але, открывая и уже оправдывая  путь,  разместится  в
конце  движения?  На  протяжении  150 лет повторяли одно и то же объяснение:
медицина не смогла найти  подходов  к  тому,  что  ее  научно  обосновывало,
медленно  и  с осторожностью совершая обход такого главного препятствия, как
религия,  мораль,  глупые   предрассудки,   запрещавшие   вскрытие   трупов.
Патологическая  анатомия  жила  полуподпольной  жизнью  на границах запрета,
благодаря сме-
     _______________
     1  Р.  Rayer,  Sommaire  d'une  histoire   abregee   de   l'anatomie
pathologique (Paris, 1818), introd., p. V.
     190

     лости  тайных  знании  и  терпя  проклятия;  вскрывали только под сенью
неверных сумерек, в великом страхе мертвых: "перед рассветом, с приближением
ночи" Вальсальва "украдкой пробирался на  кладбища,  чтобы  там  изучить  на
досуге  развитие жизни и ее разрушение"; видели, в свою очередь, как Моргани
рылся в гробницах и погружал свой скальпель в трупы, покоящиеся  в  гробу"1.
Затем  наступило  Просвещение;  смерть  обрела  право на ясность и стала для
философии объектом и источником знаний: "Когда философия принесла свой факел
цивилизованным народам, было наконец разрешено устремить испытывающий взгляд
на безжизненные останки человеческого  тела,  и  эти  останки,  еще  недавно
бывшие  гнусной  жертвой  червей, становятся плодородным источником наиболее
полезных истин"2. Прекрасная  метаморфоза  трупа:  не  слишком  уважительное
отношение  приговорило его к гниению, к черной работе разложения; в дерзости
жеста, который режет только для того, чтобы пролить  свет,  труп  становится
самым  ясным моментом облика истины. Знание движется туда, где формировалась
личинка.
     Эта реконструкция исторически ложна. Моргани в середине XVIII  века  не
испытывал  трудностей  с  вскрытием трупов, как и, несколькими годами позже,
Гюнтер.  Конфликты,  о  которых   поведал   его   биограф,   носили   скорее
анекдотический  характер,  и  не  указывали  ни на какую оппозицию принципу.
Венская клиника, начиная с 1754 года, включала секционный зал,  точно  такой
же,  как  .был  создан  Тиссо  в  Пави;  Дезо  в  Отель-Дье  почти  свободно
"демонстрировал на безжизненном
     ______________
     1  Rostan,  Traite  elementaire  de   diagnostic,   de   prognostic,
d'indications  therapeutiques (Paris, 1826), t.I, p. 8. 2 J.-L. Alibert,
Nosologie naturelle (Paris 1817), Preliminaire, I, p. LVI.
     191

     теле  повреждения,   делавшие   искусство   бесполезным"1.   Достаточно
вспомнить  статью  25  декрета Марли: "Предписываем магистратам и директорам
госпиталей снабжать трупами профессуру для анатомических показов и  обучения
хирургическим  операциям"2.  Итак, в XVIII веке нет недостатка в трупах, нет
ни разрушенных погребений, ни черных анатомических месс, вскрытия совершенно
не были тайной. Благодаря часто встречающейся в XIX  веке  иллюзии,  которой
Мишле  придал  размеры  мифа,  история одолжила концу старого режима оттенки
последних лет Средневековья, смешав с раздорами Возрождения проблемы и споры
Aufclarung .
     В истории медицины эта иллюзия имеет точный  смысл,  она  употребляется
как  ретроспективное  оправдание:  если  старые  верования имели столь долго
такую силу запрета, то как же медики должны были испытывать, со  всей  силой
своего стремления к познанию, вытесненную потребность вскрывать трупы. Здесь
-- источник  заблуждения и безмолвная причина, заставляющая его свершаться с
таким  постоянством:  со  дня,  когда  появилось  допущение,  что  поражение
объясняет  симптом,  и  что  патологическая  анатомия  обосновывает клинику,
следовало призвать в свидетели преобразованную историю, в  которой  вскрытие
трупа,  по  крайней  мере  в  качестве  научной  потребности, предшествовало
наконец объективному наблюдению больных: необходимость  познать  смерть  уже
должна  существовать,  когда появляется желание понять живое. В любом случае
воображалось нечто вроде черной мессы вскрытия,
     _____________
     1 Cf. 1'histoire de 1'autopsie du geant, in D.  Ottley,  Vie  de
John  Hunter,  in  AEuvres  completes de J. Hunter (trad. fr., Paris,
1839), t.I., p. 126.
     2 M.-A.Petit, Eloge de Desault (1795), in Medecine du caeur,  p.
108.
     3 Здесь -- Просвещение (Примеч. перев.).
     192

     церкви   воинствующей   и  страдающей  анатомии,  скрытый  дух  которой
оправдывал бы клинику до  своего  проявления  в  регулярной,  дозволенной  и
повседневной практике аутопсии.
     Но хронология не податлива: Моргани публикует свой De sedlbus1 в
1760 году    и   через   Sepulchretum2   Боне   находится   в   явной
преемственности с Вальсава. Леотар обобщает эти  работы  в  1767  году.  Без
всяких  моральных  или религиозных споров труп становится частью медицинской
области. Итак, у Биша и его современников сорок лет спустя возникает чувство
нового открытия патоанатомии  по  другую  сторону  мрачной  зоны.  Латентный
период  отделяет  текст  Моргани,  также  как  и открытие Ауэнбрюггера от их
использования Биша и  Корвизаром:  сорок  лет,  бывшие  теми  годами,  когда
сформировался  клинический  метод.  Именно  там,  а  не  в старых навязчивых
тревогах,  покоится  момент   вытеснения:   клиника,   нейтральный   взгляд,
устремленный  на  проявления, частотность и хронологию, занятый объединением
симптомов и их схватыванием в языке,  был  по  своей  структуре  чужд  этому
исследованию  немого  и  вечного  тела;  причины  или  локализация  были ему
безразличны: история, но не география.  Анатомия  и  клиника  не  однородны:
сейчас,  когда  установлена  и  далеко отодвинута во времени связь клиники и
анатомии, может показаться весьма странным, что именно клиническое  мышление
в течение сорока лет мешало воспринять урок Моргани. Конфликт существовал не
между  юным  знанием  и старыми верованиями, но между двумя обликами знания.
Для  того,  чтобы  внутри  клиники  обрисовать   и   воспринять   призыв   к
патологической  анатомии,  требовалось  взаимное  приспособление:  здесь  --
появление новых географических линий, а там -- нового спо-
     ____________
     1 О местонахождении (лат. --Примеч.  перев).  2  Кладбище  (лат.
--Примеч. перев.).
     193

     соба  чтения  времени. На исходе этого противоречивого структурирования
познание живой  и  неопределенной  болезни  смогло  приспособиться  к  ясной
видимости смерти.
     Снова   открыть  Моргани  не  означало,  однако,  для  Биша  разрыва  с
клиническим опытом, который был только что  приобретен.  Напротив,  верность
методу  клиницистов  в  сущности  остается.  И  именно  по другую ее сторону
забота,  разделяемая  им  с  Пинелем,   придает   основание   нозологической
классификации.    Парадоксальным   образом   возвращение   к   вопросам   De
sedibus  происходит,  начиная  с  проблемы  группировки  симптомов  и
упорядочивания болезней.
     Как  Sepulchretum  и  множество  трактатов  XVII  и XVIII веков,
тексты  Моргани  обеспечивали  спецификацию  болезни  с  помощью  локального
распределения    симптомов   или   их   исходных   моментов.   Анатомическое
распределение   было   руководящим   принципом   нозологического    анализа:
исступление  принадлежало,  как  и  апоплексии,  заболеваниям головы, астма,
перипневмония  и  кровохаркание  образовывали  близкий  класс,  потому   что
локализовались   в   груди.   Болезненное  сродство  покоилось  на  принципе
органического соседства: пространство,  его  определявшее,  было  локальным.
Классификационная  медицина,  а затем клиника оторвали патологический анализ
от этого регионализма и установили  для  него  пространство  одновременно  и
более  сложное,  и  более  абстрактное,  где  оно  было  проблемой  порядка,
последовательности, совпадений и изоморфизма.
     Основное  открытие  Трактата  о  мембранах,  систематизированное
затем   в  Общей  патологии  --  это  принцип  расшифровки  телесного
пространства,  являющегося  сразу  интерорганическим,  интраорганическим   и
трансорганическим. Ана-
     194

     томическии    элемент   перестал   определять   фундаментальную   форму
пространственного  распределения  и  управления  через  отношение  соседства
путями  физиологического и патологического сообщения: он стал лишь вторичной
формой первичного пространства, устанавливающего его с помощью  свертывания,
соположения,    уплотнения.   Это   фундаментальное   пространство   целиком
определялось тонкостью  ткани.  Общая  анатомия  насчитывала  их  21:
клеточная, нервная животной жизни, нервная органической жизни, артериальная,
венозная,  ткань  выделяющих  сосудов,  поглощающих,  костная,  медуллярная,
хрящевая, фиброзная, фибро-хрящевая, животно-мышечная, мышечная,  слизистая,
серозная,  синовиальная,  железистая,  кожная,  эпидермоидная  и  волосяная.
Мембраны есть индивидуальные  тканевые  варианты,  которые  несмотря  на  их
крайнюю тонкость, "связываются только непрямыми организационными отношениями
с  соседними  частями"1.  Глобальный  взгляд  всегда смешивает их с органом,
который  они  покрывают  или  определяют.  Существует  анатомия  сердца  без
различения  перикарда, легкого -- без изоляции плевры, брюшина смешивается с
желудочными  органами2.  Но  можно  и  следует   производить   анализ   этих
органических   объемов  по  тканевым  поверхностям,  если  требуется  понять
сложность функционирования и их поражения: полые органы выстланы  слизистыми
мембранами,  покрыты  "жидкой  субстанцией",  которая  обычно  смачивает  их
свободную  поверхность,  и  которая  обеспечивается   маленькими   железами,
присущими  их  структуре.  Перикард,  плевра, брюшина, паутинная оболочка --
есть серозные  мембраны,  "характеризующиеся  лимфатической  жидкостью,  без
конца их ув-
     _______________
     1  X.  Bichat, Traite des membranes (ed. de 1827), с замечаниями
Magendie, р. 6. 2 Ibid.. p. I.
     195

     лажняющей, которая отделена выделениями кровяной  массы".  Надкостница,
твердая   мозговая   оболочка,   апоневрозы  сформированы  из  мембран,  "не
увлажненных  никакой  жидкостью",   и   "образованы   из   белого   волокна,
аналогичного сухожилиям"1.
     Исходя  из  одних  лишь  тканей,  природа  работает с крайней простотой
материалов.  Они  являются  элементами  органов,  но  они   их   пересекают,
объединяют  и  образуют  под  ними  "пустые"  системы, где человеческое тело
обретает конкретные формы своего единства.  Будет  существовать  столько  же
систем,  сколько  тканей;  в  них  сложная  индивидуальность, неисчислимость
органов  растворяется  и  разом  упрощается.   Так   природа   демонстрирует
"единообразие  во  всех  способах  своего  действия,  изменчивых  лишь  в их
результатах, скупость средств,  которые  она  использует,  чудо  достигаемых
результатов,  изменяя  тысячью  способов несколько общих принципов"2. Органы
появляются между тканями и  системами  как  простые  функциональные  извивы,
целиком  относительные  в  их  роли  или  их  расстройствах, в элементах, их
образующих,  и  в  совокупностях,  в  которые   они   включены.   Необходимо
анализировать  их плотность и проецировать ее на две поверхности: частную --
их мембран и общую -- их систем. И Биша заменяет принцип  диверсификации  по
органам,   который  управляет  анатомией  Моргани  и  его  предшественников,
принципом тканевого изоморфизма, основанного на  "симультанной  идентичности
внешнего строения, структуры, жизненных свойств и функций"3.
     Два  структурно  очень различных восприятия: Моргани хочет воспринимать
под телесной поверхностью плотность орга-
     ____________
     1 Ibid., p. 6--8.
     2 Ibid., p. 2.
     3 Ibid., p. 5.
     196

     нов,  облик  которых  точно  определяет  болезнь;  Биша  желает  свести
органические  объемы к большим тканевым гомогенным поверхностям, к плоскости
идентичности, где вторичные-модификации  обнаруживают  свое  фундаментальное
сродство.  Биша  предписывает  в  Трактате  о  мембранах диагональное
чтение тела,  которое  осуществляется,  следуя  поверхностям  анатомического
сходства,  пересекающим  органы,  покрывающим,  разделяющим,  составляющим и
разлагающим их; анализируя и в то же время связывая. Речь идет именно
о том же способе  восприятия,  что  был  заимствован  клиникой  у  философии
Кондильяка:  выделение  элементарного,  которое  есть  в  то  же самое время
универсальное, и методический разбор, который, обозревая формы  расщепления,
описывает  законы  сочетания.  Биша  является  в  прямом  смысле аналитиком:
редукция  органического  объема  к  тканевому  пространству  из  всех
применений анализа, возможно, наиболее близка математической модели, которой
она   уподобляется.  Глаз  Биша  --  это  глаз  клинициста,  потому  что  он
предоставляет  абсолютную  эпистемологическую  привилегию  поверхностному
взгляду.
     Авторитет,   очень  скоро  завоеванный  Трактатом  о  мембранах,
парадоксальным образом происходит от того, что его по существу  отделяло  от
Моргани  и  размещало  в  прямом  направлении клинического анализа: анализа,
смысл которого он, тем временем, утяжеляет.
     Поверхностный взгляд, тот что был у Биша, существует  не  точно  в  том
смысле,  как это было в клиническом опыте. Тканевая поверхность более совсем
не то,  что  таксономическая  таблица,  где  упорядочивались  патологические
эквиваленты,    предложенные    восприятию.    Она   есть   сегмент   самого
воспринимаемого пространства, с которым можно соотнести феноме-
     197

     ны болезни. Отныне, благодаря Биша, поверхностность  обретает  плоть  в
реальных  поверхностях  мембран.  Тканевые  плоскости  образуют перцептивный
коррелят этого поверхностного взгляда, определявшего  клинику.  Поверхность,
структура  наблюдающего  становится фигурой наблюдаемого с помощью реального
разрыва, где медицинский позитивизм вскоре найдет свои истоки.
     Отсюда облик, приобретенный с самого начала патологической анатомией --
наконец объективного, реального и несомненного фундамента описания  болезни:
"Нозография,    основанная   на   поражении   органов,   станет   необходимо
инвариантной"1. На самом деле, тканевый анализ позволяет  установить  поверх
географического   распределения   Моргани   общие   формы  патологии;  через
органическое пространство будут обрисованы большие семьи  болезней,  имеющие
одни  и  те же главные симптомы и один тип развития. Все воспаления серозных
мембран опознаются  по  их  уплотнению,  исчезновению  прозрачности,  по  их
беловатому  цвету,  поражению  зернистого  характера, срастанию, которое они
образуют  с  прилежащими  тканями.  И  так  же  как  традиционные  нозологии
начинались  с  определения  наиболее  общих классов, патологическая анатомия
будет дебютировать "историей общих поражений в  каждой  системе",  какой  бы
орган,  или  область  не  были  бы  поражены2.  Внутри  каждой системы затем
следовало  установить  вид,  который  приобретают  в  зависимости  от  ткани
патологические феномены. Воспаление, обладающее одной и той же структурой во
всех  серозных  мембранах,  не  поражает  их все с одинаковой легкостью и не
развивается  в  них  с  одной  и  той  же  скоростью:  в  порядке   убывания
восприимчивости располагаются плевра, брюшина, перикард, вагиналь-
     ______________
     1  Anatomic  Pathologique  (Paris,  1825),  р.  3. 2 Anatomie
generale (Paris, 1801), avant-propos, p. XCVII.
     198

     ная оболочка и, наконец, паутинная оболочка1. Присутствие ткани одной и
той же структуры в разных частях организма позволяет вычитывать от болезни к
болезни сходство, сродство,, короче, всю систему взаимодействия,  записанную
в  глубокой  конфигурации  тела.  Эта  конфигурация,  не  будучи  локальной,
образуется совмещением конкретных общностей  любой  системы,  организованной
импликацией. В глубине она обладает той же внутренней логической структурой,
что  и  нозологическое  мышление.  С другой стороны, клиника, из которой она
исходит, и которую  хочет  обосновать  Биша,  возвращается  не  к  географии
органов,    а    к    порядку    классификации.   Перед   тем,   как   стать
локализационной, патологическая анатомия была порядковой.
     Тем не менее, она придает анализу новое и решающее значение,  показывая
в  противоположность  клиницистам,  что  болезнь есть не пассивный и смутный
объект, к которому его необходимо прилагать, что в той мере, в какой она уже
сама  является  активным  субъектом,  она  безжалостно  подвергает  организм
испытанию.  Если  болезнь  анализируется,  то  потому,  что она сама по себе
является анализом и мыслительное разложение может быть  только  ничем  иным,
как повторением в сознании врача того, что в теле определяет болезнь. Многие
авторы,  такие  как  Льето, еще путали паутинную и мягкую оболочки, хотя Ван
Хорн во второй половине XVII века хорошо их отличал. Патология  же  их  ясно
разделяет.  В  результате воспаления мягкая оболочка краснеет, демонстрируя,
что она полностью принадлежит к сосудистым тканям; в атом случае  она  более
твердая и сухая. Паутинная оболочка -- более плотного белого цвета и покрыта
клейким  экссудатом;  она одна может быть поражена водянкой2. В органической
целостности легкого плеврит поражает лишь плевру, перипневмония -- парен-
     _________________
     1 Anatomie Pathologique, p. 39.
     2 Traite des membranes, p. 213--264.
     199

     химу, катаральный кашель -- слизистые мембраны1. Дюпюитрен показал, что
эффект лигатуры не однороден  на  всей  глубине  артериального  канала:  как
только  ее  начинают  накладывать, средняя и внутренняя оболочки поддаются и
разделяются; сопротивление оказывает только клеточная оболочка,  к  тому  же
самая  внешняя,  потому  что  ее  структура  более плотна2. Принцип тканевой
однородности,  обосновывающий  общие  патологические  типы,  соотносится   в
качестве  коррелята  с  принципом  реального разделения органов в результате
болезненного поражения..
     Анатомия Биша сделала куда больше,  чем  предоставила  методам  анализа
поле   объективного  применения:  он  превратил  анализ  в  основной  момент
патологического процесса. Он реализует  его  внутри  болезни,  в  основе  ее
истории.  Ничто,  в  определенном  смысле,  не  удалено  более  от  неявного
номинализма клинического метода, где анализ обращается если не к словам,  то
по  меньшей  мере  к сегментам восприятия, всегда готовым быть записанными в
языке: теперь речь идет об анализе, втянутом в серию  реальных  феноменов  и
выступающим  в  жанре  расщепления функциональной сложности на аналитическую
простоту.  Он  освобождает  элементы,   которые   для   того,   чтобы   быть
изолированными  с помощью абстракции, становятся не менее реальными и
конкретными. В сердце он проявляет перикард, в мозгу -- паутинную  оболочку,
в  кишечном аппарате -- слизистую. Анатомия смогла стать патологической лишь
в той мере, в какой спонтанно анатомизируется патология.  Болезнь,  аутопсия
во мраке тела, препарирование живого.
     Энтузиазм,  который  Биша и его последователи испытывали сразу же после
открытия патологической анатомии, обрел там
     ________________
     1 Anatomie Pathologique, p. 12.
     2 Cite in  Lallemand,  Recherches  anatomo-pathologiques  sur
l'encephale (Paris, 1820), t.I, p. 88.
     200

     свой  смысл:  они  не  находили  Моргани  по  другую сторону Пинеля или
Кабаниса, они обнаружили анализ в  самом  теле.  Они  делают  явным  глубоко
скрытый    порядок    поверхностей,    определяют    для   болезни   систему
аналитических классов, где  элемент  патологического  разложения  был
принципом    обобщения   болезненных   типов.   Осуществлялся   переход   от
аналитического восприятия к  восприятию  реальных  анализов.  И,  совершенно
естественно,  Биша  опознал  в своем открытии событие, симметричное открытию
Лавуазье: "У химии есть  свои  простые  тела,  которые  образуют  с  помощью
различных  сочетаний  сложные  тела...  Так же то