то
хочет укусить хозяина. Но до этого никогда не доходило: его зубы щелкали
в воздухе, не задевая Скотта. И в конце такой возни, когда удары,  толч-
ки, лязганье зубами и рычание становились все сильнее и сильнее, человек
и собака вдруг отскакивали в разные стороны, останавливались и  смотрели
Друг на друга. А потом так же внезапно - будто солнце  вдруг  проглянуло
над разбушевавшимся морем - они начинали смеяться. Игра обычно  заканчи-
валась тем, что хозяин обнимал Белого Клыка за шею, а тот  заводил  свою
ворчливо-нежную любовную песенку.
   Но, кроме хозяина, никто не осмеливался поднимать такую возню с Белым
Клыком. Он не допускал этого. Стоило кому-нибудь другому  покуситься  на
его чувство собственного достоинства, как угрожающее рычание и  вставшая
дыбом шерсть убивали у этого смельчака всякую охоту поиграть с ним. Если
Белый Клык разрешал хозяину такие вольности, это вовсе не  значило,  что
он расточает свою любовь направо и налево, как обыкновенная собака,  го-
товая возиться и играть с кем угодно. Он любил только одного человека  и
отказывался разменивать свою любовь.
   Хозяин много ездил верхом, и Белый Клык считал своей  первейшей  обя-
занностью сопровождать его в такие прогулки. На Севере он доказывал свою
верность людям тем, что ходил в упряжи, но на Юге никто не ездил на нар-
тах, и здешних собак не нагружали тяжестями. Поэтому Белый  Клык  всегда
был при хозяине во время его поездок, найдя в этом новый способ для  вы-
ражения своей преданности. Ему ничего не стоило бежать  так  хоть  целый
день. Он бежал без малейшего напряжения, не чувствуя  усталости,  ровной
волчьей рысью и, проделав миль пятьдесят, все так же резво несся впереди
лошади.
   Эти поездки хозяина дали Белому Клыку возможность научиться еще одно-
му способу выражения своих чувств, и замечательно то, что он  воспользо-
вался им только два раза за всю свою жизнь. Впервые это случилось, когда
Уидон Скотт добивался от горячей чистокровной лошади, чтобы она позволя-
ла ему открывать и закрывать калитку, не сходя с седла. Раз за разом  он
подъезжал к калитке, пытаясь закрыть ее за собой,  но  лошадь  испуганно
пятилась назад, шарахалась  в  сторону.  Она  горячилась  все  больше  и
больше, взвивалась на дыбы, а когда хозяин давал ей  шпоры  и  заставлял
опустить передние ноги, начинала бить задом. Белый Клык следил за ними с
возрастающим беспокойством и под конец, не имея  больше  сил  сдерживать
себя, подскочил к лошади и злобно и угрожающе залаял на нее.
   После случая с лошадью он часто пытался лаять, и хозяин  поощрял  его
попытки, но сделать это ему удалось еще только один раз, причем  хозяина
в то время не было поблизости. Поводом к этому послужили следующие собы-
тия: хозяин скакал верхом по полю, как вдруг лошадь метнулась в сторону,
испугавшись выскочившего из-под самых ее копыт зайца, споткнулась, хозя-
ин вылетел из седла, упал и сломал ногу. Белый Клык рассвирепел и  хотел
было вцепиться провинившейся лошади в горло, но хозяин остановил его.
   - Домой! Ступай домой! - крикнул он, удостоверившись, что нога слома-
на.
   Белый Клык не желал оставлять его одного. Хозяин хотел  написать  за-
писку, но не нашел в карманах ни карандаша, ни бумаги.  Тогда  он  снова
приказал Белому Клыку бежать домой.
   Белый Клык тоскливо посмотрел на него, сделал несколько  шагов,  вер-
нулся и тихо заскулил. Хозяин заговорил с ним ласковым, но серьезным то-
ном; Белый Клык насторожил уши, с мучительным напряжением вслушиваясь  в
слова.
   - Не смущайся, старик, ступай домой, - говорил Уидон Скотт. -  Ступай
домой и расскажи там, что случилось. Домой, волк, домой!
   Белый Клык знал слово "домой" и, не понимая остального, все же  дога-
дался, о чем говорит хозяин. Он повернулся и нехотя побежал по полю. По-
том остановился в нерешительности и посмотрел назад.
   - Домой! - раздалось строгое приказание, и на этот раз Белый Клык по-
виновался.
   Когда он подбежал к дому, все сидели на веранде, наслаждаясь вечерней
прохладой. Белый Клык был весь в пыли и тяжело дышал.
   - Уидон вернулся, - сказала мать Скотта.
   Дети  встретили  Белого  Клыка  радостными  криками  и  кинулись  ему
навстречу. Он ускользнул от них в дальний конец  веранды,  но  маленький
Уидон и Мод загнали его в угол между качалкой и  перилами.  Он  зарычал,
пытаясь вырваться на свободу. Жена Скотта испуганно посмотрела в ту сто-
рону.
   - Все-таки я в постоянной тревоге за детей, когда они вертятся  около
Белого Клыка, - сказала она. - Только и ждешь,  что  в  один  прекрасный
день он бросится на них.
   Белый Клык с яростным рычанием выскочил из ловушки, свалив мальчика и
девочку с ног. Мать подозвала их к себе и стала  утешать  и  уговаривать
оставить Белого Клыка в покое.
   - Волк всегда останется волком, - заметил  судья  Скотт.  -  На  него
нельзя полагаться.
   - Но он не настоящий волк, - вмешалась Бэт, вставая  на  сторону  от-
сутствующего брата.
   - Ты полагаешься на слова Уидона, - возразил судья. - Он думает,  что
в Белом Клыке есть собачья кровь, но ведь это только его  предположение.
А по виду...
   Судья не закончил фразы. Белый Клык остановился перед ним  и  яростно
зарычал.
   - Пошел на место! На место! - строго проговорил судья Скотт.
   Белый Клык повернулся к жене хозяина. Она испуганно вскрикнула, когда
он схватил ее зубами за платье и, потянув к себе, разорвал легкую  мате-
рию.
   Тут уж Белый Клык стал центром всеобщего внимания. Он  стоял,  высоко
подняв голову, и вглядывался в лица людей. Горло его подергивалось судо-
рогой, но не издавало ни звука. Он силился как-то выразить то, что  рва-
лось в нем наружу и не находило себе выхода.
   - Уж не взбесился ли он? - сказала мать Уидона. - Я говорила  Уидону,
что северная собака не перенесет теплого климата.
   - Он того и гляди заговорит! - воскликнула Бэт.
   В эту минуту Белый Клык обрел дар речи и разразился оглушительным ла-
ем.
   - Что-то случилось с Уидоном, - с уверенностью сказала жена Скотта.
   Все вскочили с места, а Белый Клык бросился вниз по ступенькам, огля-
дываясь назад и словно приглашая людей следовать за собой. Он лаял  вто-
рой и последний раз в жизни и добился, что его поняли.
   После этого случая обитатели Сиерра-Висты стали  лучше  относиться  к
Белому Клыку, и даже конюх с искусанной рукой признал,  что  Белый  Клык
умный пес, хоть он и волк. Судья Скотт  тоже  придерживался  этой  точки
зрения и, к всеобщему неудовольствию, приводил  в  доказательство  своей
правоты описания и таблицы, взятые из энциклопедии и различных  книг  по
зоологии.
   Дни шли один за другим, щедро заливая долину  Санта-Клара  солнечными
лучами. Но с приближением зимы, второй его зимы на Юге, Белый Клык  сде-
лал странное открытие, - зубы Колли перестали быть  такими  острыми:  ее
игривые, легкие укусы уже не причиняли боли. Белый Клык забыл, что  ког-
да-то овчарка отравляла ему жизнь, и, стараясь отвечать ей такой же  иг-
ривостью, проделывал это до сметного неуклюже.
   Однажды Колли долго носилась по лугу, а потом увлекла Белого Клыка за
собой в лес. Хозяин собирался покататься до обеда верхом, и  Белый  Клык
знал об этом: оседланная лошадь стояла у подъезда. Белый Клык колебался.
Он чувствовал в себе нечто такое, что было сильнее всех познанных им за-
конов, сильнее всех привычек, сильнее любви к хозяину,  сильнее  воли  к
жизни. И когда овчарка куснула его и побежала прочь, он оставил свою не-
решительность, повернулся и последовал за ней. В тот день  хозяин  ездил
один, а Белый Клык бегал по лесу бок о бок с Колли, - так же, как  много
лет назад в безмолвной северной чаще его мать Кичи бегала с Одноглазым.


   ГЛАВА ПЯТАЯ
   ДРЕМЛЮЩИЙ ВОЛК

   Приблизительно в это же время в газетах появились сообщения о  смелом
побеге из сан-квентинской тюрьмы одного заключенного, славившегося своей
свирепостью. Это была натура, исковерканная с самого рождения и не полу-
чившая ни малейшей помощи от окружающей среды,  натура,  являвшая  собой
поразительный пример того, во что может обратиться человеческий  матери-
ал, когда он попадает в безжалостные руки общества. Это было животное, -
правда, животное в образе человека, но тем не менее иначе  как  хищником
его нельзя было назвать.
   В сан-квентинской тюрьме он считался неисправимым. Никакое  наказание
не могло сломить его упорство. Он был способен бунтовать  до  последнего
издыхания, не помня себя от ярости, но не мог жить побитым,  покоренным.
Чем яростнее бунтовал он, тем суровее общество обходилось с ним,  и  эта
суровость только разжигала его злобу. Смирительная рубашка, голод, побои
не достигали своей цели, а ничего другого Джим Холл не получал от жизни.
Так обращались с Джимом Холлом с самого раннего детства, проведенного им
в трущобах Сан-Франциско, когда он был мягкой  глиной,  готовой  принять
любую форму в руках общества.
   В третий раз отбывая срок заключения в тюрьме, Джим Холл встретил там
сторожа, который был почти таким же зверем, как и он сам. Сторож всячес-
ки преследовал его, оклеветал перед смотрителем, и Джима лишили  послед-
них тюремных поблажек. Вся разница между Джимом и  сторожем  заключалась
лишь в том, что сторож носил при себе связку ключей  и  револьвер,  а  у
Джима Холла были только голые руки да зубы. Но однажды  он  бросился  на
сторожа и вцепился зубами ему в горло, как дикий зверь в джунглях.
   После этого Джима Холла перевели в одиночную камеру. Он прожил в  ней
три года. Пол, стены и потолок камеры были обиты  железом.  За  все  это
время он ни разу не вышел из нее, ни разу не увидел неба и солнца. Вмес-
то дня в камере стояли сумерки, вместо ночи  -  черное  безмолвие.  Джим
Холл был заживо погребен в железной могиле. Он  не  видел  человеческого
лица, не обменялся ни с кем ни словом. Когда ему  просовывали  пищу,  он
рычал, как дикий зверь. Он ненавидел весь мир. Он  мог  выть  от  ярости
день за днем, ночь за ночью, потом замолкал на недели и месяцы, не изда-
вая ни звука в этом черном безмолвии, проникавшем ему в самую душу.
   А потом как-то ночью он убежал. Смотритель уверял, что это немыслимо,
но тем не менее камера была пуста, а на пороге ее лежал  убитый  сторож.
Еще два трупа отмечали путь преступника через тюрьму к наружной стене, -
всех троих Джим Холл убил голыми руками, чтобы ничего не было слышно.
   Сняв с убитых сторожей оружие, Джим Холл скрылся в горы.  Голову  его
оценили в крупную сумму  золотом.  Алчные  фермеры  гонялись  за  ним  с
ружьями. Ценой его крови можно было выкупить закладную или послать  сына
в колледж. Граждане, воодушевившиеся чувством долга, вышли  на  Холла  с
ружьями в руках. Свора ищеек мчалась по его кровавым  следам.  А  ищейки
закона, состоявшие на жалованье у общества, звонили по  телефону,  слали
телеграммы, заказывали специальные поезда, ни днем, ни ночью не  прекра-
щая своих розысков.
   Время от времени Джим Холл попадался на глаза своим  преследователям,
и тогда люди геройски шли ему навстречу или кидались от него врассыпную,
к великому удовольствию всей страны, читавшей об этом в газетах за завт-
раком. После таких стычек убитых и раненых развозили по больницам, а  их
места занимали другие любители охоты на человека.
   А затем Джим Холл исчез. Ищейки тщетно рыскали по его следам.  Воору-
женные люди задерживали ни в чем не повинных фермеров и требовали, чтобы
те удостоверили свою личность. А жаждавшие получить выкуп за голову Хол-
ла десятки раз находили в горах его труп.
   Все это время газеты читались и в Сиерра-Висте, но не столько с инте-
ресом, сколько с беспокойством. Женщины были перепуганы. Судья Скотт хо-
рохорился и подшучивал над ними, - впрочем, без  всяких  оснований,  так
как незадолго до того, как он вышел в отставку, Джим Холл предстал перед
ним в суде и выслушал от него свой приговор. И там же, в зале суда,  пе-
ред всей публикой Джим Холл заявил, что настанет день, когда он отомстит
судье, вынесшему этот приговор.
   На этот раз Джим Холл был невиновен. Его осудили неправильно.  В  во-
ровском мире и среди полицейских это называлось "закатать в тюрьму".
   Джима Холла "закатали" за преступление, которого он не совершал. При-
няв во внимание две прежние судимости Джима Холла, судья Скотт  дал  ему
пятьдесят лет тюрьмы.
   Судья Скотт не знал многих обстоятельств дела, не подозревал он и то-
го, что стал невольным соучастником сговора полицейских,  что  показания
были подстроены и извращены, что Джим Холл не был причастен к преступле-
нию. А Джим Холл со своей стороны не знал, что судья Скотт действовал по
неведению. Джим Холл был уверен, что судья Скотт прекрасно обо всем  ос-
ведомлен и, вынося этот чудовищный по своей  несправедливости  приговор,
действует рука об руку с полицией. И поэтому, когда судья Скотт  огласил
приговор, осуждающий Джима Холла на пятьдесят лет жизни, мало чем  отли-
чающейся от смерти, Джим Холл, ненавидевший мир, который так круто  обо-
шелся с ним, вскочил со своего места и бесновался от ярости до тех  пор,
пока его враги, одетые в синие мундиры, не повалили его на пол. Он  счи-
тал судью Скотта краеугольным камнем обрушившейся на него твердыни несп-
раведливости и грозил ему местью. А потом Джима Холла заживо погребли  в
тюремной камере... и он убежал оттуда.
   Обо всем этом Белый Клык ничего не знал. Но между ним и женой  хозяи-
на, Элис, существовала тайна. Каждую ночь,  после  того  как  вся  Сиер-
ра-Виста отходила ко сну, Элис вставала с постели и впускала Белого Клы-
ка на всю ночь в холл. А так как Белый Клык не был комнатной  собакой  и
ему не полагалось спать в доме, то рано утром, до того как все  встанут,
Элис тихонько сходила вниз и выпускала его во двор.
   В одну такую ночь, когда весь дом покоился во сне, Белый  Клык  прос-
нулся, но продолжал лежать тихо. И так же тихо он повел  носом  и  сразу
поймал несшуюся к нему по воздуху весть о присутствии в доме незнакомого
бога. До его слуха доносились звуки шагов. Белый Клык не залаял. Это бы-
ло не в его обычае. Незнакомый бог ступал очень тихо, но еще тише ступал
Белый Клык, потому что на нем не было одежды, которая шуршит, прикасаясь
к телу. Он двигался бесшумно. В Северной глуши ему приходилось охотиться
за пугливой дичью, и он знал, как важно застать ее врасплох.
   Незнакомый бог остановился у лестницы и  стал  прислушиваться.  Белый
Клык замер. Он стоял, не шевелясь, и ждал, что  будет  дальше.  Лестница
вела в коридор, где были комнаты хозяина и самых дорогих  для  него  су-
ществ. Белый Клык ощетинился, но продолжал ждать молча.  Незнакомый  бог
поставил ногу на нижнюю ступеньку; он стал подниматься вверх по  лестни-
це...
   И в эту минуту Белый Клык кинулся. Он сделал это без всякого  предуп-
реждения, даже не зарычал. Тело его взвилось в воздух и опустилось прямо
на спину незнакомому богу. Белый Клык повис у него на  плечах  и  впился
зубами ему в шею. Он повис на незнакомом боге всей своей  тяжестью  и  в
одно мгновение опрокинул его навзничь. Оба рухнули на  пол.  Белый  Клык
отскочил в сторону, но как только человек попытался встать на  ноги,  он
снова кинулся на него и снова запустил зубы ему в шею.
   Обитатели Сиерра-Висты в страхе проснулись. По шуму, доносившемуся  с
лестницы, можно было подумать, что там сражаются полчища дьяволов.  Раз-
дался револьверный выстрел, за ним второй, третий.  Кто-то  пронзительно
вскрикнул от ужаса и боли. Потом послышалось громкое рычание. И все  эти
звуки сопровождал звон стекла и грохот опрокидываемой мебели.
   Но шум замер так же внезапно, как и возник. Все это длилось не больше
трех минут. Перепуганные обитатели дома столпились на  верхней  площадке
лестницы. Снизу, из темноты, доносились булькающие звуки,  будто  воздух
выходил пузырьками на поверхность воды. По временам бульканье переходило
в шипение, чуть ли не в свист. Но и эти звуки быстро замерли, и во мраке
слышалось только тяжелое дыхание, словно кто-то  мучительно  ловил  ртом
воздух.
   Уидон Скотт повернул выключатель, и потоки света  залили  лестницу  и
холл. Потом он и судья Скотт осторожно спустились вниз,  держа  наготове
револьверы. Впрочем, осторожность их оказалась излишней: Белый Клык  уже
сделал свое дело. Посреди опрокинутой и переломанной мебели лежал на бо-
ку человек, лицо его было прикрыто рукой. Уидон  Скотт  нагнулся,  убрал
руку и повернул человека лицом вверх. Зияющая на горле рана не оставляла
никаких сомнений относительно причины его смерти.
   - Джим Холл! - сказал судья Скотт.
   Отец и сын многозначительно переглянулись, затем перевели  взгляд  на
Белого Клыка. Он тоже лежал на боку. Глаза у него были закрыты, но, ког-
да люди наклонились над ним, он приподнял веки, силясь взглянуть  вверх,
и чуть шевельнул хвостом. Уидон Скотт погладил его, и  в  ответ  на  эту
ласку он тихонько зарычал. Но рычание прозвучало чуть слышно и сейчас же
оборвалось. Веки у Белого Клыка дрогнули и закрылись,  все  тело  как-то
сразу обмякло, и он вытянулся на полу.
   - Кончено твое дело, бедняга, - пробормотал хозяин.
   - Ну, это мы еще посмотрим, - заявил судья и пошел к телефону.
   - Откровенно говоря, у него один шанс на  тысячу,  -  сказал  хирург,
полтора часа провозившись около Белого Клыка.
   Первые солнечные лучи, глянувшие в окна, побороли электрический свет.
Вся семья, кроме детей, собралась около хирурга, чтобы послушать, что он
скажет о Белом Клыке.
   - Перелом задней ноги, - продолжал тот. - Три сломанных  ребра  и  по
крайней мере одно из них прошло в легкое. Большая потеря крови.  Возмож-
но, что имеются и другие внутренние повреждения,  так  как,  повидимому,
его топтали ногами. Я уже не говорю о том, что все три пули прошли навы-
лет. Да нет, один шанс на тысячу - это, пожалуй, слишком оптимистично. У
него нет и одного на десять тысяч.
   - Но нельзя терять и этого шанса! - воскликнул судья Скотт. - Я  зап-
лачу любые деньги! Надо сделать просвечивание - все, что  понадобится...
Уидон, телеграфируй сейчас же в Сан-Франциско доктору  Никольсу.  Вы  не
обижайтесь, доктор, мы вам верим, но для этой собаки надо  сделать  все,
что можно.
   - Ну, разумеется, разумеется! Я понимаю, собака этого заслуживает. За
ней надо ухаживать, как за человеком, как за больным ребенком, И следите
за температурой. Я загляну в десять часов.
   И за Белым Клыком ухаживали действительно как  за  человеком.  Дочери
судьи с негодованием отвергли предложение вызвать сиделку и  взялись  за
это дело сами. И Белый Клык вырвал у жизни тот единственный шанс, в  ко-
тором ему отказал хирург.
   Но не следует осуждать хирурга за его ошибку. До сих пор ему приходи-
лось лечить и оперировать изнеженных цивилизацией людей, потомков многих
изнеженных поколений. По сравнению с Белым Клыком все они казались хруп-
кими и слабыми и не умели цепляться за жизнь. Белый Клык был выходцем из
Северной глуши, которая никому не позволяет изнежиться и быстро  уничто-
жает слабых. Ни у его матери, ни у его отца, ни у  многих  поколений  их
предков не было и признаков изнеженности. Северная глушь наградила Бело-
го Клыка железным организмом и живучестью, и он цеплялся за жизнь и  ду-
хом и телом с тем упорством, которое в былые  времена  было  свойственно
каждому живому существу.
   Прикованный к месту, лишенный возможности даже шевельнуться из-за ту-
гих повязок и гипса. Белый Клык долгие недели боролся со смертью. Он по-
долгу спал, видел множество снов, и в мозгу его  нескончаемой  вереницей
проносились видения Севера. Прошлое ожило и обступило  Белого  Клыка  со
всех сторон. Он снова жил в логовище с Кичи; дрожа всем телом, подползал
к ногам Серого Бобра, выражая ему свою покорность; спасался бегством  от
Лип-Липа и завывающей своры щенков.
   Белый Клык снова бегал по безмолвному лесу, охотясь за  дичью  в  дни
голода; снова видел себя во главе упряжки; слышал, как  Мит-Са  и  Серый
Бобр щелкают бичами и кричат: "Раа! Раа! ", когда сани въезжают в ущелье
и упряжка сж