емьи лемуров. Зверек не больше крысы, но
голова у него большая, круглая и громадные глаза. Такие громадные, что когда
смотришь на  зверька,  видишь сначала глаза,  а  потом уже  все туловище.  В
отличие от  других лемуров малыш невероятно дик,  не  дает себя погладить и,
как бешеный, кусает Веломоди.
     Она таскает ему обильное угощение -  кузнечиков и заботится о нем,  как
мать родная,  но он страшно испуган и  ко всему равнодушен.  Даже наш ручной
бабакут трогательно пытается приручить зверька, но все напрасно.
     У него всегда горящий взгляд, скажу больше: его глаза - два мерцающих в
темноте  огня,   такие   фантастически  яркие  и   красочные,   вспыхивающие
розовато-фиолетовым блеском,  что кажутся какими-то сказочными рефлекторами.
Они меня наводят на интересные размышления: лемур словно спрашивает о чем-то
человека.  В  рефлекторах отражается страшное любопытство,  извечная мука  и
извечный вопрос.  Так  смотрит  зверь  на  другого  зверя,  который  ушел  и
превратился в человека.
     По вечерам,  а  иногда и поздно ночью я сижу и работаю.  Веломоди давно
уже легла и спит сном здоровых первобытных людей.  Со двора врывается мощная
мелодия тропической ночи;  в хижине,  кроме геконов, бодрствуют только двое:
карликовый лемур и я.
     Когда  я  сижу  неподвижно  над  книгой,  лемур  становится доверчивее,
вскакивает на мой стол и  ест кузнечиков из приготовленной для него мисочки.
Это как бы первый шаг к  сближению.  При этом он смотрит на меня непрерывно,
точно  стойкий  дух,  и  все  с  тем  же  невыразимым вопросом в  прекрасных
фиолетовых глазах.  Я  улыбаюсь,  но  даже улыбка пугает его  и  лемур одним
прыжком забирается высоко под крышу. Оттуда он снова следит за мной.
     А в это время Веломоди тихо открыла глаза и, не шелохнувшись, устремила
на  меня  тоже  пылающий взгляд.  И,  зажатый между  этими  двумя огнями,  я
оказался в центре какого-то невысказанного очарования.
     Если бы  я  мог совместить их очарование с  идеей книги,  над которой я
работаю в  тростниковой мальгашской хижине,  получился бы,  вероятно,  самый
прекрасный союз. И тогда я стал бы самым счастливым человеком.


        "СЕРДЦЕ МАТЕРИ"

     У  зверей  нет,  пожалуй,  более  горячего  материнского  чувства,  чем
привязанность матери  цура  к  своему  детенышу.  В  зарослях долины  бродят
переполненные нежностью цуры,  и  всем жителям Амбинанитело известно,  что у
этих  зверьков  сердца  заколдованы.  Это  знает  и  Бецихахина,  семилетний
братишка Веломоди, знаток природы, любитель тайн, изобретатель и смельчак.
     Бецихахина поймал у  реки двух цуров,  мать и  малыша,  и приносит их к
моей хижине; малыша привязывает за ножки к колышку, а мать отпускает на волю
и велит мне восхищаться. Восхищаюсь. Мать никогда теперь не удерет, хотя она
дикий и пугливый зверек.  Она будет около привязанного детеныша, несмотря на
присутствие страшных людей. Отправляется в заросли за кормом и возвращается,
непременно  возвращается  и   даже  разрешает  дотронуться  до  себя  рукой,
разрешает погладить,  только бы  быть  ей  со  своим малышом...  Восхищайся,
вазаха!
     Цур,  зверек, напоминающий небольшого ежа, принадлежит к роду танреков.
Близорукое,  колючее,  чрезвычайно смешное создание с  крошечными глазками и
длинным,  острым носом.  Забавный пентюх,  а  ведь живет в  нем  великий дух
героической любви и безграничной преданности. Я смотрю на него с уважением и
волнением,  мне кажется,  что на моих глазах раскрывается великая тайна души
животных.
     Я  хотел через два-три часа освободить маленького зверька и  прекратить
неуместное наблюдение, но мне что-то помешало, и я забыл о маленьком узнике.
А  потом я  не  смог этого сделать:  из ближайших зарослей выползла смерть -
змея.  В отсутствие матери гад напал на цуренка. Находящиеся поблизости люди
примчались на  помощь,  бьют змею и  вырывают из  пасти добычу.  Истерзанный
цурок погиб.  С охоты возвратилась мать,  обнюхала безжизненное тело, как-то
странно ссутулилась и  замерла.  С тупым взглядом,  устремленным на мертвого
детеныша, без звука, без крика, она - олицетворение немого горя.
     Наивный  Бецихахина решил  утешить зверька,  взял  его  на  руки,  стал
ласкать.  Но цур никак не реагирует:  издали смотрит на своего детеныша и не
может оторвать глаз.
     Так прошло несколько часов;  цур,  не двигаясь с места,  нахохлившийся,
стережет мертвое тело.  А  потом свершилось нечто беспримерное.  Цур  подох.
Сердце  матери не  выдержало,  не  смогло пережить утраты.  В  Амбинанитело,
долине  хищных  инстинктов в  природе,  беспощадной борьбы,  дикой  ловли  и
пожирания более слабых,  в долине,  где почти всегда голод сильного является
причиной гибели слабого,  - этот случай беспримерный и захватывающий: смерть
от любви.
     Нас  не  покидает грусть  и  сознание вины.  Даже  маленький Бецихахина
приуныл,   впрочем  ненадолго.  Предприимчивый  мальчик  нашел  спасительное
средство:
     - Послушай, - бодро говорит он, - завтра принесу тебе двух новых цуров:
мать с детенышем.
     - Послушай, - отвечаю я, - лучше оставим цуров в покое.
     - Нет,  я принесу цуров! - упрямится маленький энтузиаст. - Будет у нас
опять замечательная игрушка.
     - Принеси...  улиток!  -  хитростью стараюсь отвлечь его.  -  Вот будет
игрушка!
     Но  Бецихахина  не  одобрил  моего  предложения.   Он  разочарован,  он
презирает и  не понимает белого человека,  до сих пор такого благоразумного.
Бецихахина, пожалуй, может позволить себе это: ведь ему только семь лет.


        "ВЕЛОМОДИ И ОТВАЖНАЯ ОСА"

     Я хочу, чтобы коричневая девушка полюбила всех добрых животных так, как
люблю их я:  бескорыстно. Увы, для мальгашей это очень трудная задача, почти
невыполнимая.  Когда Веломоди бродит со  мной по  полям на опушке леса,  она
радостно, очень радостно встречает дронго, черного дрозда, ведь птица - друг
ее племени бецимизараков. Но остальные птицы ее не интересуют, она просто не
замечает их.  Она довольна,  когда носит мое снаряжение для ловли насекомых,
улыбается великолепным бабочкам  оризабус,  они  ведь  добрые  духи  долины.
Никогда не убивает их.  Но других бабочек не признает;  а  если какая-нибудь
попадется ей,  она брезгливо морщится и ломает ей крылья. Ос давит палочкой,
кузнечикам отрывает головы. Ей чужд мир душевных волнений в природе.
     Но однажды она воспрянула духом:  как-то на тропинке девушка наткнулась
на  маленькую осу  и...  влюбилась в  нее.  Влюбилась так  безрассудно,  что
утратила даже мальгашскую сдержанность и громко стала доказывать, что это ее
сестра.
     Оса свила на ветке куста гнездо,  похожее на бочонок,  в котором лежала
куколка, ребенок осы. Мать окружила свое детище самой трогательной заботой и
сторожила его,  усевшись поблизости.  Горе всем, кто приблизится! Оса громко
зажужжит,  сорвется и как бешеная будет носиться вокруг кого бы то ни было -
лемура, дронго или человека.
     Ярость отважной матери ослепила девушку и  открыла ей глаза.  Оса стала
ее духовным другом, символом сражающейся матери, существом священным, фади.
     И   я   склоняю  голову  перед   бурной  стихией  материнской  любви  -
героической, яростной, уважаемой маленькой матери осы.
     Полушутя,  полусерьезно я  отчитываю коричневых мужчин  и  говорю им  в
глаза,  что они настоящие лентяи.  Почти всю работу взвалили на слабые плечи
женщин,  а сами ничего не делают.  Ведь это несправедливо. Женщина занята на
самых тяжелых работах в поле, женщины сажают и убирают рис, тащат его домой,
варят.  С  утра до  вечера,  везде и  всюду женщины.  Правильно ли это?  Мои
друзья,  старик Джинаривело,  Тамасу и Берандро слушают меня, широко раскрыв
глаза и  рты.  На потом они хохочут -  вазаха придумывает забавные шутки!  И
Джинаривело добродушно объясняет,  что женщины созданы для всего этого.  Так
было всегда и так будет,  бог так велел.  Впрочем, почему я не вспомнил, что
мужчины готовят поля для посадки риса, целыми днями гоняя на них скот?
     - А кто смог бы заменить женщину в поле? - спрашивает Берандро.
     - Как кто?  Мужчины!  - отвечаю. - В Европе только мужчины пашут, сеют,
косят...
     - Может быть, в Европе и детей рожают мужчины?
     То, что рассказывает вазаха, удивительно и неправдоподобно.
     Всем  известно,  что  женщина  должна  рожать.  Ей  предназначено  быть
матерью.  Земля тоже родит, она тоже мать, и между ними никакой существенной
разницы нет. А разве не знают белые люди, что душа женщины тоже берет начало
в земле,  а если природа доверила женщинам труд рожать детей, то должна была
доверить и труд выращивать плоды земли?..
     Мои друзья разошлись.  В  их  представлении о  возникновении жизни есть
ясность и мудрость.
     В  горячей,  пышной долине,  а  также в  сознании мальгашей укоренилась
великая сила -  материнская любовь.  Одно чувство охватывает всех матерей, в
один  хоровод сплелись плодородие земли,  счастье женщин,  тайна насекомых и
даже  волнение  бойкой  маленькой  осы.   Хоровод  радостный,  победоносный,
великий...  А  ведь половины населения он не охватывает.  Не принимает в нем
участия мужчина - фигура серая, никчемная, трутень. Мышцы у него сильные, но
здесь он только пешка.


        "ЛОЛОПАТЫ - ПРЕДВЕСТНИК СМЕРТИ"

     - Мы правильно идем? - спрашиваю Веломоди.
     - Да,  вазаха,  - отвечает она тихо, скорее взглядом лучистых глаз, чем
голосом.
     - Ты хорошо знаешь дорогу?
     - Хорошо.
     - Скоро мы придем?
     - Скорее, чем сварить рис.
     "Сварить рис" -  это мальгашская мера времени,  приблизительно четверть
часа.
     Мы  уже давно миновали поля возле Амбинанитело.  Остались позади голоса
деревни.  Нас со всех сторон окружил лес. Косые лучи послеполуденного солнца
еле   пробиваются  сквозь  густую  листву.   Тропинка  ведет   вдоль  берега
Антанамбаланы,  вверх  по  течению реки;  воды  не  видно,  но  ее  близость
чувствуется, земля всюду влажная.
     Мы  в  густом лесу.  Даже на  Амазонке немного было таких глухих мест и
такого засилия растительности.  Три  созидательные силы -  постоянная влага,
постоянная жара  и  плодородие почвы -  создали непроходимую чащу  деревьев,
лиан,  кустов и трав.  Стволы и ветви деревьев большей частью покрыты ковром
всевозможных наростов, среди них замечаю известные уже сорта орхидей. Мощные
стволы  папоротников-деревьев  вздымаются,  как  призраки.  Змеевидные лианы
опутывают стволы великанов и  душат  их.  Другие вьющиеся растения свисают с
веток наподобие фестонов и  занавесей;  их так много,  что порою лес кажется
существом,  которого поймали в  сети и  жестоко впрягли в  ярмо.  Ничего нет
удивительного,  что  мальгаши боятся чащи и  считают ее  жилищем мстительных
духов.
     Все еще жарко.  Словно пламя льется с неба и полыхает в кустах.  В этот
послеполуденный час  птицы уже проснулись,  а  насекомые еще не  умолкли.  И
вокруг нас клубится неисчерпаемое богатство звериной жизни.  Ее  не  столько
видно,  сколько слышно.  Жужжание,  стрекотание,  свист, шуршание - миллионы
летающих,   ползающих,  дрожащих  насекомых;  громкое  кваканье,  щебетание,
всевозможное  пение,  хлопки,  мяуканье,  звук  пилы,  удары  бубна  и  даже
человеческий смех - это птицы. Протяжный вой - пожалуй, лемуры. Я захватил с
собой ружье,  но не стреляю;  Веломоди несет сетку для ловли бабочек,  но не
ловит. Мы сегодня нацелились на особенную дичь.
     Малозаметная тропинка  становится  все  более  запущенной и  все  менее
проходимой.  Мы  продираемся сквозь заросли и  лианы  и  часто перепрыгиваем
через сгнившие пни.  Не будь Веломоди со мной,  я  бы давно запутался в этом
зеленом хаосе.
     Миновали часть леса с густо переплетенными верхушками деревьев и вечным
полумраком. Здесь пахнет корицей, медом и перцем. Характерный для этого леса
раздражающий запах, острый, но приятный.
     Вдруг Веломоди,  идущая впереди меня,  испуганно вскрикивает и пятится,
судорожно хватает меня за плечо и тревожно смотрит вдаль.
     - Лулпат! - шепчет она, и я чувствую, как дрожит ее рука.
     Лолопаты - произносится лулпат - дословно означает: бабочка смерти. Это
довольно большая  темно-коричневая с  черными  зигзагами на  крыльях  ночная
бабочка.  Ее  часто можно видеть вблизи человеческих жилищ.  Несколько таких
бабочек -  их  латинское название Patula  walkeri -  Богдан поймал во  время
ночной охоты при  лампе.  Ему  пришлось следить,  чтобы ни  один  мальгаш не
увидал этого,  так как они считают,  что в каждой бабочке лолопаты находится
душа  умершего  чародея.  На  всем  Мадагаскаре лолопаты считается печальным
предвестником смерти,  самым грозным фади.  Даже один взгляд на  нее,  а  не
только ее прикосновение, приносит несчастье.
     Я слежу за взглядом Веломоди и замечаю летящую в полумраке среди кустов
бабочку, которую, по-видимому, что-то разбудило раньше времени. Хватаю сетку
из рук моей спутницы и бросаюсь за лолопаты.
     - Стой,  вазаха!  -  кричит Веломоди на мальгашском языке,  в  волнении
забыв французский.
     Несмотря на заросли,  я догнал бабочку и удачно поймал ее. Она забилась
в сетке, словно маленькая черная птичка. Ко мне подлетела Веломоди, схватила
за руки и резко дергает их. На лице ее написан ужас.
     - Пусти, вазаха! - кричит. - Несчастье!.. Ужасное несчастье!
     Я  никогда  не  слушался ее,  когда  речь  шла  о  нелепых  мальгашских
суевериях,  которые я авторитетом вазахи мог побороть, но тут я поколебался.
Страх  и  отчаяние  в  ее  глазах  были  настолько сильны,  что  я  побоялся
перетянуть струну.
     - Не убивай ее, не убивай! - умоляет Веломоди.
     Обычно она спокойна,  и  такое внезапное возбуждение доказывает,  какое
большое значение она придает всему происходящему.
     - Хорошо, Веломоди, успокойся.
     Я  отпускаю бабочку на волю и  улыбаюсь,  заметив,  с каким облегчением
Веломоди следит за улетающей бабочкой.
     - Очень уж они опасны, - оправдывается она.
     - Думаю, только для тебя! - говорю шутливо. - Я - вазаха.
     Веломоди быстро обрела прежнее спокойствие. Говорит не торопясь, только
движение век выдает скрытую насмешку:
     - А что, вазахи никогда не умирают?
     - Но не от какого-то лулпата, - отрезал я.
     - А  ведь опасность была рядом с  нами и  рядом с  тобой,  -  коротко и
серьезно утверждает Веломоди, и мы шагаем дальше.
     Цель сегодняшнего похода -  другая бабочка, которую мальчишки несколько
дней тому назад поймали и принесли нам.  Хоть они изрядно ее и помяли,  но у
нас с  Богданом при виде ее  чуть не выскочили глаза от удивления.  Это была
самая  большая  бабочка  в  мире  из  семейства Xanthopan morgani praedicta,
голиаф,   по  величине  напоминающая  скорее  ласточку,   чем  бабочку.  Она
коричневая с  розовым брюшком.  Мы очень обрадовались,  когда узнали,  что в
Амбинанитело  есть  такая  редкая  бабочка,  и  стали  расспрашивать жителей
деревни  о  другой  диковинке  Мадагаскара,  биологически тесно  связанной с
ксантопаной,  об  орхидее Arigraecum sesquipedale,  славившейся тем,  что ее
цветок имеет очень длинный отросток.
     Необычайная орхидея  известна  европейцам более  двух  веков  и  всегда
вызывала удивление и  любопытство.  С  какой целью природа снабдила ее таким
удивительным отростком?  И  вот  недавно была открыта бабочка ксантопана,  и
вопрос стал ясен. Длинный хоботок бабочки соответствует ненормально длинному
отростку орхидеи.  И действительно,  в тех местах на Мадагаскаре, где растет
этот красивый необычный цветок,  обитает бабочка-великан и  прилетает к нему
собирать нектар.
     Обнаружив бабочку,  мы  стали  интересоваться цветком и  выяснили,  что
местные жители знали  его.  Теперь Веломоди ведет меня  в  отдаленное место,
где, по слухам, видели орхидею.
     - Мы уже близко, - говорит моя проводница.
     Впереди блеснула вода. Это не река, а широкий рукав ее, вроде залива.
     Здесь,  как и  всюду,  заросли подходят к самой воде.  Веломоди отводит
меня  на  несколько десятков шагов от  тропинки.  Недалеко от  берега залива
торчат несколько свалившихся деревьев, а на их полусгнивших стволах белеют -
да,  это они!  -  цветы, которые я ищу. Мгновенно узнаю белые цветы с шестью
лепестками и  длинными отростками.  Цветов более двадцати.  На  фоне зеленой
чащи они  сверкают,  как  сказочные звезды.  Мы  укрылись поблизости,  держа
наготове сетку. Я не уверен, что бабочка скоро появится, остался один час до
заката солнца,  кроме того,  эта бабочка не  так уж часто появляется.  Может
быть,  еще не один раз долго и терпеливо придется дожидаться здесь.  Сегодня
только репетиция.
     Ожидание  нельзя  назвать  приятным.  Комары  кусают,  как  драконы,  а
предохранительных сеток мы  не  захватили.  И  все же  любоваться окружающей
природой - наслаждение. Мы остановились в полутора десятках шагов от залива,
видны его  берега.  Стоячая,  илистая вода  дает,  вероятно,  дополнительные
источники тепла и влаги, потому что пышность растений здесь феноменальная. В
других местах цветов в  лесу мало.  Здесь же,  неподалеку от залива,  растут
цветы,  каких до  сих пор я  не встречал.  Деревья с  раскидистыми ветвями и
огромными листьями  высятся  у  самой  воды,  с  их  веток  свисают  розовые
шарообразные  цветы,  огромные,  величиной  в  два  кулака.  Они  привлекают
внимание яркой расцветкой.
     - Вискоза,  - называет деревья Веломоди, заметив, с каким восхищением я
смотрю на них.
     "Вискоза" по-мальгашски означает что-то вроде "удара" или "молнии".
     Поднялся предвечерний ветерок  и  неожиданно донес  омерзительный запах
гниющего мяса. Недалеко от нашего укрытия растет в воде причудливое растение
арум.  Над  метровыми листьями  возвышается стебель  с  прекрасным громадным
цветком.  Из  мясистого футляра  снежной  белизны торчит  пурпурный столбик.
Маленькие мушки опыляют громадный цветок,  и  для  того,  чтобы привлечь их,
арум издает этот отвратительный запах.  Внешность величественная,  но  запах
отвратительный.
     У трудолюбивой природы нет ни минуты покоя.
     Веломоди к  чему-то прислушивается и  подает рукой знак.  Под ближайшим
кустом послышался глухой писк. Птица или насекомое - трудно разобрать.
     - Погоди!  - воскликнула девушка, схватила валявшуюся на земле палочку,
подбежала к кусту и быстро начала разгребать траву.
     Нашла.   Поднимает  на   палочке  что-то  длинное,   тонкое,   медленно
извивающееся, как змея. Оказывается, вовсе не змея. С трудом поверил глазам:
дождевой червь длиною в  метр,  толщиною с  палец.  К  тому же  червь издает
писклявые звуки.
     - Ну,  сегодня нам попадаются оплошные великаны и чудища!  -  смеюсь я,
пряча редкую добычу в банку.
     Со стороны залива послышался тихий,  размеренный всплеск весел.  Чья-то
лодка подплыла к  тому месту,  где  тропинка подходит к  заливу.  Сначала мы
услышали,  как лодка причалила и  люди выскочили на берег,  потом мы увидели
их.  Четверо молодых мальгашей быстрым шагом идут по тропинке и приближаются
к  нам.  Меня  удивило,  что  двое из  них  держат в  руках копья с  острыми
железными наконечниками.  Такое оружие имеют далеко на  юге  острова мужчины
племени антандрои. Здесь такого обычая нет.
     - Это антандрои? - спрашиваю девушку.
     - Нет, - качает головой Веломоди.
     - Бецимизараки?
     - Да.
     - Ты их знаешь?
     - Нет, первый раз вижу.
     - А  почему они  так вооружены?  -  смеюсь,  показывая на  воинственное
вооружение.
     Пришельцы молоды.  Самому старшему не  больше двадцати двух -  двадцати
трех лет.  Они заметно возбуждены.  Беспокойно оглядываются и  рассматривают
все вокруг;  нас,  разумеется, обнаружили сразу. Увидев меня, они смутились.
Тот,  что  заметил меня раньше всех,  остановился как  вкопанный и,  выпучив
глаза, испуганно закричал, предостерегая товарищей:
     - Вазаха!!!
     Все  четверо быстро  пятятся и  раздраженно совещаются,  не  зная,  что
предпринять. Они с трудом скрывают волнение. Их испуг пок