целые   тонны
песчаника и сланца и насыпала между валунами гальку, чтобы проложить узкую
ровную дорожку. Но сделали это не молотки, а копыта не  менее  чем  тысячи
поколений горных коз. Тэр и Мусква ступили на козью тропу.
   Первое стадо диких коз пронеслось этим путем, вероятно, еще задолго  до
того, как Колумб открыл Америку [морские путешествия Христофора Колумба  к
берегам Америки относятся к последнему десятилетию XV века], но сколько же
лет ушло на то, чтобы их копыта выбили ровную дорогу  в  горах!  Тэру  она
служила столбовой дорогой из одной долины в другую. Правда, ею пользовался
не только он, но и многие другие обитатели этих гор.
   В то  время  как  Мусква  переводил  дух,  оба  они  услышали  какой-то
странный, похожий на посмеивание звук, доносившийся сверху.
   Футах в сорока или пятидесяти выше того места, где они стояли, тропинка
сворачивала за огромную каменную глыбу. И из-за этой  глыбы  навстречу  им
медленно спускался большой дикобраз.
   На севере  существует  обычай,  согласно  которому  человек  не  должен
убивать дикобраза, которого называют "другом потерявшихся".  Заблудившийся
и умирающий от голода старатель или охотник, когда поблизости нет  никакой
дичи, всегда может отыскать дикобраза. А  убить  его  ничего  не  стоит  и
ребенку. К тому же он самое  потешное  существо  в  этих  дебрях  -  самый
добродушный, приятный и покладистый  весельчак  на  свете.  Он  болтает  и
хохочет без умолку, а когда  движется,  то  похож  на  ожившую  гигантскую
подушечку для булавок. И  он  так  рассеян,  что,  кажется,  и  живет,  не
просыпаясь.
   Этот дикобраз, спускаясь прямо на Тэра и Мускву, благодушно болтал  сам
с собой. А его смешок звучал, как лепет младенца. Он был невероятно толст.
Таких называют "Порки" [жирный (англ.)]. Медленно, вперевалку спускался он
сверху, и его бока и хвост щелкали по камням. Он смотрел  себе  под  ноги.
Неизвестно, что это были за мысли, в которые он  был  погружен,  но  Порки
заметил Тэра, когда  между  ними  оставалось  уже  меньше  пяти  футов.  В
мгновение ока он свернулся шаром и несколько секунд бранился на все  лады.
А потом застыл, молчаливый, как сфинкс, следя своими красными глазками  за
этим огромным, невесть откуда взявшимся медведем.
   Тэр не  собирался  убивать  его,  но  тропа  была  узка,  а  Тэр  хотел
продолжать свой путь. Он сделал шага два вперед. Тогда дикобраз повернулся
к нему задом, приготовившись наносить удары своим мощным хвостом. В хвосте
Порки сотни игл, а Тэр  уже  неоднократно  имел  с  ними  дело  и  поэтому
остановился  в  нерешительности.  Мусква  с  любопытством   уставился   на
дикобраза. Ему еще только предстояло узнать, что  такое  дикобраз,  потому
что игла, которая попала недавно  в  лапу,  была  всего-навсего  одной  из
оброненных игл.
   Тэр сделал еще один шаг вперед. Тогда  с  неожиданным  "чак-чак-чак"  -
самым устрашающим звуком, на который он только был  способен,  -  дикобраз
начал наступать на Тэра задом, рассекая воздух взмахами  своего  широкого,
увесистого хвоста с такой силой, что, попади он в дерево,  иглы  вонзились
бы в ствол на добрых четверть дюйма.
   Промахнувшись, он снова свернулся, а Тэр шагнул с тропинки на  каменную
глыбу и обошел его сторонкой. Затем остановился, поджидая Мускву.
   Порки торжествовал победу в полном упоении самим собой. Он распрямился,
его иглы утратили свой угрожающий вид. Все так же добродушно  посмеиваясь,
он  продолжал  свой  спуск,  надвигаясь  прямо  на  Мускву.   Инстинктивно
медвежонок посторонился, поскользнулся на краю тропинки и сорвался вниз. А
когда он снова вскарабкался на нее. Порки уже ушел футов на пять  от  того
места и продолжал свой путь, не обращая ни на что внимания.
   Однако их приключения  на  козьей  тропе  на  этом  еще  не  кончились.
Только-только Порки убрался восвояси, как  из-за  края  огромной  каменной
глыбы над их головами появился барсук, с нетерпением устремившийся было на
запах дикобраза, обещающий самый лакомый обед.
   Этот отпетый негодяй, от которого с  презрением  отворачиваются  все  в
горах, был втрое больше Мусквы, и все в  нем  -  сильные  мускулы,  когти,
острые зубы - было великолепно приспособлено для нападения. На носу  и  на
лбу у него были белые отметины. Ноги короткие и толстые, хвост пушистый, а
когти на передних лапах почти такой же длины, как у медведя. Как только он
показался,  Тэр  приветствовал  его  предостерегающим  рычанием,  и   тот,
перепуганный насмерть, удрал без оглядки.
   А тем временем Порки ковылял себе потихоньку вниз, в поисках новых мест
с подножным кормом. Он продолжал разговаривать и что-то напевать про себя,
совсем позабыв о том, что случилось минуты две назад. Ему и  в  голову  не
приходило, что Тэр спас его от смерти столь же неминуемой, как если бы  он
свалился в пропасть глубиной в тысячу футов.
   Тэр и Мусква прошли еще почти целую милю по извилистой козьей тропе.  И
вот наконец она  привела  на  самую  вершину  горного  кряжа.  Теперь  они
находились на высоте добрых трех четвертей мили над поймой ручья.  Местами
хребет, вдоль которого вела тропинка, настолько сужался,  что  можно  было
видеть одновременно обе долины, лежащие по разным сторонам его.
   Мусква видел у себя под ногами только золотисто-зеленый  туман  бездны.
Лес по обе стороны ручья представлялся отсюда черной полоской, а  пихтовые
и  кедровые  чащи  на  отдаленных  склонах  казались  не  больше  зарослей
шиповника или ивняка.
   Здесь, наверху, разгуливал сильный ветер. С непонятной яростью  налетел
он на Мускву, который, пока они шли, успел уже ощутить у себя  под  ногами
незнакомый и далеко неприятный холод снега.
   Какая-то огромная птица дважды стремительно  пронеслась  неподалеку  от
него, скользя на распластанных крыльях. Такой большой птицы медвежонку  не
приходилось видеть еще ни разу за всю свою жизнь. Это был орел.
   Во второй раз орел пролетел так близко,  что  Мусква  услышал,  как  он
разрезает  воздух  крыльями,  и  разглядел  его  огромную  злую  голову  и
растопыренные в стороны когти. Тэр повернул  к  птице  голову  и  зарычал.
Очутись здесь Мусква один, плыть бы ему по  воздуху  в  этих  смертоносных
когтях. Теперь же орел сделал свой третий круг на почтительном расстоянии,
но уже под ними.
   Огромная птица наметила себе другую добычу.  Зверя,  привлекшего  орла,
почуяли и Тэр с Мусквой и остановились.
   Ярдах в ста под ними находился гладкий и отлогий сланцевый склон, и  на
нем, нежась на  солнышке  после  утренней  кормежки,  расположилось  стадо
горных баранов. Их было штук двенадцать-тринадцать, главным образом  матки
с ягнятами. Поодаль, с восточной стороны  от  них,  лежали  на  снегу  три
огромных старых барана.
   Орел, словно перо, плывущее по ветру, бесшумно парил в вышине. Матки  и
даже  старые,  матерые  бараны  и  не  подозревали  о   его   присутствии.
Большинство ягнят лежало под боком  у  матерей,  но  два  или  три,  самые
непоседливые, бродили по склону, то и дело шаловливо взбрыкивая.  Свирепый
взгляд орлиных глаз был  прикован  к  этим  малышам.  И  вдруг  орел  стал
удаляться, летя навстречу ветру, потом на расстоянии ружейного выстрела он
плавно развернулся  и  понесся  назад,  по  ветру,  не  шевельнув  крылом.
Скорость его полета все нарастала. И вот он ринулся вниз,  обрушившись  на
ягнят, как ракета.
   Казалось, лишь огромная черная тень промелькнула над стадом да одинокое
жалобное блеяние пронеслось  вслед  за  тенью.  Но  там,  где  только  что
резвились три ягненка, осталось два.
   Смятение охватило всех находящихся  на  склоне.  Тревожно  блея,  матки
заметались взад и вперед. Бараны вскочили на ноги  и  застыли  неподвижно.
Высоко подняв свои рогатые головы, они в поисках новой угрозы  внимательно
вглядывались в бездну под ними и в черные вершины над их головами. Один из
них заметил Тэра и издал низкое, резкое блеяние, звук которого охотник мог
бы услышать на расстоянии мили отсюда. Подав этот  сигнал  тревоги,  баран
опрометью ринулся вниз по склону, и сейчас же стук многих копыт рассыпался
по откосу, сопровождаемый  грохотом  мелких  и  крупных  камней,  которые,
срываясь, покатились вниз.
   Падая, одни камни увлекали за собой другие, и грохот обвала  становился
все громче. Все это необычайно заинтересовало  Мускву.  Он  бы  еще  долго
простоял так, с любопытством вглядываясь вниз, если бы Тэр  не  повел  его
дальше.
   Вскоре тропа начала спускаться в ту  самую  долину,  из  верхней  части
которой первые выстрелы Ленгдона прогнали Тэра. Теперь они находились миль
на шесть - восемь севернее леса, в котором охотники разбили  свой  лагерь.
Отсюда Тэр с Мусквой двинулись к нижним притокам Скины.
   Еще час пути, и голый сланец и серые скалы остались наверху,  а  Тэр  и
Мусква вступили на зеленые склоны. После скал, холодного ветра,  свирепого
взгляда орлиных глаз теплая, приветливая долина, в которую они спускались,
показалась Мускве раем.
   Было ясно, Тэр что-то задумал. Теперь он шел не просто так. Он  обходил
стороной выступы и открытые места на склонах. Низко  опустив  голову,  шел
все на север и на север, и даже компас не мог бы обозначить  более  прямую
линию к низовьям  Скины.  Вид  у  гризли  был  чрезвычайно  озабоченный  и
деловой. А храбро трусящий за ним Мусква ломал себе голову  над  вопросом:
неужели он так и будет идти вечно, без остановки? Разве есть в мире  место
более  привлекательное  для  большого  гризли  и  маленького   рыжемордого
медвежонка, чем эти чудесные солнечные склоны, от которых Тэру,  казалось,
не терпится уйти подальше?



11. БРЮС И ЛЕНГДОН НА МЕСТЕ ПОБОИЩА

   Если бы не Ленгдон, то этот день схватки двух медведей оказался бы  еще
более бурным и опасным для Тэра и Мусквы. Уже через три минуты после того,
как  охотники,  потные  и  запыхавшиеся,  добрались  до  места   кровавого
столкновения, Брюса так и подмывало продолжать погоню за Тэром.  Он  знал,
что огромный гризли не мог еще уйти далеко, и был уверен, что тот поднялся
в горы. Как раз в ту самую минуту, когда Тэр и  Мусква  ступили  на  козью
тропу, Брюс обнаружил следы Тэра на гравии в ущелье.
   Однако все уговоры Брюса были бессильны. Потрясенный  до  глубины  души
представившимся   его   глазам   зрелищем,   охотник-натуралист    наотрез
отказывался покинуть покрытую  пятнами  крови  и  всю  изрытую  арену,  на
которой только что дрались гризли и черный медведь.
   - Для того чтобы увидеть такое, - сказал он, - я проехал бы пять  тысяч
миль, даже если  бы  мне  не  удалось  в  результате  сделать  ни  единого
выстрела. Здесь есть о чем поразмыслить,  и  что  посмотреть,  Брюс.  Этот
медведь еще не разлагается. Разложение  начнется  через  несколько  часов.
Мухи еще только слетаются. И если здесь скрыта  какая-нибудь  история,  до
которой мы могли бы докопаться, то я хочу узнать ее.
   Раз за разом Ленгдон совершал все новые  обходы  поля  боя,  осматривая
землю и страшные раны на  теле  черного  медведя.  А  Брюс,  казалось,  не
обращал на все это ни малейшего внимания. Но приблизительно через  полчаса
он позвал Ленгдона на опушку пихтовой чащи.
   - Ты хотел узнать, что случилось, - сказал он, - я сделал это, Джимми.
   Он углубился в чащу, и Ленгдон поспешил за ним. Пройдя несколько  шагов
вперед, Брюс остановился и указал  на  яму,  в  которой  Тэр  прятал  мясо
карибу. Яма была перепачкана кровью.
   -  Твоя  догадка  была  верна,  Джимми,  -  сказал  он.  -  Наш  гризли
действительно питается мясом. Вчера вечером он  убил  карибу  вон  на  том
лугу. Я знаю, что это он убил карибу, а не черный,  потому  что  следы  на
краю опушки принадлежат гризли. Пойдем! Я покажу тебе, где кинулся  он  на
карибу.
   Он вывел Ленгдона на луг и  показал  место,  где  Тэр  задрал  молодого
оленя. Там, где Тэр и Мусква пировали, оставались куски мяса  и  множество
пятен крови.
   - Наевшись до отвала, он припрятал тушу в чаще, - продолжал Брюс.  -  А
сегодня утром черный проходил неподалеку, учуял  мясо  и  забрался  в  его
кладовую. Потом гризли вернулся позавтракать, и вот  что  вышло  из  всего
этого! Вот тебе и весь сказ, Джимми.
   - А не может он еще... вернуться? - спросил Ленгдон.
   - Да ни за что на свете! - воскликнул Брюс.  -  Он  не  притронулся  бы
больше к этой туше, даже если бы подыхал с голоду. Теперь его будет мутить
уже от одного запаха этого места.
   Брюс оставил Ленгдона размышлять в одиночестве на  поле  брани,  а  сам
пошел выслеживать Тэра дальше. Целый час Ленгдон писал под сенью пихт,  то
и  дело  вставая,  чтобы  установить  новые  факты   или   проверить   уже
установленные. А его проводник тем временем пядь за пядью  продвигался  по
ущелью. Тэр не оставлял за собой кровавых пятен, но  там,  где  другие  не
заметили бы ничего, Брюс находил верные признаки, что Тэр прошел здесь.  И
когда он вернулся к заканчивавшему свои заметки Ленгдону, то на  лице  его
было написано полное удовлетворение.
   - Он отправился через горы, - сказал Брюс с оживлением.
   Не успели охотники перевалить через вулканические  нагромождения  среди
скал и добраться по козьей тропе до места, откуда Тэр и  Мусква  наблюдали
за орлом и баранами, как наступил полдень. Перекусили и занялись  осмотром
долины в бинокль и подзорную трубу. Долгое время  Брюс  не  произносил  ни
слова. Затем опустил свою трубу и обернулся к Ленгдону.
   - Кажется, теперь я представляю себе довольно отчетливо его владения, -
сказал он. - Они простираются по этим  двум  долинам.  Мы  разбили  лагерь
слишком далеко на юг. Видишь вон тот лес внизу?  Вот  там  бы  и  устроить
лагерь. Как ты смотришь на то, чтобы сходить за  лошадьми  и  подняться  с
ними сюда?
   - И оставить гризли до завтра?
   Брюс кивнул:
   - Нельзя же пускаться за ним, оставив лошадей спутанными в этой пойме.
   Ленгдон убрал бинокль в футляр, поднялся и вдруг замер.
   - Что это?
   - Ничего не слышал, - сказал Брюс.
   Несколько секунд они стояли рядом, прислушиваясь. Налетел порыв  ветра,
и снова все стихло.
   - Слушай! -  шепнул  Ленгдон,  и  в  голосе  его  внезапно  послышалось
волнение.
   - Собаки? - воскликнул Брюс.
   - Да, собаки!
   Оба подались вперед, полуобернувшись к югу, - до  них  донесся  далекий
лай эрделей.
   Метусин прибыл и искал их в долине!



12. В НЕВЕДОМУЮ СТРАНУ

   Тэр пребывал  в  том  состоянии  решимости,  которое  индейцы  называют
_пимутэо_.
   Что-то подсказывало ему, что надо идти только на север. Это было так же
неоспоримо для Тэра, как дважды два четыре, хоть он  и  не  был  знаком  с
таблицей умножения. И к тому времени, когда Ленгдон с Брюсом выбрались  на
верхнюю часть козьей тропы и остановились, прислушиваясь  к  далекому  лаю
собак, малыш Мусква дошел уже до полного отчаяния. Их путешествие походило
на бесконечную, без передышки игру в салки.
   Через час после того, как гризли и медвежонок оставили козью тропу, они
подошли к тому месту долины, где  начинался  водораздел.  Отсюда  один  из
ручьев бежал на юг, углубляясь в район озера Тэклы, другой  -  сливался  с
рекой Бэбин, впадающей в Скину.
   Тэр и Мусква быстро спустились в низину, и медвежонок впервые  в  жизни
оказался на болотах. Трава была такая густая и высокая, что Мусква уже  не
видел из-за нее Тэра, а  только  слышал,  как  тот  медленно  продвигается
вперед.  Ручей  разливался  все  шире,  становился  все  глубже.   Местами
приходилось идти по самому краю темных, стоячих заводей, которые  казались
бездонными. Наконец-то Мускве удалось немного передохнуть.
   Тэр  поминутно  задерживался  то  у  одного,  то  у  другого   водоема,
принюхиваясь к воде. Он что-то искал и, казалось, никак не  мог  найти.  И
всякий раз, как гризли снова пускался в путь, Мусква  чувствовал,  что  он
больше не выдержит.
   Пройдя добрых семь миль на север от того места, откуда Брюс  и  Ленгдон
осматривали долину, они вышли к озеру. Мускве, который на своем веку видел
только освещенные солнцем горы, оно показалось темным и неприветливым. Лес
подступал здесь почти к самому берегу, и вода в озере была  темная,  почти
черная. Незнакомые птицы пронзительно кричали в густом тростнике. От озера
исходил странный, острый запах, от которого  у  медвежонка  вдруг  потекли
слюнки, - он почувствовал нестерпимый  голод.  Минуты  две  и  Тэр  стоял,
втягивая в себя этот соблазнительный запах. Пахло рыбой.
   Огромный гризли не спеша  направился  вдоль  берега  озера.  Вскоре  он
добрался до устья небольшого ручья.  Хотя  устье  было  не  шире  двадцати
футов, вода в нем оказалась такой же темной, неподвижной и глубокой, как и
в самом озере. Тэр поднялся ярдов на сто вверх по ручью и  отыскал  место,
где несколько деревьев, упавших  поперек  ручья,  образовали  своего  рода
плотину. Вода у самой плотины была затянута зеленой ряской. Тэр знал,  чем
здесь можно поживиться, и стал медленно пробираться по завалу.
   Дойдя до середины, гризли остановился и осторожно разогнал ряску правой
лапой. Образовалось оконце, вода  в  котором  была  совершенно  прозрачна.
Блестящие маленькие глазки Мусквы следили за ним с  берега.  Мусква  знал,
что Тэр сейчас раздобудет еду, но как и что он достанет из  этого  оконца,
никак не мог понять. И, несмотря на усталость, любопытство взяло  верх.  А
Тэр растянулся на брюхе, свесив голову и опустив правую  лапу  через  край
плотины. Он окунул лапу в воду и замер. Ему было все ясно видно до  самого
дна.
   Несколько минут гризли разглядывал дно,  сучья  поваленных  деревьев  и
свою лапу под водой. Вдруг длинная, узкая тень проплыла под ним. Это  была
форель длиной дюймов в пятнадцать. Она прошла слишком глубоко.  Тэр  и  не
подумал бросаться за ней. Он терпеливо ждал. И очень  скоро  его  терпение
было вознаграждено. Пестрая,  в  ярких  красных  пятнах  красавица  форель
выплыла из-под ряски. Огромная лапа Тэра - это произошло  так  неожиданно,
что Мусква даже взвизгнул с перепугу, - плеснула целый фонтан  воды  футов
на двенадцать в воздух, и рыба шлепнулась на берег около медвежонка.
   Мгновенно Мусква накинулся на нее, и его мелкие, острые зубки вонзились
в бьющуюся, извивающуюся рыбу.  Тэр  приподнялся  было,  но,  увидев,  что
Мусква уже завладел форелью, снова принял прежнее положение.
   Не успел Мусква прикончить свою добычу, как снова столб воды взметнулся
вверх, и пролетела вторая форель, выделывая пируэты в воздухе. На этот раз
Тэр кинулся за ней, потому что и сам был голоден.
   Они попировали на славу в этот послеполуденный час у  текущего  в  тени
деревьев ручья. Еще раз  пять  выкидывал  Тэр  рыбу,  появлявшуюся  из-под
ряски, но Мусква, хоть убей, не мог после первой форели съесть ни кусочка.
   Несколько часов после  обеда  они  провалялись  в  прохладном,  надежно
укрытом месте неподалеку от запруды. Сон у Мусквы стал чутким. Он  начинал
понимать, что жизнь его зависит теперь главным образом от него  самого,  и
уши медвежонка уже привыкли  быть  постоянно  настороже,  прислушиваясь  к
каждому звуку. Сквозь сон медвежонок чувствовал,  когда  Тэр  повертывался
или глубоко вздыхал. После вчерашнего марафонского бега медвежонку было не
по себе - мучил страх, что он  может  потерять  своего  большого  друга  и
кормильца, и Мусква решил смотреть в оба, как  бы  приемный  родитель  при
случае незаметно не удрал от него. Но Тэр и не собирался  отделываться  от
своего маленького товарища. Он и сам привязался к Мускве.
   Не одно только желание отведать  свежей  рыбы  и  страх  перед  врагами
привели Тэра в этот низменный край, где вольно струились воды  Бэбин.  Еще
неделю назад почувствовал он все более растущую тревогу,  и  за  последние
два-три дня - дни сражения и побега -  она  стала  нестерпимой.  Странное,
ничем не заглушаемое  томление  переполняло  его.  И,  пока  Мусква  мирно
дремал, прикорнув  в  кустах,  уши  Тэра  напряженно  и  чутко  ждали,  не
послышатся ли знакомые звуки, а нос то и дело принюхивался. Ему не хватало
подруги.