Джеймс Оливер Кервуд
   Золотоискатели


---------------------------------------------------------------
     James Oliver Curwood. The Gold Hunters (1909)
     Пер.: З.Львовский
     Изд.: "Славянка", М., 1992
     OCR & spellcheck: Н.Михайлов, 13.02.2003
---------------------------------------------------------------


Глава I. По следам Родерика Дрюи

     Тяжелый полуденный покой царил над  необъятной  канадской  территорией,
занятой лесами, полями и озерами.
     Лось и олень-карибу, просыпающиеся с  первыми  проблесками  дня  раньше
всех остальных животных, вдоволь насытились и  отдыхали  теперь,  совершенно
недвижные в преждевременном зное февральского солнца.
     Рысь, свернувшись кольцом в своей берлоге среди хаоса огромных камней и
скал,  терпеливо  выжидала  момента,  когда  дневное  светило  склонится  по
северному небу к западу и позволит снова  выйти  на  охоту.  Птицы,  готовые
ежеминутно сорваться с  ветки,  сладострастно  ерошили  свои  перья  и  были
безмерно  счастливы  под  лаской  животворного  тепла,  сгоняющего  с  полей
последние зимние снега.
     Стоял час, когда опытный охотник сворачивает  с  проторенного  следа  в
сторонку, снимает с себя свою тяжелую поклажу,  собирает  немного  хвороста,
раскладывает костер, завтракает, закуривает трубку, и в то  же  время  самым
напряженным образом приглядывается  и  прислушивается  ко  всему  тому,  что
происходит вокруг.
     Едва только вы пытаетесь возвысить голос, он подносит палец к  губам  и
начинает быстро бормотать:
     -- Ш-ш-ш! Молчите, вы! Кто его знает: может быть, совсем близко от  нас
залег зверь. Теперь -- час полного  покоя.  Если  мы  сохраним  спокойствие,
звериная сиеста может продлиться еще час-другой. Я почти не сомневаюсь,  что
на расстоянии ружейного выстрела от нас отдыхает какой-нибудь лось. В  таких
случаях ничего нельзя знать...
     Вдруг на однотонном фоне застывшей и немой пустыни зашевелилось что-то.
В первую минуту глаз уловил только точку,  черную  точку  на  светлом  скате
занесенной снегом горы. Но точка эта начала  постепенно  расти,  удлиняться,
шириться, вытягивать лапы, шевелить плечами.
     Это был волк.
     Большей частью волк, закончив свою трапезу, тяжело и глубоко  засыпает.
Человек,  знакомый  с  жизнью  лесных  зверей,  скажет   вам,   что   только
какая-нибудь   исключительная   причина   может   вывести   волка   из   его
послеобеденного оцепенения.
     Наш волк вдруг почувствовал в воздухе несомненные  признаки  того,  что
всего больше и сильнее тревожит обитателей арктических  стран:  человеческий
запах!
     Отяжелев от пищи и сна, волк стал  медленно  спускаться  со  ската,  но
видно было, что в любую  минуту  он  может  проявить  весь  свой  древний  и
атавистический инстинкт самозащиты.
     Выйдя на протоптанную тропинку, слегка осевшую под  тающим  снегом,  он
внезапно остановился: человеческий запах сделался сильнее, и зверь уже знал,
что ему надо теперь делать. Он поднял вверх морду, широко  раскрыл  пасть  и
зычным, резким криком  дал  знать  своим  братьям  по  лесам  и  равнинам  о
надвигающейся грозной опасности.
     Утром волк обычно ограничивается подобным сигналом. Ночью он немедленно
бросается на человека, и другие волки так же быстро спешат к нему на помощь.
Но в сиянии полуденного солнца он, издав  тревожный  крик,  тотчас  же,  как
только почует близость человека, опрометью бросается  в  противоположную  от
врага сторону.
     Однако наш волк не обратился в бегство.  Он  продолжал  нюхать  воздух.
Впереди него бежала дорожка, довольно широкая и недавно проложенная санями и
собаками.
     Сани и собаки  принадлежали  молодому  Родерику  Дрюи,  который  совсем
недавно выехал из фактории на озере Нипигон и возвращался  в  цивилизованные
страны.
     Не  эти  сани  привлекли  внимание  волка,  который  все   еще   стоял,
напружинившись, не зная, что  делать:  бежать  или  же  выжидать  дальнейших
событий. Главная причина тревоги находилась позади него, с северной стороны,
откуда ветер приносил подозрительный запах.
     К этому запаху вскоре присоединились столь же тревожные звуки. Обоняние
и слух одновременно послали грозное предостережение, и тогда  волк  перестал
колебаться,  рванулся  с  места,  стремительно  понесся  по  направлению   к
небольшому леску и через минуту исчез из виду.
     На  том  месте,  откуда  надвигалась  опасность,  находилось  небольшое
замерзшее озеро. На противоположном берегу, на расстоянии мили с  четвертью,
близ опушки довольно большого леса, неожиданно появился клубок сцепившихся и
сбитых в одну кучу собак, тащивших большие сани, за которыми бежал человек.
     Полудикие собаки Нортландии часто грызутся между собой даже в  пути,  и
можно было думать, что этот хаос из собак, упряжи, саней  и  поклажи  явился
результатом подобной схватки. В продолжение минуты  казалось,  что  человеку
никак  не  удастся  выгнать  собак  на  след,  но  вдруг  раздался   зычный,
повелительный  голос,  вслед  зa  которым  послышался  хлесткий  звук  бича,
жалобный визг волкодавов, и, точно по волшебству, тяжелые сани  выпрямились,
выровнялись, выскочили на дорогу, и  собачья  упряжка  прямой,  как  стрела,
слегка желтоватой нитью пронеслась вдоль полированной поверхности озера.
     Человек с замечательной ловкостью бежал  вслед  за  санями.  Он  высок,
хорошо сложен, и по первому же взгляду в нем можно было признать индейца.
     Собаки не успели пробежать и четверти  пространства,  разделяющего  оба
берега, как послышались новые крики, и  вслед  за  первыми  санями  из  леса
выскочили вторые, которые неслись с такой же безумной  прытью,  за  которыми
тоже бежал проводник.
     Добежав до  озера,  второй  проводник  вскочил  на  сани,  оглушительно
крикнул на собак, энергично хлестнул бичом, тотчас же завертел им в воздухе,
а затем опустил на головы и плечи своих  "рысаков".  Обе  пары  саней  почти
одновременно достигли правого берега, невдалеке от того  самого  места,  где
несколько минут назад волк, подняв тревогу, скрылся в лесу.
     Двадцать четыре собаки обеих упряжек были утомлены до последней степени
и едва дышали.  С  каждой  минутой  они  явно  замедляли  свой  бег,  и  так
продолжалось до тех пор, пока обе передовые собаки не остановились  чуть  ли
не в одну и ту же секунду. Через мгновение все  остальные  собаки  упали  на
землю, широко раскрыли пасти, высунули языки  и  окрасили  девственный  снег
кровью, обильно сочившейся из лап.
     Оба проводника казались  не  менее  утомленными.  Старший  из  них  был
чистокровный индеец, прекрасно знакомый с  Великой  Северной  Пустыней.  Его
товарищу вряд ли минуло двадцать лет, и он был строен и  тонок,  но  мускулы
его были сильны и подвижны,  как  у  любого  живого  существа,  выросшего  в
Пустыне.  Его  красивое  лицо  казалось  отлитым  из  бронзы,  что   отчасти
объяснялось постоянным пребыванием на вольном  воздухе.  С  другой  стороны,
давала себя знать индейская  кровь,  обильно  смешанная  с  "белой"  кровью,
которая текла в его жилах.
     Старшего, по имени Мукоки, все знали как  лучшего  следопыта  и  самого
неутомимого проводника в области. Младшего звали Вабигун,  и  он  был  сыном
директора фактории Вабинош-Хоуз Джона Ньюсома и  очаровательной  краснокожей
принцессы, причем природа подарила ему лучшие качества обеих рас.
     Видно было по всему, что оба человека серьезно озабочены одним и тем же
делом. С минуту они не  говорили  ни  слова,  тяжело  переводили  дыхание  и
напряженно глядели друг на друга.
     -- Я готов допустить,-- прерывающимся голосом начал молодой,-- что  нам
не удастся нагнать их. Ты как думаешь, Муки?
     Вместо ответа Мукоки опустился на колени и  начал  внимательно  изучать
следы, оставленные санями, которые пробежали раньше их.
     Прошло довольно много времени, в продолжение которого он  приглядывался
ко всем знакам, оставленным полозьями саней, лапами  собак  и  человеческими
ногами. Наконец он поднял голову и с тем довольным смешком, которого  никому
не удавалось сымитировать, произнес:
     -- Я так думаю, что мы настигнем их! Это дело верное! По-моему, там два
человека. Проводник и  он  сам!  Поклажа  тяжелее  нашей.  Бегут  медленнее.
Захватим их наверно!
     Ваби, не совсем еще убежденный, недоверчиво покачивал головой.
     -- Но ты забываешь про то, что наши собаки находятся  в  самом  ужасном
состоянии. Ты посмотри  только,  Муки,  как  их  лапы  сочатся  кровью.  Мой
передовой пес адски хромает. Что с ним поделаешь?
     Действительно, огромные волкоподобные собаки находились в самом  жалком
состоянии. Весеннее солнце, не растопив окончательно снега, все же уменьшило
сопротивляемость снежного покрова, и вот почему несчастные животные чуть  ли
не на каждом шагу наскакивали на острые льдинки, отломившиеся от общей массы
льда.
     Мукоки внимательнее прежнего осмотрел собак, и лицо его приняло мрачное
выражение.
     --  Да,  похвастать  нечем...  нечем...  --  проворчал  он.--   Мы   --
сумасшедшие люди, вот что я скажу тебе.
     Ваби вскричал:
     -- Это наша вина! Мы сами во всем  виноваты!  Почему  мы  не  запаслись
должным количеством носков для собак? Если я не ошибаюсь, на моих  санях  их
имеется около дюжины, не больше. Их хватит только для  трех  собак.  Клянусь
Юпитером, что мы сами виноваты!
     Он бросился к своим  саням,  достал  так  называемые  собачьи  носки  и
вернулся  к  старому  индейцу,  который  все  еще   находился   в   довольно
возбужденном состоянии.
     -- Послушай, Муки, я нахожу, что у нас остался только  один  выход!  --
воскликнул  юноша.--  Нам  надо  выбрать  трех  наиболее  сильных  собак,  и
кто-нибудь из нас продолжит путь с ними!
     Резкие крики людей и хлопанье длинного  бича  Мукоки  подняли  на  ноги
измученных и израненных собак. Три  самые  большие  и  сильные  собаки  были
запряжены в сани Ваби, причем предварительно их обули в  маленькие  мокасины
из замши. Еще шесть собак, сохранивших  кое-какие  силы,  были  даны  им  на
подмогу.
     Через несколько минут животные во всю прыть вновь понеслись  по  следам
Родерика Дрюи. Рядом с санями, желая, насколько  возможно,  облегчить  груз,
бежал Ваби.
     Погоня началась в полночь,  спустя  восемнадцать  часов  после  отъезда
Родерика  из  Вабинош-Хоуза.  За  полночи  и  утро  удалось  почти   нагнать
расстояние, отделявшее их от человека, которого они искали.
     За все это время ни люди, ни собаки почти не отдыхали. Они  неслись  по
горам, озерам, мрачным лесам, голым полям и снежным  равнинам,  не  отрывали
взора от следа, который все еще бежал впереди них, все время оставались  без
пищи и воды и лишь  изредка  глотали  снег  для  того,  чтобы  хоть  немного
освежить горло.
     Казалось, что свирепые псы прекрасно понимали и учитывали необходимость
как можно скорее догнать путников и без устали и  без  передышки  бежать  по
проложенному следу до тех пор, пока цель не будет достигнута.
     По  мере  того,  как  они  продвигались  вперед,  они  все   явственнее
чувствовали запах человека и собак, который все еще ощущался впереди них.
     Они делали последние, невероятные усилия, моментами буквально падали  с
ног, но в то же время были так полны энергии и воодушевления, что  казалось,
будто бы они считали хозяйское дело своим собственным. При каждом  дуновении
ветра, который приносил им одуряющий запах нагоняемой упряжки,  они  свирепо
раскрывали пасти, обнажали страшные клыки и резким воем давали знать, что не
менее своего погонщика стремятся к победе.
     Врожденный инстинкт подсказывал им путь, и они совершенно не  нуждались
в том, чтобы кто-нибудь правил ими. Упорные до смерти,  они  уносили  вперед
сани, высовывали язык едва ли  не  до  самой  земли,  чувствовали,  как  все
напряженнее колотятся их сердца, и моментами теряли представление о том, что
происходит вокруг них, ибо глаза их так налились кровью, что стали похожи на
раскаленные красные шарики.
     Время от времени, видя, что его силы совершенно подходят к концу,  Ваби
садился на сани для того, чтобы перевести дух и размять одеревеневшие члены.
Чувствуя  дополнительную  тяжесть,  собаки  несколько  замедляли   бег,   но
продолжали нестись с тем же похвальным и чисто собачьим усердием.
     На расстоянии ста шагов огромный лось, задевая своими чудесными  рогами
самые высокие ветки деревьев, перебежал дорогу, но псы не обратили  на  него
никакого внимания. Несколько подальше они вспугнули рысь,  принимавшую  свою
обычную солнечную ванну на вершине скалы и яростно оскалившую клыки при виде
своих вековечных врагов. И собаки на одно мгновение, на сотую долю  секунды,
сократили свои мускулы, словно готовясь прыгнуть вперед и броситься в атаку,
но в следующее мгновение они уже неслись дальше.
     Однако скорость бега  начала  мало-помалу  уменьшаться.  Задняя  собака
ослабела настолько,  что  уже  не  могла  сама  передвигаться,  и  остальным
товарищам пришлось волочить ее по снегу. С помощью  остро  отточенного  ножа
Ваби  единым  ударом  отрезал  постромки,  соединявшие  собаку  с  остальной
упряжкой, и, таким  образом,  избавил  своих  "рысаков"  от  лишнего  груза,
который так и остался лежать там, где свалился.
     Еще  две  собаки  едва-едва  волочили  собственные  тела.  Третья  явно
хромала. Кроме того, Ваби не мог не заметить, что след  все  больше  и  гуще
окрашивается кровью...
     С каждой минутой лицо его все более омрачалось. От  неимоверных  усилий
его глаза были такие же красные, как и у собак, которые  делали  все,  чтобы
выполнить приказ хозяина. Против собственной воли он почти не закрывал  рта,
и тем не менее дышал с большим трудом. Ноги, обычно такие же неутомимые, как
и у оленя, теперь подгибались под ним.
     Он не мог уже бежать за санями так, как раньше, в начале погони, и  ему
приходилось делать мучительные усилия для того,  чтобы  прогнать  из  головы
страшный вопрос: "Не отказаться ли от преследования,  раз  ясно  видно,  что
силы подходят к концу?".
     Он теперь больше лежал на санях, чем бежал за ними.
     Вдруг, в  момент  наибольшей  слабости  он  вскочил  с  саней  и  издал
несколько понукающих, полных отчаяния криков; собаки  рванули  из  последних
сил и вынесли груз из густого, почти  непроходимого  леса  на  безграничную,
ослепительную, снежную равнину.
     Несмотря на яркое, праздничное сияние солнца, полуслепому от  страданий
Ваби удалось различить черную точку на девственно-белой  поверхности  снега.
Он ни на минуту не усомнился в том, что впереди него несутся  сани  Родерика
Дрюи.
     Он сделал было попытку криком привлечь внимание того, за кем гнался. Но
голос его до того ослабел, что вряд ли был слышен на расстоянии  ста  шагов.
Ноги по-прежнему подкашивались под ним. Ему вдруг почудилось, что они сверху
донизу налиты свинцом, и, не в силах устоять на месте, он свалился в снег.
     Собаки, остановившиеся в тот же самый момент, что и он, окружили его  и
начали лизать  ему  лицо  и  руки.  Их  теплое  дыхание,  пробиваясь  сквозь
стиснутые зубы, производило впечатление свистящей струи пара.
     Так прошло несколько минут, в  продолжение  которых  молодому  человеку
казалось, что ясный день неожиданно сменился темной, непроглядной ночью.  Он
закрыл глаза и уже не мог открыть их. Собаки не отходили ни на шаг, а у Ваби
создалось представление, что они убежали и  продолжают  убегать  от  него...
Словно вокруг него образовалась громадная, бездонная яма, в которую он падал
с головокружительной быстротой.
     Однако какие-то неведомые подсознательные силы  продолжали  бороться  в
нем и старались вернуть ему сознание. И в одну из минут полного просветления
он понял, что в его распоряжении остался лишь один шанс на спасение.  Собаки
по-прежнему стояли над ним, тяжело дышали и лизали его лицо и руки.
     Сделав невероятное усилие над собой, он открыл глаза, но не увидел  уже
на этот раз черной точки на белом фоне. Он слегка приподнялся  на  локте  и,
нащупывая  все  вокруг  себя,  точно  слепой,  потащился  к  саням,  которые
находились совсем близко, но он был так  слаб,  а  собаки  образовали  такой
непроходимый  круг,  что  потребовалось  немало  времени  для  того,   чтобы
выполнить первую часть намеченного плана.
     Наконец его пальцы конвульсивно вцепились в жгучую,  как  огонь,  сталь
ружья. Вот в чем заключался его последний шанс! Призвав на помощь  всю  силу
воли, он поднял ружье на высоту плеча, и для того, чтобы  не  задеть  собак,
направил дуло к небу.
     Затем он выстрелил. Один  раз,  два  раза,  пять  раз...  После  пятого
выстрела он вынул из-за пояса новые пули и стал стрелять  еще...  еще...  ещ
е... Он стрелял до тех пор, пока не истощились  его  заряды  и  пока  черная
точка, которую он раньше заметил, а затем потерял,  снова  не  появилась  на
горизонте, стала замедлять свой бег, остановилась и наконец повернула в  его
сторону.
     Сталь раскалилась до того, что обожгла всю кожу на руке Ваби, но  чисто
машинально он продолжал нажимать на собачку ружья.
     У него кружилась голова. Такого  тяжелого  состояния  он  не  испытывал
никогда в жизни. Им  снова  стало  овладевать  беспамятство,  как  вдруг  он
услышал над самым ухом крик:
     -- Ваби!
     Он вздрогнул, выпрямился, снова зашатался и ответил на призыв:
     -- Род... Род... это ты? Да?
     Родерик Дрюи соскочил со своих саней, побежал к Ваби и  схватил  его  в
свои объятья в тот самый момент, когда он снова готов был рухнуть в снег,  и
закричал:
     -- Ваби! Ваби, что с  тобой  случилось?  Во  имя  неба,  скажи  же  мне
что-нибудь! Ты ранен?
     Молодой  человек  сделал  неимоверное  усилие  преодолеть   смертельную
слабость.
     -- Род...-- пробормотал он, наконец.-- Род...  моя  сестра...  Миннетак
и...
     У него не хватало сил закончить начатую фразу, и он  тяжело  рухнул  на
руки Родерику, который на  минуту  потерял  всякое  мужество  и  в  отчаянии
завопил:
     -- Да ну же, Ваби... ну же... Кончай то, что ты начал! Что случилось  с
Миннетаки?
     Ваби пробормотал: -- Она находится в плену у индейцев Вунга...
     Это усилие  окончательно  истощило  его.  Он  потерял  дыхание  и,  как
мертвый, упал на землю.

Глава II. Как Миннетаки попала в плен к индейцам вунга

     В  продолжение  нескольких  долгих  минут  Родерик  думал,  что   Жизнь
окончательно покинула тело его молодого друга.
     Ваби лежал совершенно недвижно, и лицо  его  хранило  такую  мертвенную
бледность, что Родерик, почти столь же бледный, стал взывать к нему голосом,
полным отчаяния и слез.
     Проводник  Родерика  стал  на  колени  перед  обоими  молодыми  людьми.
Просунув руку под толстую рубаху Ваби, он держал ее там с  минуту,  а  затем
решительно заявил:
     -- Сердце еще бьется.
     С этими словами он вытащил из кармана маленький  металлический  флакон,
открыл его и протиснул горлышко между плотно  сжатыми  челюстями  Ваби.  Как
только несколько капель чудесной жидкости попало в горло измученного  юноши,
проявился ее немедленный эффект.
     Ваби открыл  глаза,  устремил  рассеянный,  блуждающий  взор  на  лицо,
которое склонилось над ним, и тотчас же опустил веки.
     Все это длилось не дольше четверти минуты, но проводник казался  вполне
довольным. Оставив Ваби, он начал тщательный осмотр саней и  собак,  которые
по-прежнему лежали, вытянувшись во всю  длину  на  снегу,  с  опущенными  на
передние лапы головами. Казалось, на  них  не  оказывала  никакого  действия
близость совершенно чужой упряжки собак. Если бы время от времени  судорожно
не вздымались их бока, можно  было  бы  подумать,  что  смерть  застигла  их
врасплох на том самом месте, где они упали, на следу.
     -- Они бежали до тех  пор,  пока  могли,--  произнес  проводник,--  они
сделали все, на что были способны! Бедные животные! Бедный мальчик!
     По дрожи, которая все чаще и длительнее пробегала по телу