смысла скрывать,  что на  "Трикале" находился  груз
серебра. Мне известны координаты района, где затонула "Трикала". Море там не
такое уж глубокое. Я убеждён, что новейшее оборудование для подводных работ,
созданное в последние  годы, позволит нам поднять  серебро с  морского дна".
Далее  капитан отметил,  что  его экспедиция  по подъёму затонувших сокровищ
будет первой после войны. Мистер  Хэлси представил  мне своих  офицеров, так
же, как  и он сам, спасшихся с "Трикалы". Пэт Хендрик, молчаливый шотландец,
был его первым помощником. Лайонел Рэнкин, бывший мичман королевского флота,
только что вышел в отставку после четырнадцати лет безупречной службы. Кроме
перечисленных  офицеров, с "Трикалы"  спаслись  два  матроса,  которые  тоже
пойдут на  "Темпесте". "Мы считаем,  что  те, кто был  на  борту "Трикалы" в
момент  взрыва  и выдержал трёхнедельное плавание зимой  в  открытой шлюпке,
имеют право на  участие в  экспедиции,-- сказал мне капитан Хэлси.-- Серебро
мы  достанем, я  в  этом  не сомневаюсь. Если подготовка и далее  пойдёт  по
намеченному плану,  мы отплывём 22 апреля". Он отказался  назвать имена тех,
кто  финансирует  экспедицию, просто повторив,  что все  пятеро спасшихся  с
"Трикалы" материально заинтересованы в успешном поиске серебра".
     Я прочёл заметку несчётное  число  раз.  Я  выучил её слово в  слово. И
никак не мог отогнать  от себя мысль о  том, что слишком уж гладко выглядели
объяснения  капитана Хэлси. И  впервые за долгие месяцы заключения  я  начал
перебирать в памяти  события, происшедшие на борту "Трикалы". Почему, почему
все спасшиеся держатся  вместе? Хэлси,  Хендрик, Рэнкин,  Юкс, Ивэнс  -- они
оставались на судне, когда мы сели на спасательный  плот. Двадцать один день
их  носило'по  Баренцеву  морю  в  открытой  шлюпке, они  присутствовали  на
заседании  армейского трибунала  и  теперь отправлялись на поиски затонувших
сокровищ. Чтобы попасть на  "Темпест", Рэнкин даже подал в отставку.  Должно
быть,  они  не сомневались,  что  найдут  серебро.  И почему  никто из  них,
вернувшись  в Англию, не поступил  на работу?  У меня не  возникало сомнений
насчёт участия в  экспедиции  Хэлси  и Хендрика, но Юкс и Ивэнс должны  были
наняться  на  другие  суда,  плавающие  в далёких  морях.  Случайно  ли  они
собрались  в  Англию  аккурат  к отплытию "Темпеста"?  Или  тут что-то  ещё?
Допустим,  они  боятся  друг друга. Допустим, им известна  какая-то страшная
тайна... Помимо  естественного  желания найти сокровища этих людей связывало
что-то ещё.  И  моя  уверенность  в  этом крепла  с каждым  часом.  Все  мои
умозаключения  основывались  на  этом  допущении.  И  слово  "Пинанг" начало
заслонять  в моём мозгу слово  "Трикала". Старый кок вплыл ко мне в камеру в
мокром  переднике,  со  слипшимися  от солёной воды волосами. "ПИРАТСТВО",--
шептали его губы. Затем он исчез, лишь распалив моё  воображение.  Деньги на
покупку  буксира,  откуда  они  взялись?  Сколько  стоило  оборудование  для
подводных  работ?  Двадцать  тысяч  фунтов? Или  тридцать?  Хэлси  отказался
сказать,  кто  финансирует экспедицию. Допустим,  это капитан  Хзлси, шкипер
"Пинанга"?  После войны драгоценные камни поднялись в цене, и  в  Лондоне за
них   платили   звонкой  монетой.   Драгоценные  камни  могли  финансировать
экспедицию.
     Я простучал  содержание  заметки нашему  соседу, тот всё передал Берту.
Весь вечер  мы  обсуждали её через сидящего  между нами  воришку.  Следующий
день, как я помню, выдался очень тёплым. В голубом небе ярко сияло солнце.
     В тот день я решил бежать из тюрьмы. Как  мне кажется, на побег побудил
меня Рэнкин. Я не питал никаких чувств к Хэлси или Хендрику, не говоря уже о
Юксе и  Ивэнсе. Но Рэнкин в моём  воображении превратился в чудовище. Долгая
тюремная зима  научила  меня  ненавидеть. И  хотя  усилием  воли я  старался
подавить все мысли о  "Трикале", газетная заметка вернула меня к прошлому, и
я понял,  что  ненавижу  этого мерзавца  лютой ненавистью. Его  жирное тело,
холёные  руки, бледное лицо  и маленькие глазки отпечатались в  моей памяти.
Каждый его жест, каждое движение казались мне воплощением зла. Он возникал и
исчезал  перед  моим  мысленным  взором, словно  большая  белая  личинка.  Я
понимал,  что  он  испугается,  появись  я  перед ним,  он ведь  решил,  что
армейский  трибунал  надёжно  упрятал меня в  Дартмур. И я  загорелся  идеей
побега. Я мог вышибить  из Рэнкина правду. И выбить её следовало до отплытия
"Темпеста". Ради этого я не колеблясь переломал бы ему все кости. В Дартмуре
я понял,  что такое жажда мести.  Я  чувствовал, что готов переступить через
себя, не останавливаться  ни перед чем, но  узнать правду,  сокрытие которой
стоило мне года тюрьмы. Как ни странно,  думал я не об организации побега, а
о  том, что предстояло  сделать на свободе.  Весь вечер  я  строил  планы. Я
доберусь  до Ньюкасла,  найду буксир. Рэнкин должен  жить в каюте, в крайнем
случае  --  в  одной из ближайших гостиниц.  Я буду следить за ним. А потом,
улучив удобный момент, прижму его к стенке.  И вырву  у  него  правду. Я так
ясно представлял себе эту сцену, что у меня и мысли не возникло о преградах,
стоящих между нами, равно как и о том, что мои подозрения  беспочвенны и они
действительно  собираются  достать  серебро  с морского дна.  Утро  выдалось
холодным.  Дартмур затянул  густой туман. И влажный  блеск  гранитных блоков
посеял в моей душе зёрна сомнения. Как я выберусь отсюда? Мне нужны деньги и
одежда. А когда мы вышли  на утреннее построение,  тюремная  стена буквально
рассмеялась  мне  в  лицо. Как  я собираюсь  перелезть  через  неё?  Как мне
преодолеть  окружающие  Дартмур  болота? Я уже изучил  действия  охраны  при
побеге:  звон  тюремного  колокола,  сирены   патрульных  машин,  тюремщики,
прочёсывающие окрестности,  собаки.  Из  Борстала, сектора,  где содержались
преступники, осуждённые обычным судом, этой весной бежало несколько человек.
Всех их поймали  и вернули в Дартмур. И я  знал, что происходит за пределами
тюрьмы. Всё-таки  я провёл у моего приятеля не одну субботу и воскресенье. О
побеге   оповещались   все   окрестные   городки.  Немногочисленные   дороги
патрулировались полицией. На перекрёстках проверялись документы пассажиров и
водителей  автомашин.  Бежавшему приходилось  идти  только  ночью, сторонясь
дорог. И успешный исход побега казался  весьма  проблематичным. Настроение у
меня испортилось.  Но  тут произошло  событие, решившее мою судьбу. Шестерых
заключённых, в том числе и меня, определили на малярные работы. По утрам нас
вели к  сараю у  восточного сектора  тюрьмы,  где мы  брали лестницы, вёдра,
кисти. Прямо над сараем возвышалась тюремная стена.  Вечером, когда мы несли
лестницы назад, мне удалось положить в карман  кусок  шпаклёвки.  В камере я
убрал её в жестяную коробочку из-под табака, чтобы она не засохла. Вечером я
отстучал  Скотти вопрос, сможет  ли он изготовить мне дубликат ключа, если я
передам  ему  слепок.  Скотти  работал в  механических  мастерских.  "Да",--
услышал я  ответ. Два дня  спустя мне  крупно повезло. Мы  красили  один  из
корпусов,  и   наш  охранник  внезапно  обнаружил,  что  кончился  скипидар.
Наверное,  мне   следовало  сказать   раньше,  что   большинство  тюремщиков
благоволило ко мне.  Во  всяком случае,  охранник бросил мне  ключи  и велел
принести из сарая  скипидар. Я помню,  как, не веря своим глазам, смотрел на
ключ, лежащий у меня на ладони.
     -- Иди, Варди, да побыстрее,-- прикрикнул охранник. Я сорвался с места,
прежде  чем  он успел передумать.  Следующим  утром,  когда мы  убирали наши
камеры, я сунул Скотти жестянку со слепком. Берт это заметил.
     --  Зачем ты  подмазываешь его, Джим?-- спросил Берт. Он подумал, что я
передал  Скотти табак. Я рассказал ему  о своём замысле. Он имел право знать
обо  всём,  так  как  сведения,  полученные  от  Рэнкина,  могли  привести к
пересмотру наших приговоров. Берт просиял.
     -- Ты позволишь  мне уйти с тобой, Джим?-- прошептал он.-- Один  ты  не
справишься.
     -- Не дури, Берт,-- возразил я.-- Ты отбыл уже треть срока.
     --  Ну  и  что? Это неважно. Если  ты  собираешься  бежать,  я  тут  не
останусь. Я  знаю, почему ты решился на  побег. Из-за этой заметки  о поиске
серебра. Ты чувствуешь, что там  не  всё  чисто. И я  с  тобой  согласен. Ты
хочешь добраться до Ньюкасла, да? Я кивнул. ,
     -- А я не хочу сидеть здесь, когда  ты будешь вынимать душу из Рэнкина.
Ты  можешь  рассчитывать на  меня. Как насчёт пятницы? Прошёл  слух,  что  в
Борстале опять поднимается шум. Кажется, в восемь вечера.
     -- Послушай, Берт,-- начал  я, но замолчал,  так как к  нам  направился
один из тюремщиков.
     Весь  вечер  Берт  бомбардировал  меня   посланиями.  Я  удивился   его
настойчивости. Сначала  я  подумал,  что  он чисто  по-товарищески предложил
составить мне компанию. Но постепенно осознал, что им руководило нечто иное.
Берт  хотел  убежать, чтобы  использовать единственный шанс на оправдание. Я
вновь  и  вновь объяснял  ему,  что  произойдёт,  если  Хэлси  действительно
собирается доставать серебро  с морского дна.  В этом  случае  нам  придётся
скрываться  до конца дней  своих, он  не  сможет жить с  женой  и детьми, не
найдёт приличной работы. И это при удачном побеге. Если  же нас  поймают, то
придётся провести за решёткой не три  и четыре года, а гораздо больше.  Берт
не отступался,  но на все его просьбы я  ответил отказом.  Наконец  послания
иссякли, и я решил, что он смирился. Но  наутро он вновь поднял  этот вопрос
над мешком картофеля: мы дежурили по кухне. Он сел рядом со мной.
     --  Когда  ты  собираешься  бежать, Джим?--  спросил  он,  ловко очищая
картофелину.
     --  Не  знаю,-- ответил я.-- Сначала Скотти  должен передать мне  ключ.
Если он успеет, попробую в пятницу, как ты и предлагал. У охраны будет много
хлопот с Борсталом, и они не сразу заметят побег.
     --  А как ты собираешься  доехать  до Ньюкасла? Нужны деньги  и одежда,
надо обойти полицейские кордоны.  И не  забывай о собаках. В  такое  время в
болотах  долго не  проходишь. Те двое из Борстала, что бежали под Рождество,
выдержали лишь трое суток.
     -- Ну,  сейчас  теплее,--  прошептал я.--  А  насчёт  денег и одежды...
Помнишь,  я тебе  говорил, что  до войны часто  ездил со своим другом  к его
родителям. Они живут в Дартмите. Я  написал ему пару месяцев назад. Подумал,
что он  может приехать ко  мне. Но его убили в Африке. Мне ответил его отец.
Прислал такое тёплое, дружеское  письмо. Я думаю, что получу там и деньги, и
одежду. Некоторое время мы молча чистили картошку.
     -- Послушай, Джим,-- Берт  пристально посмотрел  на меня.-- Мы  с тобой
друзья,  так? Ты и  я,  мы  вместе с  самого  начала. Мы не  сделали  ничего
плохого. Мы не преступники и не дезертиры. Давай и дальше держаться  вместе.
Если ты хочешь бежать, я пойду с тобой.
     Его карие  глаза  озабоченно  разглядывали  меня.  Он уже Ни о  чём  не
просил. Он, как и я, принял решение.
     -- Я иду с тобой,-- упрямо повторил он.-- Мы вместе с самого  начала. И
не должны расставаться.
     Дурень!-- не  сдавался  я.--  Подумай,  скорее  всего  нам  не  удастся
добраться до Ньюкасла. Не так-то легко пройти даже болота. Если нас схватят,
тебе прибавят срок.
     -- Как и тебе,-- отвечал он.-- Но ты готов рискнуть, не так ли?
     --  Я -- другое  дело,-- возразил я.-- Даже при примерном поведении мне
сидеть чуть  ли не три года. Это очень много. Кроме  того, если я не  добуду
доказательств,  позволяющих пересмотреть решение  трибунала, какое меня ждёт
будущее?
     -- А я? У меня  что, нет чести?  Думаешь,  я хочу, чтобы люди говорили:
"О,  Берт Кук, который три года сидел  в  Дартмуре за  мятеж"? Я хочу, чтобы
меня уважали.  Вот так-то. Если  ты бежишь,  то  бери меня с собой. Если нас
поймают, значит не судьба, за всё ответим вместе. Я знаю, где сейчас Рэнкин,
и хочу быть рядом,, когда ты будешь говорить с ним. Он не их тех, кто держит
язык за зубами. Если ему есть что сказать, он скажет всё, что знает. Я начал
возражать, но Берт схватил меня за плечо. Его голос дрожал.
     -- Послушай,  Джим, один  я пропаду. Пока  ты со мной, всё нормально. Я
набираюсь  сил,  глядя  на  тебя.  Не  оставляй меня,  Джим.  Ради Бога,  не
оставляй. Я этого не вынесу,  честное слово, не вынесу. Ты  уже раз спас мне
жизнь. Я пойду  с  тобой,  ладно? Что я мог  ответить? Конечно,  он поступал
глупо, недальновидно, но я протянул ему руку.
     -- Если ты этого хочешь, Берт, я буду только рад. Всё будет в  порядке.
Мы доберёмся до Рэнкина.
     -- Во всяком случае, попытаемся, приятель.-- Берт крепко пожал мне руку
и широко улыбнулся.
     На  том  и порешили.  Утром Скотти передал мне ключ, сделанный по моему
слепку.
     -- Гарантии  не даю,--  прошептал  он,--  но  желаю удачи. Это  было  в
четверг. Вечером нам простучали,  что  завтра  в  восемь вечера  в  Борстале
начнётся бунт. Темнело у нас  раньше.  Мы решили бежать в девятнадцать сорок
пять. Единственная трудность заключалась в том, как  оказаться в  это  время
вне камер.  Вот тут нам помог Скотти. Он столько думал о побеге, что играючи
разделался с таким пустяком. Он отстучал мне, что его с приятелем включили в
команду  по  переноске  угля  после завтрашнего  ужина.  Эта  работа  обычно
занимала  от  полутора до двух  часов. Его  идея заключалась  в том,  что на
перекличке мы должны выйти вперёд, когда охранник назовёт их  фамилии.  Если
мы не будем лезть ему на глаза, он.,не заметит подмены. Он же и его приятель
вернутся в камеры, скажут,  что не смогли  таскать уголь, поскольку-де плохо
себя чувствуют,  а нас, мол, поставили вместо них. Тем самым наше отсутствие
в  камерах  ни  у кого не вызовет подозрений.  А дальше  всё зависело от нас
самих.
     В  пятницу,  в  шесть  вечера,  охранник  выкрикнул  фамилии   двадцата
заключённых, назначенных на переноску  угля. Он не отрывал взгляда от списка
и,  естественно,  не заметил,  что  мы с  Бертом заняли места  Скотти  и его
приятеля.
     Пять минут спустя мы уже засыпали уголь в мешки.
     -- Ключ у тебя, приятель?-- прошептал Берт.
     -- Да,-- ответил я.
     Больше мы  не разговаривали, занятые  своими мыслями. Накрапывал мелкий
дождь,  медленно опускались сумерки. Над  Дартмуром  висели  низкие  тяжёлые
облака, над  болотами клубился серый туман. Погода  благоволила  к  нам.  До
наступления  ночи оставались считанные  минуты.  Я  взглянул на  часы. Самое
начало восьмого. От свободы нас отделяли три четверти часа.
VI. ПОБЕГ ИЗ ДАРТМУРА

     Наверное,  это были  самые  долгие  три четверти  часа  в  моей  жизни.
Наполнив  мешки,  мы погрузили их в кузов и начали распределять по блокам. Я
то  и дело поглядывал на  часы. На фоне  открытой освещённой  двери изморось
казалась  тонкой серебряной вуалью. Минут пять я сыпал  уголь в бункер возле
одной из печей.  Когда  я вернулся к  грузовику, уже  стемнело, туман покрыл
землю непроницаемым одеялом. При мысли о том, что мы можем заблудиться, меня
охватила паника.
     Грузовик  медленно покатил на плац.  Вокруг нас  горели  тюремные огни.
Туман оказался не таким густым, как я думал. Тут Берт дёрнул меня за рукав.
     --  Не  пора  ли, дружище? Я  показал ему часы.  Стрелки на  светящемся
циферблате стояли на семи сорока.
     --  Держись   рядом  со  мной,--  шепнул  я.--  Ускользнём  при  первой
возможности.
     Возле соседней группы зданий показался грузовик. Старший тюремщик вошёл
в котельную присмотреть за погрузкой угля.
     -- Берт,-- шепнул я,-- скидывай ботинки.
     Через минуту  мы  уже крались  в  тени  вдоль  высокой стены одного  из
блоков. Добравшись до угла, остановились. Фары грузовика позади нас заливали
сиянием гранитную стенку, над нашими головами тускло светились оконца камер.
Сквозь  тюремные носки  я  чувствовал  колючий холод  земли.  Колени у  меня
дрожали. Мы прислушались.
     --  Пошли,-- сказал  я  и взял  Берта за руку. Мы очутились на открытом
месте. Ноги наши ступали совершенно бесшумно. Дважды я останавливался, чтобы
оглянуться  на тюремные  огни и запомнить  расположение блоков  относительно
сарайчика с  красками, но  мы всё  равно врезались в  стену,  а не  в сарай.
Свернув налево, ощупью двинулись вперёд  в надежде, что увидим  строение,  в
котором хранились лестницы, на фоне тюремных блоков. Пройдя ярдов пятьдесят,
мы  налетели  на совершенно  другое  здание, и  я  понял, что  идти  надо  в
противоположную сторону. Мы быстро зашагали обратно. Было без десяти восемь.
Теперь  время  летело  с  невероятной  быстротой.  Я  боялся, что  "птенчики
Борстала"1  начнут бунт  раньше  назначенного срока.  А  когда он  начнётся,
тюремное начальство, вероятно, осветит прожекторами стены. Я  увидел  нужные
нам  сарайчики,  и моё  сердце бешено  забилось. Мы  ощупью пробрались вдоль
стены и отыскали дверцу сарая с краской. На ходу я вытащил  из кармана ключ.
Теперь  всё  зависело от  того,  подойдёт ли  он. Я  начал нашаривать ключом
замочную скважину,  рука моя неистово  тряслась. Ключ  вошёл, и я  попытался
повернуть его. Меня охватил ужас: ключ не действовал. Где-то что-то заедало,
бородка  не влезала в  замок до конца.  Я попробовал  вытащить  ключ, но его
заклинило.
     --  Придётся  забивать  его  в  замок,--  шепнул Берт  чуть погодя.  Мы
прислушались.  Вокруг ни  звука. Часы показывали  без  пяти  восемь. Я  едва
видел, как Берт сжал в руке свой ботинок и начал бить им по ключу. Казалось,
что стук  разорвал тишину в клочья. Мне подумалось, что охрана слышит  его и
уже бежит сюда со всех сторон. Но вот стук прекратился, и Берт хмыкнул. Ключ
повернулся в замке. Мы очутились в сарайчике.
     Вытащить  длинную  зелёную  лестницу было  секундным делом. Мы  закрыли
дверь, но  ключ намертво засел в  замке. Пришлось оставить там этого  немого
свидетеля нашего побега. Наконец мы оказались у стены.
     Натянув ботинки,  мы установили  лестницу и мгновение спустя уже стояли
на  верхушке  стены, втягивая лестницу  следом  за собой. Огни тюрьмы горели
ясно,  и у  меня  было  ощущение, что  нас  видят.  Однако чёрный фон  болот
скрадывал наши очертания. Перевалив лестницу через стену, мы установили её с
внешней  стороны  и в следующий  миг были уже  внизу. Лестницу  мы  оттащили
подальше, спрятали в высокой траве и бросились бежать. К несчастью, у нас не
было компаса, но я слишком хорошо знал округу, чтобы сбиться с пути в  самом
начале. Спустившись  с холма, мы очутились у дороги, которая соединяла шоссе
на Эксетер  с  магистралью на Тевисток  и Тубридже  и огибала  стороной При1
Несовершеннолетние преступники, срок заключения которых зависит от поведения
в тюрьме.  (Примеч.  пер.) нстаун.  Мы продолжали бежать. Внезапно у  нас за
спиной разверзся ад: "птенчики Борстала"  взбунтовались. Мы пересекли дорогу
и  полезли  на противоположный склон, чуть уклоняясь вправо. Оглянувшись,  я
увидел под крышей одного из блоков оранжевое сияние.
     -- Похоже, они что-то подожгли,-- задыхаясь, выпалил Берт.
     -- Дай  Бог, чтобы пожарным не понадобились  лестницы  из того сарая,--
сказал  я, и словно мне  в  ответ зазвонил тюремный  колокол, заглушая своим
зычным гласом шум бунта.
     -- Как ты думаешь, это из-за нас или из-за свары?-- спросил Берт.
     --  Не  знаю... Идти стало  труднее,  и мы  уже  не  бежали, а  скорее,
ковыляли вперёд.
     --  Может, отдохнём минутку, Джим?-- предложил Берт.-- У меня  колики в
боку.
     -- Отдохнём, когда переидём через шоссе Эксетер -- Принстаун.
     -- Что там за огни внизу?
     --  Тубридж,-- ответил я.-- Там  есть кафе. А прямо над ним через  холм
идёт дорога на Дартмит.
     Гребень холма  впереди нас осветили лучи фар,  потом машина  перевалила
через  верхушку и устремилась вниз -- снопы  света,  описав дугу,  упали  на
гостиницу и два моста.  На мгновение блеснула серебром  вода,  потом  машина
поползла вверх, к Принс