-L. Bayle, Recherches sur la phtisie pulmonaire, p. 12.
     3 Ibid., p. 423--424.
     229

     ческие  иллюзии, шум в ушах) или, если он сконцентрирован в одной точке
-- разрыв сосудов с кровотечением и немедленным параличом. Но  если  инсульт
развивается при медленном поражении, сначала происходит инфильтрация крови в
мозговое  вещество (сопровождающаяся конвульсиями и болями), соответствующее
размягчение  этой  субстанции,  которая,  смешиваясь  с  кровью,  поражается
вглубь,  агглютинирует,  формируя  инертные  островки  (отсюда  паралич);  в
конечном итоге происходит полная дезорганизация  артериовенозной  системы  в
мозговой  паренхиме  и  часто  даже  в  арахноидальной  области.  Начиная  с
начальных форм размягчения, можно констатировать  серозное  разлитие,  затем
инфильтрацию  гноя,  который  иногда  концентрируется в абсцессе; в конечном
счете гноеотделение  и  крайнее  размягчение  сосудов  замещают  раздражение
вследствие их гиперимии и слишком сильного давления'.
     Эти  принципы  определяют  правила  патологического  развития и заранее
описывают возможные пути, которыми оно должно следовать. Они фиксируют  сеть
своего  пространства  и  развития,  заставляя проявиться и делая прозрачными
извивы болезни. Последняя принимает облик большого органического растения, у
которого свои формы роста,  свое  укоренение,  свои  особые  области  роста.
Пространственно  распределенные  в организме в соответствии со свойственными
им линиями и поверхностями, патологические феномены  приобретают  вид  живых
процессов.   Отсюда   два   следствия:   болезнь  связана  с  самой  жизнью,
подпитывается ею и участвует в этом "взаимном  обмене  действиями,  где  все
сменяет друг друга, сцеплено и связано"2. Она более не
     _____________________
     1  F. Lallemand, Recherches anatomo-pathologiques sur I'encephale et
ses dependences, I, p. 98--99. 2 X. Bichat, Anatomic generate, t.
IV, p. 591.
     230

     событие,  природа  которого   привнесена   извне;   она   суть   жизнь,
изменяющаяся   в   отклоняющемся  функционировании:  "Любой  физиологический
феномен в окончательном  анализе  соотносится  со  свойствами  живого  тела,
взятого в его естественном состоянии; любой патологический феномен выводится
из их увеличения, уменьшения, изменения"1. Болезнь суть внутреннее искажение
жизни.  К тому же, каждая патологическая совокупность организуется по модели
живой особи: существует жизнь  туберкул  и  раков;  есть  жизнь  воспаления;
определяющий  ее  старый  четырехугольник  (опухоль, покраснение, жар, боль)
достаточен для воссоздания ее развития в ходе разных органических наслоений:
в  кровеносных  капиллярах  она  проходит   через   разложение,   заражение,
уплотнение,  нагноение  и абсцесс; в лимфатических капиллярах кривая идет от
разложения  к  белому  нагноению  и  туберкулезу,  и  отсюда  к  неизлечимым
разъедающим  язвам2.  Итак  нужно  заменить  идею болезни, поражающей жизнь,
более узким понятием патологической  жизни.  Патологические  феномены
должны  пониматься  исходя  из  самого  текста жизни, а не из нозологической
сущности:  "Болезни  рассматривались  как  расстройство;  в  них  не  видели
последовательности  феноменов,  всецело  зависящих  одни  от других, и почти
всегда  стремящихся  к  предопределенному   концу:   патологической   жизнью
совершенно пренебрегали".
     Не  хаотичное  и,  наконец, мудрое развитие болезни? -- Но все эти вещи
были уже давно известны; ботаническая регулярность, постоянство  клинических
форм  были  упорядочены в мире болезни задолго до новой анатомии. Нов не сам
факт
     _______________________
     1 Ibid., I, avant-propos, p. VII.
     2 F.-J. Broussais, Hisloire des phlegmasies  chroniques  (Paris,
1808), t. I, p. 54--55.
     231

     упорядочивания,  но  его способы и его основания. С Сиденхама до Пинеля
болезнь обретает свой источник и облик в общей структуре рациональности, где
существует вопрос природы и порядка вещей. Начиная  с  Биша,  феномен
патологического  обнаруживается  в основании жизни, оказавшись, таким
образом, связанным с  когерентными  и  обязательными  формами,  которые  она
принимает  в  органической  индивидуальности.  Жизнь  со  своими конечными и
определенными границами вариации начинает играть в  патологической  анатомии
роль, которую обеспечивало в нозологии понятие природы в широком смысле: она
есть  неисчерпаемое,  но  закрытое  основание,  где  болезнь  обретает  свои
упорядоченные источники и расстройства. Отдаленные теоретические  изменения,
которые  в долгосрочной перспективе меняют философский горизонт; но можно ли
сказать, что они сразу же воздействуют на восприятие и тот  взгляд,  который
врач устремляет на больного?
     Несомненно,     феномены     болезни     обнаруживают    здесь    новый
эпистемологический   статус   с   очень   мощной   и   определяющей   силой.
Парадоксальным  образом  клинический  "номинализм"  позволяет  колебаться  в
пределах медицинского взгляда, в  смутных  границах  видимого  и  невидимого
кое-чему,  что является одновременно целостностью феноменов и их законом, их
точкой покоя, но также жестким правилом их связи; болезнь  обладает  истиной
только  в  симптомах,  но  она  есть  симптомы,  данные  в  истине. Открытие
жизненных  процессов  как  содержания  болезни  позволяет  предоставить   им
основание,  не  являющееся,  тем  не  менее,  ни  удаленным, ни абстрактным:
основание, насколько возможно близкое от того,  что  явлено;  болезнь  будет
лишь  патологической формой жизни. Великие нозологические сущности, парившие
поверх жизненного порядка  и  угрожавшие  ему,  теперь  были  благодаря  ему
очерчены: жизнь -- это непос-
     232

     родственное,  настоящее  и воспринимаемое по ту сторону болезни;
последняя, в свою очередь, сводит свои феномены в болезненные формы жизни.
     Возрождение виталистской философии? Совершенно верно, что  мысль  Борде
или  Бортеза  была  близка  мысли  Биша. Но если витализм есть специфическая
схема интерпретации здоровых  и  болезненных  феноменов  организма,  то  эта
концепция  слишком  незначительна,  чтобы оценить события, которые произвело
открытие патологической анатомии. Биша вернулся к теме специфичности  живого
лишь  для того, чтобы поместить жизнь на более глубокий и более определяющий
эпистемологический  уровень:  она  была  для  него  не  совокупностью  черт,
отделяющих   ее  от  неорганического,  но  основанием,  начиная  с  которого
противопоставление организма  неживому  может  быть  отмечено,  размещено  и
нагружено  всеми  позитивными  значениями  столкновения.  Жизнь  не является
формой организма, но организм -- видимая форма жизни в  своем  сопротивлении
тому,  что  не  живет  и  противостоит  ей.  Дискуссия  между  витализмом  и
механицизмом, как и между юмористическим и серьезным, имеет смысл лишь в той
мере, в  какой  природа  --  слишком  широкое  онтологическое  основание  --
оставляет  место  для  игры  этих  интерпретативных  моделей:  нормальное  и
анормальное функционирование могут быть  объяснены  только  по  отношению  к
предсуществующей  форме,  либо  к специфическому типу. Но начиная с момента,
когда жизнь объясняет не только серию природных фигур, но берет на себя роль
общего элемента физиологических и патологических феноменов -- это сама  идея
витализма, утратившая свое значение и суть своего содержания. Придавая жизни
и  патологической  жизни  столь  же  фундаментальный  статус,  Биша  избавил
медицину как от виталистской, так и других связанных с ней дискуссий. Отсюда
это ощуще-
     233

     ние, которое было присуще теоретическому размышлению большинства врачей
в начале  XIX  века,  освобожденных,  наконец,  от  систем   и   спекуляций.
Клиницисты,  Кабанис,  Пинель  воспринимали  свой  метод  как осуществленную
философию1, патологоанатомы же открывают в