в некий символ,  ставший уже шаблонным.  А к орхидее мы
относимся,  как к  существу одухотворенному:  общение с ней всегда связано с
какими-то  приключениями  или  переживаниями,   оставляющими  след  в  нашем
сознании.
     Во время охотничьих блужданий в окрестностях Кумарии мы почти ежедневно
натыкаемся на  новые  виды  орхидей.  Некоторые цветы  скромные -  серые или
желтые.  Но  иногда совершенно неожиданно где-то  среди веток дерева-хозяина
заблистает вдруг такой великолепный экземпляр,  что  трудно отвести от  него
глаза. Цветок приковывает внимание, его дикая красота пленяет.
     Сравнительно недавно изучена интересная биология орхидей. Каждый цветок
создает бесчисленное количество крохотных семян,  число их достигает двухсот
тысяч.  Но  когда из  семян попытались вырастить цветы,  то  натолкнулись на
непреодолимые  трудности:  проросшие  семена  погибали.  Долгие  кропотливые
исследования вскрыли причину неудач. Оказалось, что орхидеи живут в симбиозе
с   некими  мелкими  грибками,   которые  служат  им  пищей  в   первые  дни
существования.  Без  этих грибков-"мамок" цветы не  могут выжить.  Когда это
обнаружили,  стали  добавлять  орхидеям  соответствующее  удобрение,  и  они
оказались  необычайно благодарными объектами.  С  той  поры,  собственно,  и
возник культ орхидей.
     В  начале XIX  столетия насчитывалось только около  ста  видов орхидей,
сегодня их больше пятнадцати тысяч. С каждым днем число их возрастает; кроме
многих других удивительных особенностей, цветы эти обладают еще способностью
скрещивания, что дает возможность выводить все новые и новые виды.
     Почти все дикорастущие виды орхидей науке уже известны.  Но  сколько на
это затрачено труда, усилий, сколько исследователей погибло в скалах Анд или
Гималаев!
     Более  ценные  виды   орхидей  имеют  свою   историю,   зачастую  очень
романтическую,  богатую  приключениями  и  увековеченную  на  бумаге.  Такой
является  история  каттлеи  лабиаты  -   красивой  розовой  орхидеи,   очень
распространенной среди садоводов и открытой в начале XIX столетия совершенно
случайно.   Ботаник   Свенсон  послал   однажды  собранный  в   окрестностях
Рио-де-Жанейро бразильский мох своему коллеге,  профессору ботаники в Глазго
Джексону Хукеру. Мох этот он упаковал в какие-то сорняки, которые, к великой
радости английского профессора,  оказались неизвестным еще видом орхидей. Их
назвали каттлея лабиата,  вырастили в  Англии и  размножили.  Но когда позже
некоторые крупные  предприниматели послали  своих  агентов в  Рио-де-Жанейро
отыскать  этот  дикорастущий цветок,  посланцы вернулись с  пустыми  руками.
Никто не  мог  найти место,  где вырос таинственный цветок.  Свенсон к  тому
времени пропал где-то в Новой Зеландии. Так по сей день и неизвестно, откуда
эта орхидея,  которая сейчас миллионами выращивается во всех оранжереях мира
и служит их украшением.


        "37. КТО ОТКРЫЛ САМУЮ ПРЕКРАСНУЮ ОРХИДЕЮ?"

     Вот  уже  почти полтора столетия в  Великобритании царит культ орхидей.
Некоторые англичане посвятили этим  цветам многие годы  своей жизни,  были и
такие,  что  теряли ради  них  свое состояние.  Большую известность приобрел
аукцион орхидей известной фирмы Просроу энд Моррис в  Чипсайде близ Лондона.
На  эти  аукционы стекались крупнейшие богачи,  здесь  нередко  появлялись и
члены  королевских фамилий;  словом,  тут  собирался весь  "цвет" английской
знати,  чтобы принести дань восхищения "царице цветов".  Эти господа,  перед
которыми  тряслись  миллионы людей,  от  них  зависевших,  сами  дрожали  от
волнения при  виде какой-нибудь новой разновидности орхидей,  привезенной из
глухих лесов  Ориноко.  За  один  экземпляр такой  орхидеи платили сказочные
суммы,  о  которых и  по сей день ходят легенды.  Цена одного цветка нередко
превосходила заработок уэльсского горняка за десять лет труда.
     В  1862  году  фирма  Просроу энд  Моррис объявила садоводам всего мира
сенсационную новость;  она обещала им новую, неизвестную до сих пор орхидею,
прекраснее которой еще никто не видел. Поскольку Просроу энд Моррис слыли за
очень солидных коммерсантов,  их заявление произвело сенсацию. Лорд Стенхоуп
даже  отложил свою поездку в  Индию.  В  день аукциона собрались садоводы со
всей Англии.  И  вот  наступила торжественная минута:  присутствующие узрели
пурпурный цветок  с  золотисто-желтыми  полосками.  Эту  орхидею  привез  из
Колумбии ботаник Акр.
     Молодой лорд  Сюссе  первым вырвался на  "беговую дорожку" и  предложил
пятьсот гиней.  Начались торги.  Цены поднимались все выше и выше...  Только
Стенхоуп сидел мрачный в  своем углу,  о  чем-то размышляя.  Вдруг он встал,
попросил  присутствующих отложить  торги  на  час  и  поспешно удалился.  Он
просрочил всего десять минут,  -  Сюссе,  который за  эти десять минут успел
приобрести цветок, уже выписывал чек.
     - Сколько ты уплатил? - спросил его Стенхоуп.
     - Тысячу, - с триумфом ответил Сюссе.
     - Ты  переплатил ровно девятьсот девяносто гиней,  -  заявил Стенхоуп и
тут же все объяснил.
     Лет пятнадцать назад он  получил из Колумбии от одного ботаника письмо,
которое сейчас держит в руках.  В этом письме ботаник сообщал об открытии им
новой орхидеи - каттлея довиана. Описание ее полностью совпадает с орхидеей,
которая продавалась сегодня.  Но  в  то время энтузиазм,  с  которым ботаник
описывал цветок,  показался лорду  Стенхоупу преувеличенным,  он  заподозрил
ботаника в обмане и оставил письмо без ответа. Сейчас он понял, какую ошибку
совершил тогда,  -  прекрасная орхидея была открыта и описана еще пятнадцать
лет  тому  назад.  Поэтому в  присутствии всех  собравшихся здесь  он  хочет
загладить свою  ошибку перед  ботаником и  вернуть честь  открытия ботанику,
фамилия которого (тут лорд Стенхоуп на миг запнулся, не зная, как произнести
эту фамилию) Варшевич, он, кажется, поляк.
     А  ботаник  Юзеф  Варшевич,  открывший очаровательную каттлею довиану и
много других новых видов орхидей,  в  это время погибал от истощения в одной
из  кордильерских долин.  Всю  свою  бурную  и  плодотворную жизнь  Варшевич
боролся с нуждой.
     ...Мы  с  индейцем из  племени кампа возвращались по  лесной тропинке к
дому над рекой Укаяли.  Мы  не знали,  сколько нам еще оставалось пройти,  а
солнце,  проникавшее сквозь густую листву деревьев,  лиан и огромных колючих
бромелий{46},  опускалось  все  ниже  и  ниже.  И  вдруг  я  остановился как
вкопанный, не обращая внимания на тучи комаров.
     Среди  запахов гниющих листьев,  ванили{47},  седро{48},  камфары{49} и
какого-то  смердящего насекомого,  видимо родича нашего клопа,  меня поразил
совершенно особенный запах - острый и чувственный. Он как бы пронизывал меня
насквозь.  Его  трудно передать.  Я  почувствовал,  что  стою  перед  чем-то
необыкновенным. Индеец поднял голову вверх и, указывая на дерево, сказал:
     - Горячие цветы.
     На  высоте нескольких метров среди  веток огромного дерева торчит целое
семейство орхидей.  Их  огромные  апельсинового цвета  с  лиловыми полосками
цветы  напоминают  не  то  притаившихся тигрят,  не  то  какие-то  сказочные
создания.   У  меня  захватило  дух  от  этой  поразительной  красоты,   так
контрастирующей с угрюмым, мрачным лесом.
     Надвигается темнота,  надо спешить.  Бросаю прощальный взгляд, но кампа
обещает, что притащит мне в Кумарию целую охапку "горячих цветов"...


        "38. ЖЕСТОКОСТЬ"

     В  1531  году  испанский  авантюрист Франсиско  Писарро  во  главе  ста
восьмидесяти пяти  забияк  и  тридцати  восьми  лошадей  двинулся  в  поход,
намереваясь  покорить  Перу  -  громадное  индейское  государство с  высокой
культурой,   неисчислимыми  богатствами  и  неплохой  военной  организацией.
Высадившись на берег,  он встретился в Кахамарка с королем инков Атауальпой,
окруженным  многочисленной свитой  и  возглавлявшим  тридцатитысячное войско
Писарро,  не  теряя времени на  такие мелочи,  как  объявление войны,  свиту
вырезал, войско изрешетил пулями, а короля, сына бога солнца, взял в плен.
     - Золота! - вопили испанцы.
     Атауальпа предложил за  себя выкуп золотом.  Он  пообещал его  в  таком
количестве,  сколько уместится в  комнате,  где  они находились,  на  высоту
вытянутой руки  стоявшего человека.  А  было  в  этой комнате пять метров на
семь.  Писарро согласился,  но когда получил обещанное золото,  и не подумал
сдержать слово.
     Испанские конквистадоры,  как известно, были непревзойденными палачами.
Выкалывание глаз, отсечение рук, ног были для них делом самым привычным. Но,
соревнуясь друг  с  другом  в  жестокости,  они  приговорили короля инков  к
сожжению на  костре.  И  тут  Писарро достиг вершины цинизма:  перед смертью
разрешил  королю  принять  христианство  и  "в  награду"  за  это  милостиво
распорядился не  сжигать его на  костре,  а  повесить.  Так испанская корона
одним  ударом  убила  двух  зайцев:  приобрела  страну  сказочного золота  и
сомнительную славу.
     В  отряде,  который  впоследствии отправился  покорять  столицу  Куско,
находился молодой офицер с  горящими глазами и  пылким сердцем.  Однажды ему
было приказано убить индейских пленных, но он не смог выполнить этот приказ:
на  поляне  офицер  увидал белый  цветок ослепительной красоты.  Очарованный
цветком, он опустился на колени и вознес жаркую молитву.
     Это заметил начальник отряда Альмагро.  Подошел к цветку,  сорвал его и
растоптал,  пленных велел немедленно уничтожить,  а поручика предал военному
суду.  Юношу приговорили к  смерти,  но  белый цветок не был забыт.  Испанцы
часто встречали его на своем пути. А так как он был похож на белого голубя и
своим видом воодушевлял сердца испанцев верой в  победу,  то они назвали его
"цветком святого духа"  и  в  честь  его  истребляли поголовно всех  жителей
побежденной  ими  страны.  (Позднее  эта  прекрасная  и  трагическая орхидея
получила название Peristeria elata.)
     Спустя несколько дней после приключения со змеей чушупи,  я  охотился в
лесу на  птиц.  Идя по  тропинке,  я  увидел на ветке молодого дерева сетики
огромного богомола{50}.  Я  уже собрался упрятать его в склянку с ядом,  как
вдруг  на  этой  же  ветке  заметил  восседающего рогатого жука-геркулеса из
семейства династидов.  Я  оценил ситуацию:  богомол,  одно  из  самых хищных
насекомых,  преградил единорогу путь к  возвращению на дерево и приготовился
напасть на него.
     Жук легко мог бы подняться в воздух,  но почему-то не сделал этого.  Он
принял строгий вид и  воинственно нацелил на  богомола свой длинный,  острый
рог.  Шансы  в  предстоящей борьбе  были  примерно равны:  хищности богомола
противостоял твердый панцирь жука.
     Несколько минут я  наблюдал,  выжидая -  что  же  дальше,  но  ситуация
оставалась прежней:  насекомые сидели неподвижно,  не  спуская друг с  друга
глаз. Мне надоело ждать, и я отправился на охоту, а когда через час вернулся
обратно, то, к своему удивлению, застал все в том же положении. Длинные, как
щипцы, передние ноги богомола грозно подняты вверх; кажется, что он возносит
ввысь молитвы,  призывающие смерть на голову врага. Какой же глубокой должна
быть злоба этих двух насекомых,  если она  заставляет их  более часа следить
друг  за  другом  в  беспрерывном напряжении,  выжидая  удобного момента для
нападения!
     Но  когда я  вернулся сюда два  часа спустя,  трагедия на  ветке сетики
достигла кульминации.  Вот  что  я  увидел:  жук своим рогом пробил насквозь
туловище  богомола.   Однако,  присмотревшись  внимательней,  я  понял,  что
единорог тоже  обречен на  гибель,  потому что  богомол нащупал незащищенное
место в туловище жука и прогрыз в нем большую дыру.
     Самое любопытное и  отвратительное было то,  что насекомые,  уже нанеся
друг другу смертельные раны,  не прекращали борьбы. Равномерным, непрерывным
движением своих  челюстей богомол  продолжал вгрызаться в  туловище жука,  а
жук,  тщетно  силясь захватить своими челюстями туловище богомола,  вынужден
был довольствоваться его ногами, продолжая грызть их.
     Эта  борьба  тянется  долго,  до  самой  ночи.  На  следующее  утро  от
сражавшихся насекомых остается лишь твердый панцирь. Все остальное послужило
пищей для других обитателей джунглей.


        "39. БЕЗУМСТВУЮЩАЯ ПРИРОДА"

     Однажды я  решил обследовать участок леса.  Для  этой цели мы  отмерили
шагами один  квадратный километр по  соседству с  нашим жилищем.  Я  поручил
Педро учесть все виды деревьев толщиной до двадцати сантиметров, растущих на
этой площади,  и принести разрезы их пней.  Проработав неделю,  Педро собрал
уже более ста видов, а конца работы еще не было видно.
     У нас, в Центральной Европе, на площади более двух миллионов квадратных
километров растет около сорока видов деревьев.  Здесь же, в лесах Укаяли, на
площадке  в  один  квадратный километр  неопытный Педро  насчитал более  ста
сортов! Как видите, разница довольно внушительная.
     Как-то  мы  прогуливались по улицам Икитоса.  Вдруг мой приятель Тадеуш
Виктор  споткнулся,  зацепившись за  какую-то  сухую  палочку  -  занесенную
откуда-то издалека,  покореженную,  омертвевшую,  голую веточку. Он хотел ее
отшвырнуть,  но,  посмотрев внимательней,  поднял ее и унес с собой,  а дома
посадил ее в саду и полил водой.  Я посмеялся над ним, но прошло три месяца,
и  я  опешил:  из мертвой ничтожной палочки вырос пук листьев,  а  среди них
расцвел огромный, прекрасный, похожий на лилию белый цветок.
     Внутри  цветка торчало множество пестиков и  тычинок,  буйно  жаждавших
размножения.
     В зоопарке в Пара недалеко от входа стоит громадное, невероятной высоты
дерево сумаума{51}. Дереву этому, судя по надписи, всего 37 лет, а объем его
у основания уже четыре метра.
     Позднее в  лесах мне попадались громадные сумаумы в двадцать и тридцать
метров в окружности. Из основания их стволов тянутся ввысь могучие отростки,
как бы подпирающие стены, что еще больше усиливает впечатление непреоборимой
силы,  диковинной красоты и  необычности.  Посеянный плод  мамона{52} спустя
несколько месяцев достигает высоты четырех метров и  дает  плоды величиной с
ананас. Остряки шутят, что если в почву на берегах Амазонки воткнуть зонтик,
то месяца через два рядом вырастет второй зонтик.
     Не  знаю,  можно ли  этому безоговорочно верить.  Но  то,  что в  лесах
Амазонки притаились безумство и ужас, этому я твердо верю.
     Известно много случаев,  когда опытные путешественники и  исследователи
возвращались оттуда неизлечимо больные,  а  то  и  вовсе  не  возвращались -
бесследно исчезали в чаще, как камень в воде.
     Тропический лес ревниво оберегает свои тайны,  и многие смельчаки, даже
из числа туземцев,  стала его жертвами.  Самая страшная из всех опасностей -
заблудиться в лесу.  Ни один индеец не рискнет отправиться в глубь леса,  не
оставив за собой нити Ариадны - отметки на деревьях.
     Без  таких  отметок  и   ему  не   выбраться  из   лесу.   При  обычных
обстоятельствах инстинкт поможет ему добраться до  жилья,  но в  тропических
лесах  человека  всегда  подстерегает  неожиданность.  Постоянно  надо  быть
начеку:  от  случайного укуса  маленькой мушки либо  прикосновения ядовитого
растения можно потерять сознание.
     Тропический лес грозит человеку бесчисленными опасностями, он порождает
ужас, но вместе с тем в нем таится неотразимое очарование для того, кто хоть
раз испытал исследовательский азарт.
     Индейцы на Амазонке с незапамятных времен верят в существование лесного
духа Курупира.  В их представлении,  это двуногое чудовище,  у которого одна
нога похожа на человеческую,  а другая - на ногу ягуара. Он бродит по лесу и
в  своей безграничной злобе приносит гибель встретившимся на  его пути живым
существам.  Это он издает таинственные звуки, так часто пугающие в лесу. Все
беды и  несчастья -  дело его  рук,  а  так  как  этот злобный дух  шатается
повсюду,  то  в  амазонских лесах спастись от  него  невозможно.  Наибольшее
наслаждение получает Курупира, когда ему удается свести с ума заблудившихся.
Тогда, глядя на погибающих от ужаса людей, он оглашает лес хохотом.
     Европеец,  который не видел амазонских лесов, имеет о них, как правило,
неверное представление.  Как же выглядит этот знаменитый лес? Прежде всего в
нем  относительно светло.  Структура его  такова,  что громадные и  тенистые
деревья растут не скученной массой,  а разбросаны. Благодаря этому солнечные
лучи  проникают до  самой  земли  и  освещают  нижние  ярусы.  Торжественный
полумрак,  обычный для наших буковых лесов, встречается здесь редко. Но зато
если встречается, то господствует полный мрак. Но это уже исключение.
     У  амазонских деревьев массивные стволы и  относительно скудная листва.
Разочарованный  пришелец  убеждается,  что  у  большинства  растений  листья
небольшие и  малопримечательные,  напоминающие листья  сливы.  Эти  твердые,
плотные и  блестящие листья лучшая защита от палящих лучей солнца и  ливней.
Исполинские листья  вроде  банановых  не  характерны для  тропических лесов.
Бананы -  это  красочное и  скорее искусственное украшение здешнего пейзажа.
Встречаются они вблизи человеческих жилищ.
     Новичка озадачивает также кажущееся отсутствие цветов. У нас наибольшее
количество цветов собирается на лугах, и цветут они преимущественно весной и
летом,  а  в  тропических лесах нет  определенной поры цветения.  Они цветут
здесь круглый год, но скрыты в гуще буйной зелени.
     Тропический лес, собственно, двойной лес: один, обыкновенный, растет на
земле -  это  деревья,  непроходимая чаща  кустарника,  бамбука и  сорняков;
другой растет над землей,  на деревьях и кустах -  это паразиты или эпифиты.
Они,  собственно,  и придают тропическому лесу экзотический колорит.  Обилие
их,  причудливость форм  и  цветы сказочной красоты придают пейзажу чарующее
обаяние.   Пестрые  орхидеи  иногда  покрывают  весь  ствол;  бромелии,  или
ананасные,  растут на ветках деревьев-хозяев, похожи на причудливые огромные
розетки; неистово вьются кудри "Авессаломовой бороды".
     Лианы!  Когда-то  деревья  этого  сказочного леса  вздумали бунтовать и
кто-то  усмирил их,  обвязав канатами из  лиан и  соорудив из  них решетки и
отсеки.  Лианы стелются по  земле,  взбираются на стволы,  перебрасываются с
ветки на ветку, с одного дерева на другое, снова сползают на землю, исчезают
в  чаще.  В этой путанице невозможно найти ни начала,  ни конца.  Гирлянды и
фестоны уже тысячи лет дожидаются своего сказочного принца,  дожидаются, но,
увы, тщетно. С почтенного дерева кимали свисают лианы, похожие на изорванные
жилы великана.  Глядишь на них,  и становится не по себе. Иные предательские
лианы  так  крепко  опоясали  стволы,   что  деревья,  задыхающиеся  в  этих
смертельных  объятьях,   спустя  несколько  лет  погибают.   На   их  трупах
разрастаются новые лианы и позднее сами превращаются в деревья - это фикусы.
     Леса Амазонки -  это страна лиан.  Одни из них тонки,  как нити, другие
достигают толщины человеческого туловища.  На каждом шагу на них натыкаешься
и соприкасаешься с ними.


        "40. СТАРЫЕ ДОБРЫЕ ДРУЗЬЯ"

     В  1928 году я  совершил свое первое путешествие в  Бразилию.  Это была
зоологическая экспедиция, подобная нашей укаяльской. Мне удалось тогда среди
других экспонатов заполучить двадцать с лишним живых животных. Об этих милых
созданиях я  написал  потом  книгу  под  названием "Бихос,  мои  бразильские
друзья".  Книгу эту я написал всем сердцем и посвятил ее,  разумеется, своей
дочурке Басе.
     Сейчас,  когда тоска снова привела меня в  тропические южноамериканские
леса,  я,  как и прежде,  окружил себя зверюшками. Я разместил их на высоком
берегу Укаяли,  и  их  крики и  возня разносятся далеко,  до  самой середины
широкой реки.  Эта возня,  особенно шумная в послеполуденные часы,  довольно
внушительна,  ибо  заставляет проплывающих мимо  индейцев  чама  выходить на
бер