ии  -  и  больше
ничего. Это нисколько не прояснило вопроса и не давало оснований  для  того,
чтобы восстановить формулу состава, которым пользовался Вильгельм Шториц для
своих преступных целей.
     Палачу Миры не подняться из небытия, куда его погрузил  сабельный  удар
Гаралана. И Миру мы не увидим до тех  пор,  пока  она  не  будет  лежать  на
смертном одре.
     Утром 24 июня ко мне пришел мой брат. Он был сравнительно  спокойнее  в
этот раз.
     - Я пришел сообщить тебе свое решение, - сказал он. - Я думаю,  что  ты
его одобришь.
     - Говори смело, - отвечал я,  -  я  заранее  уверен,  что  ты  придумал
что-нибудь очень разумное.
     - Вот что, Генрих, Мира мне все еще как будто  полужена.  Наш  брак  не
освящен церковью, потому что обряд был прерван раньше, чем были  произнесены
слова таинства. Получается ложное положение, с которым необходимо покончить.
Это необходимо и для меня, и для Миры, и для ее семьи, и для всего общества.
     Я обнял брата и сказал:
     - Совершенно верно, Марк, и я думаю, что к  исполнению  твоего  желания
препятствий не встретится.
     - Это было бы просто чудовищно. Священник, если и не будет видеть Миру,
то будет слышать ее голос.  Ведь  требуется  только  докончить  начатый  уже
обряд. Я не думаю, чтобы духовное начальство воспротивилось этому.
     - Нет, Марк, оно не будет противиться. Я беру на себя все хлопоты.
     Я обратился первым делом к старшему канонику собора,  который  совершал
тогда обряд, остановленный  неслыханным  кощунством.  Почтенный  старец  мне
сказал, что у него уже был об этом разговор  с  рачским  епископом,  который
смотрит на  этот  вопрос  в  самом  благоприятном  смысле.  Невеста  хотя  и
невидима, но она живой человек, в этом нет сомнения,  и,  следовательно,  ее
можно обвенчать. Оглашение сделано уже давно, следовательно, венчание  можно
не откладывать. Его назначили на 2 июля.
     Накануне Мира сказала мне, как и в первый раз:
     - Завтра, Генрих... Не забудьте же!
     Как и в первый раз, церемония была совершена в том  же  соборе  Михаила
Архангела и в той же самой обстановке. Были те же свидетели и те  же  гости.
Даже публика была та же.
     Любопытство было возбуждено в этот раз даже,  пожалуй,  больше,  чем  в
первый. Впрочем, публику за это нельзя упрекать. Многие,  быть  может,  даже
продолжали еще чувствовать некоторый страх. Правда, Вильгельм  Шториц  умер.
Правда, его лакей Герман умер тоже... Ну а как вдруг?..
     Новобрачные сидят перед алтарем. Кресло Миры  кажется  пустым,  но  оно
занято. Мира тут.
     Марк повернулся к ней и держит ее за руку,  как  бы  удостоверяя  перед
алтарем ее наличие.
     Сзади свидетели: судья Нейман, капитан Гаралан, поручик  Армгард  и  я.
Потом господа Родерих. Мать Миры стоит на коленях и просит у Бога  чуда  для
своей дочери. Кругом друзья, знакомые, родные, вся городская знать.
     Колокола весело трезвонят. Орган поет.
     Выходит  каноник.  Начинается  служба...  В  надлежащем  месте  каноник
спрашивает:
     - Мира Родерих, ты здесь?
     - Здесь, - отвечает Мира.
     Он обращается к Марку:
     - Марк Видаль, согласен ты взять Миру Родерих себе в супружество?
     Марк отвечает:
     - Да, согласен.
     - Мира Родерих, согласна ли ты вступить в супружество с Марком Видалем?
     - Да, согласна, - отвечает Мира ясным и твердым  голосом,  который  все
слышат.
     - Марк Видаль  и  Мира  Родерик,  объявляю  вас  мужем  и  женой  перед
Господом.
     После венчания толпа бросилась за каретами, которые поехали между двумя
шпалерами из толпы любопытных.
     В церковной книге подпись Миры Родерих была  сделана  невидимой  рукой,
которой так никто никогда и не увидит...


        ^TГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ^U

     Так  совершилась  2  июля  развязка  странной  истории,   которую   мне
захотелось вам рассказать. Я понимаю, что она кажется  невероятной.  Но  это
главным образом от неумения со стороны автора рассказывать.  История  же  на
самом деле подлинная, хотя и единственная в своем роде. Другой такой не было
и, надеюсь, не будет. Разумеется, прежние намерения пришлось оставить: Марку
и Мире неудобно было теперь ехать во Францию. Я уже смирился с тем, что Марк
будет наезжать в Париж только изредка, а жить будет постоянно  в  Раче.  Для
него гораздо лучше было жить с женой у Родерихов. Время  все  устраивает,  и
Марк, разумеется, впоследствии приспособится к своему  странному  положению.
Мира старалась всячески сделать так, чтобы ее незримость  как  можно  меньше
чувствовалась и замечалась. Она устраивала так, что все  всегда  знали,  где
она находится. Она была душой дома, хотя сама и была невидима, как душа.  Да
и внешний ее образ не совершенно исчез. Разве в  доме  не  было  ее  чудного
портрета, написанного Марком? Мира любила  садиться  под  этим  портретом  и
говорила тогда:
     - Вот я и не невидимка. Вы меня видите, как и я вас вижу.
     После свадьбы я прогостил в Раче  еще  несколько  недель,  и,  наконец,
наступил день моего отъезда. Надобно было ехать. Нет таких длинных  каникул,
которым бы рано или поздно не приходил конец. Мне пора было  возвращаться  в
Париж..
     В Париже я с головой ушел в свои занятия, которые очень любил, но среди
них я все же часто переносился мысленно в Рач.
     В начале января следующего года, размышляя  как-то  об  обстоятельствах
смерти  Вильгельма  Шторица,  я  вдруг  остановился  на  одном  соображении,
удивляясь, как оно не  пришло  мне  в  голову  раньше.  Я  упрекал  себя  за
недостаток наблюдательности, логики и сообразительности. Как это я раньше не
обратил внимания на то, что к Вильгельму Шторицу вернулся его видимый образ,
как только пролилась его  кровь  от  нанесенного  ему  Гараланом  сабельного
удара? Теперь я был просто ослеплен сделанным  открытием.  Ясное  дело,  что
таинственный состав содержался в крови и вместе с нею вышел из тела.
     Если остановиться на этой гипотезе, то вывод из нее  может  быть  один.
То,  что  сделала  сабля  Гаралана,  сделает  и  ланцет  хирурга.   Операция
безвредная, безопасная, ее можно совершать постепенно, в несколько  приемов,
и повторять до тех пор, пока не получится желаемый результат.  Потеря  крови
восстановится, организм Миры выработает новую, свежую кровь,  в  которой  не
будет и следа от проклятого снадобья.
     Я тотчас же написал об этом в письме  брату.  Уже  собираясь  отправить
свое письмо, я получил письмо от него и  такого  содержания,  что  решил  со
своими соображениями повременить и письма  своего  не  отправил.  Марк  меня
уведомлял,  что  Мира  скоро  сделает  его  отцом.  Разумеется,   во   время
беременности о кровопускании нечего было и думать.
     Рождение моего племянника или племянницы ожидалось в  последних  числах
мая. Я постарался поспеть в Рач к этому событию. 15 мая я был уже  там  и  в
своем нетерпении нисколько не уступал Марку.
     Событие совершилось 27 мая - никогда  не  забуду  этого  числа.  Чудес,
говорят, больше не бывает. А я в этот день был свидетелем чуда, которое могу
удостоверить самым положительным образом. Читатель уже догадывается, о каком
чуде я говорю. Ту помощь, за  которой  я  собирался  обратиться  к  науке  и
искусству,  нам  оказала  сама  природа.  Мира  воскресла,   точно   Лазарь.
Изумленный, ослепленный, задыхающийся от радости Марк  сам  видел,  как  она
медленно, постепенно вышла словно из какого-то мрака или тени, и  в  тот  же
момент родился ребенок.
     У моего брата получилась двойная радость; родился ребенок и возродилась
жена, показавшаяся ему теперь еще краше прежнего, после того, как он ее  так
давно не видел.
     С тех пор я, Мира и мой брат стали жить вместе в Париже. Я ломаю голову
над  математическими  выкладками,  а  он  работает  в  сфере   искусства   и
по-прежнему с огромным успехом. У него великолепный  особняк  рядом  с  моей
холостяцкой квартирой. Господа Родерих, а также Гаралан, который теперь  уже
полковник, каждый год приезжают к нему погостить на два месяца.
     И каждый же год молодые супруги уезжают к ним на столько же  времени  в
Рач. И на это время я  бываю  лишен  удовольствия  слушать  болтовню  своего
племянника, которого я очень люблю. Я ему точно и дядя, и  дедушка.  Марк  и
Мира счастливы вполне.
     Дай им Бог подольше пользоваться счастьем! Не дай Бог  никому  пережить
того, что они пережили! И дай Бог - это будет моим заключительным словом,  -
чтобы проклятой тайны Вильгельма Шторица никому никогда не удалось в  другой
раз открыть!