мой.  На  верхушке стройного
ствола растут листья длиной в  несколько метров,  но не во все стороны,  как
обычно у  пальм,  а  в  виде  громадного веера;  причем листья,  точно спицы
колеса, образуют плоский полукруг. Ветерок, дующий с реки, постоянно шевелит
их,  вызывая тихий шорох; и это еще больше усиливает их диковинность. Ничего
мало-мальски похожего не  найдешь ни  на  Мадагаскаре,  ни  в  другом месте.
Природа  создала  зеленый  монументальный веер,  при  виде  которого человек
застывает пораженный, не веря глазам своим.
     Пальма  равенала растет  во  всем  влажном  поясе  восточного побережья
острова.  Ее мальгашское название -  равенала - означает "лист леса", потому
что  ее  листья -  самая  отличительная черта леса,  в  котором она  растет.
Европейцы называют ее "деревом путешественника".  В  углублениях у основания
ее  листьев всегда есть  свежая вода;  жаждущий путешественник может пробить
лист копьем, собрать воду в сосуд и утолить жажду. Название пальмы несколько
произвольно:  всюду,  где растет равенала,  воды хоть отбавляй,  и жаждущему
путешественнику вовсе не  требуется добывать воду таким сложным путем.  Зато
больше  подошло бы  ей  название строительной пальмы -  ее  мощными листьями
бецимизараки покрывают крыши своих хижин.
     - Ты  говоришь,  -  обращается ко мне Джинаривело,  -  что она красивее
деревьев в твоей книге?
     - Так мне кажется.
     - А мне нет.
     Удивительные  пальмы,  а  еще  удивительней  Джинаривело.  Оказывается,
простодушному жителю отрезанной от  всего мира мальгашской деревни не  чужда
область эстетического восприятия.
     Насыщенные   впечатлениями   от   созерцания   чарующих   равенал,   мы
возвращаемся в  хижину и снова садимся на прежнее место с канадской книгой в
руках.
     - А  ты  знаешь людей племени антананево?  -  неожиданно спрашивает мой
гость.
     Разумеется, не знаю. Джинаривело рассказывает тихим голосом:
     - Некогда,  во  времена  ховов,  господство людей  этого  племени  было
суровым и  жестоким.  Многие бежали в  леса и  оставались там навсегда.  Они
превращались в лесных жителей, не таких, как мы. Это были не люди, не звери,
не духи.  Зла они никому не причиняли. У них были жены и дети. Их потомки по
сей  день блуждают в  чаще,  ни  с  кем  не  роднятся,  никогда не  покидают
зарослей,  и они счастливы.  Да,  счастливы!  Однажды, много лет назад, отец
Джинаривело увидел в глубине чащи такого человека и подслушал,  как он поет.
Пение было удивительное, очень звонкое и славило счастливую жизнь в лесу. Но
когда лесной человек почувствовал запах чужого,  он замолчал и скрылся.  Они
всегда скрываются от людей.  Тот антананево пел о своей жизни: он ест жирных
угрей, ходит по лесу, как по мягкой циновке, деревья улыбаются ему, он знает
все вкусные корешки, может всегда петь солнцу, луне и тучам.
     Я  смотрю  на  Джинаривело  с  возрастающим  любопытством.  С  ломаного
французского языка  он  переходит на  родной  мальгашский и  начинает  петь.
Джинаривело,  житель деревни,  ненавидящей лес, поет славу лесу! Сломались в
нем  какие-то  таинственные преграды,  широко полились сдерживаемые чувства.
Джинаривело  мечтает.   Эти  мечты,   пожалуй,   очень  причудливые,   самые
неожиданные,  и  на  ум приходит странное сопоставление:  житель примитивной
мальгашской деревни  мечтает  о  жизни  еще  более  примитивной,  мечтает  о
первобытной идиллии.
     Джинаривело продолжает петь.  И  пение  сближает нас.  Вопреки капризам
деревни, он заключает дружбу с человеком, которого увлекла такая же любовь к
лесу.  Сейчас он мой друг, но меня тревожит мысль, как поступит Джинаривело,
когда перестанет теть и опомнится. А вдруг сорвется и умчится, пристыженный,
охваченный тревогой?
     Пение оборвалось;  он  не  убежал.  Лес  победил.  Джинаривело еще  раз
смотрит  на  канадские ели,  потом  улыбается и  говорит,  что  в  его  роду
существует обычай дарить своим друзьям плоды.  Он обещает сейчас же прислать
плод хлебного дерева и просит, чтобы я принял все, что он пришлет.
     - Все, - повторяет он значительно и уходит.
     Долго я остаюсь один. Потом слышу у хижины девичий голос:
     - Хаоды? Можно войти?
     - Мандрасоа рамату!  -  откликаюсь я. Это означает, как меня учили, что
девушка может войти.
     Гостья легкими шагами поднимается по ступенькам (моя хижина,  как и все
другие,  стоит  на  сваях),  и,  к  моему удивлению,  в  дверях показывается
Беначихина.  Эту  красивую восемнадцатилетнюю девушку  с  озорной улыбкой на
устах я уже видел несколько раз. От неожиданности я вскочил со стула.
     - Беначихина?
     Девушка ставит на  землю корзину с  плодами,  которую она принесла.  На
этот раз лицо у нее серьезное, глаза опущены и нет озорной улыбки.
     - Я принесла это для тебя от моего дедушки Джинаривело,  -  говорит она
на ломаном французском языке.
     - Джинаривело - твой дедушка?! - спрашиваю удивленно.
     - Да,  он  мой  дедушка.  -  Беначихина смущенно смотрит на  меня и  не
понимает, чему я так рад.
     Я  подхожу к  корзине и  делаю вид,  что  рассматриваю плоды.  Полушутя
спрашиваю:
     - Это все, что послал мне твой дед?
     В  ее  глазах блеснули вызывающие огоньки.  Улыбнувшись,  она  показала
великолепные сверкающие зубы.
     - Нет, не все, - отвечает, упорно глядя мне в глаза.
     - Что же еще?
     Беначихина  с   минуту   потешается  над   моим   любопытством,   потом
отворачивается и показывает на двор.
     - Вместе со  мной,  -  говорит она  насмешливо,  -  дедушка прислал мою
младшую сестру Веломоди.
     В самом деле,  у моей хижины, облокотившись о перила, стоит молоденькая
девушка. Смотрит на нас и нерешительно улыбается.
     - Авиа! Иди сюда! - зовет Беначихина.
     Но та не отвечает, покачивает головой и не двигается с места.
     Она немного моложе Беначихины, может быть на год, самое большее на два.
В  отличие  от  старшей  сестры,  самоуверенной и  сознающей  свое  обаяние,
Веломоди кажется скромным подростком.  У нее приятная внешность,  но робость
производит впечатление какой-то беспомощности.
     Беначихина внимательно следит за моим лицом и,  вероятно, замечает тень
невольного разочарования.
     - Смотри! - певуче говорит она, протягивая руки к хлебным плодам. - Две
девушки принесли тебе подарок от  своего деда -  вкусные плоды.  Их столько,
что будешь пять дней пировать, а ты все еще недоволен!
     - А где ты научилась так тонко язвить, рамату? - спрашиваю.
     - Не у тебя, великий вазаха!
     И, сразу став серьезной, сказала потеплевшим голосом:
     - А чего ты хочешь еще?
     - Дедушка сказал, что я должен взять все, что он пришлет.
     - Тогда бери все!
     Случайное  движение  рукой  испугало  Беначихину,   она  одним  прыжком
очутилась на  ступеньках и,  как  серна,  помчалась по  двору,  разразившись
веселым, задорным смехом.
     Хочу  отблагодарить Джинаривело за  его  подарок и  велю  повару Марово
положить  в  корзину  сухарей.   Задумываюсь,   что  бы  подарить  девушкам.
Вспоминаю,  что в чемодане у меня есть несколько небольших зеркалец. Я вынул
два:  одно  побольше,  квадратное,  для  старшей  сестры,  другое  поменьше,
круглое,  для младшей.  Но, увидев, что Беначихина продолжает стоять посреди
двора,  а  Веломоди тут же,  около ступенек,  вознаграждаю ее доверие ко мне
большим зеркальцем. Второе прошу передать Беначихине.
     - Мизаотро! Спасибо! - мелодично говорит Веломоди.
     На  секунду ее  коричневое лицо  расцвело нежной улыбкой радости.  А  в
глазах  подкупающее тепло,  которого трудно было  ожидать в  таком  скромном
подростке.
     Но довольно о девушках.  Они быстро забываются. Меня обрадовало другое.
В  прочной стене оборонительных рубежей деревни образовалась брешь.  У  меня
появился союзник  по  ту  сторону  баррикад.  Дорогой,  искренний союзник  -
Джинаривело. Мы с Богданом теперь не одиноки.
     Я  с  благодарностью смотрю на дикие горы,  опоясывающие долину,  и  на
чащу, раскинувшуюся на их склонах. Лес еще раз оказался верным другом.


        "РИСОВОЕ ПОЛЕ"

     Общественное  устройство   в   Амбинанитело  необычайно  простое.   Все
население  занимается  исключительно  сельским  хозяйством,  кроме  четверых
людей, прибывших сюда из других мест. Это учитель Рамасо, староста Раяона (с
которым мы еще не познакомились,  так как он постоянно находится в разъездах
по своему участку - кантону) и два купца - китаец и индус.
     Все мальгашские семьи имеют в  долине собственные небольшие,  более или
менее одинаковые поля.  Каждая семья обрабатывает их собственными руками.  В
этом благословенном уголке нет споров,  нарушающих спокойствие, как в других
частях Мадагаскара,  где на плантациях гвоздики,  ванили или кофе происходят
острые стычки,  характерные для колониальных стран. Стычки между плантатором
и эксплуатируемым. Непременно эксплуатируемым рабочим-туземцем.
     В  Амбинанитело этого нет.  Нет хотя бы  потому,  что здесь отсутствуют
плантаторы,  а горы,  окружающие долину и поросшие необитаемым лесом, всегда
готовый резерв земли.  В  долине преимущественно выращивают рис  -  основное
питание всех мальгашей.  Когда семья чересчур разрастается, молодые отпрыски
стараются не  делить наследства.  Они  выкорчевывают деревья на  близлежащих
склонах и сажают кофе, дающий больший доход, чем рис, или ваниль и гвоздику,
еще  более  выгодные,  чем  кофе.  Этот  простой,  почти  архаический способ
позволяет сохранить общественное и хозяйственное равновесие и обеспечить все
население в Амбинанитело едой и, самое главное, в равном количестве.
     - Кроме  сельского  хозяйства,   вы  ничем  другим  не  занимаетесь?  -
спрашиваю Джинаривело однажды утром  во  время  прогулки по  берегу реки.  В
обществе старика я  отправился с  ружьем,  чтобы пострелять птиц  для  нашей
коллекции.
     - Каждый из нас выполняет еще всякую другую работу,  -  отвечает он,  -
которую требует жизнь в долине.  Например, мы строим дома. Это исключительно
обязанность мужчин. А женщины ткут из волокон рафии и других растений рабаны
- циновки для постелей или полов.  Из них также можно делать простую одежду.
Но теперь мы все больше покупаем готовые полотняные ткани у индуса Амода.
     - А молодежь тоже идет по стопам отцов?
     - Девушки да,  юноши не  всегда.  Им уже тесно в  долине.  Многих манит
жизнь в городах,  и они отправляются туда. Они уходят через горы на восток в
Анталаху.  Там они работают на ванильных плантациях у вазахов и, кажется, не
плохо зарабатывают. Мой внук Разафы тоже там.
     Хуже оставшимся, не только молодежи, но и людям более зрелого возраста.
По  нескольку  месяцев  в  году  их  заставляют трудиться на  принудительных
работах и ничего за это не платят.
     - Ты говоришь о штрафе за неуплату подушного налога?
     - Ну,   что   вы?   Каждый   мужчина   должен   отбывать   определенную
принудительную работу, которая длится обычно три месяца.
     - А я слыхал, что всего полтора-два десятка дней в году.
     - Да,  на бумаге. А чиновники, которые ведают этим, так злоупотребляют,
что  в  конце концов получается не  меньше двух,  а  чаще всего три  месяца.
Жалобы  к  высшим  властям редко  достигают цели.  Осмелившийся протестовать
бедняга скорее накличет беду на свою голову со стороны местных чиновников.
     Так   вот,   после  подушного  налога  это   вторая  тяжесть,   которую
колониальные власти  возложили на  туземцев.  Жестокая  машина  эксплуатации
действует исправно.  Принудительные работы  высасывают у  мальгашей максимум
рабочей  силы,   нужной   колонизаторам  для   их   благополучия.   Что   же
удивительного,  если  туземцы  считают  работу  проклятием:  ведь  ее  плоды
пожинают не они, а чужие, вазахи.
     Охота   в   обществе  Джинаривело  не   особенно  удачна.   Мы   больше
разговариваем,  чем следим за птицами на деревьях. На обратном пути проходим
мимо рисовых полей.  На  некоторых рис уже созрел и  похож на овес.  Кое-где
собирают урожай.  Работают только  женщины,  срезают стебли  риса  ножами  и
складывают в  маленькие снопы для просушки.  Я обращаю внимание Джинаривело,
что на поле не видно ни одного мужчины.
     - Это женское дело! - объясняет старик. - Земля родит так же, как родят
женщины.  Поэтому срезать рис и вообще убирать урожай должны женщины,  они и
земля - одно и то же.
     - А мужчины совсем не работают в поле?
     - Работают,   но   только  вначале,   когда  нужно  подготовить  почву.
Обрабатывая поле,  они целыми днями гоняют по участку скот до тех пор,  пока
под  копытами  не  образуется  глубокая,  болотистая  жижа.  Иногда  мужчины
помогают женщинам сеять,  а потом пересаживать молодые побеги, но никогда не
вмешиваются в уборку урожая.
     До полудня остается два часа,  а  солнце печет вовсю.  Женщины работают
медленно,  спокойно, будто совершают торжественный обряд. Жара и опыт многих
поколений выработали у них мудрость размеренных движений. Для жниц важнее не
уронить ни одного колоска, чем быстро все сделать.
     На соседнем поле трудится около десятка женщин. Когда мы проходим мимо,
узнаю среди них  Беначихину и  Веломоди.  Девушки,  заметив меня,  о  чем-то
оживленно заговорили,  но  тут  же  снова  принялись жать  -  хозяйственные,
трудолюбивые, внимательные. Джинаривело с нескрываемой гордостью осматривает
поле и говорит:
     - Это земля и женщины нашего рода заникавуку. Прежде это было большое и
богатое племя,  у него было много рисовых полей. Жило оно главным образом на
вершине Амбихимицинго, твоей горе Беневского.
     - Сегодня на этой горе уже никого нет!
     - Конечно, нет! Всех до единого там уничтожили.
     Мы  молча шагаем дальше.  Мне очень интересно,  что происходило на этой
горе, но не хочу быть назойливым и боюсь спугнуть старика.
     У  подножья горы Беневского также раскинулось рисовое поле,  но  совсем
другое,  не похожее на те,  что встречались до сих пор обширное,  без межей,
без  оросительных канавок,  таких многочисленных на  других полях долины,  и
поросшее  мелким,  несозревшим рисом,  посаженным,  по-видимому,  с  большим
опозданием.
     - Это проклятое поле!  -  содрогается Джинаривело,  когда мы проходим у
подножия горы. - Я не могу смотреть на него.
     - Потому что здесь так плохо растет рис?
     - Плохо растет потому, что земля здесь проклята!
     - Звучит как-то страшно... Расскажи мне!
     Джинаривело охотно рассказывает,  хотя ограниченное знание французского
языка изрядно ему мешает.
     Давно  -  по  некоторым подробностям догадываюсь,  что  происходила эта
история около середины XIX столетия -  часть племени заникавуку жила на горе
Амбихимицинго,  а  рисовые поля находились в  долине под  горой.  В  течение
многих лет  заникавуку враждовали с  родом  цияндру.  Однажды ночью  цияндру
напали на жителей горы и  всех уничтожили,  в том числе и их вождя.  Цияндру
захватили рисовое поле у подножия горы,  а чтобы своей победе придать больше
веса,  отрезали голову погибшего вождя и воткнули ее на кол посреди рисового
поля.  Оставшиеся в  живых из  племени заникавуку хотели отомстить за смерть
своих близких, но другие жители Амбинанитело вмешались, заставили помириться
обе стороны и предотвратили дальнейшее кровопролитие.
     С  тех  пор  между заникавуку и  цияндру отношения натянутые.  Одни для
других  -  фади,  что  значит запрет.  Они  не  завязывают никаких сердечных
отношений,  а  тем более не  заключают браков.  Рисовое же  поле считается у
всего рода заникавуку зловещим и  проклятым.  Проклятие это распространилось
даже на цияндру. Хотя они и не выпустили из своих рук поле, но пользы оно им
не приносит,  хуже -  вызывает в их роду распри и ненависть. Отдельные семьи
жестоко ссорятся из-за отдельных участков несчастного поля.
     Когда много дней тому назад я  приехал из Мароанцетры и  впервые увидел
Амбинанитело,  она  показалось мне  оазисом спокойной,  счастливой жизни.  В
лучах  утреннего солнца  очаровательное селение  дремало  в  тени  кокосовых
пальм,  окруженное буйными рощами  бананов,  кофейного и  хлебного деревьев.
Когда потом деревня объявила нам скрытую войну, прибегая к различному оружию
- чувствительности мимозы, приговору божьего суда, грозному слову мпакафу, -
жители деревни казались непоколебимой,  монолитной скалой, сила которой была
в единстве против нас. И вот Джинаривело приоткрывает передо мной завесу: не
единодушны они,  их терзают противоречивые страсти. А доброго старика уже не
устраивает только изливать душу передо мной.  Он требует от меня определенно
высказаться, на чьей я стороне.
     - Я  считаю себя гостем всех жителей Амбинанитело,  а  не только одного
племени, - защищаюсь я.
     - Не получится,  вазаха! Ты находишься здесь, а наша пословица говорит:
кто сопровождает рыбака, возвращается измазанный рыбьей чешуей. Рыбьей чешуи
тебе не миновать.
     - Это ваши внутренние распри, я здесь чужой...
     - Сказать  тебе  другую  пословицу?  Кто  садится  близко  к  горшку  -
вымажется сажей. Ты сидишь близко, вазаха, и должен выбирать!
     - Ну, разумеется, ты всегда будешь мне ближе, чем другие!
     - Спасибо тебе! Мне это и нужно было знать!


        "БЕЗДНА ЖЕСТОКОСТИ"

     В долине Амбинанитело водится чудовищное количество пауков и богомолов.
Почему именно здесь так размножились эти хищники -  не знаю.  Они притаились
везде:  на  кофейных  деревьях,  в  дуплах  пальм,  на  листьях  бататов,  в
простенках хижин. Даже на москитной сетке у моей кровати постоянно сидят два
паука нептилиа и охотятся на комаров. По всей долине, во всех уголках, ночью
и днем происходит безжалостная борьба насекомых, всеобщее пожирание.
     Но самый отчаянный бой ведется между двумя разбойниками.  Где бы они ни
встретились, начинается война не на живот, а на смерть. Никогда не известно,
кто кого сожрет,  паук богомола или богомол паука,  но всегда известно,  что
одна сторона должна быть покорена и уничтожена.  Вероятно,  они очень вкусны
друг для друга.
     Однажды  я  заметил черного паука,  когда  он  готовился наброситься на
пчелу,  доверчиво сидевшую на  цветке банана.  Разбойник весь  насторожился,
готовый к  окончательному прыжку,  как  вдруг из-под листа высунулись две не
видимые до  сих  пор непомерно длинные лапы,  обошли пчелу и  острыми шипами
обхватили  за  талию  паука:  богомол.  У  богомола  передние  лапы  утыканы
страшнейшими шипами.  Легкое,  изящное  движение одной  такой  лапой,  точно
движение смычком, - и ошеломленный паук срывается с места и удирает что есть
мочи  в  лиственный лабиринт,  чтобы там  укрыться.  Но  жить  ему  осталось
недолго.  Богомол успел отрезать ему брюшко и тут же с аппетитом принялся за
него.  Через  мгновение туловище паука исчезло в  челюстях богомола,  а  его
собственное туловище заметно раздулось.
     Обычная  история  в  природе и  обыкновенный случай,  но  поражает одна
деталь:  богомол пренебрег близкой к  нему  пчелой  и  схватил находившегося
дальше паука. Паук вкуснее.
     Во  время  ночной охоты  Богдана на  насекомых при  свете  лампы  также
появляются пауки.  Они расставляют вблизи лампы свои сети и  охотятся за той
же дичью, что и мы. Однажды ночью разыгралось любопытное зрелище.
     В паутину,  протянутую перед нашей хижиной,  влетел богомол.  Он бешено
заметался,  пытаясь вырваться,  но не смог.  Из укрытия выскочил паук, чтобы
кинуться на свою жертву,  и вдруг остановился: богомол, запутавшийся задними
лапами  в  паутине,  угрожающе поднял вверх  передние и  направил в  сторону
налетчика,  -  он  готов  к  жестокой обороне.  Паук  следил за  ним,  боясь
приблизиться,  но  потом  закружился и  приготовился ударить  сзади.  Однако
богомол начеку.  Не  спуская глаз  с  паука  и  угрожая колючими лапами,  он
поворачивается одновременно с противником.
     Борьба,  а скорее вступление к ней, обостряется. Два маленьких создания
забывают обо всем на  свете,  одержимые жаждой жизни и  вместе с  те