удивл„нной улыбкой; в палисадниках и на огородах
женщины с подоткнутыми юбками разгибали спины и
вглядывались, прикрывая глаза ладонью от солнца.
  Белоголовый старик в солдатской залатанной гимнаст„рке
подош„л к низкому штакетнику и молча, бесстрастно
смотрел голубыми выцветшими глазами. Руки его,
сжимавшие черенок лопаты, были в крупных венах и так же
темны, как этот черенок, и таким же т„мным, в глубоких
морщинах, было его лицо, а локти и открытая шея - тонкие
и белые, с голубыми прожилками. Старик долго шевелил
губами, потом погладил себя по голове и спросил:
  - Вы, такие, откуда сгреблись-то? Московские либо? Ай
не московские?
  - Всякие, папаша! - отвечали ему. - И московские, и
брянские, и смоленские. Не видал таких?
  - Видал, - сказал старик. - Тут всякие проходили. И
брянские, и смоленские. Не пели, однако.
  Он улыбнулся щербатым ртом и побр„л к своим грядам.
  Так она шла, эта колонна, - горланя, смеясь,
перекрикиваясь с посторонними, и от этого счастье Руслана
было неполно. Ему не нравились эти новые правила,
нарушавшие молчаливое торжество Службы. Но он знал,
что должен набраться терпения, эти их крикливость,
нервозность, дурашливость пройдут очень скоро, и станут
они тихими, большелобыми и большеглазыми, как бы
изнутри светящимися. И жалел он только, что не может им
сообщить, о ч„м они даже не подозревают, - какой там для
их просветления приготовлен просторный лагерь, какие
большие, просто чудесные бараки, где они, пожалуй, все-все
поместятся, ну разве что некоторых прид„тся втолкнуть, а
что нет ещ„ проволоки - то не беда, они же е„ и натянут.
  Свою
[159]
проволоку, которую не перейдут они потом, даже подойти
не посмеют, они всегда натягивали сами.
  Вдруг он увидел - отовсюду к колонне сбегаются
собаки. Они бегут из переулков, из дворов, перемахивают
через заборы, все так похожие друг на друга - с ч„рными
гладкими спинами и ж„лтыми пушистыми животами, с
одинаковым - бестолково-радостным - оскалом; даже и
языки у них, кажется, на одну сторону вывалены; все ему
некогда свои - Джульбарс, Енисей, Байкал, неразлучницы
Эра и Гильза, Курок и Затвор, Дик и Цезарь, Серый,
Смелый, Седой, Альма со своим белоглазым, - ну, этому-
то шпаку что тут за интерес? Да, впрочем, шпак не один
прибежал, выкатилась целая орава дворняжек, все эти
трезорки, бутоны, кабысдохи, милки и ремзочки, и та, что
вовсе без имени. Последним явился Люкс, которого,
впрочем, хозяева иначе как Люксиком не называли, -
существо Руслану крайне неприятное, сукоподобное по
виду, а душой растленное. В драках этот Люксик сразу
валился на спину или жаловался Джульбарсу, который ему
покровительствовал. А заслужил Люксик это
покровительство тем, что выкусывал у него блох, которых у
Джульбарса и не было, но Люксик это так изображал, что
все их как будто видели. Вот он чем и держался в стае -
подхалимствовал и потешал. Теперь он повалялся в пыли, а
потом подпрыгнул и клацнул зубами, как бы ловя
улетающую блоху, - для этого-то номера он и
припозднился. И собаки его приветствовали за это
улыбками и хвостами, тогда как Руслана они как будто и не
заметили. Ну, да не он первый сталкивался с этим странным
обыкновением толпы, которая обожает шута и тайно
ненавидит героя.
  Пробегая к своему месту, Джульбарс куснул его
дружески в плечо. Руслан отвернулся и заворчал, он не
забыл той поленницы и хиляка в безрукавке. Он не был
завистлив, но сейчас остро и злобно позавидовал
Джульбарсу -всегда эта сволочь ходила первой в колонне, а
он, Руслан, только вторым, и теперь ему тоже приходилось
попятиться. И вышло ему идти у бедра какого-то малого в
новых ботинках на толстой резине - вот ещ„ и резину эту
нюхать! И вс„ же не мог он не почувствовать влажной
теплоты у глаз, не мог не признать, что бывшие его
товарищи, несмотря на сво„ отступничество, явились по
первому зову Службы. Приплелась даже ослепшая Аза и
безошибочно заняла сво„ место - она ходила четв„ртой
слева. Вс„ было
[160]
сделано, как надо, без суеты, молча. Лаяли одни дворняжки,
но те-то свой лай вели издалека, а как выкатились, то сразу
и поостыли - зрелище было им привычное, хотя и слегка
позабытое.
  Оттого, что вс„ вышло так просто, спокойно, никто из
приезжих не напугался, не стал шарахаться от собак,
пристроившихся по обеим сторонам колонны. Кое-кто
отважился их погладить - не сказать, чтобы это нравилось
собакам, но сносили, чуть только ворча. То ли обленились
они, то ли подобрели.
  - Мишка, а Мишк! - вдруг заорал этот, на резине,
тонкий и с пухлым ещ„ ртом, совсем мальчишка. - Ты
чувствуешь, какой сервис? Какой эскорт!
  - От поселкома прислали, - откликался Мишка. - Или
непосредственно от дирекции комбината.
  - Я и говорю - забота о живом человеке. Интересное
кино! Слушай, а может, они и шмотки понесут?
  - Это мысль!
  Мальчишка и впрямь положил на спину Руслану свой
рюкзак. И Руслан, опять потерявшись, тащил этот рюкзак, к
общему их веселью, пока мальчишке это не наскучило.
  - Мерси, - сказал он, приподняв кепку. - Будем по
очереди.
  Его соседка потянулась трепать Руслану загривок. Он
отворачивался, сдерживая рычание, и думал о том, как мало
они поумнели, эти помрач„нные, за сво„ долгое отсутствие.
  Если так хочется им доставить радость собаке, и
непременно руками, лучше бы убрали их за спину.
  Те, кто видел колонну со стороны, кто наблюдал это
странное шествие людей и собак, стоя на дощатых
тротуарах, или из окон, или поверх заборов, те почему-то
уже не улыбались, а смотрели молча и хмуро. Понемногу и
в колонне перестали смеяться и раздражать собак
прикосновениями и кричать без толку, и наступила наконец
тишина, в которой слышались только дробная поступь
людей и жаркое собачье дыхание. В первый миг тишина
показалась Руслану зловещей, пробудила недоброе
предчувствие -они о ч„м-то догадались! Но о ч„м же, когда
и так вс„ знали напер„д? Может быть, пожалели, что
вернулись, раздумали идти, куда их ведут, и сейчас кинутся
в побег? Он оглянулся, увидел плутоватую морду Дика, с не
зажившей ещ„ после битья ссадиной, за ним, держа
интервал, ш„л вперевалку спокойный рослый Байкал,
дальше, мелко по-
[161]
д„ргивая лопатками, трусила Эра; все были заняты делом,
для которого родились и выучились, никто не терзался
предчувствиями, и он тоже успокоился и посмотрел впер„д
  - где кончалась улица и взбегала на холм пустынная
дорога к лагерю. Он понял - они вернулись! Они по-
настоящему вернулись! И то была величайшая минута
жизни Руслана, зв„здная его минута. Ради не„, этой минуты,
жил он голодным и бездомным, грелся на кучах шлака и
вымокал под весенними дождями, и ничего не принял из
чужих рук - ни еды, ни даже крова; ради не„ сторожил
Пот„ртого и презрел хозяина, оказавшегося предателем. В
эту минуту был он счастлив и полон любви к людям,
которых сопровождал. Он их провожал в светлую обитель
добра и покоя, где стройный порядок излечит их от
всяческих недугов, - так брат милосердия провожает в
палату больного, чей разум пошатнулся от чрезмерной
заботы ближних. И эта любовь, и гордость так ясно
читались в широкой, от уха до уха, ослепительной улыбке
Руслана.
  Ещ„ с этой улыбкой он оборачивался, пораж„нный
мгновенной слабостью, услышав глухое рычание и жуткий,
точно предсмертный, человеческий вопль. Ещ„ он
улыбался, когда уже чувствовал себя самым несчастным из
псов, вс„ поняв сразу. Случилось то, чего не могло не
случиться, потому что на главной улице пос„лка находились
все его магазины, торговые палатки и ларьки, и никто не
напомнил вернувшимся, что им ни в коем случае нельзя
выходить из строя. С самого начала не было хозяев, чтобы
прочесть им такую понятную инструкцию - не долдоня в
бумажку: "Комбинат... целлюлоза... и вот вы... и вот мы...",
а коротко и вразумительно: "Шаг вправо... шаг влево...
  конвой стреляет без..." А ведь е„ приходилось читать этим
помрач„нным каждый день, при каждом построении,
потому что к следующему построению они могли и забыть.
  Мимо него, прочищая глотку, не спеша протрусил
Джульбарс. Он взял с собой Дика. Руслана они оставляли
стеречь ещ„ не потревоженные ряды. А там - уже вс„
смешалось: злобный лай, вопли укушенных и только ещ„ от
страха, глухие удары - с хрипом, с натужным
придыханием, - так бывает, когда бьют под брюхо. В
каком-то оцепенении наблюдал он свалку в пыли, мельканье
оскаленных пастей, падающих тел, кулаков и ног, вещей,
которыми люди старались отбиться от разъяренных собак.
  На
[162]
миг он ощутил прилив азарта, радостно-злобного, вс„
окрашивающего в ж„лтый цвет, но тут же прилив отхлынул,
осталась сосущая тоска - оттого, что вс„ получилось так
нелепо. Он вспомнил по рычанию, кто вс„ начал: ретивая
Гильза, любительница крайних мер; она сразу валит и - к
горлу. Ну, и тут же, конечно, кидается Эра. Не предупредят,
не затолкают обратно в строй - плечом или лбом, не
возьмут хоть за коленку для начала... Ох, да мало ли
способов заставить человека подчиниться, не беря его за
горло!
  Он следил за свалкой почти безучастно, озабоченный
лишь тем, чтобы никто не вышел из его рядов. Никто
поначалу не выходил, и вдруг с криком выскочила девица -
соседка того мальчишки на резиновом ходу. Руслан не успел
е„ задержать - да, впрочем, и не увидел в том опасности.
  Но она вернулась, схватила за локоть своего спутника,
совсем как будто остолбеневшего, потащила из строя.
  Руслан кинулся между ними и прихватил ей коленку. Она
отскочила с визгом, немало его удивившим. Даже и
молниеносно, когда церемониться некогда, он умел так
сомкнуть челюсти, чтобы и кожи не поцарапать. Зато е„
спутнику, высунувшемуся на полшага, не понадобилось и
такого внушения. Руслан лишь привзд„рнул дрожащие
губы, и мальчик уже стоял где надо, обиженный донельзя,
но и напуганный до той же меры. Руслан к нему проникся
чувством, чуть большим, чем доверие, - хороший мальчик,
сразу усвоил, что к чему.
  Но тут же он увидел нечто поразившее его: Джульбар-са,
выбегающего из схватки, - с кровавой пастью, с
розовостью в кабаньих глазках, но - уходящего, когда там
ещ„ никакого порядка не было. Поодаль прихрамывал
всплакивающий Люксик. Пожалуй, он преувеличивал свои
страдания, боевых следов на н„м не замечалось, зато на
Джульбарсе их было не счесть, и он на них не то что не
обращал внимания, он хрипел от восторга!
  Мотнув башкою, он позвал Руслана за собой. Они все
вместе добежали до угла переулка, но здесь Руслан
остановился. Остановился и Джульбарс. Теперь стало
видно, что не от одного восторга он хрипит, но скорей от
усталости, что его тушу едва держат дрожащие лапы и так
хочется ему прилечь! Теперь, не при хозяевах, он мог это
показать. Руслан его понимал - и вс„ же требовал
вернуться. Он знал: собаки будут биться, пока бь„тся
Джульбарс;
[163]
пусть он устал, остарел, обленивел, но пусть хоть слышится
его командный рык - никто не посмеет уйти. Джульбарс
едва выдерживал его взгляд - не выдержал Люксик: забыв
про свою хромоту, подскочил к Руслану и с ярой злостью
укусил в шею. Джульбарс, освирепев, двинулся покарать
Люксика, а тот уже отскакивал, жалуясь, что и так наказан,
прихватил невзначай колечко на ошейнике.
  Ещ„ раз они встретились глазами; Джульбарс - даже с
какой-то жалостью. Не любил он этого неистового, но тут
уже они перестали и понимать друг друга. Ну, накусались
вволю - и по домам, дальше - не наше собачье дело,
когда хозяева давно отступились. Да наконец, по праву
старейшины он освобождал Руслана с его поста. Вс„
напрасно -неистовый уже возвращался. Джульбарс глядел
ему вслед и горестно тряс башкой. Потом, рыкнув на
Люксика, чтоб сгинул, пош„л по переулку. Он уходил в
свою старость царственной львиной побежкой, роняя
каплями свою и чужую кровь, радуясь и тоскуя, что это - в
последний раз.
  Руслану же предстояло ещ„ удивиться: он застал свои
ряды такими же, как и покинул. Непостижимо и нам,
грамотным, но давняя, древняя наша привычка к строю
оставила голову колонны почти не разрушенной. Ведь
никто не приказал разойтись! Он побежал вдоль рядов,
предупредительно рыча, выравнивая, заглаживая строй.
  Вс„ побоище разыгралось у пивного ларька, но теперь
оно перекинулось на другую сторону улицы; там почти всей
сворой бились собаки, нападая и ув„ртываясь, иногда
отскакивая на дощатый тротуар дух перевести, а хвост
колонны вс„ наползал, топча и давя упавших. Здесь, на его
стороне, был как будто порядок. В спокойных позах,
спинами опершись на прилавок, стояли трое, держа каждый
в одной руке по кружке с ж„лтеньким, а в другой по рыбке с
зав„рнутой шкуркой. Они были из местных и для Руслана
интереса не представляли; к тому же они вежливо убрали
ноги, давая ему пройти.
  Странно, он не увидел ни Эры, ни Гильзы, - хотя где же
им ещ„ надлежало быть? Закон простой - пока одни
бьются, другие держат вс„ остальное стадо. Но он их не
слышал и среди бившихся сейчас в смертельной злобе. Зато
увидел пролом в штакетнике, куда уходил их след. Когда
отсюда выдирали жердинки - побить неразлучниц, так
этим лишь облегчили их бегство; какими жердинками их
побь„шь -
[164]
оглобли нужны! Но вот, значит, как - самые ретивые,
которые вс„ и начали, первыми и ушли. А чуть подальше
пролома он смог увидеть их работу. Сам ли сюда приполз
этот человек, одолев канаву, или притащили его и посадили
к штакетнику, но обработан он был на совесть. Обеими
руками он держался за горло, сквозь пальцы на белую
разодранную рубаху сочилась кровь, глаза были мутны,
голубая бледность проступала даже сквозь загар. Это они
ещ„ поспешили, а то бы он не сидел.
  Зверь и человек встретились взглядами. Человек сначала
силился понять, не в бреду ли он видит клыкастое
чудовище, от которого его отделяла лишь канава, потом в
глазах появились отчаяние и мольба, по лицу поползли
крупные капли пота. Зверь же смотрел с угрюмым укором:
  ты вс„ забыл, какой лагерный п„с кинется на лежачего без
команды? Он пряднул ушами, что было признаком мира, и
отвернулся. И тотчас проскочила женщина - в ч„м-то
цветастом, с белым в руках. Она торопилась к раненому и
не заметила Руслана. Но памятью бокового зрения, чуть
запоздало, вспомнила его и оглянулась. Появившийся так
неслышно и такой спокойный, он испугал е„ сильнее, чем
если бы рычал и кидался. Медленно попятясь, с
расширенными ужасом глазами, что-то бормоча, она
прислонилась спиной к боковой стенке ларька, а руками
машинально сворачивала свою белую тряпку в жгут. Этим-
то жгутиком она надеялась отбиться!
  Он уже хотел пройти, когда жестокий, дыхание
отбивающий удар сшиб его с лап, отбрасывая к той же
стенке. Он удержался лишь тем, что привалился боком к
коленям цветастой. Дико завизжав, она принялась хлестать
его своим жгутиком - от этого он только уверился
мгновенно, что е„-то ему опасаться нечего.
  Кто же из троих, надвигавшихся с искаж„нными лицами
и увесистыми своими пожитками в руках, ударил его под
брюхо? Да, впрочем, это было и неважно. Просто пришло
его время вступить. Всех их он оценил одним коротким
взглядом. Один был раненый, с прокушенной рукою, только
что он лежал, заваленный Байкалом, теперь бред„т, ничего
ещ„ толком не соображая. Другой - невысокий,
коренастый, с непроницаемым круглым лицом, на котором
почти не видно запухших глазок, - был опасен по-
настоящему, таких нелегко завалить, и думают они
медленно, поэтому отступать не торопятся. А третий - был
его
[165]
мальчик, его обиженный пухлогубый мальчик с рюкзаком,
на резиновых подошвах. Один раз ему простили нарушение,
зачем же он снова ввязался? Зачем нападали они втро„м,
если только один чего-то стоил?
  Вот зачем! Они переговаривались со своей цветастой,
ободряли е„, они шли е„ выручать. Самое нелепое, что он ей
никакого зла не желал, она ему была безразлична. Просто
она оказалась между ним и канавой, которую не
догадывалась перепрыгнуть или не решалась - ей бы тогда
пришлось повернуться к нему спиной. Как же вс„ глупо
сложилось!
  Он пош„л на них, оскалясь, слегка припадая на задние
лапы. Они отступили - вот уж нападения они не ждали, -но
отступили не все. Коренастый остался. Но так ведь Руслан и
рассчитывал и для того припадал, чтобы прыгнуть.
  Он вс„ же повалил коренастого, но тот успел выставить
круглое плечо, тв„рдое, как дерево. Было ошибкой терзать
это плечо, но Руслан уже начал стервенеть, - если б тот
хоть закричал! Коренастый же молча, не торопясь,
высвободил обе руки и взял его за шею. Вот отчего мир
делается тусклым и вс„ внутри обжигает холодом.
  Бессильно царапая грудь коренастого когтями, он рвался, и
что было сил напруживал шею, даже не слыша ударов по
спине, точно она одеревенела. Услышал лишь, когда
обрушилось на голову тяж„лое и плотное и острым рассекло
надглазье. Но, верно, тем же добрым станковым рюкзаком
досталось по пальцам и коренастому, хватка его ослабла, и
Руслан, рванувшись, высвободился, глотнул воздуха,
отскочил к стене ларька. Цветастой там уже не было.
  Колонна разваливалась, она превращалась в сущее
безобразие, в кошмарную горланящую толпу, которая вся
собиралась на той стороне улицы. Оттуда ещ„ слышались
голоса тр„х или четыр„х собак. Да, всего лишь тр„х-
четыр„х, во главе с Байкалом. Он хороший боец, Байкал,
спокойный, храбрый и сильный, он не суетится и долго не
уста„т, и умеет других заразить своим спокойствием, - но
если б то был Джульбарс! Да все бы они легли, но укротили
стадо.
  Однако ж те трое, с которыми он вовсе не выиграл
схватку, опять подступали. Коренастый встал спокойно и
молча, даже не держась за сво„ плечо, - Руслан понял, что
дело серь„зно.
  [166]
Их всех опередил четв„ртый, появившийся откуда-то
сбоку. Он был в солдатской гимнаст„рке и галифе, в
солдатских же сапогах, с короткой, соломенного цвета,
ч„лкой. И по тому, как он подходил, широко расставляя
руки, чтобы схватить за ошейник, как говорил,
подсвистывая, властно и ласково: "Ко мне, мой хороший,
поди ко мне", Руслан догадался, что ему приходилось
обращаться с собаками. Прежний Руслан, пожалуй, и
послушался бы солдата, но не нынешний, принявший
отраву из рук предателя. Солдат из породы хозяев, который
был с помрач„нными заодно, был враг ещ„ хуже, чем они,
много хуже!
  И вот что видел он краем зрения - Дика, вылезшего из-
за чьих-то ног, ковыляющего через всю улицу к подворотне.
  Переднюю лапу, окровавленную, он держал на весу. А сзади
шли двое лагерников и колотили его по спине жердинами.
  Разъярясь, он оборачивался и кидался, но всякий раз
забывая про свою лапу, и с воем валился наземь. Колотили
слепую Азу, беспомощно тыкавшуюся в забор, - неужели и
она сражалась? И вс„ это видел солдат - и после этого: "Ко
мне, мой хороший"?!
  Солдат лишь в последний миг оставил свои попытки,
заслонился локтем, и Руслан, впившись & него, вместе с
солдатом повалился в пыль. Солдат извивался под ним и
стонал, слабо отпихиваясь другой рукой; пожалуй, он
сдался, но вокруг собирались его сообщники, они били
носками под ребро, хватали за хвост и за уши. Руслан
выдержал это и не отпустил локоть. Да вс„ это было ни к
чему, он понял, что не устрашит их, даже если перегрыз„т
солдату кость, следующего нужно брать за горло. И едва
они замешкались, отскочил рывком - отдышаться,
оглядеться.
  В совершенном отчаянии увидел он Альму, уходившую в
пролом, - право, е„ белоглазый уходил достойнее, сумел
даже тяпнуть хорошенько лагерника, наседавшего с палкой;
ему бы ещ„ выучку, белоглазому, кто ж за ногу бер„т, когда
палка в руке! - увидел сквозь проредь толпы Байкала,
загнанного уже в переулок, нападавшего оттуда - на две
жердины, которые ему с р„готом совали в пасть... Это было
вс„, он, Руслан, оставался один. Один - чтобы согнать в
колонну вс„ разбредшееся, орущее, вышедшее из
повиновения стадо! - и хоть не до лагеря довести, на это
[167]
он уже не надеялся, но удержать здесь до подхода хозяев -
должны же они были когда-нибудь появиться!
  Сзади его прикрывала стена ларька. Тех троих у прилавка
можно было не опасаться - за вс„ время они, кажется, не
переменили поз и смот