,  проясняясь под взглядом, вносит
собственные характеристики в живущий организм.
     Каковы же принципы этой первичной конфигурации болезни?
     1. Согласно  врачам  XVIII  века,  она  дана  в  "историческом"  опыте,
противоположном   "философскому"   знанию.   Историческое   --  это  знание,
описывающее плеврит с  помощью  четырех  феноменов:  лихорадки,  затруднения
дыхания,  кашля, боли в боку. Философским же будет знание, задающее вопрос о
причинах этого состояния: переохлаждение, серозный выпот, воспаление плевры.
     Различие исторического и философского -- это все-таки не то  же  самое,
что  различие  причины и следствия: Куллен основывает свою классификационную
систему на установлении  ближайших  причин;  это  не  то  же,  что  различие
принципа и следствия, т.к. Сиденхам предполагает выполнить
     __________________
     1  F.Boissier  de  Sauvages,  Nosologie methodique (Lyon, 1772),
t.II.
     2 Ibid., t.III.
     3 W. Cullen, Institutions de medecine  pratique  (Paris,  1785),
t.2,p.39--60.
     26

     историческое исследование, изучая "способ, которым природа производит и
поддерживает  различные  формы  болезни"1; не то же, что различие видимого и
скрытого или предположительного,  т.к.  иногда  необходимо  прослеживать  по
пятам 'историю", которая свертывается и уклоняется от первого испытания, как
изнурительная   лихорадка   у  некоторых  туберкулезных  больных  --  "рифы,
спрятанные под водой"2.
     Историческое собирает  все,  что  фактически  и  юридически,  рано  или
поздно,  со  всей силой или косвенно может быть дано взгляду. Обнаруживающая
себя причина или мало-помалу развивающийся симптом, вычитываемый принцип его
происхождения -- принадлежит не порядку  "философского"  знания,  но  "очень
простому"  знанию,  которое "должно предшествовать любому другому" и которое
определяет  место  первичной  формы  медицинского  опыта.   Речь   идет   об
установлении  определенного рода фундаментального основания, где перспективы
нивелируются  и  где  смещения  выравниваются:  результат  обладает  тем  же
статусом,  что  и  его  причина,  предшествующее сосуществует с тем, что ему
следует. В этом гомогенном  пространстве  сцепления  расплываются,  а  время
расплющивается:  локальное  воспаление  есть  ни  что  иное,  как  идеальное
соположение его исторических элементов (покраснение,  уплотнение,  жар)  без
того,  чтобы  сеть  их взаимных обусловливаний и временных пересечений стала
проблемой.
     Болезнь фундаментально воспринимается в пространстве  плоских  проекций
без глубины и существования без развития. Не существует более одного плана и
более  одного  мгновения.  Форма, в которой исходно проявляет себя истина --
это поверхность, где рельеф или портрет сразу и проявляется и само-
     ____________
     1 Th. Sydenham, Medicine pratique (Paris, 1784), p. 390.
     2 Ibid.
     27

     уничтожается: "Необходимо, чтобы  тот,  кто  пишет  историю  болезни...
наблюдал   с   вниманием   ясные  и  естественные  феномены,  кажущиеся  ему
сколь-нибудь интерпретируемыми.  Он  должен  в  этом  подражать  художникам,
которые,  создавая  портрет,  заботятся о том, чтобы отметить все, вплоть до
знаков и самых мелких природных  деталей,  которые  они  встречают  на  лице
изображаемого  ими  персонажа"1.  Первичная структура, в которой реализуется
классификационная  медицина   --   это   плоское   пространство   постоянной
одновременности. Стол и доска.
     2.  Это пространство, где аналогии определяют сущности. Таблицы взаимно
подобны, но они также уподобляются друг другу. От одной болезни  до  другой,
дистанция,  которая их разделяет, измеряется лишь сличением их
сходства  без  того,  чтобы  оно  вносило   логико-временной   скачок
генеалогии.   Исчезновение  произвольных  движений,  притупление  внешней  и
внутренней чувствительности -- это общее состояние,  которое  реализуется  в
таких  частных  формах  как  апоплексия,  судорога или паралич. Внутри этого
большого родства устанавливаются мелкие разновидности: апоплексия приводит к
потере чувствительности всей сенсорной сферы и произвольной моторики, но она
не затрагивает дыхания и сердечной деятельности;  паралич  затрагивает  лишь
точно  локализованные сенсорные и моторные секторы; судорога генерализована,
как  и  апоплексия,  но  прерывает  респираторное  движение2.  Перспективное
распределение,  заставляющее  нас  видеть  в параличе симптом, в судороге --
эпизод, а в апоплексии --  органическое  или  функциональное  поражение,  не
существует    для   взгляда   классификатора,   чувствительного   только   к
распределению поверхности, где соседство
     _______________
     1 Th. Sydenham, cite par Sauvages, (loc. cit, t.1, p. 88).
     2 W. Cullen. Medecine pratique (Paris, 1785), t. II, p.86.
     28

     определяется не измеримыми расстояниями, а посредством  аналогий  форм.
Становясь  достаточно  сильными,  они  переходят  порог  простого сходства и
достигают  сущностного  единства.  Между  апоплексией,   разом   прерывающей
моторику, и хроническими и прогрессирующими формами, поражающими мало-помалу
всю моторную систему, нет фундаментального различия:
     в этом симультанном пространстве, где распределения во времени сходятся
и накладываются,   сродство   сворачивается   до   идентичности.  В  плоском
гомогенном неметрическом мире сущность  болезни  существует  там,  где  есть
избыток аналогий.
     3.  Форма  аналогии  раскрывает  рациональный  порядок  болезни.  Когда
сходство замечается, фиксируется не просто удобная и  относительная  система
ориентировки,   начинается   дешифровка  внятного  порядка  болезни.  Покров
приподнимается над принципом их создания: это общий порядок природы. Будь то
для растения или животного, игра болезни фундаментально специфична:  "Высшее
Существо  подчиняется  законам  не менее определенным, производя болезни или
обстоятельно обдумывая  болезнетворные  соки,  чем  скрещивая  растения  или
животных.   Тот,  кто  внимательно  наблюдает  порядок,  время,  час,  когда
начинается переход лихорадки к фазам, феноменам озноба, жара, одним  словом,
всем свойственным ей симптомам, будет иметь столько же оснований верить, что
эта  болезнь  составляет  определенный  вид,  как  он  верит,  что  растение
представляет один вид, ибо оно растет, цветет и  погибает  одним  и  тем  же
образом"1.
     Для  медицинской  мысли эта ботаническая модель имеет двойное значение.
Она позволяет, с одной стороны,  обратить  принцип  аналогии  форм  в  закон
производства  сущностей: так, перцептивное внимание врача, который то здесь,
то там что-то
     _________________________
     1 Th. Sydenham, cite par Sauvages (loc. cit., t.I, p. 124--125).
     29

     вновь  находит  и   объединяет,   по   полному   праву   сообщается   с
онтологическим  порядком,  организующим изнутри и задолго до всех проявлении
мир болезни. С другой  стороны,  порядок  болезни  есть  не  что  иное,  как
отпечаток  жизненного  мира: здесь и там царят одни и те же структуры, те же
формы деления на классы и тот же  порядок.  Рациональность  жизни  идентична
рациональности того, что ей угрожает. Одна по отношению к другой не являются
чем-то  вроде  природы  и контр-природы, но в общем для них природном законе
они пересекаются и входят друг в друга. В болезни жизнь  узнают,  так
как именно закон жизни основывает помимо всего и познание болезни.
     4.  Речь  идет о типах одновременно и природных и идеальных. Природных,
так как болезни в них выражают собственные сущностные  истины;  идеальных  в
той мере, в какой они никогда не даются в опыте без искажения и замутнения.
     Первичный  беспорядок  вносится  с  самой  болезнью и самой болезнью. К
чистой нозологической сущности, которая определяет и исчерпывает без остатка
свое место  в  порядке  классификации,  больной,  как  источник  беспорядка,
добавляет  свои  склонности,  свой возраст, образ жизни и всю серию событий,
которые, будучи связанными с сущностным ядром, образуют конфигурацию случая.
Чтобы установить истинный патологический факт, врач должен  абстрагироваться
от  больного:  "Нужно,  чтобы  тот,  кто  описывает  болезнь,  позаботился о
различении   свойственных   ей   симптомов,   являющихся   ее   обязательным
сопровождением,  от  случайных и необязательных, зависящих от темперамента и
возраста больного"1. Парадоксальным образом больной связан с тем, от чего он
страдает, лишь внешним образом; медицинское  исследование  должно  принимать
его во внимание, лишь вынося за скобки. Есте-
     __________________
     1 Th. Sydenham, cite idid.
     30

     ственно,  необходимо  знать  "внутреннюю структуру нашего тела", но для
того, чтобы ее после этого вычесть, освобождая для взгляда врача "природу  и
сочетание   симптомов,  приступов  и  других  обстоятельств,  сопровождающих
болезнь"1. Это не  патология,  функционирующая  по  отношению  к  жизни  как
контр-природа, но больной по отношению к болезни как таковой.
     Больной, но также и врач. Его вмешательство -- это насилие, если
он полностью  подчинен  идеальному  правилу  нозологии: "знание болезни есть
компас врача: успех лечения зависит от точного знания болезни"; взгляд врача
направлен вначале не на это конкретное тело,  а  на  то  видимое  множество,
позитивное  изобилие,  стоящее  перед  ним;  не  на  больного, но на разрывы
природы, лакуны  и  промежутки,  где  проявляются  как  в  негативе  "знаки,
дифференцирующие  одну  болезнь  от  другой,  истинность подлога, законность
бастарда,  лукавство  благодушия"2.  Решетка,  которая  скрывает   реального
больного  и сдерживает любую терапевтическую неловкость. Назначенное слишком
рано и со спорными намерениями снадобье противоречит болезни и  искажает  ее
сущность;   оно   мешает   достичь  ее  истинной  природы  и,  делая  ее  не
соответствующей правилам, превращает ее в неизлечимую. В инвазивном  периоде
врач  должен  лишь  затаить  дыхание,  так  как  "начальные признаки болезни
созданы для того, чтобы опознать  ее  класс,  род  и  тип".  Когда  симптомы
усиливаются и достигают размаха, достаточно уменьшить их ярость и приносимую
ими боль", в период стабилизации необходимо "следовать шаг за шагом по пути,
избранному природой", подкрепляя ее, если она слишком слаба, и смягчая "если
она слишком сильно разрушает то, что ей мешает"3.
     __________________
     1 Clifton, Etat de la medecine ancienne et modeme (Paris, 1742),
p. 213.
     2 Frier, Guide pour la conservation de I'homme (Grenoble, 1789),
p. 113.
     3  Т.  Guindant,  La  nature  opprimee  par  la medecine moderne
(Paris, 1768), p. 10--11.
     31

     Врачи и больные включены в  рациональное  пространство  болезни  не  по
полному  праву,  они  терпимы  настолько,  насколько  трудно избежать помех:
парадоксальная  роль  медицины  состоит  именно  в   их   нейтрализации,   в
поддержании  между ними максимальной дистанции, чтобы идеальная конфигурация
болезни  в  пустоте,  разделяющей  одно  от  другого,  достигла   конкретной
свободной  формы,  обобщаемой  в  конце  концов  в неподвижной, симультанной
таблице, не имеющей ни глубины, ни  тайны,  где  познание  открывается  себе
самому, следуя порядку сущности.
     Классифицирующее  мышление  обретает  для себя сущностное пространство.
Болезнь существует лишь в нем, так  как  оно  конституирует  ее  в  качестве
природы,  и  все  же  она  кажется всегда несколько смещенной по отношению к
этому пространству, ибо проявляется у реального больного в  уже  вооруженных
глазах  врача.  Прекрасное плоское пространство портрета есть одновременно и
исток, и окончательный результат: то, что делает с самого  начала  возможным
рациональное  и  достоверное медицинское знание и то, к чему нужно без конца
стремиться через все, что утаивает  его  от  взгляда.  Вся  работа  медицины
состоит  в  воссоединении с присущим ей состоянием, но путем, на котором она
должна  стирать  каждый  свой  шаг,  ибо  медицина  достигает  своей   цели,
нейтрализуя  не  только  случаи, на которые опирается, но и свое собственное
вмешательство. Отсюда странный характер медицинского взгляда: он  включен  в
бесконечную  спираль,  он адресуется к тому, что есть видимого в болезни, но
исходя  из  больного,  который  скрывает   это   видимое,   показывая   его;
следовательно  нужно  опознать,  чтобы  знать.  И  этот взгляд, продвигаясь,
пятится, так как он идет к истине болезни, лишь позволяя ей реализовываться,
ускользая и разрешая болезни самореализовываться в своих феноменах, в  своей
природе.
     32

     Болезнь,  улавливаемая  в  таблице,  проявляется  через  тело.  Там она
встречает пространство, конфигурация которого совершенно отлична, а  именно:
объемы  и  массы.  Эта  скованность  определяет  видимые  формы, принимаемые
болезнью  в  организме  больного:  образ,  каким  она  там   распределяется,
проявляется,  прогрессирует,  разрушая  ткани, движение или функции, вызывая
видимое на аутопсии поражение, запускает в том  или  ином  месте  проявления
симптомов,  провоцирует реакции, и, тем самым, направляется к благоприятному
или фатальному исходу. Речь идет о сложных и производных формах,  с  помощью
которых  сущность  болезни  со  своей  табличной структурой артикулируется в
густом и плотном объеме организма и обретает в нем тело.
     Каким образом  плоское  однородное  пространство  классов  может  стать
видимым  в географической системе масс, дифференцированных своими объемами и
размерностями? Как болезнь, определяемая  своим  местом  в  семействе
подобных,  может  характеризоваться  своим  очагом  в  организме? Эта
проблема того, что  требовало  привлечения  вторичного  пространственного
распределения патологии.
     В  классификационной медицине органные проявления не являются абсолютно
необходимыми для определения болезни:
     последняя может быть перемещена  из  одной  точки  в  другую,  задевать
другие  телесные  поверхности, оставаясь полностью идентичной своей природе.
Пространство  тела  и  пространство  болезни  обладают  свободой  скольжения
относительно  друг  друга.  Одно  и  то же спазматическое расстройство может
располагаться внизу живота, где оно вызывает диспепсию, закупорку внутренних
органов, задержку менструальных или геморроидальных выделений. В груди же --
сопровождаться удушьем, сердцебиением, ощущением комка в  горле,  приступами
кашля и,
     33

     наконец,  достигая головы, вызывать эпилептические судороги, припадки и
коматозные состояния1. Это  скольжение,  сопровождающее  большое  количество
симптоматических  классификации,  может  проявляться  во  времени  у  одного
индивида. Его также можно обнаружить, обследуя группу индивидов,  у  которых
пораженные  участки  различны:  в своей висцеральной форме спазм встречается
чаще всего у лимфатических субъектов, в церебральной -- у сангвиников. Но, в
любом случае, сущностная патологическая  конфигурация  не  искажена.  Органы
являются  прочной  поддержкой болезни, никогда не образуя в ней обязательных
условий; система точек, определяющая отношения распределения в организме, не
является  ни  константной,  ни  необходимой,  и   они   не   имеют   общего,
предварительно очерченного пространства.
     В  этом  телесном  пространстве,  где она свободно циркулирует, болезнь
претерпевает  трансформации   и   метаморфозы.   Перемещение   ее   частично
преобразует.  Носовое  кровотечение  может  превратиться в кровохаркание или
кровоизлияние; единственно,  должна  быть  установлена  специфическая  форма
излияния  крови.  Вот  почему  типологическая медицина во все времена своего
развития включала часть, связанную с симпатическим  учением.  Обе  концепции
лишь  усиливали  друг  друга  для  лучшего равновесия системы. Симпатическое
сообщение  через  организм  иногда  обеспечивается  с  помощью   локализации
определенного  посредника  (диафрагма  для  судорог, желудок для расстройств
настроения), иногда --  через  всю  систему  распространения,  попадающую  в
телесный комплекс (нервная система для боли, судорог, сосудистая система для
воспаления),  в  других  случаях  --  простым  функциональным  соответствием
(подавление экскреции сообщается от кишечника до почек, и от
     ________________
     1 Encyclopedie, article "Spasme".
     34

     последних  к  коже),  и,  наконец   --   приведением   в   соответствие
чувствительности  одной  области  к чувствительности другой (боли в пояснице
при водянке яичка). Но будь то соответствие, расстояние или  посредничество,
анатомическое  распределение  болезни  не меняет своей сущностной структуры.
Симпатическое отношение поддерживает игру между пространством локализации  и
пространством конфигурации: оно определяет их взаимную свободу и предел этой
свободы.
     Скорее  даже  не  предел, а, следовало бы сказать, порог, так как по ту
сторону симпатического трансфера и гомологии, которую он подтверждает, связь
может устанавливаться от болезни к болезни, которая является  причинной,  не
будучи сродственной. Одна патологическая форма может порождать другую, очень
удаленную  в нозологической таблице, с помощью свойственной ей созидательной
силы. Тело --  это  место  смежности,  последовательности,  смеси  различных
типов.  Отсюда  сложности,  отсюда  смешанные  формы, отсюда регулярные, или
менее частые, как  между  манией  и  параличом,  последовательности.  Хаслам
наблюдал психически больных, у которых "речь была затруднена, рот искривлен,
руки  или  ноги  лишены  произвольных движений, память ослаблена", и которые
чаще  всего  "не  осознавали  своего  состояния"1.  Переплетения  симптомов,
одновременность   их  развернутых  форм  --  всего  этого  недостаточно  для
формирования единственной  болезни.  Отдаленность  речевого  возбуждения  от
моторного  паралича  в  таблице  сродства  болезней  мешает  хронологической
близости объединить их в одну группу. Отсюда идея причинности, проявляющаяся
в небольшом временном разрыве; то проявления безумия начальны,  то  моторные
знаки  начинают развитие совокупности симптомов: "паралитические заболевания
являются причиной безумия
     ________________
     1 J. Haslam, Observations on madness (London, 1798), p. 259.
     35

     значительно чаще, чем  об  этом  думают.  Они  также  --  очень  частый
результат  сумасшествия".  Никакое  симпатическое  влияние  не  может  здесь
преодолеть  разрыв  между  типами,  и   общности   симптомов   в   организме
недостаточно  для  того,  чтобы  установить  единство,  которое противоречит
сущностям. Существует все же  межнозологическая  причинность,  роль  которой
обратна симпатическому отношению: последнее сохраняет фундаментальную форму,
пересекая  время  и пространство; причинность обеспечивает одновременность и
пересекаемость, которые смешивают сущностную чистоту.
     Время в этой  патологии  играет  ограниченную  роль.  Допускается,  что
болезнь может длиться, и что в этом развитии каждый эпизод мог бы появляться
в  свою  очередь.  Начиная  с  Гиппократа, вычислялись критические дни. Было
известно значение артериальной пульсации: "Если пульс  учащается  на  каждом
тринадцатом ударе или около него, кровоизлияние последует на четвертый день,
возможно,  несколько раньше или позже. Если это наблюдается на каждом шестом
ударе,  кровоизлияние  произойдет  через  три  дня...  Наконец,   если   это
наблюдается  на  каждом  четвертом,  третьем  или втором ударе, или если оно
постоянно, нужно ждать кровоизлияния в течение 24 часов"1. Но  эта  численно
фиксируемая  длительность  составляет часть важнейшей структуры болезни, так
же как хроническому катару надлежит через некоторое время  стать  чахоточной
лихорадкой.  Эволюции  или  протяженности, которая сама бы единственно своей
логикой вносила  новое  событие,  не  существует,  время  интегрировано  как
нозологическая  константа,  но не как органическая переменная. Время тела не
изменяется и ещ