же он...
     - Я его знаю, господин Родерих.
     - Знаете?
     Я рассказал о том, как встретился с Шторицем  на  "Доротее"  и  как  он
сошел с габары в Вуковаре, так что я даже не думал, что он живет в Раче.
     - Потом, - прибавил я, - мы с капитаном  Гараланом  во  время  прогулки
видели, как он выходил из своего дома, и я сейчас же его узнал.
     - Между тем в городе говорили, что его уже несколько  недель,  как  нет
дома, что он куда-то уехал, - заметил доктор Родерих.
     - Очевидно, он и уезжал куда-нибудь, раз  Видаль  с  ним  встретился  в
Будапеште, - вмешался капитан Гаралан. - Но теперь он вернулся.
     В голосе капитана было слышно сильнейшее раздражение.
     Доктор Родерих продолжал:
     - Средства у него есть, но его образ  жизни  никому  не  известен.  Это
загадка для всех. Он живет не  по-людски,  а  ведет  какое-то  потустороннее
существование.
     - Нет ли тут преувеличения? - усомнился я.
     - Преувеличение есть, несомненно, - отвечал доктор, -  но  все-таки  он
принадлежит к очень странной, подозрительно странной  семье.  Об  его  отце,
Отто Шторице, ходили легенды, когда он был жив.
     - Да они ходят и теперь, когда он уже умер,  -  сказал  я.  -  Я  читал
любопытную статью в одной немецкой газете, написанную по поводу поминок Отто
Шторица,  ежегодно  справляемых  на  шпрембергском  кладбище.   По-видимому,
суеверным росказням верят здесь еще  и  теперь.  Покойного  ученого  считают
колдуном, обладавшим сверхъестественной силой. Каждый раз ждут какого-нибудь
чуда на его могиле.
     - Раз вы все это знаете, мсье Видаль, - сказал доктор Родерих, - то  вы
не должны удивляться, что к  Вильгельму  Шторицу  относятся  у  нас  в  Раче
подозрительно. И вот этот-то человек просил руки моей дочери!  Больше  того,
вчера он осмелился снова повторить свое предложение.
     - Вчера? - вскричал я. - Неужели?
     - Вчера, когда был у меня.
     - Помимо всего прочего, - сказал капитан Гаралан, - мы не можем принять
его в свою семью уже по одному тому, что он немец.
     В тоне, которым это было сказано, выявилась вся мадьярская ненависть  к
немцам.
     - Так вот, как было дело, - продолжал доктор Родерих. - Я нашел  нужным
вам это сообщить, чтобы вы знали. Когда  доложили  о  Шторице,  первым  моим
желанием было велеть ему сказать, что я не могу его принять...
     - И это было бы гораздо лучше, отец, - сказал капитан Гаралан, - потому
что у этого человека медный лоб. После столь категоричного отказа неужели он
не понимает, что  ему  в  наш  дом  нельзя  больше  являться  ни  под  каким
предлогом?
     - Я боялся, он устроит какой-нибудь скандал...
     - Я бы сумел этот скандал прекратить.
     - Я это знаю и вот именно поэтому решил пойти на некоторый  компромисс,
действовать осторожно и умеренно... Во всяком случае, ради спокойствия твоей
матери и сестры я и на будущее прошу тебя, Гаралан, быть сдержаннее в случае
чего...
     Я уже успел узнать капитана Гаралана и заметил, что он очень вспыльчив.
Поэтому мне все больше и больше не нравилось, что Вильгельм Шториц  вернулся
в Рач и даже возобновил свое сватовство.
     Доктор  Родерих  досказал  нам  подробности  визита  Шторица.  Свидание
происходило в этом самом кабинете, Вильгельм Шториц говорил с  упрямством  и
настойчивостью. Доктор Родерих выразил ему свое крайнее  изумление,  что  он
решился прийти и возобновить попытку, по поводу которой  уже  получил  самый
решительный отказ. Вильгельм Шториц стоял на своем, был раздражен и  заявил,
что ему нет дела до помолвки мадемуазель Миры с моим братом, что он ее любит
и что она должна принадлежать ему или никому.
     - Негодяй! Нахал! -  вскричал  капитан  Гаралан.  -  Он  осмелился  это
сказать. Жаль, меня тут не было, я бы вышвырнул его за дверь.
     Я подумал: если эти два человека встретятся, непременно выйдет история,
которой так боится доктор Родерих.
     - Тогда я встал и сказал, что не желаю больше с  ним  разговаривать,  -
продолжал доктор.  -  Свадьба  Миры  решена,  и  через  несколько  дней  она
состоится.
     - Не бывать этому никогда, - объявил Вильгельм Шториц.
     - Милостивый государь, не угодно ли вам выйти вон! - сказал я, указывая
ему на дверь. Всякий другой на его месте ушел бы сейчас же. Но  он  остался.
Сбавив тон, он попробовал добиться  кротостью  того,  чего  не  мог  достичь
угрозой. Просил хотя бы только отложить свадьбу. Я подошел к  камину,  чтобы
позвонить лакею. Он схватил меня за руку и, забывшись в гневе, стал говорить
так громко, что, я думаю, на улице было слышно. К счастью, жена и  дочь  еще
не возвращались. В конце концов Шториц все-таки ушел, но наговорил при  этом
массу самых нелепых угроз и заявил, что Мире никогда не  быть  женой  Марка.
Такие  препятствия  возникнут,  что  брак  окажется   невозможным.   Шторицы
располагают сверхъестественным могуществом и не замедлят пустить его  в  ход
против дерзкой семьи, которая осмелилась отвергнуть Вильгельма  Шторица.  Он
яростно распахнул дверь кабинета и быстро прошел  мимо  нескольких  больных,
дожидавшихся в галерее. Я, по правде сказать, был очень смущен.
     Ни одного слова не было сказано об этой сцене ни  госпоже  Родерих,  ни
Мире, ни Марку. Решено было их не тревожить. Кроме того, я боялся со стороны
Марка какой-нибудь  выходки  вроде  той,  какую  грозился  устроить  капитан
Гаралан. Впрочем, последний сдался, в конце концов на доводы отца  и  обещал
ничего пока не предпринимать.
     - Хорошо, - сказал он. - Я, так  и  быть,  не  пойду  наказывать  этого
негодяя. Но если он сам ко мне явится? Если он предпримет что-нибудь  против
Марка? Если он выступит в роли зачинщика?
     Доктор Родерих не знал, что сказать на это.
     Беседа наша кончилась. Решили ждать. Если Шториц не перейдет от слов  к
делу, то об инциденте никто не узнает. Что может сделать этот злобный чудак?
Как он может помешать свадьбе? Оскорбить Марка при встрече и этим  заставить
его выйти с  ним  на  дуэль?  Или  предпримет  какое-нибудь  насилие  против
мадемуазель Миры? Но как же он проберется в дом к Родерихам? Ведь его теперь
не приказано принимать. Не может же он выломать дверь. Да,  наконец,  доктор
Родерих  не  задумается  обратиться  в  полицию,  которая  сумеет   укротить
расходившегося немца.
     На прощание доктор еще раз попросил сына не связываться со Шторицем,  и
надобно сказать правду:  капитан  Гаралан  очень  неохотно  подтвердил  свое
обещание.
     Между тем мадам Родерих, Мира и Марк вернулись домой. Разумеется,  меня
оставили завтракать, так что  прогулку  в  окрестности  Рача  я  отложил  до
следующего дня.
     Чтобы  объяснить  свое  присутствие  в  кабинете  доктора  Родериха,  я
придумал что-то довольно  правдоподобное,  так  что  у  Марка  не  появилось
никаких подозрений. Завтрак прошел, по обыкновению, очень приятно.
     Когда все встали из-за стола, Мира мне сказала:
     - Генрих, раз уж вы у нас, вы должны остаться на весь день.
     - А моя прогулка?
     - Мы прогуляемся вместе.
     - Я хотел совершить дальнюю прогулку...
     - И мы пройдемся далеко...
     - Но пешком...
     - Да, пешком. Но зачем же непременно далеко? Я уверена, вы еще не  были
на острове Свендор.
     - Я туда завтра собирался.
     - Пойдемте сегодня.
     В обществе обеих дам и Марка я побывал на острове Свендор, обращенном в
общественный парк с боскетами, хижинами и всякого рода увеселениями.
     Но я мало интересовался  прогулкой.  Мысли  мои  были  далеко.  Это  не
укрылось от Марка, и мне пришлось ему дать несколько уклончивых ответов.
     Быть может, я боялся встречи с Вильгельмом  Шторицем?  Нет,  я  гораздо
больше думал о тех  словах,  которые  он  сказал  доктору  Родериху:  "Такие
препятствия  возникнут,   что   брак   окажется   невозможным"...   "Шторицы
располагают сверхъестественным могуществом".  Что  это  значит?  Следует  ли
относиться к этим словам серьезно? Я решил поговорить с доктором  Родерихом,
как только представится удобный случай.
     Прошло два дня. Я  начал  успокаиваться.  Вильгельма  Шторица  не  было
видно, хотя он из города не уезжал. В доме на бульваре Текели жили. Я видел,
как лакей Герман выходил  из  него.  Потом  еще  как-то  в  окне  бельведера
показалась фигура самою Шторица: он стоял и смотрел на дом Родерихов.
     В ночь с 17 на 18 мая произошло следующее событие.
     В городском соборе оказалось разорванным в клочья и  брошенным  на  пол
вывешенное на стене объявление о предстоящем браке  Миры  Родерих  с  Марком
Видалем. Дверь в собор была заперта, а между тем в него кто-то проник.  Беду
было легко поправить: повесили новое объявление. Но через час, среди  белого
дня, оно снова оказалось сорванным. Три раза в этот  день,  18  мая,  чья-то
невидимая рука срывала объявление, но виновного так и не удалось обнаружить.
Кончилось все тем, что устроили около стенки для таких объявлений решетку.
     О глупой выходке  поговорили  недолго  и  забыли.  Но  доктор  Родерих,
капитан Гаралан и я обратили на нее серьезное внимание. Для нас  было  ясно,
что начинается война, которую объявил нам Вильгельм Шториц.


        ^TГЛАВА СЕДЬМАЯ^U

     Кто мог сделать подобную гадость, если  не  тот  единственный  человек,
которому она могла быть выгодна? Не была ли  она  началом  обещанной  травли
семьи Родерихов?
     Доктор Родерих был немедленно уведомлен о происшествии  сыном,  который
поспешил вслед за тем в гостиницу "Темешварская".
     Нетрудно себе представить, в каком бешенстве был капитан Гаралан.
     - Это все он, все этот мерзавец! - говорил капитан. - Не знаю,  как  он
это устроил, но этим одним он, конечно, не  ограничится.  Только  я  ему  не
позволю ничего больше, нет!
     - Будьте хладнокровны, дорогой Гаралан, - сказал  я,  -  и  не  делайте
неосторожных шагов. Как бы нам не повредить делу.
     - Любезный Видаль, мы и так уж все время были чересчур осторожны. И это
к добру не привело. Если бы отец мне сообщил обо всем  своевременно,  прежде
чем этот негодяй успел выйти из нашего дома, то  мы  бы  тогда  же  от  него
избавились навсегда.
     - И все-таки,  мой  дорогой,  я  убежден,  что  вам  не  следует  лезть
напролом.
     - А если он будет продолжать в том же духе?
     - Мы всегда успеем обратиться в полицию. Подумайте о вашей матушке и  о
сестре.
     - Но ведь они же все равно узнают.
     - Им можно не говорить. И Марку также. После свадьбы будет ясно, как  с
этим быть.
     - После свадьбы? - возразил капитан Гаралан. - А если тогда  будет  уже
поздно?
     Тем временем  в  доме  Родерихов  мать  и  дочь  спокойно  хлопотали  о
предстоящем званом вечере. Им хотелось, чтобы все было как можно  лучше.  Не
хотелось ударить лицом в грязь. У доктора  были  только  друзья,  врагов  не
было, поэтому пришлось разослать массу приглашений. В доме Родерихов  должны
были сойтись на нейтральной почве представители аристократии, магистратуры и
администрации. Сам губернатор, связанный  с  доктором  личной  дружбой,  уже
принял приглашение и сообщил, что непременно приедет.
     В приемных комнатах Родерихов  свободно  могли  поместиться  полтораста
гостей. Ужин предполагалось накрыть в галерее под конец вечера.
     Никто, думаю, не удивится, если я скажу, что вопрос о  туалете  невесты
обсуждался очень серьезно и что Марк в качестве художника  принимал  горячее
участие в этих дебатах. К тому же Мира была мадьярка, а мадьяры всякого пола
и возраста придают громадное значение туалету. Любовь  к  нарядам  у  них  в
крови, как любовь к танцам и  пению.  Ожидалась  вообще  выставка  блестящих
дамских туалетов и мужских костюмов, так что вечер у  Родерихов  должен  был
удаться на славу.
     Я как-то остановился у одного из окон, выходящих на набережную Батьяни,
и, к своему неудовольствию,  увидел  Вильгельма  Шторица.  Конечно,  тут  он
оказался не случайно. Он шел но набережной  очень  медленно  и  с  опущенной
толовой. Поравнявшись с домом Родерихов,  он  выпрямился  и  кинул  на  него
взгляд-о, какой злобный взгляд! Мимо дома он прошелся несколько раз, так что
мадам Родерих обратила на него внимание и  сказала  мужу.  Тот  ее  успокоил
несколькими словами, но о недавнем визите не сказал ничего.
     Когда мы с Марком, выйдя от Родерихов, шли к  себе  в  гостиницу,  этот
человек встретился с нами на Мадьярской  площади.  Увидев  моего  брата,  он
вдруг остановился в нерешительности, как бы собираясь к нам подойти.  Но  не
подошел, а стоял и только  глядел  на  Марка  глазами,  в  которых  сверкали
молнии. Марк сделал вид, что не замечает его, и мы  прошли  мимо.  Когда  он
остался в нескольких шагах позади нас, Марк меня спросил:
     - Ты обратил внимание на этого субъекта?
     - Да, Марк, обратил.
     - Это Вильгельм Шториц, о котором я тебе говорил.
     - Я знаю.
     - Ты разве его знаешь?
     - Капитан Гаралан мне его показывал уже не один раз.
     - Я думал, его нет в Раче.
     - А между тем он здесь. Вероятно, уезжал, но вернулся.
     - Впрочем, это не важно.
     - Разумеется, не важно.
     На самом же деле  я  находил,  что  Вильгельму  Шторицу  не  мешало  бы
куда-нибудь убраться, и что нам без него было бы гораздо спокойнее.
     В  десять   часов   вечера   начали   приезжать   гости.   У   подъезда
останавливались кареты, залы наполнялись. Доктор с женой и дочерью встречали
гостей у входа в галерею, ослепительно сверкавшую всеми зажженными люстрами.
Вот приехал губернатор.  В  теплых,  сердечных  выражениях  принес  он  свои
поздравления симпатичной семье, наговорил комплиментов  Мире  и  любезностей
Марку. Впрочем, поздравления и благопожелания сыпались  на  помолвленных  со
всех сторон.
     Собрались  городские  власти,  офицеры,  товарищи  капитана   Гаралана,
который, несмотря на свою  озабоченность,  рассыпался  в  любезностях  перед
гостями. Блестящие туалеты дам мешались  с  мундирами  военных  и  парадными
костюмами штатских. Публика прохаживалась по залам  и  галерее.  В  кабинете
доктора гости любовались выставленными подарками. Все  подарки  моего  брата
выделялись художественным вкусом. В большой гостиной на  одном  из  консолей
лежал  приготовленный  для  подписания  брачный  контракт,  а  на  другом  -
флердоранжевый с розами букет и рядом с ним, на бархатной  подушке,  брачный
венок для невесты - по мадьярскому обычаю.
     Программа вечера состояла  из  трех  отделений:  концерта,  бала  и,  в
промежутке между ними, акта подписания контракта. Танцы должны были начаться
часов около двенадцати, так что многие из гостей жалели, почему  не  раньше.
Повторяю: венгры и венгерки безумно любят танцы, без танцев они и веселья не
признают. Впрочем, они и музыку очень любят, а концертная программа  была  в
этот вечер превосходная.
     Играл замечательный цыганский оркестр, прославивший  себя  в  то  время
повсюду в Венгрии, но еще  ни  разу  до  сих  пор  не  игравший  в  Раче.  В
назначенный час музыканты со своим капельмейстером появились в зале и заняли
отведенное для них место.
     Венгры очень любят музыку, но на свой лад. В  противоположность  немцам
они не столько исполнители,  сколько  слушатели.  В  особенности  они  любят
слушать свою национальную музыку, и  это  слушание  для  них  не  забава,  а
серьезное занятие.
     Оркестр  состоял  из  двенадцати  музыкантов   и   капельмейстера.   Им
предстояло играть веселенькие венгерские мотивчики - танцы,  военные  песни,
марши. Мечтательной немецкой музыки мадьяры не любят.
     Для свадебного вечера можно было бы остановиться и на  несколько  ином,
более подходящем к случаю выборе пьес, но в Венгрии очень  большое  значение
имеют традиции,  и  собравшихся  гостей  необходимо  было  услаждать  только
национальной музыкой.
     Цыгане были в народных костюмах - все  смуглые,  с  черными  как  смоль
курчавыми волосами шапкой,  густыми  черными  бровями  и  черными  огненными
глазами. Из-под ярко-красных губ сверкали у всех ослепительно белые,  острые
зубы.
     Оркестр имел огромный успех. Гости  в  тишине  выслушивали  внимательно
каждую  пьесу,  а  потом   разражались   аплодисментами   и   одобрительными
восклицаниями.
     Я тоже слушал с удовольствием.  Что  касается  Марка,  то  он,  на  мой
взгляд, занимался не столько оркестром, сколько своим счастьем,  сидя  возле
сияющей Миры Родерих.
     Но вот программа исчерпана. Аплодисменты смолкли. Капельмейстер  встал,
за ним поднялись музыканты. Доктор Родерих сердечно поблагодарил  их,  гости
наговорили им комплиментов, и они на время удалились.
     Приступили к  подписанию  контракта,  что  совершилось  торжественно  и
серьезно. Гости разбились на группы. Лакеи разносили на  подносах  фрукты  и
прохладительные напитки.
     Все шло хорошо. Ничего неприятного до сих  пор  не  случилось.  Если  я
вначале несколько тревожился, то теперь успокоился почти совсем.
     Госпоже  Родерих  я  не  жалел  комплиментов  цо  поводу   блистательно
удавшегося вечера.
     - Благодарю вас, мсье Видаль, - сказала она, - я очень рада,  что  моим
гостям весело. Но, по правде сказать, я смотрю только на вашего брата  и  на
мою дочь. Как они счастливы!
     - Сударыня, этим счастьем они обязаны вам, -  заметил  я.  -  Родителям
остается только радоваться на счастье своих детей.
     И вдруг  по  какой-то  странной  ассоциации  мне  вспомнился  Вильгельм
Шториц... Почему так? Между тем капитан Гаралан о нем больше не  думал,  как
мне казалось. Молодой человек казался веселым, беззаботным. Многие барышни с
удовольствием заглядывались на него. Он в городе был общим любимцем.
     - Любезный капитан, - сказал я, когда он проходил  мимо  меня,  -  если
конец вечера будет соответствовать началу...
     - О, конечно! - вскричал он. - Музыка хорошо, а танцы еще лучше.
     - Ну, в танцах француз мадьяру не уступит. Вы знаете, мне  ваша  сестра
обещала второй вальс.
     - Почему не первый?
     - Как - почему? Да первый по всем правилам и традициям должен танцевать
с ней Марк. Что же, вы хотели бы меня с ним поссорить?
     - Правда ваша, дорогой Видаль. Жених и невеста всегда открывают бал.
     Цыганский оркестр снова появился и занял свое место. В кабинете доктора
были расставлены карточные столы для не танцующих  солидных  людей.  Оркестр
начал наигрывать в ожидании, когда капитан Гаралан подаст сигнал  к  танцам.
Вдруг со стороны галереи через открытую дверь  донесся  из  сада  звучный  и
сильный голос. Голос пел что-то странное, без мелодии, без ритма.
     Начавшие было составляться пары  остановились.  Все  прислушались.  Что
это? Сюрприз, нарочно придуманный? Ко мне подошел капитан Гаралан.
     - Что это такое? - спросил он.
     - Не знаю, - отвечал я с тревогой в голосе.
     - Откуда это пение? С улицы?
     - Кажется, нет, не с улицы.
     Действительно, голос доносился из сада, а не с улицы. Тот, кто пел, как
будто даже подходил к галерее, собираясь войти в дом.
     Капитан Гаралан схватил меня за руку, и мы побежали в сад.
     На галерее из гостей было человек двенадцать. Гости, уходившие в сад во
время антракта, давно вернулись. Остальные были в зале и в  гостиных.  Кроме
того, в галерее находились музыканты, но все они сидели на своих  местах  за
пюпитрами.
     Капитан Гаралан вышел на крыльцо. Я последовал  за  ним.  Мы  осмотрели
весь освещенный сад. Там никого не было.
     В эту минуту к нам подошли  Родерихи,  муж  и  жена,  и  доктор  сказал
несколько слов своему сыну. Тот ответил отрицательным жестом.
     Но голос продолжал петь и все приближался.
     Подошли  Марк  под  руку  с  Мирой.  Подходили   другие   гости.   Дамы
расспрашивали госпожу Родерих, но та не знала ничего сама.
     - Я узнаю! - вскричал капитан Гаралан, опять выходя на крыльцо и  сходя
в сад.
     За ним пошли я, доктор Родерих и кое-кто из прислуги.
     Вдруг голос умолк, и как раз в ту минуту, когда  певец,  казалось,  уже
дошел до самой галереи.