дь обзаведешься женой, Джимми, то не разрешай ей
выкидывать подобные штуки. Ведь малышам ничего не стоит устроить пожар или
сломать себе шею.
   И он свернул на прежний путь по гребню  кряжа.  Глаза  его  внимательно
исследовали долину. Ленгдон тронулся следом, размышляя о том, что  сталось
с медвежонком.
   А Мусква сладко почивал рядом с Тэром  на  уступе  скалы.  Ему  снилась
мать, и медвежонок жалобно скулил во сне...



9. ПОЕДИНОК

   Первые лучи восходящего солнца осветили уступ, на котором спали  Тэр  и
Мусква. Солнце поднималось все  выше,  становилось  все  теплее.  Поэтому,
проснувшись, Тэр знай себе только потягивался, не  проявляя  ни  малейшего
желания вставать.
   После всего, что произошло  так  недавно  -  ранения,  выздоровления  и
вчерашнего пира, - он чувствовал себя великолепно. Ему было так  уютно;  и
он не спешил покидать эту солнечную купель. Долгое время  он  с  интересом
рассматривал Мускву. Ночной холод заставил медвежонка пристроиться в тепле
между огромными передними лапами гризли. И сейчас он, как ребенок, жалобно
похныкивал во сне.
   Немного погодя Тэр сделал нечто такое, чего за ним никогда не водилось:
осторожно обнюхав пушистый комочек,  свернувшийся  между  его  лапами,  он
своим большим красным языком  лизнул  медвежонка  в  мордочку.  И  Мусква,
которому, наверное, все еще снилась мать, прижался к гризли еще теснее.
   Мусква, неизвестно почему, вдруг покорил Тэра. Огромный гризли все  еще
не мог разобраться в том, что же,  собственно,  произошло.  Он  постепенно
преодолевал не только свою безотчетную неприязнь  ко  всем  медвежатам  на
свете, но и свои прочно укоренившиеся привычки  зверя,  прожившего  десять
лет в полном одиночестве.  Мало-помалу  он  начинал  находить  в  близости
Мусквы удовольствие и в нем проснулось что-то вроде дружеского  участия  к
медвежонку.
   С появлением человека в его жизнь вошло какое-то новое чувство,  вернее
только проблеск его. Ведь, пока не появится  враг  и  не  очутишься  перед
лицом опасности, нельзя до конца оценить дружбу. И не исключено, что  Тэр,
который впервые столкнулся лицом к лицу с настоящими врагами  и  настоящей
опасностью, начинал понемногу понимать, что значит дружба. К тому же не за
горами было и наступление брачного сезона, а  Мусква  еще  сохранял  запах
матери. Вот поэтому-то, пока Мусква, нежась на солнышке, все еще  витал  в
сновиденьях, Тэр чувствовал все большее удовлетворение.
   Окинув сверху  взглядом  долину,  которая  вся  так  и  сверкала  после
прошедшего ночью  дождя,  он  не  увидел  в  ней  ничего  подозрительного.
Принюхался - но ничто не примешивалось  в  воздухе  к  чистейшему  аромату
травы, цветов, пихты и свежей дождевой  воды.  Тогда  он  принялся  лизать
рану, и это разбудило Мускву.
   Медвежонок поднял голову. Поморгал глазами  на  солнце,  протер  лапкой
мордочку и встал. Как  и  всем  юнцам,  ему  уже  не  терпелось  встретить
наступающий день, независимо от того, каким бы тяжелым и  утомительным  ни
был вчерашний. И, пока Тэр все  еще  безмятежно  лежал,  созерцая  долину,
Мусква принялся обследовать трещины в каменной стене и  кувыркаться  между
камнями.
   Тэр перевел глаза с долины на медвежонка. Гризли  проявлял  несомненный
интерес к ужимкам и веселому кувырканию Мусквы. Затем он грузно поднялся и
отряхнулся.  Минут  пять,  не  меньше,  стоял,  вглядываясь  в  долину   и
принюхиваясь к воздуху, в котором не чувствовалось ни малейшего дуновения,
точно все оцепенело вокруг. А  Мусква,  навострив  ушки,  подошел  и  стал
рядом.  Его  маленькие  глазки  перебегали  с  Тэра  на  залитое   солнцем
пространство и снова на  Тэра,  как  бы  допытываясь,  что  же  произойдет
дальше.
   Огромный гризли разрешил это недоумение. Пройдя по  карнизу  скалы,  он
начал спускаться в долину, и Мусква, так же как и  вчера,  припустился  за
ним бегом.
   По сравнению со вчерашним днем медвежонок чувствовал себя повзрослевшим
и силы его тоже удвоились. Тоска по материнскому молоку уже не мучила его.
Тэр просветил его - отныне  медвежонок  перешел  на  мясо.  И  Мусква  уже
понимал, что они отправляются туда, где пировали вчера вечером.
   Они уже наполовину спустились со склона, когда ветер вдруг принес  Тэру
что-то новое. На мгновение гризли приостановился, и из груди его вырвалось
рычание. Густая шерсть на загривке  грозно  встала  дыбом.  Запах  исходил
оттуда, где находился его тайник. И это к тому же был один из тех запахов,
к появлению которых, а особенно возле  своих  кладовых,  гризли  относился
совершенно нетерпимо - тут с ним шутки были плохи.
   На него резко пахнуло запахом другого медведя. В обычных  условиях  это
не вызвало бы у него такого раздражения. Не вывел бы его из себя  и  запах
медведицы. Но пахло медведем. И запах шел из расщелины  в  скале,  которая
вела прямо к той самой пихтовой чаще, в которой он запрятал вчера  остатки
карибу.
   Тэр не стал тратить времени на праздные домыслы.  Ворча  про  себя,  он
начал спускаться так быстро, что Мусква еле поспевал за ним.
   Они остановились только тогда, когда достигли края  плато,  с  которого
хорошо просматривались озеро и пихтовая чаща. Мусква  еле  переводил  дух.
Затем уши его насторожились.  Он  пристально  посмотрел  вперед,  и  вдруг
каждый мускул его маленького тельца напрягся до отказа.
   Ярдах в семидесяти пяти под ними кто-то разорял  их  склад!  Грабителем
оказался огромный черный медведь, который делал это просто  с  неслыханным
нахальством, Был он фунтов, пожалуй, на  триста  полегче  Тэра,  но  почти
такого же роста, и его  шуба  отливала  на  солнце  бархатом,  совсем  как
соболиная. Такой большой и наглый пришелец еще ни  разу  не  заявлялся  во
владения Тэра. Он вытащил тушу карибу из тайника  и,  пока  Тэр  и  Мусква
смотрели на него сверху, пожирал ее.
   Немного погодя Мусква вопросительно  взглянул  на  Тэра.  "Что  же  нам
делать? - казалось, спрашивали его глаза.  -  Этак  ведь  и  без  завтрака
недолго остаться!".
   Тщательно выбирая дорогу на спуске, Тэр стал медленно преодолевать  эти
последние семьдесят пять ярдов. Теперь он,  казалось,  совсем  не  спешил.
Ступив наконец на луговину ярдах в тридцати - сорока от  незваного  гостя,
гризли снова остановился.
   Он как будто не рвался в бой, но шерсть на загривке поднялась так,  как
Мускве еще ни разу не  приходилось  видеть.  Черный  оторвался  от  своего
пиршества и поднял глаза. Целых полминуты медведи смотрели друг на  друга.
Голова гризли медленно, будто маятник, раскачивалась из стороны в сторону.
Черный застыл на месте, неподвижный, как сфинкс.
   Футах в четырех-пяти от Тэра стоял Мусква. Чутье подсказывало ему,  что
вот-вот что-то произойдет. И с мальчишеским задором он ждал этого, готовый
в любую минуту либо поджать куцый хвост  и  удирать  вместе  с  Тэром  без
оглядки, либо ринуться вперед и сражаться бок о бок с ним. Его глаза  были
прикованы к раскачивающейся маятником голове Тэра.
   А что значит это покачивание, понятно всем на свете. Научился  понимать
его и человек. "Если гризли качает головой, то держись!"  -  гласит  самая
первая заповедь охотников на медведей в горах.
   И черный медведь понял это. Будь он как все другие медведи, забредавшие
во владения  Тэра,  ему  бы  немного  отступить,  повернуться  и  убраться
подобру-поздорову. И Тэр дал ему для этого достаточно времени.  Но  черный
медведь был новичком в долине, и, кроме того, он и сам был могучим зверем,
которого, наверное, еще ни разу не проучили как следует и который,  вполне
возможно, был хозяином в своих владениях. Он  не  отступил  ни  на  шаг  и
первым издал угрожающее рычание.
   Все так же не спеша двинулся Тэр вперед - прямо на  мародера.  Половину
этого пути Мусква шел за Тэром по пятам. А потом остановился  и  припал  к
земле. В десяти футах от туши  карибу  Тэр  снова  задержался.  Теперь  он
раскачивал головой гораздо быстрее. И вот громовые раскаты низкого рычания
вырвались из его полуоткрытой пасти. Черный оскалил клыки так, что  Мусква
жалобно взвизгнул.
   И снова Тэр двинулся вперед: шаг - и  остановка,  шаг  -  и  остановка.
Теперь разинутая пасть гризли касалась чуть ли не самой земли,  и  сам  он
прильнул к земле  всем  своим  огромным  телом.  И  все-таки  этот  черный
проходимец стоял как вкопанный.
   Когда расстояние между  ними  сократилось  до  одного  ярда,  наступила
пауза. С полминуты стояли  они,  совсем  как  два  рассерженных  человека,
каждый из которых старается своим непреклонным взглядом нагнать на другого
страх. Мускву трясло, как в лихорадке. Он жалобно скулил,  и  Тэр  услышал
его визг.
   Дальнейшее совершилось так быстро, что Мусква просто онемел от ужаса  и
лежал, распластавшись на земле, неподвижный, как камень. С  тем  необычным
ревом и скрежетом зубов, которого не издает ни один другой зверь на земле,
гризли кинулся на черного медведя. Черный чуть подался назад - только  для
разгона, бросился навстречу, и вот они сшиблись  грудь  с  грудью.  Черный
опрокинулся на спину. Но Тэр был  слишком  искушенным  и  опытным  бойцом,
чтобы поддаться на такую уловку и дать тому  нанести  снизу  задней  лапой
удар, который распорол бы ему брюхо.  Он  вонзил  зубы  черному  в  плечо,
прокусив его до самой кости. Одновременно он нанес  левой  лапой  страшный
рассекающий удар. Но Тэр был "землекопом", и когти у него  были  затуплены
на концах. А черный был "лазающим по деревьям", и у него были не когти,  а
настоящие ножи. И вот эти ножи вонзились в недавнюю  рану  Тэра,  и  кровь
хлынула струей.
   С  ревом,  от  которого,  казалось,  задрожала  земля,  великан  гризли
отпрянул назад и поднялся на задних лапах во весь свой девятифутовый рост.
   Он предупредил черного. Даже после  их  первой  схватки  враг  еще  мог
ретироваться, и Тэр не стал бы его преследовать. А раз так - то бой  будет
не на жизнь, а на смерть! Мало того, что черный медведь обокрал его -  это
бы еще куда ни шло, но он разбередил его старую  рану,  _рану,  нанесенную
человеком_.
   Минуту назад Тэр отстаивал закон и справедливость и  не  испытывал  еще
особой злобы, не жаждал крови врага. Теперь он был страшен. Пасть открыта,
губы раздвинулись, обнажив белые зубы и красные  десны.  Мышцы  у  ноздрей
напряглись, как струны, и меж глаз набежала морщина, глубокая, как зарубка
топором на стволе сосны.  Глаза  зажглись  красным,  рубиновым  светом,  и
темно-зеленые зрачки потонули в  этом  пламени  ярости.  Встреться  в  эту
минуту с Тэром человек, он понял бы с первого взгляда, что  живым  ему  не
уйти.
   Тэр не умел драться, стоя на двух ногах. И, как  только  черный  сделал
шаг вперед, Тэр опустился на  все  четыре  лапы.  Они  снова  сшиблись,  и
Мусква, прижавшись к земле, долго еще следил горящими глазами за их боем.
   Зрелище было ужасным. Разыгрывалось одно из тех побоищ, видеть  которые
удается только этим дебрям и горам. Рев разносился по всей долине. Как два
борца, сцепились медведи своими могучими передними лапами, в то время  как
их клыки и задние лапы работали без устали.
   Минуты на две они слились  в  крепком  объятии  и  катались  по  земле,
переваливаясь друг через  друга.  Черный  яростно  рвал  когтями.  Тэр  же
действовал главным образом зубами, нанося при этом страшные  удары  задней
правой лапой. Передними лапами  он  то  удерживал,  то  отбрасывал  своего
противника прочь. Как при нападении  на  карибу,  Тэр  старался  очутиться
снизу, чтобы иметь противника над собой. Снова  и  снова  вонзал  он  свои
длинные  клыки  в  тело  врага.  Но  в  состязании  этим  оружием   черный
превосходил его по быстроте. И к тому моменту, когда их челюсти сцепились,
все правое плечо гризли было буквально изодрано в клочья.
   Мусква слышал, как их зубы лязгнули друг о друга. Он услышал, как  зубы
одного скрежещут по зубам другого, как кость грызет кость. А затем  черный
вдруг медленно завалился на бок, как если  бы  ему  свернули  шею,  и  Тэр
схватил его за горло.
   Черный все еще сопротивлялся, хотя его широко  раскрытые  челюсти  были
бессильны теперь, когда гризли сомкнул свои огромные зубы у него на шее.
   Мусква поднялся на лапы. Он весь трясся мелкой дрожью, но теперь уже от
нового, незнакомого ему ранее чувства. То, что происходило на его  глазах,
оказалось не игрой, в которую  и  он  когда-то  играл  со  своей  матерью.
Впервые в жизни он увидел битву, и от возбуждения кровь его  загорелась  и
заиграла в жилах. Со слабым щенячьим  рычанием  медвежонок  очертя  голову
кинулся в схватку. Но тщетно пытался он вцепиться зубами в густую шерсть и
в жесткий огузок черного медведя. Он дергал  его  и  рычал,  помогая  себе
передними лапами и набив полный рот  шерсти.  Слепая,  безотчетная  ярость
охватила его.
   Черный повернулся на спину и сверху вниз полоснул задней лапой по брюху
Тэра. Прежде чем этот удар повторился, Тэр уклонился в сторону,  и  второй
удар достался Мускве.
   Задняя лапа черного обрушилась на него своей подошвой, и футов двадцать
Мусква пролетел, как камень, пущенный из пращи. Он не был ранен,  но  удар
оглушил его.
   В тот же миг Тэр отпустил горло врага и  отступил  на  два-три  фута  в
сторону. Плечи черного, его  грудь  и  шея  были  в  крови.  Он  попытался
подняться, но Тэр снова очутился на нем.
   На этот раз гризли с безошибочной точностью применил самый страшный  из
своих приемов. Его огромные челюсти мертвой хваткой вцепились в переносицу
черного медведя. В один момент он с треском  перегрыз  ее,  и  битва  была
закончена - черный испустил дух. Но Тэр этого не  знал.  Теперь  ничто  не
мешало ему рвать противника похожими на ножи когтями своей задней лапы.  И
он терзал его еще минут десять. Когда гризли наконец унялся, то  на  арену
их боя страшно было взглянуть. Земля вокруг была вспахана и залита кровью,
повсюду валялись клочья шерсти.
   А в двух милях от этого места Брюс и Ленгдон, бледные, затаив  дыхание,
смотрели в  окуляры.  Они  стали  очевидцами  этого  жуткого  побоища,  но
медвежонка за дальностью расстояния им не  было  видно.  Когда  Тэр,  весь
залитый кровью, поднялся, переводя  дух,  над  своим  бездыханным  врагом,
Ленгдон опустил бинокль.
   - Боже мой! - прошептал он.
   Брюс вскочил на ноги.
   - Пошли! - крикнул он. - Черному крышка. И  если  мы  не  будем  терять
времени даром, то и гризли от нас не уйдет!
   А там, внизу, на лугу, Мусква подбежал к Тэру, неся в зубах клок черной
шерсти, и Тэр, опустив к нему свою огромную окровавленную голову,  ласково
лизнул его в мордочку. Маленький рыжемордый медвежонок тоже  испытал  свои
силы, и - кто знает! - может быть, Тэр все видел и понял...



10. ЧЕРЕЗ ГОРЫ

   После боя ни Тэр, ни Мусква даже и не приближались к карибу. Тэру  было
не до еды, а Мусква был так возбужден и его так трясло, что кусок стал  бы
у него поперек горла. Он все еще, как бы  завершая  дело,  начатое  Тэром,
трепал клочок черной шкуры, ворча и взвизгивая, как щенок.
   Долго гризли стоял так, низко склонив огромную  голову,  и  у  ног  его
натекли лужицы крови. Перед ним  простиралась  долина.  Ветра  не  было...
Вернее, он был настолько  слаб,  что  почти  невозможно  было  установить,
откуда он дует. Его порывы замирали в ущелье, и сильнее он становился лишь
выше, на перевалах и вершинах.
   Время от времени поток воздуха устремлялся вниз и проносился по долине,
как долгий, бесшумный вздох, чуть задев верхушки елей и  пихт.  Но,  когда
Тэр повернулся к востоку, ветер дохнул прямо на него. И  Тэр  почувствовал
вдруг еле уловимый, но страшный запах человека!
   С ревом Тэр стряхнул с  себя  то  недолгое  оцепенение,  в  которое  он
позволил  было  себе  погрузиться.   Его   расслабленные   мускулы   снова
напряглись. Он поднял голову и принюхался. Мусква прекратил свою никому не
нужную расправу с клочком черной шкуры и тоже  принялся  втягивать  воздух
носом.
   Ленгдон  и  Брюс  бежали,  сильный  запах  человеческого  пота   далеко
разносился по воздуху. Этот запах  вызвал  у  Тэра  новый  прилив  ярости.
Второй раз приходит он, когда Тэр ранен и  истекает  кровью!  Человеческий
запах и боль уже неразрывно связались в сознании гризли друг с  другом.  И
теперь этот запах был ему вдвойне ненавистен. Он повернул голову и зарычал
на истерзанное тело черного медведя. А затем угрожающе зарычал на ветер.
   Меньше всего он был расположен к бегству. И, случись Ленгдону  и  Брюсу
подоспеть именно сейчас, Тэра охватила бы такая ярость, что  ему  вряд  ли
удалось бы сдержать ее, - та самая ярость, которой весь его род  и  обязан
своим именем: "Страшный медведь".
   Но ветерок пролетел мимо, и снова все  стихло.  Долина  была  наполнена
журчанием  струящейся  воды,  сурки  на  скалах   спокойно   посвистывали,
белокрылые стаи куропаток легко проносились в воздухе. Все это успокаивало
Тэра, как нежная женская рука успокаивает разгневанного мужчину. Он рычал,
безуспешно пытаясь еще раз  уловить  в  воздухе  этот  запах.  Но  рычание
становилось все тише и тише. Наконец гризли повернулся и не спеша  зашатал
к ущелью, по которому они с Мусквой не так давно спустились  сюда.  Мусква
побежал следом.
   Ущелье спрятало их от посторонних взоров, как только они начали подъем.
Дно ущелья было покрыто сланцем и загромождено  каменными  глыбами.  Раны,
полученные Тэром в  недавней  битве,  в  отличие  от  пулевых  ран,  через
несколько минут уже перестали кровоточить. И  он  больше  не  оставлял  на
своем пути предательских красных пятен.
   Ущелье привело их  к  обвалу.  Здесь  они  стали  еще  недоступней  для
наблюдения снизу. Остановились напиться у озерка,  образованного  потоками
талой воды, сбегающей с горных вершин, и тронулись дальше.
   Когда они добрались до скалы, на которой  провели  ночь,  Тэр  не  стал
задерживаться. Мусква на этот раз еще не  чувствовал  усталости.  Два  дня
неузнаваемо изменили маленького рыжемордого  медвежонка.  Он  был  уже  не
таким круглым и толстым и стал сильнее, гораздо сильнее.  Он  закалился  и
под надежной опекой Тэра быстро проходил курс превращения из медвежонка  в
молодого зверя.
   Заметно было, что Тэру и раньше уже случалось хаживать по этому  уступу
и он знает, куда тот ведет: все выше и выше, пока не  упрется,  как  могло
показаться, в отвесную каменную стену. Идя все тем же путем, Тэр пришел  к
глубокой расщелине, настолько узкой, что он едва пролезал в  нее.  По  ней
они выбрались на край такого крутого склона, какого Мускве еще ни разу  не
приходилось видеть.  Он  был  похож  на  гигантскую  каменоломню,  которая
уходила вниз, углублялась в лес далеко под ними и вздымалась вверх чуть ли
не до самой вершины горы.
   Для  Мусквы  переход  по  этим  хаотическим  нагромождениям  с  тысячей
опасностей был совершенно непосильной задачей. И,  как  только  Тэр  начал
перебираться через первые  же  глыбы,  медвежонок  остановился  и  жалобно
заскулил.
   В первый раз он отказывался идти дальше. Когда же он увидел,  что  Тэр,
не обращая ни малейшего внимания на его писк, все идет и идет,  его  обуял
ужас. Завопив что было сил, медвежонок отчаянно заметался в  поисках  хоть
какой-нибудь тропинки через эти громадины.
   Тэру же было совершенно  невдомек,  в  какое  трудное  положение  попал
Мусква, и он знай себе лез вверх, пока  не  забрался  на  целых  пятьдесят
ярдов. Тогда он остановился, оглянулся через плечо и подождал.
   Это  приободрило  Мускву,  и  он,   стараясь   не   отстать,   принялся
карабкаться, цепляясь когтями и пустив в ход даже подбородок и зубы.
   Минут десять  понадобилось  ему,  чтобы  догнать  Тэра.  Он  совершенно
запыхался. Но от прежнего страха не осталось и следа: Тэр стоял  на  узкой
белой тропинке, надежной, как пол. Ширина ее была дюймов восемнадцать.
   Странной и загадочной казалась эта тропа, и нельзя было понять, как она
могла появиться в этих местах. Вид у нее был такой, будто  огромная  армия
рабочих  с  молотками,  пришедшая  сюда  когда-то,  дробила