рычания. Возможно, за всю свою жизнь его  мать  ни-
когда не рычала страшнее. Но для такого рычания повод был,  и  никто  не
знал этого лучше, чем сама волчица. Выводок рыси нельзя уничтожить  без-
наказанно.
   В ярких лучах полуденного солнца волчонок увидел самку-рысь,  припав-
шую к земле у входа в пещеру. Шерсть у него на  спине  поднялась  дыбом.
Ужас смотрел ему в глаза, - он понял это, не  дожидаясь  подсказки  инс-
тинкта. И если бы даже вид рыси был недостаточно грозен, то ярость,  ко-
торая послышалась в ее хриплом визге, внезапно сменившем рычание;  гово-
рила сама за себя.
   Жизнь, крепнущая в волчонке, словно подтолкнула его вперед. Он  зары-
чал и храбро занял место рядом с матерью. Но его позорно оттолкнули  на-
зад. Низкий вход не позволял рыси сделать прыжок, она скользнула в пеще-
ру, но волчица ринулась ей навстречу и прижала ее к земле. Мало что уда-
лось волчонку разобрать в этой схватке. Он слышал только рев, фырканье и
пронзительный визг. Оба зверя катались по земле; рысь рвала свою против-
ницу зубами и когтями, а волчица могла пускать в ход только зубы.
   Волчонок подскочил к рыси и с яростным рычанием вцепился ей в  заднюю
ногу. Тяжестью своего тела он, сам того не подозревая, мешал ее движени-
ям и помогал матери. Борьба приняла новый  оборот:  сражающиеся  подмяли
под себя волчонка, и ему пришлось разжать зубы. Но вот обе матери отско-
чили друг от друга, и рысь, прежде чем снова сцепиться с волчицей,  уда-
рила волчонка своей могучей лапой, разорвала ему плечо до самой кости  и
отбросила его к стене. Теперь к  реву  сражающихся  прибавился  жалобный
плач. Но схватка так затянулась, что у волчонка было достаточно времени,
чтобы наплакаться вдоволь и испытать новый прилив мужества.  И  к  концу
схватки он снова вцепился в заднюю ногу рыси, яростно рыча сквозь сжатые
челюсти.
   Рысь была мертва. Но и волчица ослабела от полученных ран. Она приня-
лась было ласкать волчонка и лизать ему плечо, но потеря крови лишила ее
сил, и весь этот день и всю ночь она  пролежала  около  своего  мертвого
врага, не двигаясь и еле дыша. Следующую неделю, выходя из пещеры только
для того, чтобы напиться, волчица еле передвигала ноги, так  как  каждое
движение причиняло ей боль. А потом, когда рысь была съедена, раны  вол-
чицы уже настолько зажили, что она могла снова начать охоту.
   Плечо у волчонка все еще болело, и он еще долго ходил прихрамывая. Но
за это время его отношение к  миру  изменилось.  Он  держался  теперь  с
большей уверенностью, с чувством гордости, незнакомой ему до  схватки  с
рысью. Он убедился, что жизнь сурова; он участвовал в битве;  он  вонзил
зубы в тело врага и остался жив. И это придало ему смелости, в нем  поя-
вился даже задор, чего раньше не было. Он перестал робеть и уже не боял-
ся мелких зверьков, но неизвестное с его тайнами и  ужасами  по-прежнему
властвовало над ним и не переставало угнетать его.
   Волчонок стал сопровождать волчицу на охоту, много раз видел, как она
убивает дичь, и сам принимал участие в этом. Он смутно начинал постигать
закон добычи. В жизни есть две породы: его собственная и чужая. К первой
принадлежит он с матерью, ко второй - все остальные существа, обладающие
способностью двигаться. Но и они, в свою очередь, не  едины.  Среди  них
существуют не хищники и мелкие хищники - те, кого убивают и едят его со-
родичи; и существуют враги, которые убивают и едят его сородичей или са-
ми попадаются им. Из этого разграничения складывался закон. Цель жизни -
добыча. Сущность жизни - добыча. Жизнь питается жизнью. Все живое в мире
делится на тех, кто ест, и тех, кого едят. И закон  этот  говорил:  ешь,
или съедят тебя самого. Волчонок не мог ясно и четко сформулировать этот
закон и не пытался сделать из него вывод. Он даже  не  думал  о  нем,  а
просто жил согласно его велениям.
   Действие этого закона волчонок видел повсюду. Он съел  птенцов  куро-
патки. Ястреб съел их мать и хотел съесть самого волчонка. Позднее, ког-
да волчонок подрос, ему захотелось съесть  ястреба.  Он  съел  маленькую
рысь. Мать-рысь съела бы волчонка, если бы сама не была убита и съедена.
Так оно и шло. Все живое вокруг волчонка  жило  согласно  этому  закону,
крохотной частицей которого являлся и он сам. Он был хищником. Он питал-
ся только мясом, живым мясом, которое убегало от него, взлетало на  воз-
дух, карабкалось по деревьям, пряталось под землю или вступало с  ним  в
бой, а иногда и обращало его в бегство.
   Если бы волчонок умел мыслить, как человек, он, возможно, пришел бы к
выводу, что жизнь - это неутомимая жажда насыщения, а мир -  арена,  где
сталкиваются все те, кто, стремясь к насыщению, преследует  друг  друга,
охотится друг за другом, поедает друг друга; арена,  где  льется  кровь,
где царит жестокость, слепая случайность и хаос без начала и конца.
   Но волчонок не умел мыслить, как человек, и не обладал способностью к
обобщениям. Поставив себе какую-нибудь одну цель, он только о ней и  ду-
мал, только ее одной и добивался. Кроме закона добычи, в жизни  волчонка
было множество других, менее важных законов, которые  все  же  следовало
изучить и, изучив, повиноваться им. Мир был полон неожиданностей. Жизнь,
играющая в волчонке, силы, управляющие его телом, служили ему неиссякае-
мым источником счастья. Погоня за добычей заставляла его дрожать от нас-
лаждения. Ярость и битвы приносили с собой  одно  удовольствие.  И  даже
ужасы и тайны неизвестного помогали ему жить.
   Кроме этого, в жизни было много других приятных ощущений. Полный  же-
лудок, ленивая дремота на солнышке - все это служило  волчонку  наградой
за его рвение и труды, а рвение и труды сами по себе доставляли ему  ра-
дость. И волчонок жил в ладу с окружающей его враждебной средой. Он  был
полон сил, он был счастлив и гордился собой.


   Часть третья

   ГЛАВА ПЕРВАЯ ТВОРЦЫ ОГНЯ

   Волчонок наткнулся на это совершенно неожиданно. Все произошло по его
вине. Осторожность - вот что было забыто. Он вышел из пещеры и побежал к
ручью напиться. Причиной его оплошности, возможно, было еще  и  то,  что
ему хотелось спать. (Вся ночь прошла на охоте,  и  волчонок  только  что
проснулся.) Но ведь дорога к ручью  была  ему  так  хорошо  знакома!  Он
столько раз бегал по ней, и до сих пор все сходило благополучно.
   Волчонок спустился по тропинке к засохшей сосне,  пересек  полянку  и
побежал между деревьями, И вдруг он одновременно увидел и почуял  что-то
незнакомое. Перед ним молча сидели на корточках пять  живых  существ,  -
таких ему еще не приходилось видеть. Это была первая встреча волчонка  с
людьми. Но люди не вскочили, не оскалили зубов и не  зарычали  на  него.
Они не двигались и продолжали сидеть на корточках, храня зловещее молча-
ние.
   Не двигался и волчонок. Повинуясь инстинкту, он, не  раздумывая,  ки-
нулся бы бежать от них, но впервые за всю его жизнь в нем внезапно  воз-
никло другое, совершенно противоположное чувство: волчонка объял трепет.
Сознание собственной слабости и ничтожества лишило его способности  дви-
гаться. Перед ним были власть и сила, неведомые ему до сих пор.
   Волчонок никогда еще не видел человека, но инстинктивно понял все его
могущество. Где-то в глубине его сознания возникла уверенность, что  это
живое существо отвоевало себе право первенства у всех остальных обитате-
лей Северной глуши. На человека сейчас смотрела не одна пара глаз  -  на
него уставились глаза всех предков волчонка, круживших в  темноте  около
бесчисленных зимних стоянок, приглядывавшихся издали, из-за  густых  за-
рослей, к странному двуногому существу, которое  стало  властителем  над
всеми другими живыми существами. Волчонок очутился в плену у своих пред-
ков, в плену благоговейного страха, рожденного вековой борьбой и опытом,
накопленным поколениями. Это наследие подавило волка, который  был  все-
го-навсего волчонком. Будь он постарше, он бы убежал. Но сейчас он  при-
пал к земле, скованный страхом и готовый изъявить ту покорность, с кото-
рой его отдаленный предок шел к человеку, чтобы погреться у разведенного
им костра.
   Один из индейцев встал, подошел к волчонку и нагнулся над ним. Волчо-
нок еще ниже припал к земле. Неизвестное обрело наконец плоть  и  кровь,
приблизилось к нему и протянуло руку, собираясь схватить его.  Шерсть  у
волчонка поднялась дыбом, губы дрогнули, обнажив маленькие клыки.  Рука,
нависшая над ним, на минуту задержалась, и человек сказал со смехом:
   - Бабам вабиска ип пит та! (Смотрите! Какие белые клыки!)
   Остальные громко рассмеялись и стали подзадоривать индейца, чтобы  он
взял волчонка. Рука опускалась все ниже и ниже, а  в  волчонке  бушевали
два инстинкта: один  внушал,  что  надо  покориться,  другой  толкал  на
борьбу. В конце концов волчонок пошел на сделку с самим собой. Он послу-
шался обоих инстинктов: покорялся до тех пор,  пока  рука  не  коснулась
его, а потом решил бороться и схватил ее зубами. И сейчас  же  вслед  за
тем удар по голове свалил его на бок.  Всякая  охота  бороться  пропала.
Волчонок превратился в покорного щенка, сел на задние лапы  и  заскулил.
Но человек, которого он укусил за руку,  рассердился.  Волчонок  получил
второй удар по голове и, поднявшись на ноги, заскулил еще громче прежне-
го.
   Индейцы рассмеялись, и даже тот, с укушенной рукой,  присоединился  к
их смеху. Все еще смеясь, они окружили волчонка, продолжавшего  выть  от
боли и ужаса.
   И вдруг он насторожился. Индейцы тоже насторожились.  Волчонок  узнал
этот голос и, издав последний протяжный вопль, в котором звучало  скорее
торжество, чем горе, смолк и стал ждать появления матери - своей  неуст-
рашимой, свирепой матери, которая умела сражаться с противниками,  умела
убивать их и никогда ни перед кем не  трусила.  Волчица  приближалась  с
громким рычанием: она услыхала крики своего детеныша и бежала к нему  на
помощь.
   Волчица бросилась к людям. Разъяренная, готовая на  все,  она  являла
собой малоприятное зрелище, но волчонка ее спасительный гнев только  об-
радовал.
   Он взвизгнул от счастья и кинулся ей навстречу, а люди быстро  отсту-
пили на несколько шагов назад. Волчица стала  между  своим  детенышем  и
людьми. Шерсть на ней поднялась дыбом, в горле клокотало яростное  рыча-
ние, губы и нос судорожно подергивались.
   И вдруг один из индейцев крикнул:
   - Кичи!
   В этом возгласе слышалось удивление.
   Волчонок почувствовал, как мать съежилась при звуке человеческого го-
лоса.
   - Кичи! - снова крикнул индеец, на этот раз резко и повелительно.
   И тогда волчонок увидел, как волчица, его бесстрашная мать, припала к
земле, коснувшись ее брюхом, и завиляла хвостом, повизгивая и прося  ми-
ра. Волчонок ничего не понял. Его охватил ужас. Он снова затрепетал  пе-
ред человеком. Инстинкт говорил ему правду. И мать подтвердила это.  Она
тоже выражала покорность людям.
   Человек, сказавший "Кичи", подошел к волчице. Он положил ей  руку  на
голову, и волчица еще ниже припала к земле. Она не укусила его, да и  не
собиралась это делать. Те четверо тоже подошли к ней, стали ощупывать  и
гладить ее, но она не протестовала. Волчонок не сводил глаз с людей.  Их
рты издавали громкие звуки. В этих звуках не  было  ничего  угрожающего.
Волчонок прижался к матери и решил смириться, но шерсть у него на  спине
все-таки стояла дыбом.
   - Что же тут удивительного? - заговорил один из индейцев.  -  Отец  у
нее был волк, а мать собака. Ведь брат мой привязывал ее весной  на  три
ночи в лесу! Значит, отец Кичи был Волк.
   - С тех пор как Кичи убежала. Серый Бобр, прошел целый год, -  сказал
другой индеец.
   - И тут нет ничего удивительного. Язык Лосося, - ответил Серый  Бобр.
- Тогда был голод, и собакам не хватало мяса.
   - Она жила среди волков, - сказал третий индеец.
   - Ты прав. Три Орла, - усмехнулся Серый Бобр, дотронувшись до волчон-
ка, - и вот доказательство твоей правоты.
   Почувствовав прикосновение человеческой руки, волчонок глухо зарычал,
и рука отдернулась назад, готовясь ударить его. Тогда он спрятал клыки и
покорно приник к земле, а рука снова опустилась и стала Почесывать у не-
го за ухом и гладить его по спине.
   - Вот доказательство твоей правоты, - повторил Серый Бобр. -  Кичи  -
его мать. Но отец у него был волк.  Поэтому  собачьего  в  нем  мало,  а
волчьего много. У него белые клыки, и я дам ему  кличку  Белый  Клык.  Я
сказал. Это моя собака. Разве Кичи не принадлежала моему брату? И  разве
брат мой не умер?
   Волчонок, получивший имя, лежал и слушал. Люди  продолжали  говорить.
Потом Серый Бобр вынул нож из ножен, висевших у него на шее,  подошел  к
кусту и вырезал палку. Белый Клык наблюдал за ним. Серый Бобр сделал  на
обоих концах палки по зарубке и обвязал вокруг них ремни  из  сыромятной
кожи. Один ремень он надел на шею Кичи, подвел ее к  невысокой  сосне  и
привязал второй ремень к дереву.
   Белый Клык пошел за матерью и улегся рядом с ней. Язык Лосося  протя-
нул к волчонку руку и опрокинул его на спину. Кичи испуганно смотрела на
них. Белый Клык почувствовал, как страх  снова  охватывает  его.  Он  не
удержался и зарычал, но кусаться уже не посмел.  Рука  с  растопыренными
крючковатыми пальцами стала почесывать ему живот и перекатывать  с  боку
на бок. Лежать на спине с задранными вверх ногами было  глупо  и  унизи-
тельно. Кроме того. Белый Клык чувствовал себя совершенно беспомощным, и
все его существо восставало против такого унижения. Но что  тут  подела-
ешь? Если этот человек захочет причинить ему боль, он в его власти. Раз-
ве можно отскочить в сторону, когда все четыре ноги болтаются в воздухе?
И все-таки покорность взяла верх над страхом, и Белый  Клык  ограничился
тихим рычанием. Рычания он не смог подавить, но человек не рассердился и
не ударил его по голове. И, как это ни странно, Белый Клык испытывал ка-
кое-то необъяснимое удовольствие, когда рука  человека  гладила  его  по
шерсти взад и вперед. Перевернувшись на бок, он перестал рычать.  Пальцы
начали скрести и почесывать у него за ухом, и от этого приятное ощущение
только усилилось. И когда наконец человек погладил его в последний раз и
отошел. Белый Клык окончательно приободрился. Ему предстояло еще не один
раз испытать страх перед человеком, но дружеские  отношения  между  ними
зародились в эти минуты.
   Спустя немного Белый Клык услышал приближение каких-то странных  зву-
ков. Он быстро догадался, что звуки эти исходят от  людей.  На  тропинку
вереницей вышло все индейское племя, перекочевывавшее на новое место. Их
было человек сорок - мужчин, женщин, детей, сгибавшихся под тяжестью ла-
герного скарба С ними шло много собак; и все собаки, кроме  щенят,  тоже
были нагружены разной поклажей. Каждая собака несла на спине мешок с ве-
щами фунтов в двадцать - тридцать весом.
   Белый Клык никогда еще не видал собак, но сразу почувствовал, что они
мало чем отличаются от его собственной  породы.  Учуяв  волчонка  и  его
мать, собаки сейчас же доказали, как незначительна эта разница. Началась
свалка. Весь ощетинившись. Белый Клык рычал и  огрызался  на  окружившие
его со всех сторон разверстые собачьи пасти; собаки  повалили  волчонка,
но он не переставал кусать и рвать их за ноги и за брюхо, чувствуя в  то
же время, как собачьи зубы впиваются ему в тело. Поднялся  оглушительный
лай. Волчонок слышал рычание Кичи, рванувшейся ему  на  подмогу,  слышал
крики людей, удары палок и визг собак, которым доставались эти удары.
   Через несколько секунд волчонок снова был на ногах.  Он  увидел,  что
люди отгоняют собак палками и камнями, защищая, спасая его  от  свирепых
клыков этих существ, которые все же чем-то отличались от волчьей породы.
И хотя волчонок не мог ясно представить себе такого  отвлеченного  поня-
тия, как справедливое возмездие, тем не менее он по-своему  почувствовал
справедливость человека и признал в нем существо, которое  устанавливает
закон и следит за его выполнением. Оценил он также способ, которым  люди
заставляют подчиняться своим законам. Они не кусались и не пускали в ход
когтей, как все прочие звери, а использовали силы неживых предметов. Не-
живые предметы подчинялись их  воле:  камни  и  палки,  брошенные  этими
странными существами, летали по воздуху, как живые, и  наносили  собакам
чувствительные удары.
   Власть эта казалась Белому Клыку необычайной,  божественной  властью,
она выходила за пределы всего мыслимого. Белый  Клык  по  самой  природе
своей не мог даже подозревать о существовании богов, в лучшем случае  он
чувствовал, что есть вещи непостижимые. Но благоговение и трепет,  кото-
рые ему внушали люди, были сродни тому благоговению и  трепету,  которые
ощутил бы человек при виде божества, мечущего с горной вершины молнии на
землю.
   Но вот последняя собака отбежала в сторону, суматоха улеглась, и  Бе-
лый Клык принялся зализывать раны, размышляя о своем первом приобщении к
стае и о своем первом знакомстве с ее жестокостью. До сих пор ему  каза-
лось, что вся их порода состоит из Одноглазого, матери и его самого. Они
трое стояли особняком. Но вдруг, совершенно внезапно, обнаружилось,  что
есть еще много других существ, принадлежащих, очевидно, к его породе.  И
где-то в глубине сознания у волчонка появилось чувство  обиды  на  своих
собратьев, которые, едва завидев его, воспылали к нему смертельной нена-
вистью. Кроме того, он негодовал, что мать привязали к палке, хотя это и
было сделано руками высшего существа. Тут попахивало капканом,  неволей.
Но что волчонок мог знать о капкане, о неволе? Свободу бродить,  бегать,
лежать, когда заблагорассудится, он унаследовал от предков. Теперь  дви-
жения волчицы ограничивались длиной палки, и та же самая палка ограничи-
вала и движения волчонка, потому что он еще не мог обойтись без матери.
   Волчонку это не нравилось, и когда люди  поднялись  и  отправились  в
путь, он окончательно остался недоволен такими порядками, потому что ка-
кое-то маленькое человеческое существо взяло в руки палку, к которой бы-
ла привязана Кичи, и повело ее за собой, как пленницу, а за Кичи  побрел
и Белый Клык, очень смущенный и обеспокоенный всем происходящим.
   Они отправились вниз по речной долине, гораздо дальше тех мест,  куда
заходил в своих скитаниях Белый Клык, и дошли до самого  конца  ее,  где
речка впадала в Маккензи. На берегу стояли пироги, поднятые  на  высокие
шесты, лежали решетки для сушки рыбы. Индейцы разбили здесь стоянку. Бе-
лый Клык с удивлением осматривался вокруг себя. Могущество людей росло с
каждой минутой. Он уже убедился в их власти над свирепыми собаками.  Эта
власть говорила о силе. Но еще больше изумляла Белого Клыка власть людей
над неживыми предметами, их способность изменять лицо мира. Это было са-
мое  поразительное.  Вот  люди  установили  шесты  для  вигвамов;   тут,
собственно, не было ничего примечательного, - это делали те же самые лю-
ди, которые умели бросать камни и палки. Однако,  когда  шесты  обтянули
кожей и парусиной и они стали вигвамами. Белый Клык окончательно  расте-
рялся.
   Больше всего его поражали огромные размеры вигвамов. Они росли повсю-
ду с чудовищной быстротой, словно какие-то живые существа. Они  занимали
почти все поле зрения. Он боялся их. Вигвамы зловеще маячили в вышине, и
когда ветер пробегал по стоянке, вздувая на них парусину и  кожу,  Белый
Клык в страхе припадал к земле, не сводя глаз с этих громад  и  готовясь
отскочить в сторону, как только они начнут валиться на него.
   Но скоро Белый Клык привык к вигвамам. Он видел, что женщины  и  дети
входят и выходят оттуда без всякого вреда для себя, что собакам тоже хо-
чется проникнуть внутрь, но люди прогоняют их с бранью и  швыряют  камни
им вслед. К концу дня Белый Клык оставил Кичи и осторожно подполз к бли-
жайшему вигваму. Его подстрекала любознательность - потребность  учиться
жить, действовать и набираться опыта. Последние несколько  шагов,  отде-
лявших его от стены вигвама. Белый Клык полз