Это была безотчетная
тревога за судьбу доктора Коринты. Разве мог Кожин улететь, не убедившись,
что его друг, этот мужественный чешский врач, который не только спас его
от гибели, но и фактически подарил ему удивительную способность летать,
остался жив, что фашисты лишь захватили его, не посмев расправиться с ним
на месте. Он понимал, что немцы озлоблены убийством обер-лейтенанта Крафта
и теперь способны на все.
   "Если они посмеют расстрелять Коринту, я: я:" - Он не представлял себе,
что в таком случае сделает, и лишь в бессильной ярости сжимал рукоятку
пистолета.
   Время тянулось медленно. Часы на руке у Кожина показывали пять, а немцы
все еще суетились вокруг сторожки.
   Одну из машин подали к самым воротам. В нее погрузили кровать-весы,
книги, гипсовую повязку с ноги Кожина, кипу бумаг, исписанных Коринтой,
его саквояж с медицинскими инструментами и чемодан, а также многие вещи,
принадлежавшие Влаху, но показавшиеся немцам подозрительными. Самого же
Коринты все еще не было видно.
 
   Наконец в половине шестого, когда уже стало смеркаться, из сторожки
вышли трое офицеров, а за ними под конвоем двух автоматчиков появился
доктор Коринта. Он был в пальто, но без шляпы. Седоватые волосы его были
растрепаны, на лице виднелись кровавые ссадины, но шел он твердо, со
вскинутой головой, устремив взгляд куда-то вверх, в небо.
   Кожину мучительно захотелось помахать доктору рукой, крикнуть:
"Держитесь, доктор! Я с вами! Я не оставлю вас, пока жив!" - но он лишь
одними губами прошептал эти слова, не отрывая глаз от этого ставшего
навсегда родным лица.
   Коринту посадили в грузовик между конвоирами. Прозвучали отрывистые
слова команды. Солдаты торопливо расселись по машинам. Взревели моторы, и
через минуту вокруг разграбленной сторожки воцарилась глубокая тишина.
 
 
   2
 
 
   Отдых полностью восстановил силы Кожина, а уверенность, что Коринта
жив, вернула ему спокойствие и твердость духа.
   Надвигалась ночь. Кожину предстояло лететь за десятки километров,
искать в темноте среди незнакомых лесов и гор базу партизанского отряда.
Однако он не торопился отправляться в этот далекий и сложный полет.
   Прежде чем покинуть к-овский лес, ему захотелось побывать в самом К-ове
и хоть что-нибудь узнать об участи Иветы Сатрановой. Конечно, скорей
всего, она арестована: Но вдруг ей каким-нибудь чудом удалось уйти?.. Надо
узнать, обязательно надо узнать! Может быть, ему даже удастся найти ее и
чем-нибудь ей помочь: В любом случае он не оставит в беде эту чудесную
девушку.
   Кожин представил себе хрупкую фигурку своей терпеливой сиделки, и
сердце его отозвалось на этот милый образ частыми ударами. Полный
решимости, он мысленно приказал себе: "Вперед, сержант"!
   В этот раз он обошелся без прыжка вниз. Просто оттолкнулся ногами от
толстого пружинящего сука и сразу поднялся в воздух.
   Никакого головокружения он теперь не почувствовал. Сознание того, что
он сам, по собственной воле и благодаря усилиям собственного тела,
поднимается над землей, снимало ощущение нереальности, ограждало от
опасного упоения полетом. Сердце работало лишь немного учащенно, как при
быстрой ходьбе, дыхание было легким, ритмичным.
   Он даже не волновался теперь. Им овладели какая-то странная уверенность
в себе и холодное спокойствие. Самый факт полета воспринимался рассудком
как нечто абсолютно естественное и закономерное. Этим ситуация в какой-то
мере походила на сон. Но чувство ликующего счастья не приходило, как это
всегда бывало в сновидениях. Вместо него Кожиным овладело огромное,
глубоко реальное чувство свободы и независимости. Это было гордое и
спокойное чувство.
   Земля уже окуталась мраком. Меж тучами образовались прорывы, и в них
сверкнули первые звезды.
   Кожину вспомнился недавний разговор с майором Локтевым. Захотелось тут
же лететь в партизанский лагерь и всему отряду показать свою удивительную
способность.
   Наверно, после этого майор и не подумает посылать его на Большую землю
как не оправдавшего доверия: Но Кожин подавил в себе это мальчишеское
желание. Сначала нужно в К-ов, узнать, что с Иветой!
   Его стал пробирать холод. Прикинув на глаз высоту и определив ее в
тысячу метров, Кожин остановился и сделал несколько глубоких вдохов,
готовясь броситься вниз. На мгновение мелькнула предательская мысль: "А
вдруг не сумею снова перейти на полет?.." Но, поспешно отогнав эту опасную
мысль, он трижды, словно творя заклинание, произнес вслух:
   - Теперь я всегда буду летать!..
   После этого, не раздумывая, ринулся к земле головой вниз, вытянув руки
вперед, словно нырял в воду. Упругий холодный воздух ударил ему в лицо,
грудь, засвистел в ушах, принялся яростно рвать одежду. Скорость падения
возрастала с каждой секундой.
   - Восемь, девять, десять. Стоп!
   Падение прекратилось, как по мановению волшебной палочки, и перешло в
стремительное скольжение с невидимой воздушной кручи. Кожин даже
засмеялся, до того ему это понравилось. Теперь он мчался по
гиперболической кривой со скоростью курьерского поезда, постепенно теряя
высоту.
   Через две-три минуты он увидел внизу, на глубине двухсот метров, темные
очертания городских улочек. Сделав над К-овом широкий круг для погашения
скорости и снизившись при этом до пятидесяти метров, Кожин принялся
внимательно рассматривать черные силуэты домов. О том, где находится
к-овская больница, он знал по рассказам Иветы. Сейчас это пригодилось.
   Отыскав здание больницы, Кожин спустился к нему со стороны сада и стал
изучать окна третьего этажа. Ведь Коринта, помнится, говорил, что его
кабинет на третьем этаже. Если бы Ивета оказалась здесь!.. Нет, нет, это
маловероятно: Но, может быть, этот мерзавец Майер задержался на работе?..
Уж его-то Кожин заставит сказать, что случилось с Иветой!
   Все окна были затемнены. Однако черная бумага не везде прилегала
плотно. Сквозь узкие, едва заметные просветы можно было разглядеть
небольшую часть помещения.
   Кожин плыл от окна к окну, зорко всматриваясь в узкие полоски света.
Палата, еще палата, хирургический кабинет, комната медсестры. А вот окно
как раз напротив аллеи, на которой темнеет будка садовника. Только отсюда
Майер мог увидеть Ивету и ее братишку. Значит, это и есть кабинет
главврача. Но, черт побери, затемнение прилажено аккуратно! Ни малейшей
щелочки! Кожин прильнул ухом к окну и чутко прислушался. И тут же до него
донесся приглушенный голос Иветы. Здесь! Она здесь!
   Сержант не раздумывал ни единой секунды.
 
 
   3
 
 
   Доктор Майер сидел на стуле у запертой двери и старался не слушать, что
ему говорила Ивета. Прикидываться ему было уже не нужно, он вел теперь
открытую игру. Тем не менее, когда девушка, всласть наплакавшись,
поднялась с дивана и стала бросать ему в лицо злые слова о подлости,
трусости и грязном предательстве, толстяк покраснел и беспокойно заерзал
на стуле.
   - Вы гнусный предатель, доктор Майер! Вы трусливый негодяй! Думаете,
ваша подлость вам поможет? Не надейтесь! Немцев все равно отсюда прогонят,
а вас повесят! Да, Да, повесят на фонаре! - говорила Ивета дрожащим от
негодования голосом, и глаза ее пылали жгучей ненавистью.
   - Погодите, барышня, не расстраивайтесь! - блеял в ответ Майер. - Скоро
за вами придут, и вы познакомитесь с мальчиками из гестапо! Уже недолго
осталось ждать, миленькая! Потерпите!
   Однако чувствовал себя Майер неважно. Роль надзирателя тяготила его.
Ведь теперь, наверное, вся больница, весь город знает, что он донес на
Ивету Сатранову: Боже мой, и чего эти немцы так долго не идут! Доколе ему,
доктору Манеру, завтрашнему главврачу клиники, придется еще так вот сидеть
и выслушивать грубости этой маленькой фурии?!. Хоть бы штабс-фельдфебель
поскорее вернулся!
   Уже полчаса прошло, как он ушел в гарнизонную кухню за ужином, и до сих
пор его нет!..
   И вдруг сетования Майера окончились. Но как! Окно кабинета внезапно с
треском распахнулось, бумажное затемнение отлетело в сторону, и в кабинет
ворвался незнакомый худощавый человек с пистолетом в руке.
   - Иван! - крикнула Ивета и со всех ног бросилась к незнакомцу.
   У Майера похолодело сердце: "Русский!"
   Он смотрел на пистолет, направленный ему в лицо, и клацал от страха
зубами.
   - Иван, милый, как ты сюда попал?!
   - Погоди, Ивета. У нас времени - считанные секунды. Надо сначала
разделаться с этим гадом. Здесь найдется что-нибудь для перевязки? Бинты,
вата, полотенце:
   Давай все, что есть, давай!
   Кожин чувствовал себя полным хозяином положения. Ивета быстро собрала
весь перевязочный материал, который нашелся в кабинете.
   - Ты убьешь его, Иван?
   - Обязательно. Только не сейчас:
   Он подошел к толстяку с длинным жгутом из бинтов.
   - А ну, мерзавец, заворачивай руки за спину! Живей, живей! Вот так,
молодец:
   Ивета, лови конец, мотай его вокруг стула!.. Так, так, отлично!
Покрепче затягивай, не жалей его!..
   Через минуту Майер превратился в огромный белый кокон, накрепко
соединенный со стулом. Кожин спрятал пистолет и тщательно проверил узлы.
Потом он приказал толстяку открыть рот.
   - Пошире, пошире, подлец!
   Майер послушно выполнил это требование, откинув голову, как в
зубоврачебном кресле. Кожин вогнал ему в рот огромный кляп из ваты, а
сверху для прочности наложил еще повязку из бинтов. Майер лишь сопел да
ворочал глазами.
   - Все! Пошли, Ветушка!
   Кожин выключил в комнате свет, поднял затемнение и настежь распахнул
окно.
   Заметно припадая на больную ногу, он взобрался на подоконник и протянул
девушке руку.
   - Давай, Ветушка, не робей!
   - Мы будем прыгать, Иван?
   - Что-то в этом роде. Не бойся, целы будем!
   - Значит, ты все-таки умеешь?
   - Молчи! Конечно, умею!
   - Ты необыкновенный человек, Иван! Ивета легко вскочила на подоконник.
Кожин подхватил ее на руки и шепнул:
   - Держись за меня крепче!
   Она обхватила его руками за шею. Он услышал, как неистово бьется ее
сердце.
   Оттолкнувшись от подоконника, он решительно прыгнул вниз.
   "Лететь!" - приказал он себе, хотя и знал, что с такой ношей вряд ли
сможет полететь.
   Однако чудесные антигравы послушно сработали, и Кожин с Иветой на руках
мягко приземлился на газоне.
   Поставив девушку на ноги, Кожин сказал:
   - Слушай внимательно, Ветушка! Беги сейчас домой и скажи матери, чтобы
она немедленно уезжала куда-нибудь подальше. Немедленно! Через час уже
может быть поздно. О Владике позаботится Влах. Так матери и скажи. Владик
в безопасности, ему ничего не угрожает. Сама после этого беги по такому
вот адресу: улица Остравская, дом пять, Ян Мит-ковский. Это тот самый
горбатый пастушок, который приходил к Влаху. Расскажешь Митковскому обо
всем. Он поможет тебе добраться до партизанского лагеря. Можешь ему
верить. Все поняла?
   - Все, Иван. А как же ты?
   - Обо мне не волнуйся. Я бы пошел с тобой, если бы не нога. А так
боюсь, что долго шагать не смогу. Но ничего, у меня есть другое средство
передвижения:
   Повтори адрес!
   - Остравская, пять, Ян Митковский. Мы увидимся, Иван?
   - Увидимся. Скоро!.. Ну, беги! Только не по улицам! Если можно, дворами
и переулками. Есть тут ход?
   - Есть!.. Иван: поцелуй меня! Он быстро обнял ее и поцеловал.
   - Беги, Ветушка, беги! В отряде встретимся! Ивета птицей помчалась по
аллее и скрылась за темной будкой садовника.
   Еще несколько минут Кожин постоял перед темным зданием больницы. Вокруг
царила гробовая тишина. Маленький городок рано отходил ко сну.
 
 
   4
 
 
   В душе у Кожина боролись два противоречивых чувства: желание немедленно
скрыться, улететь на поиски своих и жгучая жажда мести.
   Подлец Майер заслуживает смерти. Предательство нельзя оставлять
безнаказанным.
   Но имеет ли Кожин право совершать именно теперь этот акт справедливого
возмездия? Ивета еще в городке и выберется из него не скоро. Что, если
убийство Майера вызовет переполох и помешает Ивете скрыться? Ему, Кожину,
бояться нечего.
   Он сделает свое дело и улетит: А кроме того, доктор Коринта, над
которым и без того уже нависла угроза из-за смерти Крафта:
   Колебания Кожина были прерваны стуком тяжелых кованых сапог. Это
возвращался после ужина штабс-фельдфебель. Выглянув из-за угла и различив
в темноте огромную фигуру немца в каске, направлявшегося от ворот ко входу
в больницу, Кожин, не раздумывая, вновь поднялся к только что оставленному
окну. Войдя в кабинет, где сидел связанный Майер, он опустил затемнение и
включил свет.
   Толстяк со свистом втягивал воздух носом и ворочал налитыми кровью
глазами. Лицо его посинело. Он явно задыхался. Увидев, что русский
диверсант вернулся, он задергался на стуле и замычал.
   Кожин показал ему пистолет:
   - Цыц! Замри!
   Толстяк скорчился и затих, продолжая лишь с натугой сопеть носом.
   Кожин, прихрамывая, подошел к столу, быстро нашел чистый лист бумаги и
крупным, размашистым почерком написал:
   "Это сделал Ночной Орел. Смерть фашистам и предателям!"
   Одернув на себе гимнастерку и держа в одной руке лист бумаги, в другой
- пистолет, он торжественно приблизился к Майеру.
   Толстяк снова замычал и отчаянно завертел головой. Он понял, что
наступил конец.
   Об этом красноречиво говорили холодные, неумолимые глаза русского парня.
   За дверьми в коридоре загрохотали подкованные сапоги. Медлить было
нельзя.
   Чуть-чуть приподняв пистолет, Кожин дважды нажал спуск.
   Выстрелы гулко прозвучали в тихом здании и разом всполошили немцев.
Кованые сапоги загремели в тяжелом беге, где-то захлопали двери,
послышались крики ужаса.
   Кожин бросил на колени обвисшему Майеру приготовленный лист, выключил
свет, рывком сдернул с окна плотную бумагу затемнения и перемахнул через
подоконник.
   Словно оттолкнувшись от невидимой пружинистой сетки, он, не долетев до
земли, сразу пошел вверх.
   Десять: двадцать: пятьдесят метров. Выше, выше, еще выше!..
   Набрав высоту метров в двести, Кожин глянул вниз. В темноте возле
здания больницы мелькали огоньки, метались темные силуэты, слышались крики
людей и треск моторов.
   "Быстро они подоспели! - подумал Кожин. - Теперь бы в них парочку
гранат для полноты впечатления! Не так бы еще забегали!"
   Сержант покрепче нахлобучил шапку и снова стал набирать высоту. Вскоре
городок К-ов пропал в непроглядной тьме.
 
 
   5
 
 
   Лес, лес, бесконечный лес: Черным, угрюмо шелестящим покровом он
стелется по склонам гор, по глубоким лощинам и кажется повсюду одинаково
плотным и безлюдным.
   Кожин долго кружил над обширным районом, где по сведениям, полученным
от Влаха, должен был находиться лагерь партизанского отряда. В
непроглядной ночной тьме все ели-валось в однообразный хаос, в котором
невозможно было различить ни малейших ориентиров. То поднимаясь к самым
тучам, то проносясь над безмолвными верхушками деревьев, Кожин обследовал
десятки мест - и все напрасно. Под ними были глушь и полное безлюдье.
   Он измучился, продрог и давно уже чувствовал зверский голод. Медленные
подъемы на высоту и резкие переходы на бреющий полет вконец измотали его.
Он уже решил приземлиться посреди леса и где-нибудь на дереве дождаться
утра, но вдруг заметил внизу матово сверкнувшую полоску. Снизившись,
услышал плеск воды. Ручей!
   Вспомнилось, как Влах говорил, что скала, у подножия которой
расположена партизанская база, омывается ручьем. Только куда теперь
направиться - вниз по ручью или вверх? Придется сделать и то и другое.
Впрочем, не исключено, что это вообще не тот ручей:
   Приземлившись, Кожин попил из ручья, несколько минут отдохнул, а потом
прямо с земли снова стал набирать высоту. Но на очень большой разгон у
него не хватило сил. Он летел медленно, стараясь не потерять ручей из виду.
   Горный поток причудливо петлял, набирая лишние километры, но Кожин
упорно держался его русла.
   Через полчаса под ним показался могучий утес, смутно сереющий на фоне
черного лесного массива. Ручей огибал скалу почти замкнутой петлей. Сердце
Кожина радостно забилось. Влах именно так описывал положение скалы.
   Бесшумной ночной птицей проплыл Кожин над утесом, пристально в него
всматриваясь. Один круг, второй, третий: Нет, ничего - ни малейших
признаков человеческого жилья!
   Тогда, махнув на все рукой, Кожин решил спуститься на площадку,
примыкающую к утесу, и заночевать на ней. Он чувствовал, что не в
состоянии продолжать поиски.
 
   Черной тенью, без единого звука, приземлился он на каменную площадку и
двинулся по ней к стене утеса, надеясь найти там какую-нибудь подходящую
для ночлега нишу. Но не успел он сделать и десяти шагов, как раздался
строгий окрик:
   - Стой! Кто идет?
   Кожин вздрогнул от неожиданности и остановился как вкопанный. От
радости он даже забыл, что нужно ответить. Собравшись с духом, крикнул:
   - Свой! Русский!
   Вспыхнул фонарик и осветил Кожину лицо.
   - Не наш! - сурово сказал один голос.
   - Ясно, что не наш! - отозвался второй голос и тут же крикнул: - Руки
вверх, приятель!
   Кожин повиновался. Фонарик неотступно следил за ним. Быстрые руки
обшарили его и выхватили из кармана пистолет.
   Первый голос после этого спросил:
   - Как попал сюда? Кто такой?
   - Я сержант Кожин из десантной группы майора Локтева. Доложите обо мне
майору.
   - Кожин? Сержант Кожин?! Который без вести: Гонза, ступай разбуди
майора! Скажи, что Кожин нашелся!.. Погоди, сержант, не опускай пока руки!
Это непорядок!.. Как же ты все-таки попал сюда?
   - Да уж попал: - неопределенно ответил Кожин. Через минуту стукнула
дверь.
   Раздался удивленный голос майора Локтева:
   - Черт! Откуда ты взялся, Иван?!. Все правильно, ребята, это мой
человек. Пошли!
 
   Кожина повели по каким-то темным подземным переходам, пропитанным
крепкими застоявшимися запахами. Потом распахнулась грубо сколоченная
дверь, и Кожин увидел небольшой грот, тускло освещенный свечой.
 
 
   6
 
 
   На стенах блестела сырость. Тяжелый спертый воздух казался непригодным
для дыхания. Обстановка была более чем скромной: стол, три ящика вместо
стульев, две раскладные койки.
   На одной из коек лежал смуглый бородатый мужчина. Увидев Кожина, он
вскочил и сунул ноги в резиновые сапоги.
   Локтев плотно прикрыл за собой дверь и остановился возле нее,
внимательно разглядывая Кожина. Потом спокойно сказал:
   - Здравствуй, сержант. Прибыл, значит? Это хорошо, что прибыл!
   Он произнес эти слова по-русски и лишь после этого, словно
спохватившись, обратился к бородачу по-чешски:
   - Знакомься, Горалек. Это мой сержант Кожин. Тот самый:
   У бородача оказался на диво густой и гулкий голос:
   - Ишь ты! Выходит, сам пришел: Садись, сержант, отдыхай!
   Кожин опустился на ящик. Устало подумал: "Осторожно принимают. Не
верят. Ничего, потом поверят. Только бы не заставляли прямо сейчас все
рассказывать. Дали бы сначала поесть да выспаться!"
   Горалек словно прочел его мысли.
   - Есть хочешь, шахтер? - спросил он.
   - Честно говоря, хочу. Очень хочу! - признался Кожин. Перед ним
появились колбаса, хлеб, бутылка пива. Кожин принялся за еду, а Локтев и
Горалек молча на него смотрели. Когда он наелся и поблагодарил за
угощение, майор спросил:
   - Как же ты, сержант, в лагерь-то к нам попал? Провел кто?
   - Никто не провел, я сам. Прилетел и спустился прямо на площадку: Я
весь лес облетал, пока нашел вас! Локтев и Горалек переглянулись.
   - "Прилетел, облетал": Это как же понимать, сержант? В переносном
смысле или буквально? - нахмурился Локтев и резким движением поправил
накинутую на плечи шинель.
   - Конечно, в буквальном, товарищ майор.
   - Значит, прав оказался твой доктор? Летаешь?
   - Так точно, товарищ майор, доктор Коринта оказался прав!
   - А почему ты покинул сторожку, не дожидаясь приказа?
   - У нас, товарищ майор, большая беда произошла. Нас предали. Доктора
Коринту взяли, а я:
   И Кожин скупо поведал о недавних событиях в К-ове. Когда он закончил
свой рассказ, Горалек крякнул и поскреб бороду. Он впервые услышал о
способности Кожина летать. Считая эт