В следующие дни не произошло  никакого  нового  инцидента.  Город  стал
успокаиваться. Об обыске в доме на бульваре  Текели  никто  не  узнал,  и  о
Вильгельме  Шторице  нигде  не  упоминалось.  Оставалось  только  дожидаться
поскорее дня свадьбы.
     Все свободное время я продолжал  посвящать  прогулкам  по  окрестностям
Рача. Иногда со мной ходил капитан Гаралан. Почти всякий  раз  мы  проходили
бульваром  Текели:   подозрительный   дом   имел   для   капитана   какую-то
притягательную силу. Впрочем, это доставило нам возможность заметить, что  в
доме по-прежнему никого нет и что за ним  неизменно  наблюдают  два  агента.
Если бы Вильгельм Шториц возвратился, его бы в ту же минуту арестовали.
     Вскоре мы получили неопровержимое доказательство его отсутствия.
     Двадцать девятого мая меня пригласил к  себе  Штепарк  и  сообщил,  что
25-го числа в Шпремберге состоялись торжественные поминки по  Отто  Шторицу,
что на торжестве было много народу из местных и приезжих. Приезжали даже  из
Берлина. Па кладбище была страшная  давка,  так  что  даже  оказалось  потом
несколько задавленных.
     Отто Шториц  жил  и  умер,  окруженный  баснословными  рассказами.  Все
суеверы ожидали на его могиле чуда. Допускали, что ученый-немец  может  даже
выйти из гроба и воскреснуть  и  что  в  этот  момент  с  землей  произойдет
переворот: она начнет вертеться с востока на запад,  так  что  солнце  будет
всходить уже с другой стороны, что вся Солнечная система  изменится,  и  так
далее.
     Так говорили в публике. На самом деле ничего необычайного не случилось.
Памятник не  сдвинулся  с  места,  могила  не  раскрылась,  мертвец  остался
спокойно в ней лежать, и вращение земли не переменилось.
     На поминках присутствовал сын Отто Шторица.  Это  для  нас  было  всего
интереснее. Значит, он из Рача  уехал.  Я  выразил  надежду,  что  он  уехал
навсегда. Вот было бы хороню!
     Я поспешил поделиться новостью с Марком и капитаном Гараланом.
     Губернатор, однако, продолжал интересоваться этим  делом,  хотя  оно  и
заглохло. Положим, выходка озорника не имела особо  важных  последствий,  но
все-таки повторение чего-нибудь подобного было нежелательно. Этим нарушалось
общественное спокойствие, а губернатор обязан его охранять. Когда  он  узнал
от начальника полиции об отношении Шторица к семейству Родерих и об угрозах,
высказанных этим немцем, он принял все  это  близко  к  сердцу  и  решил  не
останавливаться перед крутыми мерами против дерзкого иностранца:  тем  более
что этот немец совершил кражу - все равно, сам или  через  кого-то  другого.
Если он окажется в Раче, его сейчас же арестуют, а из  четырех  стен  тюрьмы
ему не удастся уйти незамеченным, как он ушел из дома Родерихов.
     Вследствие этого 30  мая  между  его  превосходительством  и  Штепарком
произошел следующий разговор:
     - Вы ничего нового не узнали?
     - Никак нет, ваше превосходительство.
     -  Нет,  стало  быть,  основания  предполагать,  что  Вильгельм  Шториц
собирается вернуться в Рач?
     - Ни малейшего, ваше превосходительство.
     - За домом наблюдают?
     - Днем и ночью, ваше превосходительство.
     - Я написал обо всем в Будапешт,  и  мне  рекомендовано  принять  самые
решительные меры для пресечения дальнейших выходок.
     - Если Вильгельм Шториц не появится в Раче, то опасаться нечего,  а  мы
знаем из вернейших источников, что 25 мая он был в Шпремберге.
     - Но он может приехать, а этого не следует допускать.
     -  Нет  ничего  проще,  ваше  превосходительство:  благоволите  сделать
распоряжение об административной высылке.
     - Не только из Рача, но и вообще из Венгрии... Да, это так.
     -  Как  только  у  меня  будет  в  руках   это   постановление   вашего
превосходительства, я немедленно оповещу все пограничные власти.
     Постановление было тут же составлено, подписано и вручено Штепарку.
     Теперь все мы  окончательно  успокоились.  Но  мы  еще  не  знали  всей
таинственной сути дела и не представляли дальнейших событий...


        ^TГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ^U

     Приближалось 1 июня - день свадьбы. Я с удовольствием заметил, что Мира
очень мало и редко вспоминает о необъяснимых происшествиях. Впрочем, при ней
ни разу не было упомянуто имя Вильгельма Шторица.
     Она была со мной откровенна, делилась планами на будущее, хотя  и  сама
хорошенько не знала, придется ли их осуществить. Ехать ли ей с  Марком  жить
во Францию? Нет, это лучше потом. Сразу расстаться  с  отцом  и  матерью  ей
будет чересчур тяжело.
     - Сначала мы съездим в Париж на несколько недель, - говорила она.  -  И
вы, конечно, поедете вместе с нами, да?
     - Отчего же, только вы сами не захотите ехать вместе со мной. Вам будет
не до меня.
     - Да и вам будет с нами  скучно.  Новобрачные  -  плохая  компания  для
третьего лица.
     - Я готов с этим мириться.
     Доктор одобрял этот план. Уехать из Рача на месяц или на  два  следует.
Конечно, мадам Родерих будет скучать без дочери, но что же делать?
     Марк тоже забывал, или старался забыть, о  таинственных  происшествиях,
когда находился в обществе  Миры,  но  наедине  со  мной  он  часто  выражал
различные опасения.
     Он постоянно задавал вопрос:
     - Ну, что, Генрих, ничего нового не слышал?
     - Ничего, - неизменно отвечал ему я, и это была сущая правда.
     Однажды он к своему вопросу прибавил замечание:
     - Если бы ты даже и услышал что-нибудь в городе или от Штепарка...
     - Поверь, я бы сейчас же тебе рассказал.
     - Напротив, ты бы все это от меня скрыл.
     - Даю тебе  честное  слово:  я  все  тебе  передам,  как  только  узнаю
что-нибудь. Но уверяю тебя, все перестали этим делом  интересоваться.  Никто
ничего не говорит. Биржа спокойна, и бумаги идут вверх.
     - Тебе хорошо шутить, Генрих...
     - Мне хочется, чтобы и ты был повеселее, и хочется тебе показать, что я
в самом деле не имею никаких оснований для беспокойства.
     - Но если этот  человек  все-таки...  -  заговорил  было  Марк,  сделав
мрачное лицо.
     - Поверь, он не настолько глуп, чтобы полезть в расставленную  западню,
- перебил я его. - Ведь его сейчас же  вышлют  из  Венгрии,  как  только  он
объявится здесь. Не знать этого он не может.
     - А в его сверхъестественное могущество разве ты совершенно не веришь?
     - А ты веришь? Марк, ведь это же все сказки. Брось ты  думать  об  этой
чепухе, думай только о своем близком счастье. Блаженная минута для тебя ведь
уже скоро наступит.
     - Ах, Генрих, Генрих!..
     - Какой ты неблагоразумный, Марк. Мира гораздо рассудительнее тебя.
     - Она не знает того, что знаю я.
     - А что ты знаешь? Сейчас ты знаешь только то, что врага твоего  нет  в
Раче, что он явиться сюда не может и что ты больше никогда его  не  увидишь.
Неужели этого еще мало для твоего спокойствия?
     - Мало, Генрих. У меня есть предчувствие. Мне кажется...
     - Марк, не сходи с ума! Знаешь что? Ступай-ка ты лучше к Мире. При  ней
у тебя сейчас же опять явится розовое настроение.
     - Пожалуй, что так. Мне не следует отходить от нее ни на шаг.
     Бедный Марк! На него было жаль смотреть. Тяжело было  его  слушать.  По
мере того как приближалась минута свадьбы, его опасения все росли. Что греха
таить: я и сам ждал этого дня с большой тревогой.
     Относительно брата я мог рассчитывать на Миру, что она поможет мне  его
успокоить, но с капитаном Гараланом я положительно не знал, что делать.
     Когда он узнал, что Шториц находится в Шпремберге, я насилу его удержал
от поездки туда. Между Шпрембергом и Рачем всего двести миль, то есть четыре
дня пути в один конец. В конце концов нам удалось уговорить Гаралана,  чтобы
он туда не ездил, но он нет-нет да и порывался опять. Я все боялся,  что  он
возьмет да и уедет тайком.
     Как-то утром он зашел ко мне, и я с первых же его слов  понял,  что  он
опять решил ехать в Шпремберг.
     - Нет, дорогой Гаралан, вы этого не сделаете! - воскликнул я. -  Вы  не
должны встречаться с этим немцем. Умоляю вас остаться в Раче.
     - Любезный Видаль, этого негодяя нужно наказать, - с мрачной решимостью
настаивал капитан.
     - Это успеется! - воскликнул я. - Но пачкать о  него  руки  не  следует
порядочному человеку. Это уж обязанность полиции.
     Капитан Гаралан чувствовал справедливость моих доводов, но все  еще  не
сдавался.
     - Любезный Видаль, мы с вами по-разному смотрим на вещи, - возразил он.
- Оскорблена моя семья, в которую вступает ваш брат.  Неужели  я  не  должен
вступиться за свою семейную честь и отомстить оскорбителю?
     - Нет, потому что это дело можно передать в руки правосудия.
     - А как же оно попадет в руки правосудия, если этот человек сюда больше
не приедет? Видите, какое противоречие. Правосудие ждет его в Раче, а  въезд
в Рач ему запрещен губернатором. Значит, я  должен  ехать  в  Шпремберг  или
вообще туда, где его можно будет найти.
     - Хорошо. Но, во всяком случае, необходимо дождаться, когда мой брат  и
ваша сестра будут обвенчаны. Потерпите еще несколько дней, и тогда я  первый
буду настаивать на том, чтобы вы ехали и даже сам, пожалуй, с вами  поеду  в
Шпремберг.
     Я убеждал его так горячо, что он дал мне наконец формальное обещание не
прибегать до свадьбы ни к каким силовым мерам,  но  с  условием,  что  после
свадьбы я не буду больше его удерживать  и  даже  сам  поеду  с  ним  искать
Шторица.
     Нестерпимо долгими, просто бесконечными казались мне  часы,  оставшиеся
до 1 июня. Других я успокаивал, но  сам  тоже  испытывал  тревогу.  Какой-то
инстинкт, какое-то предчувствие тянуло меня аккуратно ходить каждый день  на
бульвар Текели и поглядывать на дом Шторица. Этот дом оставался  по-прежнему
запертым, с занавешенными окнами.  На  бульваре  постоянно  торчали  агенты,
наблюдавшие за домом. До сих пор никто не делал попытки войти в дом - ни его
владелец, ни слуга владельца. И все-таки мое настроение  было  такого  рода,
что, если бы я вдруг увидел выходящий из трубы дым или чью-нибудь  фигуру  в
окне бельведера, я бы нисколько не удивился.
     В городе давно перестали говорить об этом деле, а между тем нам всем  -
Марку, мне, доктору  и  капитану  -  продолжал  всюду  мерещиться  Вильгельм
Шториц.
     Тридцатого мая я пошел прогуляться  на  мост,  который  вел  на  остров
Свендор. Когда я проходил мимо пристани, к ней только что  подошло  судно  с
пассажирами, прибывшее откуда-то сверху Дуная.  Тут  мне  пришла  на  память
встреча с немцем на "Доротее" и произнесенные им слова, когда я  уже  считал
его высадившимся в Вуковаре. Эти слова произнес несомненно он. Я  узнал  его
голос в доме у Родерихов. То же произношение,  та  же  грубость  и  резкость
тона.
     Под  влиянием  этих  мыслей  я  внимательно   разглядывал   пассажиров,
высаживавшихся в Раче.  Я  высматривал,  не  появится  ли  бледное  лицо  со
странными глазами и злым выражением. Нет, ничего подобного не было.
     В шесть часов я занял свое место  за  семейным  обедом.  Мадам  Родерих
чувствовала себя теперь гораздо лучше, с тех пор как  ее  тревога  улеглась.
Марк возле Миры забывал обо всем на  свете.  Даже  капитан  Гаралан  казался
спокойнее, хотя и был в достаточной степени мрачен.
     Я решил во что бы то ни стало всех развеселить,  заставить  забыть  обо
всех неприятностях. К счастью, мне помогла в этом Мира, так что вечер прошел
чрезвычайно оживленно и приятно. Не заставляя себя просить, она сама села за
клавесин и спела нам несколько старинных венгерских песен.
     Когда мы уходили, она сказала мне на прощание:
     - Не забудьте, Генрих, завтра мы должны собраться у губернатора.
     - Ах да! За получением разрешения. Я помню.
     - Вы ведь один из свидетелей со стороны вашего брата.
     - А вот об этом я было и забыл. Хороню, что вы мне напомнили.
     - Вы, я заметила, часто бываете очень рассеянны.
     - Каюсь, да. Но завтра не буду рассеян, даю слово. За  меня  рассеянным
будет Марк.
     - Нет, я ему не дам забываться. Буду за ним следить. Итак, завтра ровно
в четыре часа. Не забудьте.
     - Разве в четыре часа, мадемуазель Мира? Я ведь думал, что  в  половине
шестого. Хорошо. Будьте покойны. Явлюсь без десяти четыре, не опоздаю.
     - До свидания, брат моего Марка!
     - До свидания, мадемуазель Мира!
     На другой день Марку нужно было сходить по делам в  несколько  мест.  Я
отпустил его одного, потому что он мне казался вполне успокоившимся,  а  сам
отправился на всякий случай еще раз к начальнику полиции.
     Штепарк меня принял, не заставив ждать ни одной минуты. Я  осведомился,
не узнал ли он чего-нибудь нового.
     - Ничего решительно, мсье Видаль,  -  отвечал  он.  -  Вы  можете  быть
совершенно спокойны: этого человека в Раче нет.
     - Он все еще в Шпремберге? - спросил я.
     - Я знаю только, что четыре дня тому назад он там был.
     - Это официально?
     - Официально - от местной полиции.
     - Это меня успокаивает.
     - А мне так это очень досадно. По-видимому,  этот  господин  не  желает
переезжать через границу.
     - Тем лучше.
     - Для вас, может быть, но не для  меня,  потому  что  мне  хотелось  бы
арестовать этого колдуна и хорошенько допросить. Ну, да это еще  успеется...
после.
     - После свадьбы - сколько угодно, господин Штепарк, но теперь я  бы  не
желал, чтобы он был здесь.
     Я ушел, сказав "спасибо" Штепарку.
     В четыре часа мы собрались  в  гостиной  дома  Родерихов.  На  бульваре
Текели нас дожидались две парадные кареты: одна для Миры, ее отца, матери  и
старинного друга их  семьи-судьи  Неймана,  а  другая  для  Марка,  капитана
Гаралана, его товарища, поручика Армгарда, и меня.  Нейман  и  Гаралан  были
свидетелями со стороны невесты, а я и Армгард - со стороны жениха.
     Как мне объяснил капитан Гаралан, в этот день предстояла не свадьба,  а
нечто вроде предварительной церемонии.  К  церковному  венчанию  можно  было
приступить лишь по получении разрешения губернатора.
     Если бы после этого обряда  церковное  венчание  почему-либо  не  могло
состояться, все-таки жених и невеста считались бы чем-то вроде  полусупругов
и ни тот, ни другая не имели бы уже права вступить в новый брак.
     Таков старинный обычай, сохранившийся в Раче  до  сего  времени.  Нечто
подобное было когда-то во Франции в средние века.
     На бульваре собралась толпа любопытных, в особенности молодых  девушек,
которые всегда интересуются чужими свадьбами  в  ожидании  своей.  Завтра  к
венчанию толпа соберется, конечно, еще больше. Много народу хлынет в  собор,
где будет происходить торжество.
     Кареты въехали во двор губернаторского дома и остановились у крыльца.
     Мира вышла под руку с отцом, мадам Родерих - с судьей  Нейманом.  Потом
вышли Марк, капитан Гаралан, поручик Армгард и я.  Нас  провели  в  парадный
зал, посредине которого стоял большой стол с двумя корзинами цветов.
     Жениха и невесту посадили на два кресла рядом;  подле  этих  кресел  на
двух других уселись, на правах родителей, господин и  госпожа  Родерих.  Мы,
четыре свидетеля, заняли второй ряд  кресел.  Церемонийместер  объявил,  что
идет его превосходительство. Все присутствующие встали.
     Губернатор сел на возвышении и спросил родителей невесты,  согласны  ли
они отдать свою дочь замуж за Марка Видаля. Затем он  задал  обычный  вопрос
жениху и невесте:
     - Марк Видаль, берете ли вы Миру Родерих себе в супруги?
     - Беру, - отвечал по уставу Марк.
     - Мира Родерих, берете ли вы Марка Видаля себе супругом?
     - Беру, - отвечала Мира.
     -   В   силу   полномочий,   предоставленных   мне    ее    величеством
императрицей-королевой, и на основании древнего обычая я, губернатор  города
и провинции Рача, объявляю дозволенным брак между  Марком  Видалем  и  Мирой
Родерих. Предписываю совершить  церковное  венчание  этого  брака  завтра  в
кафедральном соборе города Рача с соблюдением всех установленных  обрядов  и
форм.
     Все совершилось  и  окончилось  очень  просто.  Никакого  бесчинства  и
никакого чуда совершено не было. Акт составили и подписали, и никто  его  не
разорвал на этот раз.
     Очевидно, или Вильгельм Шториц находился действительно в Шпремберге,  к
вящему  утешению  своих  земляков,  или,   если   он   был   в   Раче,   его
"сверхъестественное могущество" улетучилось.
     Теперь хочет или не хочет этого таинственный колдун,  Мира  Родерих  не
может уже быть ничьей женой, кроме Марка Видаля.


        ^TГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ^U

     Наступило 1 июня. Мы так ждали этого числа, что уже  беспокоились,  что
оно никогда не наступит.
     Через несколько  часов  должно  состояться  венчание  Марка  и  Миры  в
кафедральном соборе.
     После церемонии в доме губернатора все опасения должны были рассеяться.
     Я встал в этот день пораньше. Но Марк поднялся еще раньше меня.  Я  еще
не успел одеться, как он уже вошел ко мне в номер.
     Он был одет в парадный костюм жениха и весь сиял счастьем. Мы  дружески
обнялись и нежно поцеловались.
     - Мира велела мне тебе напомнить... - сказал он.
     - ...что свадьба сегодня, - договорил я со смехом. - Знаю.  Если  я  не
опоздал к губернатору, то не опоздаю и в собор. Вчера я поставил  свои  часы
по часам на колокольне. Ты вот лучше сам не опоздай  как-нибудь,  Марк.  Это
будет гораздо хуже, чем если опоздаю я. Ты тут лицо более  необходимое,  без
тебя и начать нельзя.
     Он ушел, а я поторопился закончить свой туалет, хотя  было  еще  только
девять часов утра.
     Собрались  мы  опять  в  доме  Родерихов.  Отсюда  должен  был  выехать
свадебный кортеж. Чтобы доказать свою великую аккуратность, я явился нарочно
несколько раньше и получил в награду милую улыбку своей невестки.
     Один за другим являлись те, кто играл роль  во  вчерашней  церемонии  и
должен был фигурировать в сегодняшней. На всех были  парадные  костюмы.  Оба
офицера были в красивой граничарской форме, со  знаками  отличия  на  груди.
Мира, в белом платье с длинным шлейфом, с цветками флердоранжа на  груди,  с
красным венком на голове, была чрезвычайно мила и эффектна.  Венок  был  тот
самый, который возвратил ей мой брат. Она не пожелала,  чтобы  его  заменили
другим.
     Она вошла в гостиную  с  матерью  и,  увидев  меня,  особенно  дружески
протянула мне руку. Глаза ее сияли радостью. Она воскликнула:
     - Братец, братец! Если бы вы знали, как я счастлива!
     Итак, дурные дни прошли, все испытания кончились. От них не  оставалось
никаких следов. Даже  капитан  Гаралан,  казалось,  все  забыл.  Он  сказал,
пожимая мне руку:
     - Не будем об этом думать!
     Программа дня была установлена следующая:  в  десять  часов  отбытие  в
собор, где к тому времени соберутся во главе с губернатором все значительные
лица города. После венчания - принесение поздравлений. И  тут  же  в  церкви
запись брака в метрической книге. Потом завтрак  у  Родерихов  на  пятьдесят
персон, а вечером бал на двести человек гостей.
     В парадных каретах мы разместились точно так же, как это было накануне,
когда ехали к губернатору. Из церкви Марк и Мира должны были уехать в карете
одни, а для оставшихся  без  мест  предполагалось  подать  к  собору  другую
карету.
     Без четверти десять кареты отбыли из дома  Родерихов  и  направились  к
собору. Погода была великолепная. По улицам шло много публики,  спешившей  в
собор. С соборной колокольни навстречу нам несся веселый звон. Было без пяти
минут десять, когда обе кареты остановились у главной паперти.
     Из первой кареты вышел доктор Родерих  и  высадил  Миру.  Судья  Нейман
предложил руку госпоже Родерих. Мы из своей кареты выпрыгнули сами  и  пошли
вслед за Марком между двумя рядами публики.
     Внутри храма заиграл большой орган, и под  его  величественные  аккорды
наш кортеж вступил в собор.
     Марк и Мира направились к двум креслам, стоявшим против алтаря.  Позади
этих кресел стояли стулья для родит