уг костра все теснее, и его, словно громом, поражала  вдруг
мысль, что это чудесное тело, эта живая плоть есть не что иное, как мясо
- предмет вожделения прожорливых зверей, которые разорвут, раздерут  его
своими клыками, утолят им свой голод так же, как он сам  не  раз  утолял
голод мясом лося и зайца.
   Он очнулся от дремоты, граничившей с кошмаром, и увидел  перед  собой
рыжую волчицу. Она сидела в каких-нибудь шести футах от костра и тоскли-
во поглядывала на человека. Обе собаки скулили и рычали у  его  ног,  но
волчица словно и не замечала их. Она смотрела на человека, и  в  течение
нескольких минут он отвечал ей тем же. Вид у нее был совсем не свирепый.
В глазах ее светилась страшная тоска, но Генри знал, что тоска  эта  по-
рождена таким же страшным голодом. Он был пищей, и вид этой пищи возбуж-
дал в волчице вкусовые ощущения. Пасть ее была разинута, слюна капала на
снег, и она облизывалась, предвкушая поживу.
   Безумный страх охватил Генри. Он быстро протянул руку за головней, но
не успел дотронуться до нее, как волчица отпрянула  назад:  видимо,  она
привыкла к тому, чтобы в нее швыряли чем  попало.  Волчица  огрызнулась,
оскалив белые клыки до самых десен, тоска в ее  глазах  сменилась  такой
кровожадной злобой, что Генри вздрогнул. Он взглянул на свою руку, заме-
тил, с какой ловкостью пальцы держали головню, как они прилаживались  ко
всем ее неровностям, охватывая со всех сторон  шероховатую  поверхность,
как мизинец, помимо его воли, сам собой отодвинулся подальше от горячего
места - взглянул и в ту же минуту ясно представил себе, как  белые  зубы
волчицы вонзятся в эти тонкие, нежные пальцы и разорвут их. Никогда  еще
Генри не любил своего тела так, как теперь, когда существование его было
столь непрочно.
   Всю ночь Генри отбивался от голодной стаи горящими  головнями,  засы-
пал, когда бороться с дремотой не хватало сил, и просыпался от  визга  и
рычания собак. Наступило утро, но на этот раз дневной  свет  не  прогнал
волков. Человек напрасно ждал, что его  преследователи  разбегутся.  Они
по-прежнему кольцом оцепляли костер и смотрели на Генри с  такой  наглой
уверенностью, что он снова лишился мужества, которое  вернулось  было  к
нему вместе с рассветом.
   Генри тронулся в путь, но едва он вышел из-под защиты  огня,  как  на
него бросился самый смелый волк из стаи; однако прыжок был плохо рассчи-
тан, и волк промахнулся. Генри спасся тем, что отпрыгнул назад,  и  зубы
волка щелкнули в нескольких дюймах от его бедра.
   Вся стая кинулась к человеку, заметалась вокруг него, и только  горя-
щие головни отогнали ее на почтительное расстояние.
   Даже при дневном свете Генри не осмеливался отойти от огня и нарубить
хвороста. Шагах в двадцати от саней стояла громадная  засохшая  ель.  Он
потратил половину дня, чтобы растянуть до нее цепь  костров,  все  время
держа наготове для своих преследователей несколько горящих  веток.  Доб-
равшись до цели, он огляделся вокруг, высматривая, где больше  хвороста,
чтобы свалить ель в ту сторону.
   Эта ночь была точным повторением предыдущей, с той  только  разницей,
что Генри почти не мог бороться со сном. Он уже не просыпался от рычания
собак. К тому же они рычали не переставая, а его усталый, погруженный  в
дремоту мозг уже не улавливал оттенков в их голосах.
   И вдруг он проснулся, будто от толчка. Волчица стояла совсем  близко.
Машинально он ткнул головней в ее оскаленную  пасть.  Волчица  отпрянула
назад, воя от боли, а Генри с наслаждением вдыхал запах паленой шерсти и
горелого мяса, глядя, как зверь трясет головой и злобно рычит уже в нес-
кольких шагах от него.
   Но на этот раз, прежде чем заснуть, Генри привязал к правой руке тле-
ющий сосновый сук. Едва он закрывал глаза, как боль от ожога будила его.
Так продолжалось несколько часов. Просыпаясь, он отгонял волков горящими
головнями, подбрасывал в огонь хвороста и снова привязывал сук  к  руке.
Все шло хорошо; но в одно из таких пробуждений Генри плохо  затянул  ре-
мень, и, как только глаза его закрылись, сук выпал у него из руки.
   Ему снился сон. Форт Мак-Гэрри. Тепло, уютно. Он играет в криббедж  с
начальником фактории. И ему снится, что волки осаждают форт. Волки  воют
у самых ворот, и они с начальником по временам отрываются от игры, чтобы
прислушаться к вою и посмеяться над тщетными усилиями волков  проникнуть
внутрь форта. Потом - какой странный сон ему снился! -  раздался  треск.
Дверь распахнулась настежь. Волки ворвались в комнату. Они  кинулись  на
него и на начальника. Как только дверь распахнулась,  вой  стал  оглуши-
тельным, он уже не давал ему покоя. Сон принимал какие-то другие очерта-
ния. Генри не мог еще понять, какие, и понять  это  ему  мешал  вой,  не
прекращающийся ни на минуту.
   А потом он проснулся и услышал вой и рычание уже  наяву.  Волки  всей
стаей бросились на него. Чьи-то клыки впились ему в руку. Он  прыгнул  в
костер и, прыгая, почувствовал, как острые зубы полоснули его по ноге. И
вот началась битва. Толстые рукавицы защищали его руки от огня, он  пол-
ными горстями расшвыривал во все стороны горящие угли, и костер стал под
конец чем-то вроде вулкана.
   Но это не могло продолжаться долго. Лицо у Генри покрылось волдырями,
брови и ресницы были опалены, ноги уже не терпели жара. Схватив  в  руки
по головне, он прыгнул ближе к краю костра. Волки  отступили.  Справа  и
слева - всюду, куда только падали угли, шипел снег: и по отчаянным прыж-
кам, фырканью и рычанию можно было догадаться, что  волки  наступали  на
них.
   Расшвыряв головни, человек сбросил с рук тлеющие рукавицы и  принялся
топать по снегу ногами, чтобы остудить их.  Обе  собаки  исчезли,  и  он
прекрасно знал, что они послужили очередным блюдом на  том  затянувшемся
пиру, который начался с Фэтти и в один из ближайших  дней,  может  быть,
закончится им самим.
   - А все-таки до меня вы еще не добрались! - крикнул он, бешено погро-
зив кулаком голодным зверям.
   Услышав его голос, стая заметалась, дружно зарычала, а волчица  подс-
тупила к нему почти вплотную и уставилась на него тоскливыми,  голодными
глазами.
   Генри принялся обдумывать новый план обороны. Разложив костер широким
кольцом, он бросил на тающий снег свою постель и сел на ней внутри этого
кольца. Как только человек скрылся за огненной оградой, вся стая окружи-
ла ее, любопытствуя, куда он девался. До сих пор им не  было  доступа  к
огню, а теперь они расселись около него тесным  кругом  и,  как  собаки,
жмурились, зевали и потягивались в непривычном для них тепле. Потом вол-
чица уселась на задние лапы, подняла голову и завыла. Волки один за дру-
гим подтягивали ей, и наконец вся стая, уставившись мордами  в  звездное
небо, затянула песнь голода.
   Стало светать, потом наступил день. Костер догорал. Хворост  подходил
к концу, надо было пополнить запас. Человек попытался выйти  за  пределы
огненного кольца, но волки кинулись ему навстречу. Горящие головни  зас-
тавляли их отскакивать в стороны, но назад они уже  не  убегали.  Тщетно
старался человек прогнать их. Убедившись наконец в  безнадежности  своих
попыток, он отступил внутрь горящего кольца, и в это время один из  вол-
ков прыгнул на него, но промахнулся и всеми  четырьмя  лапами  угодил  в
огонь. Зверь взвыл от страха, огрызнулся и отполз  от  костра,  стараясь
остудить на снегу обожженные лапы.
   Человек, сгорбившись, сидел на одеяле. По безвольно опущенным  плечам
и поникшей голове можно было понять, что у него больше нет  сил  продол-
жать борьбу. Время от времени он поднимал голову и смотрел на догорающий
костер. Кольцо огня и тлеющих углей кое-где уже разомкнулось,  распалось
на отдельные костры. Свободный проход между ними все увеличивался, а са-
ми костры уменьшались.
   - Ну, теперь вы до меня доберетесь, - пробормотал Генри. - Но мне все
равно, я хочу спать...
   Проснувшись, он увидел между двумя кострами прямо перед собой  волчи-
цу, смотревшую на него пристальным взглядом.
   Спустя несколько минут, которые показались ему часами, он снова  под-
нял голову. Произошла какая-то непонятная перемена, настолько непонятная
для него, что он сразу очнулся. Что-то случилось. Сначала он не мог  по-
нять, что именно. Потом догадался: волки исчезли.
   Только по вытоптанному кругом снегу можно было судить, как близко они
подбирались к нему.
   Волна дремоты снова охватила Генри, голова его упала  на  колени,  но
вдруг он вздрогнул и проснулся.
   Откуда-то доносились людские голоса, скрип полозьев, нетерпеливое по-
визгивание собак. От реки к стоянке между деревьями  подъезжало  четверо
нарт. Несколько человек окружили Генри, скорчившегося в кольце угасающе-
го огня. Они расталкивали и трясли его, стараясь привести в чувство.  Он
смотрел на них, как пьяный, и бормотал вялым, сонным голосом:
   - Рыжая волчица... приходила к кормежке собак... Сначала сожрала  со-
бачий корм... потом собак... А потом Билла...
   - Где лорд Альфред? - крикнул ему в ухо один из приехавших,  с  силой
тряхнув его за плечо.
   Он медленно покачал головой.
   - Его она не тронула... Он там, на деревьях... у последней стоянки.
   - Умер?
   - Да. В гробу, - ответил Генри.
   Он сердито дернул плечом, высвобождаясь от наклонившегося над ним че-
ловека.
   - Оставьте меня в покое, я не могу... Спокойной ночи...
   Веки Генри дрогнули и закрылись, голова упала на грудь. И как  только
его опустили на одеяло, в морозной тишине раздался громкий храп.
   Но к этому храпу примешивались и другие звуки Издали, еле уловимый на
таком расстоянии, доносился вой голодной стаи, погнавшейся за другой до-
бычей, взамен только что оставленного ею человека.



   Часть вторая


   ГЛАВА ПЕРВАЯ
   БИТВА КЛЫКОВ

   Волчица первая услышала звуки человеческих голосов и повизгивание ез-
довых собак, и она же первая отпрянула от человека,  загнанного  в  круг
угасающего огня. Неохотно расставаясь с уже затравленной  добычей,  стая
помедлила несколько минут, прислушиваясь, а  потом  кинулась  следом  за
волчицей.
   Во главе стаи бежал крупный серый волк, один из ее вожаков.  Он-то  и
направил стаю по следам волчицы, предостерегающе огрызаясь на более  мо-
лодых своих собратьев и отгоняя их ударами клыков, когда  они  отважива-
лись забегать вперед. И это он прибавил ходу, завидев  впереди  волчицу,
медленной рысцой бежавшую по снегу.
   Волчица побежала рядом с ним, как будто место это было  предназначено
для нее, и уже больше не удалялась от стаи. Вожак не рычал и не огрызал-
ся на волчицу, когда случайный скачок выносил ее вперед, - напротив, он,
по-видимому, был очень расположен к ней, потому что старался  все  время
бежать рядом. А ей это не нравилось, и она рычала  и  скалила  зубы,  не
подпуская его к себе. Иногда волчица не останавливалась даже перед  тем,
чтобы куснуть его за плечо В таких случаях вожак  не  выказывал  никакой
злобы, а только отскакивал в сторону и делал несколько  неуклюжих  скач-
ков, всем своим видом и поведением напоминая  сконфуженного  влюбленного
простачка.
   Это было единственное, что мешало ему  управлять  стаей.  Но  волчицу
одолевали другие неприятности Справа от нее бежал тощий старый волк, се-
рая шкура которого носила следы многих битв Он все время держался справа
от волчицы. Объяснялось это тем, что у него был только один глаз,  левый
Старый волк то и дело теснил ее, тыкаясь своей покрытой  рубцами  мордой
то в бок ей, то в плечо, то в шею. Она  встречала  его  ухаживания  ляз-
ганьем зубов, так же как и ухаживание вожака, бежавшего слева, и,  когда
оба они начинали приставать к ней одновременно, ей приходилось туго надо
было рвануть зубами обоих, в то же время не отставать от стаи и смотреть
себе под ноги. В такие минуты оба волка угрожающе рычали и скалили  друг
на друга зубы В другое время они бы подрались, но сейчас даже  любовь  и
соперничество уступали место более сильному чувству  -  чувству  голода,
терзающего всю стаю.
   После каждого такого отпора старый  волк  отскакивал  от  строптивого
предмета своих вожделений и сталкивался с  молодым,  трехлетним  волком,
который бежал справа, со стороны его слепого глаза Трехлеток был  вполне
возмужалый и, если принять во внимание слабость и истощенность остальных
волков, выделялся из всей стаи своей силой и живостью. И все-таки он бе-
жал так, что голова его была вровень с плечом  одноглазого  волка.  Лишь
только он отваживался поравняться с ним (что случалось довольно  редко),
старик рычал, лязгал зубами и тотчас же осаживал его на  прежнее  место.
Однако время от времени трехлеток отставал и украдкой втискивался  между
ним и волчицей Этот маневр встречал  двойной,  даже  тройной  отпор  Как
только волчица начинала рычать, старый волк делал крутой поворот и  наб-
расывался на трехлетка. Иногда заодно со стариком на него  набрасывалась
и волчица, а иногда к ним присоединялся и вожак, бежавший слева.
   Видя перед собой три свирепые  пасти,  молодой  волк  останавливался,
оседал на задние лапы и,  весь  ощетинившись,  показывал  зубы.  Замеша-
тельство во главе стаи неизменно сопровождалось замешательством и в зад-
них рядах Волки натыкались на трехлетка  и  выражали  свое  недовольство
тем, что злобно кусали его за ляжки и за бока Его положение было опасно,
так как голод и ярость обычно Сопутствуют друг  другу.  Но  безграничная
самоуверенность молодости толкала его на повторение этих  попыток,  хотя
они не имели ни малейшего успеха и доставляли ему лишь одни  неприятнос-
ти.
   Попадись волкам какая-нибудь добыча - любовь  и  соперничество  из-за
любви тотчас же завладели бы стаей, и она рассеялась бы. Но положение ее
было отчаянное. Волки отощали от длительной голодовки и подвигались впе-
ред гораздо медленнее обычного В хвосте, прихрамывая, плелись  слабые  -
самые молодые и старики. Сильные шли впереди. Все они походили скорее на
скелеты, чем на настоящих волков. И все-таки в их движениях  -  если  не
считать тех, кто прихрамывал, - не было заметно ни усталости, ни  малей-
ших усилий. Казалось, что в мускулах, выступавших у них на теле, как ве-
ревки, таится неиссякаемый запас мощи.  За  каждым  движением  стального
мускула следовало другое движение, за ним третье, четвертое - и так  без
конца.
   В тот день волки пробежали много миль. Они бежали и  ночью.  Наступил
следующий день, а они все еще бежали. Оледеневшее мертвое  пространство.
Нигде ни малейших признаков жизни. Только они одни и  двигались  в  этой
застывшей пустыне. Только в них была жизнь, и они рыскали в поисках дру-
гих живых существ, чтобы растерзать их - и жить, жить!
   Волкам пришлось пересечь не один водораздел и обрыскать не один ручей
в низинах, прежде чем поиски их увенчались успехом. Они встретили лосей.
Первой их добычей был крупный лось-самец. Это была жизнь. Это было мясо,
и его не защищали ни таинственный костер, ни летающие головни. С раздво-
енными копытами и ветвистыми рогами волкам  приходилось  встречаться  не
впервые, и они отбросили свое обычное терпение и осторожность. Битва бы-
ла короткой и жаркой. Лося окружили со всех сторон. Меткими ударами  тя-
желых копыт он распарывал волкам животы, пробивал черепа, громадными ро-
гами ломал им кости. Лось подминал их под себя, катаясь по снегу, но  он
был обречен на гибель, и в конце концов ноги у него подломились. Волчица
с остервенением впилась ему в горло, а зубы остальных волков  рвали  его
на части - живьем, не дожидаясь, пока он  затихнет  и  перестанет  отби-
ваться.
   Еды было вдоволь. Лось весил свыше восьмисот  фунтов  -  по  двадцати
фунтов на каждую волчью глотку Если волки с поразительной выдержкой уме-
ли поститься, то не менее поразительна была и быстрота,  с  которой  они
пожирали пищу, и вскоре от великолепного, полного сил животного,  столк-
нувшегося несколько часов назад со стаей, осталось лишь несколько  разб-
росанных по снегу костей.
   Теперь волки подолгу отдыхали и спали. На сытый желудок самцы помоло-
же начали ссориться и драться, и это  продолжалось  весь  остаток  дней,
предшествовавших распаду стаи. Голод кончился. Волки  дошли  до  богатых
дичью мест; охотились они по-прежнему всей стаей, но действовали  уже  с
большей осторожностью, отрезая от небольших лосиных  стад,  попадавшихся
им на пути, стельных самок или старых больных лосей.
   И вот наступил день в этой стране изобилия, когда волчья стая  разби-
лась на две. Волчица, молодой вожак, бежавший слева от нее,  и  Одногла-
зый, бежавший справа, повели свою половину стаи на восток, к  реке  Мак-
кензи, и дальше, к озерам. И эта  маленькая  стая  тоже  с  каждым  днем
уменьшалась. Волки разбивались на пары - самец с самкой. Острые зубы со-
перника то и дело отгоняли прочь какого-нибудь одинокого волка. И  нако-
нец волчица, молодой вожак.  Одноглазый  и  дерзкий  трехлеток  остались
вчетвером.
   К этому времени характер у волчицы окончательно испортился. Следы  ее
зубов имелись у всех троих ухаживателей. Но волки ни разу не ответили ей
тем же, ни разу не попробовали защищаться. Они только подставляли  плечи
под самые свирепые укусы волчицы, повиливали хвостом и  семенили  вокруг
нее, стараясь умерить ее гнев. Но если к самке волки проявляли кротость,
то по отношению друг к Другу они были сама злоба.  Свирепость  трехлетка
перешла все границы. В одну из очередных ссор он подлетел к старому вол-
ку с той стороны, с которой тот ничего не видел, и  на  клочки  разорвал
ему ухо. Но седой одноглазый старик призвал на помощь против молодости и
силы всю свою долголетнюю мудрость и весь свой опыт. Его вытекший глаз и
исполосованная рубцами морда достаточно красноречиво говорили о том, ка-
кого рода был этот опыт. Слишком много битв  пришлось  ему  пережить  на
своем веку, чтобы хоть на одну минуту задуматься над  тем,  как  следует
поступить сейчас.
   Битва началась честно, но нечестно кончилась. Трудно было бы  заранее
судить о ее исходе, если б к старому вожаку  не  присоединился  молодой;
вместе они набросились на дерзкого трехлетка. Безжалостные клыки  бывших
собратьев вонзались в него со всех сторон. Позабыты были те  дни,  когда
волки вместе охотились, добыча, которую они вместе убивали, голод,  оди-
наково терзавший их троих. Все это было делом прошлого. Сейчас ими  вла-
дела любовь - чувство еще более суровое и жестокое, чем голод.
   Тем временем волчица - причина всех раздоров - с довольным видом усе-
лась на снегу и стала следить за битвой. Ей это даже  нравилось.  Пришел
ее час, - что случается редко, - когда шерсть встает дыбом, клык  ударя-
ется о клык, рвет, полосует податливое тело, - и все это только ради об-
ладания ею.
   И трехлеток, впервые в своей жизни столкнувшийся с любовью, поплатил-
ся за нее жизнью. Оба соперника стояли над его телом.  Они  смотрели  на
волчицу, которая сидела на снегу и улыбалась им. Но старый волк был мудр
- мудр в делах любви не меньше, чем в битвах. Молодой вожак повернул го-
лову зализать рану на плече. Загривок его был обращен к сопернику. Своим
единственным глазом старик углядел, какой удобный случай  представляется
ему. Кинувшись стрелой на молодого волка, он  полоснул  его  клыками  по
шее, оставив на ней длинную, глубокую рану и вспоров вену, и тут же отс-
кочил назад.
   Молодой вожак зарычал, но его страшное рычание сразу перешло в  судо-
рожный кашель. Истекая кровью, кашляя, он кинулся на старого  волка,  но
жизнь уже покидала его, ноги подкашивались, глаза застилал туман,  удары
и прыжки становились все слабее и слабее.
   А волчица сидела в сторонке и улыбалась. Зрелище битвы вызывало в ней
какое-то смутное чувство радости, ибо такова любовь в Северной глуши,  а
трагедию ее познает лишь тот, кто умирает. Для тех же,  кто  остается  в
живых, она уже не трагедия, а торжество осуществившегося желания.
   Когда молодой волк вытянулся на  снегу.  Одноглазый  гордой  поступью
направился к волчице. Впрочем, полному торжеству победителя мешала необ-
ходимость быть нач