охотничьей страстью, углубились следом  за  Тэром  в
узкий проход ярдов на десять. Тэр прикинул это расстояние,  как  он  делал
это на днях, охотясь на карибу, а затем без единого звука внезапно кинулся
на своих врагов и обратил их в беспорядочное бегство.
   Тэр не остановился и мчался за собаками следом. Там, где в стене  скалы
был выступ, карниз сужался  до  пяти  футов  в  ширину,  и  Тэр  учел  это
обстоятельство, как и расстояние до самого выступа.
   Гризли сгреб лапой последнюю собаку и пригвоздил к земле. Пронзительные
предсмертные крики эрделя донеслись до Брюса и Ленгдона. Еле переводя дух,
мчались они вверх по склону, начинавшемуся у приозерной впадины.
   Тэр улегся в узкой части карниза. И, когда собаки наконец снова подняли
лай, он все еще лежал там. Но вот Тэр поднялся и поискал еще  раз  глазами
Мускву.
   Свернувшись  в  маленький,  дрожащий  комочек,  медвежонок  забился   в
расщелину глубиной футов в пять.
   А Тэр, очевидно, решил, что его спутник забрался на  гору,  и  не  стал
больше мешкать с отступлением. В это время ветер снова  потянул  на  него.
Брюс и Ленгдон вспотели, и их запах резко ударил в ноздри гризли.
   Минут десять Тэр отходил, не обращая ни малейшего внимания на  тявканье
восьми эрделей. Разве что иногда чуть приостанавливался и  оглядывался  на
них. Чем дальше он отступал, тем  назойливей  становились  эр  дели,  пока
наконец один из них не вырвался и не вцепился  в  заднюю  лапу  гризли.  И
только это заставило Тэра решиться на то, к чему лай так  и  не  смог  его
принудить. Взревев, Тэр обернулся и погнался за собаками. Минут пять  было
потеряно на эту бесполезную погоню. Он поднимался  дальше,  направляясь  к
плечу горы.
   Если бы не ветер, стая собак довела бы  дело  до  победного  конца.  Но
ветер предупреждал Тэра о приближении Брюса  и  Ленгдона,  донося  горячий
запах их потных тел. И гризли  прилагал  все  усилия,  чтобы  держаться  с
наветренной стороны.
   У него был другой путь на вершину горы, легче и короче.  Но  надо  было
идти к нему запасным ходом. Тогда ветер не достигал бы его. А пока  гризли
не терял ветра, он был в безопасности, если только охотники  не  расстроят
его план бегства, зайдя с другой стороны, наперерез Тэру, и  тем  отняв  у
него это преимущество.
   Через полчаса он достиг самого гребня  горы.  Теперь,  когда  он  будет
подниматься последние двести  ярдов  по  склону  к  главному  хребту,  ему
придется выйти на открытое место и тем самым выдать себя.
   На открытом месте Тэр так припустился вперед, что собаки отстали  ярдов
на тридцать - сорок. Минуты две или три он был отчетливо  виден  на  горе.
Затем силуэт его резко обозначился  на  фоне  снегов:  здесь  не  было  ни
кустарника, ни камней, за которыми можно было бы скрыться от смотрящих  на
него снизу глаз. Брюс и Ленгдон увидели гризли в пятистах футах от себя  и
сейчас же открыли пальбу.
   Тэр услышал у себя над ухом свист первой пули и почти сейчас же - треск
выстрела. Вторая пуля взвихрила снег в пяти ярдах перед ним. Гризли  резко
взял вправо. Для  метких  стрелков  он  в  этот  момент  был  великолепной
мишенью. Тэр услышал третий выстрел, и все стихло.
   Эхо первых выстрелов еще не замерло в горах, когда что-то  со  страшной
силой ударило его сзади. Точно его хватили  по  голове  дубиной  откуда-то
прямо с неба. Гризли рухнул как подкошенный.
   Пуля лишь скользнула по голове. Крови почти не  было,  но  медведь  был
оглушен, как человек,  получивший  удар  по  подбородку.  Не  успел  зверь
подняться, как собаки уже набросились на него и рвали горло,  шею,  грудь.
Взревев, гризли стряхнул их с себя.
   Он яростно расшвыривал эрделей, и охотники слышали его рев.  Ленгдон  и
Брюс держали пальцы на курках, ожидая, пока собаки  оттянутся  подальше  и
можно будет сделать последние, решающие выстрелы.
   Ярд за ярдом прокладывал себе Тэр дорогу вверх, на кручу, рыча на собак
и словно бросая вызов всему: этой обезумевшей своре, человеческому запаху,
необыкновенному грому, обжегшей его молнии и, наконец, самой смерти.
   А в пятистах футах ниже Ленгдон в отчаянии ругался на чем  свет  стоит:
собаки так облепили Тэра, что о стрельбе нечего было и думать.
   До самой вершины горы собаки  защищали  Тэра  от  выстрелов.  Затем  он
перевалил через вершину и скрылся. Следом за ним исчезли и собаки. Их  лай
слышался теперь все слабей и слабей. Великан гризли быстро уводил за собой
эрделей от угрожающего ему человека в долгие странствия, из  которых  лишь
немногим суждено было вернуться.



15. ПОПАЛСЯ

   Мусква слышал из своего укрытия последние отзвуки боя. Расщелина  имела
форму латинской буквы V, и медвежонок забился в самую ее глубину.
   Он видел, как Тэр прошел мимо его убежища после  расправы  с  четвертой
собакой. Слышал, как - клик, клик,  клик!  -  простучали  по  камню  когти
гризли, и понял, что тот ушел, а за ним - и враги.
   Однако Мусква все еще не отваживался выглянуть наружу.  Эти  неизвестно
откуда взявшиеся гонцы, примчавшиеся  сюда  из  долины,  нагнали  на  него
смертельный страх. Пипунескуса он не испугался.  И  даже  огромный  черный
медведь, убитый Тэром, не был так страшен,  как  эти  чужаки,  их  красные
пасти и белые клыки. И он, маленький, лохматый комочек, забился в  глубине
расщелины, как пыж, загнанный шомполом в ствол ружья.
   Лай собак еще не отзвучал вдали,  а  медвежонок  услышал  новые,  более
близкие звуки, от которых у него вся душа ушла в пятки.
   Ленгдон и Брюс выбежали из-за выступа в стене скалы и при  виде  убитых
собак замерли на месте. Ленгдон горестно вскрикнул.  Они  стояли  футах  в
двадцати от Мусквы.
   Впервые услышал он человеческие  голоса.  Впервые  его  ноздри  втянули
запах потных человеческих тел, и у медвежонка  дух  занялся  от  ужаса.  А
затем один  из  охотников  остановился  прямо  перед  расщелиной,  где  он
притаился,  и  Мусква  впервые  _увидел_  человека.  Еще  через  мгновение
охотники исчезли.
   Спустя немного медвежонок услышал выстрелы. Собачий лай стал удаляться,
пока наконец не замер. Было около трех часов - время отдыха в горах. Стало
очень тихо. Долгое время Мусква лежал неподвижно.  Затем  прислушался.  Но
ничего не услышал. И тогда его снова охватил ужас - стало страшно, что  он
отбился от Тэра. Всей душой  медвежонок  надеялся,  что  тот  вернется.  И
поэтому еще в течение часа оставался на том же месте.
   А потом он услышал: чип, чип, чип! - и на  уступе  показался  полосатый
бурундучок,  который  принялся  опасливо  обследовать  одного  из   убитых
эрделей. И при виде этого крохотного зверька Мусква воспрянул  духом.  Уши
медвежонка  приподнялись,  и  он  тихонько  всхлипнул,  как  бы  взывая  о
сочувствии и дружбе к этой единственной живой душе,  оказавшейся  рядом  с
ним в трудный час. Потихоньку Мусква стал выбираться из своего убежища.
   Вот его круглая лохматая голова  высунулась  из  расщелины;  медвежонок
осмотрелся  кругом.  Карниз  был  свободен.  Тогда  Мусква  направился   к
бурундучку. Пронзительно заверещав, малютка помчался от него со всех ног в
свое убежище, и медвежонок снова  остался  один.  Несколько  мгновений  он
постоял в  нерешительности,  втягивая  носом  воздух,  пропитанный  резким
запахом крови, людей, Тэра, а затем стал подниматься на гору.
   Он знал, что Тэр шел в этом направлении.  И  ум  и  сердце  медвежонка,
насколько ему было отпущено того и другого, влекли  его  к  одной  цели  -
догнать своего старшего друга и покровителя. Даже боязнь людей,  внушенная
ему собаками, которых он доныне не знал, была ничто в сравнении со страхом
остаться без Тэра. По следу гризли он мог бы идти и с завязанными глазами.
След был еще горячим, и Мусква,  идя  по  нему  зигзагами,  устремился  по
крутому склону что было сил вверх.
   Местами  восхождение  становилось  очень  трудным  для  маленьких   ног
медвежонка, но он  мужественно  карабкался,  ободряемый  еще  не  остывшим
запахом Тэра. Только через час  добрался  он  до  сланцевого  пояса  горы,
который тянулся до самой линии снегов, до самого неба.
   Было уже четыре часа. Мускве осталось пройти до вершины горы  последние
триста ярдов. Медвежонок не сомневался, что  там,  наверху,  он  и  отыщет
Тэра. Но ему было страшно, и, решительно вонзая  свои  маленькие  когти  в
глину, он не переставал потихоньку всхлипывать.
   Начав это восхождение, он уже больше ни разу не подымал глаз  к  гребню
горы. Для того чтобы разглядеть этот  гребень,  ему  пришлось  бы  сначала
остановиться и свернуть чуть в сторону, так как подъем был очень крут. Вот
и получилось, что даже на полпути к вершине он не увидел Ленгдона и Брюса,
появившихся на вершине с той стороны горы и спускавшихся ему навстречу. Не
услышал он и их запаха - ветер дул в сторону охотников.
   Так, ничего не подозревая  об  их  присутствии,  вступил  медвежонок  в
полосу снегов. Весело обнюхал он отпечатки огромных лап Тэра  на  снегу  и
направился по следу. А выше, прямо над ним, притаились Брюс и Ленгдон.
   Оба низко пригнулись к земле, бросив ружья на  снег  и  держа  в  руках
наготове поспешно сорванные с себя  толстые  фланелевые  рубашки.  И,  как
только Мусква приблизился футов на двадцать, они кинулись на него сверху с
быстротой снежной лавины.
   Мускве удалось справиться со своим оцепенением, когда Брюс уже оказался
прямо над ним.  Медвежонок  заметил  и  осознал  опасность  лишь  в  самый
последний миг. И в тот момент, когда Брюс бросился  на  него  сверху,  как
сеть, растянув в руках рубашку, Мусква  метнулся  в  сторону.  Упав,  Брюс
захватил полную рубашку снегу и крепко прижал этот ком к груди,  решив  на
мгновение, что поймал медвежонка.
   В ту же секунду и Ленгдон нырнул в снег так, что  проехался  на  животе
через длинные ноги друга и кувырком покатился вниз по снежному  склону.  А
Мусква тем временем кинулся с горы вниз с быстротой, на какую только  были
способны его короткие ноги. Но Брюс уже несся  по  пятам  за  медвежонком.
Ленгдон присоединился к нему, отстав футов на десять.
   Неожиданно Мусква резко рванулся в сторону, и Брюс по инерции  пролетел
вперед  ярдов  тридцать  -  сорок;  ему  удалось  затормозить,  согнувшись
пополам, как складной нож, и цепляясь ногами и  руками  за  мягкую  глину.
Ленгдон же свернул и гнался теперь за Мусквой.
   Он кинулся на землю, растянув перед собой рубашку, но как  раз  в  этот
момент Мусква опять вильнул в сторону.  Когда  Ленгдон  снова  вскочил  на
ноги, на лице его были ссадины, а  изо  рта  он  выплюнул  чуть  ли  не  с
полгорсти земли.
   К несчастью, Мусква не успел увильнуть в сторону и столкнулся  лицом  к
лицу с Брюсом. Свет померк для него, и он чуть не задохнулся, закутанный с
головой во что-то плотное. Над ним прозвучал победный рев врага.
   - Вот он! - орал Брюс.
   Накрытый рубашкой, Мусква царапался, кусался и яростно рычал.  И,  пока
не подоспел Ленгдон со второй рубашкой, Брюсу хватало работы. Очень  скоро
Мускву спеленали, как грудного ребенка. Лапы и все тело скрутили так туго,
что нельзя было шевельнуться. Только одну голову оставили на свободе.  Она
была единственной частью его тела, которая  высовывалась  наружу  и  могла
двигаться.
   И была она такой круглой, перепуганной,  смешной,  что  минуты  на  две
Ленгдон и Брюс забыли все неудачи и огорчения  этого  дня  и  хохотали  до
слез. Затем Ленгдон сел с одной стороны Мусквы, Брюс -  с  другой.  Набили
трубки, закурили. А Мусква не мог даже ногой шевельнуть в знак протеста.
   - Хороши охотники! - проронил Ленгдон. - Пошли по гризли, а  нашли  вот
что!
   Он взглянул на медвежонка. Мусква смотрел  на  него  такими  серьезными
глазами, что Ленгдон на миг онемел от  изумления.  Потом  не  спеша  вынул
трубку изо рта и протянул руку.
   - Детка, детка, хороший... - увещевал он медвежонка.
   Мусква прижал уши, а его глаза, обычно такие живые, остекленели,  тверд
и непреклонен был их взгляд.  Брюс  незаметно  для  Ленгдона  выжидательно
ухмылялся.
   - Детка не кусается... нет, нет... детка милая... мы ее не обидим...
   И вдруг острые, как иголки, зубки Мусквы впились в  палец  Ленгдона.  В
тот же миг дикий крик потряс горы.  А  от  радостных  воплей  Брюса  дичь,
наверное, разбежалась на целую милю в округе.
   - Чертенок! - только и мог выговорить Ленгдон.
   А через минуту уже сосал укушенный палец и хохотал вместе с Брюсом.
   - Молодчина... парень хоть куда! - сказал он.  -  Назовем  его  Злюкой,
Брюс. Клянусь святым Георгием, о таком медвежонке я только и думал  с  тех
пор, как впервые попал в горы. Я увезу его домой! Но каков хват, а?
   Мусква повернул голову и внимательно рассматривал Брюса. Ленгдон  встал
и оглянулся на вершину горы. Лицо его окаменело, стало жестким.
   - Четыре собаки! - проронил он как бы про себя. - Три внизу, одна -  на
горе...
   Помолчав с минуту, он снова заговорил:
   - Ничего  не  понимаю,  Брюс.  Ведь  они  затравили  для  нас  полсотни
медведей, и до сих пор мы не потеряли ни одной из них.
   Брюс в это время был занят тем, что перевязывал сыромятным  ремнем  из"
оленьей кожи Мускву поперек тела. Закрепив петлю, он вывязал  нечто  вроде
ручки, за которую медвежонка можно было  нести,  как  ведро  с  водой  или
оковалок бекона. Когда он встал, Мусква закачался в воздухе.
   - Мы нарвались на гризли-убийцу, -  заговорил  горец.  -  А  если  дело
доходит до драки или охоты,  те  страшней  плотоядного  гризли  ничего  не
встретишь. Собакам не удержать его, Джимми, и если стемнеет не  скоро,  то
ни одной из всей своры уже не вернуться. В темноте они  отстанут...  если,
конечно, хоть одна из них доживет до  темноты.  Старый  плут  почуял  наше
приближение, и - можешь смело биться об заклад - он знает, что свалило его
на снег там, наверху. Теперь он удирает... и быстро. Чтобы снова увидеться
с ним, придется пройти миль двадцать.
   Ленгдон сходил за ружьями, и, как только  вернулся,  Брюс  первым  стал
спускаться вниз по горе, неся Мускву на ремне. Они  ненадолго  задержались
на забрызганном кровью уступе горы, там, где Тэр  творил  свое  возмездие.
Ленгдон наклонился над собакой, которой гризли свернул голову.
   - Бисквите, - определил он. -  А  мы-то  еще  считали  ее  единственной
трусихой на всю стаю. Другие - Джейн и Боумер. А старина Фриц  погиб  там,
на вершине.
   Брюс заглянул через край карниза и указал вниз.
   - Еще одна... сброшена туда с горы!  -  еле  выговорил  он.  -  Джимми,
оказывается, целых пять!
   Ленгдон взглянул вниз с края обрыва, и у него  крепко  сжались  кулаки.
Какой-то сдавленный звук вырвался из горла. Брюс понял, что это значит.  С
расстояния ста футов им удалось разглядеть черное пятно на  груди  лежащей
на спине собаки - такое было только  у  одной  на  всю  стаю.  У  любимицы
Ленгдона, которую баловал весь лагерь.
   - Дикси... - только и сказал Ленгдон,  впервые  почувствовав,  как  его
всего захлестывает злоба; лицо его побелело. - Теперь у меня причин больше
чем достаточно, чтобы не  отступаться  от  этого  гризли.  Теперь  меня  и
лошадьми не оттащишь отсюда, пока я его не прикончу. Если  надо  будет,  я
останусь здесь хоть на всю зиму. Я клянусь убить его... если только он  не
сбежит из этих мест.
   - Не сбежит, - только и сказал Брюс и пошел со своей ношей дальше вниз.
   До сих пор Мусква был так ошеломлен  тем,  что  очутился  в  положении,
которое  казалось  ему  уже  совершенно  безвыходным,  что   совсем   было
присмирел. Он напрягал  все  свои  мускулы,  пытаясь  шевельнуть  хотя  бы
кончиком лапы. Но его спеленали так туго, как не пеленали, вероятно, мумию
ни одного из фараонов. Однако теперь в голове его забрезжила  мысль,  что,
раскачиваясь взад и вперед, он то и дело задевает мордочкой вражескую ногу
и что зубами своими он пока еще может  распоряжаться.  Медвежонок  выжидал
удобного случая.
   Случай этот представился, когда Брюс сделал огромный шаг, спускаясь  со
скалы. На какую-то долю секунды Мусква задержался  на  камне,  с  которого
слезал Брюс, и успел цапнуть того зубами. Это был  великолепный,  глубокий
укус, и если вопль Ленгдона огласил окрестности на милю  вокруг,  то  Брюс
своим ревом перещеголял  его  по  меньшей  мере  раза  в  полтора.  Такого
жуткого, леденящего кровь в жилах звука Мускве еще ни разу  не  доводилось
слышать - даже лай собак и то не был таким  страшным.  От  этого  вопля  у
медвежонка душа ушла в пятки, и  он  отпустил  врага.  То,  что  произошло
дальше, снова заставило его разинуть рот от изумления.
   Эти загадочные двуногие даже и  не  попытались  отплатить  ему  той  же
монетой.  Тот,  которого  он  цапнул,  с  минуту  скакал  на  одной  ноге,
выплясывая какой-то невообразимый танец, а другой в это время опустился на
камень и, схватившись за живот, раскачивался  взад  и  вперед,  и  из  его
широко раскрытого рта неудержимо вырывались какие-то  малопонятные  звуки.
Затем второй прекратил свой танец и тоже стал издавать эти звуки, которые,
по представлениям Мусквы, не имели ничего общего со смехом.
   Все это внушило Мускве две догадки: либо эти нелепого вида чудовища  не
смеют тронуть  его,  либо  они  -  существа  самого  мирного  нрава  и  не
собираются причинять ему вред.  Они  лишь  стали  осмотрительней  и  когда
вступали в долину, то несли  Мускву  подвешенным  посредине  на  винтовке,
которую они держали с разных концов.
   Уже почти стемнело, когда они добрались до пихтовой чащицы, красной  от
отблесков костра. Впервые Мусква увидел огонь. Он увидел также и  лошадей.
Они были больше самого Тэра и показались медвежонку жуткими чудовищами.
   Навстречу вышел третий человек, индеец  Метусин,  которому  охотники  и
передали Мускву с  рук  на  руки.  Пленника  положили  на  бок  у  костра,
сверкающий огонь которого слепил глаза. Пока один из его тюремщиков крепко
и очень больно держал его за уши, другой сделал из ременных  пут  ошейник,
который надели на медвежонка. В металлическое кольцо на  ремне  пропустили
крепкую веревку, а другой ее конец привязали к дереву.
   Пока все это проделывалось, Мусква рычал и огрызался изо  всех  сил.  А
через  полминуты  он  был  свободен  от  скручивавших   его   рубашек   и,
покачиваясь, чуть не падая на  затекших  ножонках,  показал  свои  зубы  и
грозно зарычал.
   К величайшему его изумлению, на этих чудаков его  угроза  оказала  лишь
одно действие - все трое, даже индеец, разинули рты и в один голос  издали
все тот же совершенно бессмысленный звук, который он слышал  у  одного  из
них еще  там,  на  горе,  когда  он  впился  в  ногу  другому.  Медвежонок
совершенно стал в тупик.



16. ПРИРУЧЕНИЕ МУСКВЫ

   Мусква почувствовал огромное облегчение, когда эти трое отвернулись  от
него и занялись своими делами у костра. А раз так, то нечего было мешкать,
и медвежонок рванул веревку.  Он  натянул  ее  так  сильно,  что  чуть  не
задохнулся. Пришлось в  конце  концов  сдаться,  и,  окончательно  впав  в
уныние, он устроился у подножия пихты и стал рассматривать лагерь.
   Мусква  находился  футах  в  тридцати  от  костра.  Брюс  мыл  руки   в
брезентовом тазике. Ленгдон вытирал  лицо  полотенцем.  Метусин  стоял  на
коленях  у  костра  и  держал  над  раскаленными  углями  большой   черный
противень, на котором шипели, брызгаясь салом, куски жирного мяса  карибу.
Более соблазнительного запаха Мускве еще ни разу не  приходилось  слышать.
Да и сам воздух вокруг него, пропитанный какими-то  неведомыми  ароматами,
казался ему очень вкусным. Ленгдон, вытерев лицо, открыл жестяную банку со
сладким сгущенным молоком. Белой струйкой оно  стекало  в  миску.  С  этой
миской Ленгдон подошел к Мускве. Медвежонок снова попробовал было  бежать,
да не тут-то было - чуть не задохся в петле.  Тогда  он  в  мгновение  ока
вскарабкался на дерево и рычал оттуда на Ленгдона и  щелкал  зубами,  пока
тот пристраивал миску под самой пихтой так, чтобы медвежонок, спустившись,
сразу бы угодил в нее.
   Пленник забрался на де