Г.Н.ВЛАДИМОВ

                               ВЕРНЫЙ РУСЛАН
                         История караульной собаки


                           ОБЩИЙ ТЕКСТ TEXTSHARE   http://textshare.da.ru http://textshare.tsx.org


  Г.Н.Владимов. Не обращайте вниманья, маэстро.
  М., Книжная палата, 1999, сс. 49-176.

  В квадратных скобках [] номер страницы.
  Номер страницы предшествует странице.



  Что вы сделали, господа!
  М.Горький, "Варвары"

  [49]


                  1




    Всю ночь выло, качало со скрежетом фонари, звякало
наружной щеколдой, а к утру улеглось, успокоилось - и
приш„л хозяин. Он сидел на табурете, обхватив колено
красной набрякшей рукой, и курил - ждал, когда Руслан
доест похл„бку. Свой автомат хозяин прин„с с собою и
повесил на крюк в углу кабины - это значило, что
предстоит служба, которой давно уже не было, а поэтому
есть надлежало не торопясь, но и не мешкая.
  А нынче ему досталась большая сахарная кость, так
много обещавшая, что хотелось немедленно унести е„ в
угол и затолкать в подстилку, чтобы уж потом разгрызть как
следует - в темноте и в одиночестве. Но при хозяине он
стеснялся тащить из кормушки, только содрал вс„ мясо на
всякий случай - опыт говорил, что по возвращении может
этой косточки и не оказаться. Бережно е„ передвигая носом,
он вылакал навар и принялся сглатывать комья т„плого
варева, роняя их и подхватывая, - как вдруг хозяин
пошевелился и спросил нетерпеливо:
  - Готов?
  И, уже вставая, кинул окурок на пол. Окурок попал в
кормушку и зашипел. Такого ни разу не случалось, но
Руслан не подал виду, чтоб это его удивило или обидело, а
поднял взгляд к хозяину и качнул тяж„лым хвостом - в
знак благодарности за корм„жку и что он готов е„
отслужить тотчас. На косточку он взглянуть себе не
позволил, только наспех полакал из пойлушки. И был
совсем готов.
  - Пошли тогда.
  Хозяин предложил ему ошейник. Руслан с охотой в него
потянулся и задвигал ушами, отзываясь на прикосновения
хозяевых рук, заст„гивающих пряжку, проверяющих -не
туго ли, вдевающих карабинчик в кольцо. Сколько-то
[50]
поводка хозяин намотал на руку, а самый конец крепился у
него к поясу, - так все часы службы они бывали связаны и
не теряли друг друга, - свободной рукою подбросил
автомат и поймал за ремень, закинул за спину вспотевшим
стволом книзу. И Руслан привычно занял сво„ место - у
левой его ноги.
  Они прошли сумрачным коридором, куда выходили
двери всех кабин, забранные толстой сеткой, - сквозь
прутья влажно блестели косящие глаза, не кормленные
собаки скулили, бодали сетку крутыми лбами, а в дальнем
конце кто-то лаял навзрыд от злой, жгучей зависти, - и
Руслан чувствовал гордость, что его нынче первым выводят
на службу.
  Но едва открылась наружная дверь, как белый, слепяще
яркий свет хлынул ему в глаза, и он, зажмурясь, отпрянул с
рычанием.
  - Нно! - сказал хозяин и рванул поводок. - Засиделся,
падло. Чо пятисси, снега не видал?
  Вон что выло, оказывается. И вон как улеглось -
толстым пушистым покровом по безлюдному плацу, по
крышам казармы, складов и гаража, шапками на фонарях, на
скамейках вокруг окурочного ящика. Сколько же раз это
выпадало на его веку, а всегда в диковинку. Он знал, что у
хозяев это зов„тся "снег", но не согласился бы, пожалуй,
чтоб это вообще как-нибудь называлось. Для Руслана оно
было просто - белое. И от него вс„ теряло названия, вс„
менялось, привычное глазу и нюху, мир опустел и заглох,
все следы спрятались. Лишь ч„ткая виднелась цепочка от
кухни к порогу - это хозяевы сапоги. В следующий миг
белое кинулось ему в ноздри и всего объяло волнением; он
окунул в него морду по брови и пропахал борозду, забил им
всю пасть; отфыркавшись, даже пролаял ему что-то нелепо-
радостное, приблизительно означавшее: "Вр„шь, я тебя
знаю!" Хозяин его не придерживал, распустил поводок на
всю длину, и Руслан то отставал, то впер„д забегал - уже
белобородый, с белыми ресницами и бровями - и не мог
успокоиться, надышаться, нанюхаться.
  Оттого-то он и допустил маленькую оплошность - не
взглянул, куда следует, когда тебя выводят на службу. Но
что-то, однако, насторожило его, он вздел высоко уши и
замер. Явилась неясная тревога. Справа были ошкуренные
столбы и проволока с колючками, а дальше - пустынное
поле и т„мная иззубренная стена лесов, и слева такие же
[51]
столбы и проволока, и такого же поля кусок, но с
разбросанными по нему бараками - низкими, как погреба,
из бр„вен, почерневших от старости. И как всегда, они на
него глядели заиндевевшими, пустыми, как бельма,
окошками. Вс„ стояло на месте, никуда не сдвинулось. Но
необычайная, неслыханная тишина опустилась на мир, шаги
хозяина вязли в ней, точно он ступал по войлочной
подстилке. И странно: никто в тех окошках не продышал
зрачка -полюбопытствовать, что на свете делается (ведь
люди в этом отношении нисколько не отличаются от
собак!), - и сами бараки выглядели странно плоскими, как
будто намал„ванными на белом, и ни звука не издавали. Как
будто все сразу, кто жил в них, шумел и вонял, вымерли в
одну ночь.
  Но - если вымерли, то ведь он бы это почувствовал! Не
он, так другие собаки, - кому-то же это непременно
приснилось бы, и он бы всех разбудил воем. "Их там нет, -
подумал Руслан. - И куда ж они делись?" Но тут же он
устыдился своей недогадливости. Не вымерли они, а -
убежали! Он весь затрепетал от волнения, задышал шумно и
жарко; ему захотелось натянуть повод и потащить хозяина,
как это бывало в редкие, необыкновенные дни, когда они
пробегали иной раз по нескольку в„рст и вс„-таки догоняли
  - ни разу не было, чтоб не догнали! - и начиналась
настоящая Служба, лучшее, что пришлось Руслану изведать.
  Однако ж не вс„ укладывалось - даже и в редкое,
необыкновенное. Он знал слово "побег", различал даже
"побег одиночный" и "групповой", но в такие дни всегда
бывало много шума, нервозной суеты, хозяева с чего-то
орали друг на друга, да и собакам доставалось ни за что, и
они - в ошеломлении, в беспамятстве - затевали свою
грызню, утихавшую лишь с началом погони. Такой тишины
он не слышал ни разу, и это наводило на самые ужасные
подозрения. Похоже, ударились в побег все обитатели
бараков, а хозяева - за ними, и так поспешно, что даже не
успели прихватить собак, а без них какая же может быть
погоня! И теперь лишь они вдво„м, хозяин и Руслан,
должны всех найти и пригнать на место - вс„ смрадное,
ревущее, обезумевшее стадо.
  Он почувствовал томление и страх, от которого
захолодело в брюхе, и забежал поглядеть на лицо хозяина.
  Но и с хозяином что-то неладное сделалось: так непривычно
он
[52]
сутулился, хмуро поглядывая по сторонам, а руку, продетую
сквозь автоматный ремень, держал не на ремне, как всегда,
а сунул зябко в карман шинели. Руслан подумал даже, что и
у него там, в животе, захолодело, и ничего удивительного,
когда им сегодня такое предстоит! Он приник к шинели
хозяина, пот„рся об не„ плечом - это значило, что он вс„
понимает и на вс„ готов, пусть даже и умереть. Руслану ещ„
не приходилось умирать, но он видел, как это делают и
люди, и собаки. Страшней ничего не бывает, но если вместе
с хозяином - это другое дело, это он выдержит. Только
хозяин не заметил его прикосновения, не ободрил ответно,
как всегда делал, кладя руку на лоб, и вот это уже было
скверно.
  Внезапно он увидел такое, что шерсть на загривке сама
собою вздыбилась, а в горле заклокотало рычание. Он не
отличался хорошим зрением, - и знал за собою этот порок,
честно его искупая старательностью и чуть„м, - главные
ворота лагеря бросились ему в глаза, когда они с хозяином
уже вошли через калитку в предзонник. И так странен был
вид этих ворот, что и представить себе невозможно. Они
стояли - открытые настежь, поскрипывая от ветра в
длинных оржавленных петлях, и никто к ним не бежал с
криками и стрельбою, спеша затворить немедленно. Мало
этого, и вторые ворота, с другой стороны предзонника,
никогда не открывавшиеся с первыми одновременно, и они
были настежь; белая дорога вытекала из лагеря, не
разгороженная, не расчерченная в реш„тку, и убегала к
т„мному горизонту, в леса.
  А с вышкой что сделалось! Е„ не узнать было, она совсем
ослепла - один прожектор валялся внизу, заметенный
снегом, а другой, оскалясь разбитым стеклом, повис на
проводе. Исчезли с не„ куда-то и белый тулуп, и ушанка, и
ч„рный ребристый ствол, всегда пов„рнутый вниз. Линялый
кумач над воротами ещ„ остался, но кем-то изодранный в
лохмотья, безобразно свисавшие, треплемые ветром. А с
этим красным полотнищем, с его белыми таинственными
начертаниями у Руслана свои были отношения: слишком
запечатлелось в его душе, как ч„рными вечерами после
работы, в любую погоду - в стужу, в метель, в ливень -
останавливалась перед ним колонна лагерников, с
хозяевами и собаками по бокам, и оба прожектора,
вспыхнув, сходились на н„м своими дымными лучами; оно
вс„ загоралось - во весь про„м ворот, - и невольно
лагерники
[53]
вскидывали головы и, „жась, впивались глазами в эти
слепяще-белые начертания. Всей зата„нной мудрости их не
дано было постичь Руслану, но и ему тоже они щипали глаза
до слез, и на него тоже вдруг нападали трепет, сладостная
печаль и восторг невозможный, от которого внутри
обморочно замирало*.
  Эти утраты и разрушения ошеломили Руслана, он
растерялся перед наглостью беглецов. Как они были
уверены, что уж теперь-то их не догонят! И как вс„ заранее
знали -что выпадет снег и замет„т все следы и как трудно
собаке работать на холоде. Но самое скверное, что они
особенно и не таились: ведь отлично же он помнил, как все
последние непонятные дни, когда собаки изнывали без
службы и приходил только хозяин Руслана, и то - без
автомата, покормить их и дать немножко размяться в
прогулочном дворике, - как вс„ это время вели себя
лагерники. В высшей степени странно: расхаживали по всей
жилой зоне табунами, визжали гармошкой, горланили
песни, а то .ещ„ и собак принимались передразнивать - так
непохоже и безо всякого смысла. И как же хозяин ничего
этого не замечал, когда буквально все собаки чувствовали
неладное и от злой тоски грызли свои подстилки!
  Руслан не винил хозяина, не упрекал его. Он уже был
немолод и знал - хозяева иногда ошибаются. Но им это
можно. Это нельзя собакам и лагерникам, которые всегда
отвечают за свои ошибки, а часто и за ошибки хозяев. И раз
уж так выпало, эту ошибку - он знал - ему прид„тся
разделить с хозяином и помочь исправить е„, чего бы это ни
стоило. И, думая о том, как ловко беглецы обвели хозяина,
он просто растравлял себя для дела, растил в себе злобу,
пока не озлился по-настоящему. Злоба его была ж„лтого
цвета. В ж„лтое окрасились небо и снег, ж„лтыми сделались
лица беглецов, в ужасе оборачивающихся на бегу, ж„лтыми
бликами замелькали подошвы. Увидя вс„ это вживе, он не
выдержал, рванулся с яростным лаем, натягивая широкий
сыромятный повод, и выволок хозяина за собою в ворота.
  - Ты что, ты что, падло! - Хозяин едва удержался на
ногах. Он подтащил Руслана к себе. И, чтоб успокоить,
  ------------------------------
* На таких полотнищах писалось обычно: "ТРУД В
СССР ЕСТЬ ДЕЛО ЧЕСТИ, ДЕЛО СЛАВЫ, ДОБЛЕСТИ И
ГЕРОЙСТВА. И.СТАЛИН". (Здесь и далее примечания
автора.)
[54]
проделал свой обычный номер: привзд„рнул его за
ошейник, так что передние лапы повисли в воздухе. Руслан
не рычал уже, а хрипел. - Куды рв„сси, в рай не успеешь?
  Ага, там таких только не хватает.
  Затем отпустил, отстегнул карабинчик, а поводок смотал
и сунул в карман шинели.
  - Вот теперь иди. Впер„д иди, не ошиб„сси.
  Рукою он показывал в поле, вдоль белой дороги, и это
одно могло значить: "Ищи, Руслан!" Такие вещи Руслан
понимал без команды. Только вот никакого следа он не
чуял, нам„ка даже на след.
  Он взглянул на хозяина быстро и тревожно, близкий к
отчаянию, и, опустив голову, сделал положенный круг.
  Пахло иссохшими травами, прелью, мышами, золой, а
людьми - не пахло. Не останавливаясь, он сделал второй
круг - пошире. И опять ничего. Так давно они здесь
прошли, что глупо и пытаться вынюхать что-нибудь
толковое. А соврать, куда-нибудь наобум повести, а потом
разыграть истерику, что сам же хозяин что-то напутал, а от
него требует, - этих штук он не позволял себе. И ничего не
мог напутать хозяин, они ушли в ворота, это яснее ясного,
вот и танцуй от ворот. Скоро он лишился сил, почувствовал
себя как выпотрошенным и плюхнулся в снег задом.
  Вывалив набок дымящийся язык, виновато помаргивая,
прядая ушами, он честно признался в сво„м бессилии.
  Хозяин смотрел на него и недобро кривил губы. Ни
малого сочувствия Руслан не наш„л в его глазах - в двух
таких восхитительных плошках, налитых мутной
голубизною, - а только холод и усмешку. И захотелось
распластаться, подползти на брюхе, хоть он и знал всю
бесполезность мольбы и жалоб. Вс„, чего хотели эти
любимейшие в мире плошки, всегда делалось, сколько ни
скули и хоть сапоги ему вылизывай, смазанные вонючим
едким гуталином. Руслан когда-то и пробовал это делать, но
однажды увидел, как это делал человек - и человеку это не
помогло.
  - Может, подалее? - спросил хозяин. - Или тут
хочешь, к дому поближе? - Он оглянулся на ворота и
медленно потянул автомат с плеча. - Один хрен, можно и
тут...
  Руслана забила дрожь, и неожиданною зевотой стало
разламывать челюсти, но он себя пересилил и встал. Иначе
[55]
и не мог он. Вс„ самое страшное зверь принимает стоя. А он
уже понял, что оно пришло к нему в этот белый день, уже
минуту назад случилось - и дальнейшего не избежать, и
даже винить тут некого. Кто виноват, что вот и он перестал
понимать, что к чему?
  Он знал хорошо, что за это бывает, когда собака
переста„т понимать, что к чему. Тут не спасают никакие
прежние заслуги. Впервые на его памяти это случилось с
Рексом, весьма опытным и ревностным псом, любимцем
хозяев, которому Руслан по молодости сильно завидовал.
  День Рексова падения был самый обычный, ни у кого из
собак не возникло предчувствия: как обычно, приняли тогда
колонну от лагерной вахты и, как обычно, всех пересчитали,
и были сказаны обычные слова. И вот здесь, едва от ворот
отошли, один лагерник вдруг закричал дико, точно его
укусили, и кинулся наут„к. Безумец, куда бы он делся в
открытом поле, да на виду всех! Он никуда и не делся, ещ„
его вскрик не умолк, как автоматы загрохотали в три, в
четыре ствола, а с вышки ещ„ добавил пулем„тчик. Да, на
такие вот глупости, как ни странно, способны иной раз
двуногие! Но своей глупостью он сильно подв„л Рекса,
который ш„л рядом и должен был держаться начеку и вс„
предчувствовать заранее, а если уж прозевал, допустил
оплошность, то кинуться следом и повалить немедленно.
  Вместо этого Рекс, увл„кшись зрелищем, сел с высунутым
языком и допустил, чтобы ещ„ двое нарушили строй и
кричали на хозяев, размахивая руками. Конечно, их тут же
загнали на место прикладами, помогли и собаки, но Рекс-то
даже в этом не участвовал! Он совсем перестал понимать,
что к чему. Он кинулся к тому человеку, в поле, -который
уже и не хрипел! - и впился в его правую руку. Это было
так глупо, что сам он даже не рычал при этом, а скулил
прежалким образом. Хозяин Рекса оттащил его и при всех
поддал ему хорошенько сапогом под брюхо. В этот день
Рексу ещ„ доверили конвоировать, но все собаки поняли -
случилось непоправимое, и Рекс это понял лучше всех.
  Весь вечер после службы он переживал свой позор. Он
лежал, как больной, носом в угол кабины, и не притронулся
к еде, а ночью то и дело принимался выть, так что все
собаки с ума сходили от страшных предчувствий и не могли
глаз сомкнуть. Наутро хозяин Рекса приш„л за ним, и как ни
скулил Рекс, сколько ни лизал ему сапоги, ничто не
[56]
помогло. Его повели за проволоку, в поле, все слышали
короткую очередь, и Рекс не вернулся. Не то чтобы он сразу
исчез навсегда - ещ„ несколько дней его присутствие
чувствовалось в зоне, и неподал„ку от дороги собаки видели
его вздувшийся бок, по которому расхаживали вороны, и
вспоминали ужасную ошибку Рекса. Потом и следа не
осталось. Рексову кабину помыли с мылом, сменили
кормушку и подстилку, повесили другую табличку на дверь,
и там поселился новичок Амур, у которого вс„ было
впереди.
  Рано или поздно, так случалось со всеми. Одни теряли
чуть„ или слепли от старости, другие слишком привыкали к
своим подконвойным и начинали им делать кое-какие
поблажки, третьих - от долгой службы - постигало
страшное помрачение ума, заставлявшее их рычать и
кидаться на собственного хозяина. А конец был один - все
уходили дорогою Рекса, за проволоку. Лишь одно
помнилось исключение, когда собака умерла в своей же
кабине. Когда Бурану в схватке с двумя беглецами перебили
спину железной трубой, хозяева принесли его из леса на
шинели, гладили его и трепали за ухо, говорили: "Буран
хороший, Буран молодец, задержал, задержал!", не знали,
чем только его накормить. А к вечеру чем-то таким
накормили, что он тут же издох в корчах.
  Так уж повелось, что Служба для собаки всегда
кончалась смертью от руки хозяина, и восемь лет, прожитых
в зоне лагеря, Руслана не покидало ощущение, что это и ему
когда-нибудь предстоит. Оно страшило его, навеивало
кошмарные сны, от которых он просыпался с жуткими
завываниями, но понемногу он с этим ощущением свыкся,
понял, что избежать ничего нельзя, но отдалить - можно,
только нужно стараться, стараться изо всех сил. И
предстоявшее стало ему казаться естественным
завершением Службы, таким же, как она сама, честным,
правильным и поч„тным. Ведь ни одна собака вс„-таки не
пожелала бы себе другого конца - чтобы е„, к примеру,
выгнали за ворота и предоставили ей побираться, вместе с
шелудивыми дворнягами, откуда-то прибегавшими к
мусорному отвалу подхарчиться гниль„м с кухни. Не
пожелал бы этого и Руслан.
  Поэтому не ползал он, не скулил о пощаде, не пытался
убежать. Если б увидел хозяин его глаза - ж„лтые, подолгу
не мигающие, с ч„ткими, как ворон„ные дула, провалами
[57]
зрачков, - то не проч„л бы в них ни злобы, ни мольбы, а
лишь покорное ожидание. Но хозяин смотрел куда-то
поверх его темени и ствол автомата отводил к небу. Что-то -
позади Руслана - мешало ему стрелять. Руслан оглянулся и
разглядел - что. Он это и раньше различил краем глаза,
слышал вполуха тарахтенье и лязг, но заставил себя не
обращать внимания, весь занятый поиском следа.
  По белой дороге к лагерю двигался трактор. Он полз
медленно, как будто сто лет уже как сжился с этим снежным
полем и с этим белесым сводом небес, и без него
невозможно было их себе представить. Поводя ощеренным
глазастым рылом, весь в копоти и струящемся воздухе, он
тащил сани-волокушу; на них, покачиваясь, сползая с
дороги, плыло что-то, ещ„ огромней его, малиново-красное;
когда приблизилось оно, стало видно, что это товарный
вагон без кол„с, прикрученный ржавыми тросами.
  Руслан заворчал и уш„л с дороги. Тракторы были ему не
внове - они вывозили бр„вна с лесоповала, и ничего
хорошего он из знакомства с ними не вынес. От ч„рного
выхлопа у него надолго пропадало чуть„, и он делался
самым беспомощным существом на свете. И к тому же на
них работали "вольняшки", народ ему чужой и очень
странный: они всюду расхаживали без конвоя и к хозяевам
относились без должного почтения. Но, впрочем, дорогу в
рабочую зону они находили сами; колонна ещ„ только
втягивалась в лес, а они уже там вовсю тарахтели. В общем,
неприятный народ.
  Трактор подполз и остановился, но не затих, что-то в н„м
возмущ„нно подвывало, и сквозь этот шум водитель
прогаркал хозяину сво„ приветствие. Руслана оно поразило
до крайности. Так, сколько помнилось ему, не обращался к
хозяину ни один двуногий:
  - Здорово, вологодский!
  Возмущал уже самый вид водителя - этакая лоснящаяся
багровая харя, с губастой огнедышащей пастью, с
ухмылкою до ушей. Из-под шапки, которую он не снял
перед хозяином, слетал на лоб слипшийся белобрысый чуб,
вещь для лагерника немыслимая, как и обращение к хозяину
сразу с несколькими вопросами:
  - Ты не меня ли жд„шь? Чо