Сад обыскали, обшарили каждый кустик; это  было  нетрудно  сделать  при
яркой иллюминации. Никого не нашли!
     Вероятно,  это  пел  какой-нибудь  человек,  проходивший  по   бульвару
Текели... Впрочем, едва ли. Так поздно по этому бульвару никто не ходит.
     На всех улицах было темно. Мерцал только вдали слабый свет в бельведере
дома Шторица.
     Когда мы вернулись в дом, гости набросились на нас  с  расспросами,  но
поскольку мы ничего не могли ответить,  любопытство  утихло.  Вскоре  подали
сигнал к началу танцев.
     Пары опять составились.
     - А у вас и дамы нет? - улыбнулась мне Мира.
     - Есть, но только на второй тур, - сказал я, - и эта дама вы.
     - Мы не заставим тебя долго ждать, Генрих, - сказал Марк.
     Увы! Он ошибся. Мне долго пришлось дожидаться  вальса,  обещанного  мне
Мирой. Да, по правде сказать, я его и до сих пор все еще жду...
     Оркестр заканчивал прелюдию, как вдруг голос  послышался  опять,  и  на
этот раз на самой середине гостиной.
     Смущение гостей перешло в общее негодование, когда все расслышали,  что
голос  поет  "Песню  ненависти"  Фридриха   Марграда,   получившую   большое
распространение только благодаря своему  ругательному  содержанию.  Это  был
вызов мадьярскому патриотизму, явное глумление, открытое оскорбление.
     Голос пел посреди комнаты, а  певца  не  было  видно.  Певец  был  тут,
несомненно, тут, но оставался недоступным для зрения.
     Гости выбежали в зал  и  на  галерею.  Произошла  некоторая  паника.  В
особенности напугались дамы.
     Сверкая глазами, капитан Гаралан шел  по  гостиной,  готовясь  схватить
того, кого не мог видеть.
     Голос допел песню и умолк.
     Тут я увидел: да не я один, а человек, по крайней мере сто это  увидели
и не поверили глазам...
     Кто-то невидимый хватает с этажерки невестин букет, рвет  его,  бросает
цветы на пол и топчет их ногами! Потом хватает  контракт,  разрывает  его  в
клочья и разбрасывает по паркету!
     Тут уж испугались решительно все. Каждому захотелось уйти  подальше  от
такой чертовщины. Я спрашивал себя: не сошел ли я с ума и  не  мерещится  ли
мне все это?
     Ко мне подошел капитан Гаралан и в бешенстве проговорил,  весь  бледный
от гнева:
     - Это Вильгельм Шториц! Это его штуки!
     Какой Вильгельм Шториц? Где?
     В уме ли капитан Гаралан?
     Если он в уме, то, значит я сам скоро с  ума  сойду.  Ведь  я  все  это
видел: как рвали букет, как изорвали подписанный брачный контракт. А  теперь
вижу, как невидимая рука хватает с подушки невестин венок и уносит в зал, на
галерею, в сад, и венок исчезает.
     - Нет, уж это слишком! - вскричал капитан Гаралан, бросаясь из гостиной
в зал и оттуда на галерею.
     Вихрем пронесся он через зал и выбежал на бульвар Текели.
     Я побежал за ним.
     Один за другим добежали мы до дома Шторица,  где  по-прежнему  виднелся
слабый  свет  только  в  бельведере.  Капитан  схватился  обеими  руками  за
решетчатые ворота и с силой начал их трясти. Не  отдавая  себе  отчета,  что
делаю, я стал помогать капитану, но решетка была крепкая, и из наших  усилий
ничего не вышло.
     Несколько минут мы напрятали силы, не помня себя  от  бешенства.  Вдруг
одна половина ворот со скрипом повернулась на петлях...
     Капитан Гаралан обвинил Вильгельма Шторица совершенно напрасно.
     Вильгельм Шториц из своего дома никуда не выходил. Он стоял перед  нами
собственной персоной и отпирал нам ворота на отчаянный стук.


        ^TГЛАВА ВОСЬМАЯ^U

     На другой день с утра по всему городу  разнесся  слух  о  происшествии,
случившемся на балу у Родерихов. Никто не хотел верить, что это происшествие
действительно имело место, а  не  померещилось  только  испуганной  публике.
Между  тем  факты  были  налицо,  только  для  них  не  имелось  подходящего
объяснения.
     Нечего говорить, что после всего случившегося бал пришлось  прекратить.
Марк и Мира чрезвычайно огорчились. Букет истоптан, контракт изорван,  венок
украден!.. И это накануне свадьбы! Дурное предзнаменование.
     Весь день  перед  домом  Родерихов  собирались  любопытные,  толпясь  у
закрытых окон нижнего этажа. Простонародье, по большей  части  женский  пол,
стекались на набережную Батьяни.  Разговоров  было  много.  Строились  самые
чудовищные предположения. На дом Родерихов поглядывали с опаской.
     В этот день никто из семьи Родерихов не вышел на свою обычную прогулку.
Госпожа  Родерих  заболела  от  потрясения,  а  Мира  осталась  при  матери,
нуждавшейся в покое и заботливом уходе.
     В восемь часов ко мне в номер пришел Марк и привел доктора  Родериха  и
капитана Гаралана.  Нам  нужно  было  обсудить  необходимые  мероприятия,  и
удобнее было сделать это не в доме Родерихов, а на нейтральной почве.  Мы  с
братом вернулись домой в эту ночь вместе, а утром он  уже  успел  сбегать  к
Родерихам, проведать их, причем уговорил доктора и капитана идти  с  ним  ко
мне, чтобы переговорить обо всем по секрету.
     Мы сразу же приступили к беседе.
     - Генрих, - сказал Марк, - я распорядился никого  не  принимать.  Здесь
нас никто не может слышать, здесь мы совершенно одни в комнате.
     Мой брат был  в  ужасном  состоянии.  Лицо  осунулось,  побледнело.  От
прежнего счастливого, жизнерадостного выражения не  оставалось  и  следа.  Я
даже находил, что он расстроился больше, чем оправдывали обстоятельства.
     Доктор Родерих делал над собой заметные усилия, чтобы сдерживаться,  но
его сын даже и не пытался овладеть собой: губы его были плотно сжаты,  брови
нахмурены, глаза как-то странно блуждали.
     Я дал себе слово быть хладнокровным за всех.
     Первым моим вопросом было: как чувствуют себя госпожа Родерих и Мира?
     - Они были вчера обе очень потрясены, - ответил доктор, - и еще нескоро
придут в норму. Впрочем,  Мира  держится  молодцом:  взяла  себя  в  руки  и
старается успокоить мать,  которую  все  это  потрясло  гораздо  сильнее.  Я
надеюсь, моя жена тоже  скоро  оправится,  если  подобные  сцены  больше  не
повторятся.
     - Неужели вы думаете, доктор, что они могут повториться? - сказал я.  -
Мне кажется, такого случая больше не представится.
     - Как знать? - возразил доктор Родерих.  -  Поэтому  я  и  хочу,  чтобы
свадьба состоялась как можно скорее. Я начинаю верить тем  угрозам,  которые
мне сделаны...
     Фразы своей доктор не докончил, но мы с Гараланом поняли, что хотел  он
сказать. Марк,  не  знавший  о  последних  шагах  Шторица,  по-видимому,  не
расслышал или не обратил внимания.
     У  капитана  Гаралана  был  свой  собственный  взгляд,  но  он  его  не
высказывал, а ждал, чтобы сначала я высказал свое мнение.
     - Скажите, мсье Видаль, что вы обо  всем  этом  думаете?  -  задал  мне
вопрос доктор Родерих.
     Я полагал, мне следует представиться скептиком, не  придающим  большого
значения подобным странностям. Лучше сделать вид,  что  не  находишь  в  них
ничего необыкновенного, хотя и не знаешь, чем их объяснить.  Все-таки,  если
сказать правду, вопрос доктора меня затруднял.
     - Знаете, господин Родерих, - отвечал я, - в моих  глазах  все  это  не
заслуживает чересчур большого внимания. Просто скверная шутка  какого-нибудь
злостного мистификатора. В  толпу  гостей  замешался  мистификатор,  устроил
чревовещание - это штука, вы сами знаете, очень простая и старая.
     Капитан Гаралан быстро повернулся ко мне и посмотрел мне прямо в глаза,
как бы стараясь прочесть в них то, что я  действительно  думаю.  Его  взгляд
говорил ясно:
     "Мы здесь не для того, чтобы отыгрываться на подобных объяснениях".
     Доктор Родерих возразил:
     - Извините, мсье Видаль, но я не могу допустить, что это только  фокус,
шутка. Тут нечто иное.
     - Иного объяснения, доктор, я придумать не  могу.  В  противном  случае
придется допустить сверхъестественное, какую-нибудь чертовщину.
     - Почему чертовщину? Почему непременно сверхъестественное?  -  возразил
капитан Гаралан. - Вполне естественное, но только такое, чего мы  не  знаем,
что для нас еще тайна.
     -  Почему  же  вы  не  хотите  допустить,  что  слышанный  нами   голос
принадлежал чревовещателю? - отстаивал я свое мнение.
     Доктор Родерих покачал  головой,  решительно  отказываясь  принять  это
объяснение.
     - Повторяю: чревовещатель легко мог проникнуть в дом незаметно и  спеть
"Песню ненависти", чтобы раздразнить мадьярский патриотизм, - сказал я.
     Конечно, это было допустимое объяснение, в особенности  если  отбросить
существование сверхъестественного.  Но  доктор  Родерих  тут  же  задал  мне
вопрос:
     -  Прекрасно,  мсье  Видаль.   Допустим,   к   нам   в   дом   забрался
озорник-чревовещатель, хотя я так не думаю. Ну-с, а как же букет, контракт и
венок? Как вы эти факты объясните?
     Действительно, тут мое объяснение не годилось. С другой  стороны,  ведь
бывают очень ловкие фокусники... Капитан Гаралан прибавил  к  словам  своего
отца:
     - Говорите же, любезный  Видаль!  Неужели  ваш  чревовещатель  и  букет
раздергал, и контракт разорвал на мелкие клочки, и свадебный венок утащил на
глазах у всех? Неужели это все он?
     Я молчал.
     - Или, может  быть,  вы  думаете,  что  у  всех  была  галлюцинация?  -
продолжал он, волнуясь.
     - Нет, конечно. Галлюцинации не было. Все происшедшее видели по крайней
мере сто человек.
     После паузы, которую я не собирался прерывать, доктор продолжил:
     - Посмотрим на вещи так, как они есть,  и  не  будем  себя  обманывать.
Перед нами факты, которые  нельзя  ни  объяснить  естественным  образом,  ни
отрицать. Поищем  не  озорника,  а  человека,  которому  это  было  выгодно,
которому необходимо было устроить нам эту пакость. Поищем врага.
     Это была правильная постановка вопроса.
     - Врага? - удивился Марк. - Да какой же может быть здесь у нас  с  вами
враг, господин Родерих? Вы разве знаете такого?
     - Знаем, - сказал  капитан  Гаралан.  -  Это  отвергнутый  жених  Миры,
сватавшийся за нее прежде вас.
     - Вильгельм Шториц?
     - Вильгельм Шториц.
     Марку рассказали то, чего он еще не  знал.  Он  услышал  от  доктора  о
недавнем визите Шторица, о его домогательствах, о новом ему отказе и  о  его
угрозах. Все это, разумеется, вполне оправдывало возникшие у всех подозрения
против него.
     - И вы до сих пор ничего мне не говорили! -  вскричал  Марк.  -  Только
теперь, когда Мире грозит опасность, вы наконец  сообщаете  мне  все  это!..
Господа, это нехорошо. Сейчас я пойду к этому Шторицу и потребую...
     - Марк, предоставь это нам, - остановил его капитан Гаралан. - Негодяем
осквернен дом моего отца...
     - И оскорблена моя невеста! - отвечал Марк, теряя всякую сдержанность.
     Обоих  ослеплял  гнев.  Положим,  Вильгельм  Шториц  собирался   мстить
Родерихам, но ведь его  участие  во  вчерашних  событиях  не  подтверждалось
никакими  фактами.  Нельзя  же  было  обвинить  его   на   основании   одних
предположений  и  сказать:  "Вы  были  вчера  среди   гостей.   Вы   пропели
оскорбительную "Песню ненависти". Вы изорвали букет и контракт. Вы  похитили
венок невесты", - ведь Шторица никто не видел, решительно никто.
     Далее - разве мы не застали его дома? Разве он не самолично отворил нам
ворота? Правда, он очень долго не отворял их, так что если  он  был  в  доме
Родерихов, то имел достаточно времени прибежать оттуда домой, но ведь это же
опять-таки одни предположения. Наконец, как же бы он пробежал это расстояние
не будучи узнанным мною и капитаном Гараланом?
     Все эти факты я  представил  собравшимся  и  попросил  их  принять  мои
соображения. Доктор Родерих встал на мою сторону. Но капитан Гаралан и  Марк
ничего не хотели слушать и объявили, что сейчас же пойдут на бульвар Текели.
     Наконец мне удалось прийти к такому соглашению с ними.
     - Друзья мои, - сказал я, - идите лучше  в  ратушу,  а  не  к  Шторицу.
Пойдемте вместе. Расскажем  все  начальнику  полиции.  Объясним  ему,  какие
чувства питает Шториц по отношению к Родерихам, какие он выдвигал угрозы  по
адресу Марка и Миры. Сообщим  ему  и  о  том,  как  Шториц  хвастался  своим
"сверхъестественным могуществом". Начальнику полиции  самому  виднее  будет,
какие меры окажется нужным принять против подозрительного иностранца.
     В самом деле, было гораздо лучше обратиться  в  полицию.  Если  Марк  и
Гаралан отправятся сами к Шторицу, их могут ведь и не принять, а вламываться
силой в чужой дом  они  не  имеют  права.  Но  полиция  может  войти  и  без
разрешения. Да, конечно, лучше было обратиться в полицию.
     Условились, что Марк вернется в дом к Родерихам,  а  мы  с  доктором  и
капитаном отправимся в городское полицейское управление.
     Была  половина  одиннадцатого.  Весь  город  уже   знал   о   событиях,
случившихся накануне. Когда мы входили в ратушу, все, кто нас  видел,  сразу
же догадались, зачем мы туда идем.
     Доктор велел доложить о себе  начальнику  полиции,  который  немедленно
пригласил нас в свой кабинет.
     Генрих Штепарк был невысокого роста, но энергичный, с пытливым взглядом
умных, проницательных глаз.  Полицейское  чутье  у  него  было  замечательно
развито, это он доказывал уже во многих случаях. Можно было заранее сказать,
что в деле Родерихов он употребит все усилия для раскрытия истины. Но только
будет  ли  в  его  власти  раскрыть  ее,   если   факты   окажутся   слишком
неправдоподобными, даже исключающими всякую вероятность?
     Обо всех происшествиях начальник полиции оказался уже осведомлен вполне
основательно, за исключением тех подробностей, которые были известны  только
доктору, капитану и мне.
     - Я ожидал вашего посещения, господин Родерих, - сказал  Штепарк,  -  и
если бы вы ко мне не пожаловали, я бы сам к вам явился. Я узнал, что у вас в
доме прошлой ночью произошли странные вещи, перепугавшие всех ваших  гостей.
Испуг передался всему городу, и я должен констатировать факт,  что  наш  Рач
волнуется. Спокойствие в городе нарушено.
     По этому вступлению мы догадались,  что  проще  всего  будет  подождать
вопросов господина Штепарка и отвечать на них.
     - Прежде всего, доктор, я спрошу вас вот о  чем:  не  возбудили  ли  вы
против себя в ком-либо ненависти, желания отомстить  и  нет  ли  между  этой
ненавистью и свадьбой мадемуазель Миры Родерих какой-нибудь связи?
     - Кажется, так.
     - Кто же этот человек?
     - Вильгельм Шториц, - сказал  капитан  Гаралан.  Штепарк,  по-видимому,
нисколько не удивился. Тут  доктор  Родерих  рассказал  все,  что  ему  было
известно про Шторица, и закончил описанием своего последнего свидания с ним,
когда тот разразился уже известными читателю угрозами.
     - Так, так, - заметил  Штепарк.  -  А  начал  он  с  того,  что  сорвал
объявление в соборе. И сделал это совершенно незаметно.
     Мы согласились с этим мнением, но от нашего единодушия дело  вперед  не
двигалось.  Все-таки  феномен  так  и  оставался  без  объяснения,  если  не
допустить во всем этом участия какого-нибудь колдовства. Полиция с  нечистой
силой в борьбу не вступает, она действует только в сфере реального и хватает
за ворот только людей, состоящих из плоти и крови.  Привидений  и  призраков
она под арест  не  берет.  Кто  сорвал  объявление,  кто  разорвал  букет  и
контракт, кто утащил венок невесты,  тот  должен  иметь  телесный  облик  и,
разумеется, его можно и должно схватить и посадить в тюрьму.
     Господин  Штепарк  нашел,  что  против  Шторица  имеются  основательные
подозрения.
     - Этот субъект всегда казался мне очень подозрительным, - сказал он.  -
Живет он как-то странно и неизвестно на какие средства.  Почему  он  покинул
свою родину - Шпремберг? Почему он, будучи прусским немцем, поселился  среди
мадьяр, которые немцев не любят?  Держит  одного  слугу,  старика  немца,  и
никому нет доступа в его дом на бульваре Текели. Почему так? Все это  очень,
очень подозрительно.
     - Что же  вы  думаете  делать,  господин  Штепарк?  -  спросил  капитан
Гаралан.
     - Хочу сделать внезапный обыск у него в  доме,  не  найдем  ли  мы  там
какое-нибудь доказательство  или  хотя  бы  указание  на  факт  причастности
Шторица к происшествиям.
     - А даст ли губернатор разрешение на обыск? - спросил доктор Родерих. -
Ведь без его разрешения нельзя обойтись.
     - Полагаю, разрешение будет дано. Ведь этот  иностранец  угрожал  вашей
семье.
     - Губернатор сам вчера был на балу, - заметил я.
     - Я знаю это, господин Видаль, и он уже вызывал меня к себе  по  поводу
событий, очевидцем которых ему самому пришлось быть.
     - Как же он их объясняет?
     - Никак. Он теряется в догадках.
     - Но если он узнает, что тут замешан Вильгельм Шториц...
     - ...тогда он еще больше будет стараться в  выяснении  дела.  Подождите
меня здесь, господа. Я сейчас  отправлюсь  к  губернатору  и  через  полчаса
возвращусь с разрешением произвести обыск в доме Шторица.
     - Мы хотим тоже быть при обыске, - сказал капитан Гаралан.
     - Я ничего против этого не имею, - отвечал Штепарк. - И господин Видаль
может присутствовать, если ему угодно.
     - Вы отправляйтесь на обыск, господа, - сказал доктор Родерих, - а  мне
пора домой. После обыска приходите прямо к нам и расскажите о результатах.
     - Будет не только обыск, а последует, чего доброго, и арест, -  заметил
Штепарк.
     Он отправился к губернатору, а доктор ушел к себе домой. Мы с капитаном
Гараланом остались в кабинете начальника полиции.
     Итак, мы скоро переступим порог таинственного дома. Где  в  эту  минуту
находится его хозяин? Если  он  дома  -  сможет  ли  сдержать  себя  капитан
Гаралан, когда его увидит?
     Штепарк вернулся через полчаса с разрешением от губернатора на обыск  и
с предписанием принять все меры, какие после того окажутся необходимыми.
     - Не угодно ли  вам,  господа,  выйти  отсюда  прежде  меня?  -  сказал
начальник полиции. - Вы идите вперед, я пойду по одной стороне улицы, агенты
мои - по другой, и мы сойдемся у дома Шторица. Хорошо?
     - Хорошо, - ответил капитан Гаралан.
     Мы вдвоем вышли из ратуши и пошли по набережной Батьяни.


        ^TГЛАВА ДЕВЯТАЯ^U

     Наши три группы шли разными дорогами. Погода была  пасмурная.  По  небу
быстро неслись к востоку серые пухлые облака. С пронзительным криком  летели
против ветра парами аисты и журавли. Дождя не было, но он мог хлынуть каждую
минуту, и притом проливной.
     Прохожие встречались редко, но все-таки, если бы мы шли вместе, на  нас
бы  обращали  внимание.  Поэтому  господин  Штепарк  отлично   сделал,   что
распорядился разбить нас на группы.
     Капитан Гаралан молчал всю дорогу. Я продолжал  опасаться,  что  он  не
сдержит себя и совершит насилие над Шторицем. Поэтому я  даже  сожалел,  что
Штепарк позволил нам присутствовать при обыске.
     Через четверть часа мы дошли до того угла набережной  и  бульвара,  где
стоял дом Родерихов. В нижнем этаже не было открыто ни одного окна.  Окна  в
спальнях мадам Родерих и Миры также были закрыты. Какой контраст с вчерашним
оживлением!
     Капитан Гаралан постоял, поглядел на опущенные  занавески,  вздохнул  и
погрозил кулаком, но не сказал ни слова.
     Завернув за угол, мы пошли по бульвару Текели  и  остановились  у  дома
Шторица.
     У ворот уже прохаживался, заложив руки в  карманы,  начальник  полиции.
Вскоре подошли и его агенты. С ними находился приглашенный слесарь.
     Окна в доме были закрыты, по всегдашнему обыкновению. Даже в бельведере
были опущены все занавеси, так что внутри ничего не было видно.
     - Кажется, никого нет, - сказал я Штепарку.
     - Сейчас мы узнаем, - ответил он. -  Но  будет  странно,  если  в  доме
никого не окажется. Вон там, налево, виден дым из трубы.
     Действительно, над крышей дома вилась струя дыма.
     - Если хозяина нет, - прибавил Штепарк, - то лакей, во  всяком  случае,
должен быть налицо, а нам решительно все равн