, стоило им только увидеть ее полное меланхолического
благородства лицо. Давясь от смеха, они закрывали рот ладонями, делая вид,
что их душит кашель. Маленькая самка тропи была похожа на мисс Мерриботэм.
Особенно выражением лица.
   - Ну как, она вам нравится? - спросил в эту минуту Дуг.
   Откровенно говоря - не считая этого первого впечатления, - Френсис было
вовсе не до того, чтобы выносить суждения о наружности спутницы  Дуга:  ее
ум  и  сердце  переполняли  вопросы.  Но  как  заговорить  в   присутствии
незнакомого юноши? ("А  это  Миме,  -  сказал  Дуглас,  -  из  Сиднейского
музея".)
   - Она похожа на мисс Мерриботэм, - ответила Френсис и объяснила почему.
- У вас все прошло гладко?
   - Как  бы  не  так,  -  ответил  с  улыбкой  Дуг.  -  Нам  понадобилось
одиннадцать виз и куча справок, удостоверяющих, что ей  сделаны  различные
прививки. Вы сами знаете, какую  бурную  деятельность  требуется  развить,
чтобы достать такие бумажки даже для нас с вами. Так представьте,  как  мы
намучились с нашей лжедамой: животное мы вообще не смогли  бы  провезти  с
собой. К счастью, во время войны  мне  раз  шесть  приходилось  прыгать  с
парашютом на оккупированную территорию, и я привык орудовать с  фальшивыми
документами.
   - А как она вела себя во время полета?
   - О, совсем как взрослый человек! - с нежной улыбкой ответил Дуг.
   Тропи, чинно сидевшая на своем месте, то и дело  поднимала  на  Дугласа
горящий взгляд, полный ожидания и покорности. Дуг  улыбнулся  и  вынул  из
дорожной сумки, стоящей  у  его  ног,  завернутый  в  промасленную  бумагу
сандвич. Она следила  за  каждым  его  движением,  как  собака  следит  за
обедающим хозяином в  надежде  получить  от  него  лакомый  кусочек.  Дуг,
подбросив на ладони сандвич, как мяч, поймал его на лету, тропи взвизгнула
и рассмеялась совсем  по-детски,  обнажив  сильные  острые  белые  зубы  с
внушительными клыками. Дуг  протянул  ей  сандвич.  Она  взяла  его  своей
смуглой рукой с длинными тонкими пальцами, ногти у нее  были  подточены  и
покрыты красным лаком.
   "У нее руки красивее, чем у  меня",  -  подумала  Френсис  со  странным
волнением. Тропи пережевывала сандвич своими мощными  челюстями  угрюмо  и
степенно, совсем как мисс Мерриботэм, уплетавшая пирожное с кремом.
   - Ее зовут Дерри, -  сказал  Дуг,  повернувшись  к  Френсис,  и  тропи,
услышав свое имя, перестала жевать.
   "У нее взгляд как у Ван Гога  на  том  портрете,  где  он  изображен  с
трубкой, - подумала Френсис. - А может быть, у самого Ван  Гога  в  начале
его безумия просто были глаза как у тропи..."
   Вдруг Дуглас сказал:
   - Дай!
   Дерри покорно протянула ему остаток сандвича. Он передал его Френсис и,
улыбнувшись  Дерри,  подбадривающе  кивнул  ей  головой.  Та   внимательно
посмотрела сначала на Дуга, потом на Френсис и, наконец, произнесла что-то
вроде "bliss" или "prise", которое, в  общем,  так  походило  на  "please"
[пожалуйста (англ.)], что Френсис, не  колеблясь,  протянула  ей  сандвич.
Дерри сразу же вонзила в него зубы, но Дуг сурово прикрикнул:
   - Те, те!
   И она добавила "Zankion" [искаж. англ. thank you - спасибо] и снова так
же коротко, совсем по-детски рассмеялась. Но  уже  через  минуту  ее  лицо
вновь приняло трогательное выражение меланхолического достоинства.
   - Откиньте у нее со лба вуаль, - попросила Френсис. Дуг повиновался,  и
сразу же исчезло сходство Дерри с мисс Мерриботэм: теперь  она  напоминала
не то мартышку,  не  то  портовую  девку.  Это  двойственное  впечатление,
конечно, создавала доходящая до самых бровей челка. Без  вуали  оказалось,
что лоб Дерри ненормально низкий. Сквозь пряди  волос  виднелись  покрытые
пушком уши, которые забавно двигались при жевании и были посажены  слишком
высоко.
   - Куда это мы едем? - с удивлением спросила Френсис.
   И действительно, машина шла уже не по дороге, ведущей  в  Лондон  через
Хаммерсмит, а свернула вправо, в сторону  Виндзора.  Дуг,  улыбаясь,  сжал
руку Френсис.
   - Королевское  общество  антропологов  отвело  нам  маленький  домик  в
Саррее. Чудесный коттедж с небольшим садиком, затерявшийся в глубине леса.
По крайней мере, - добавил он с улыбкой, - таким он мне представляется.
   - Кому отвели?.. Дерри и вам?
   - Дерри и _нам_. Ведь завтра - если вы не возражаете  -  мы  непременно
поженимся.
   - Уже завтра, Дуг?!
   - А почему бы и нет? Ведь мы и так достаточно долго ждали, Френсис.
   Хотя джентльмен, названный  Мимсом,  сразу  же,  как  только  тронулась
машина, скромно отвернулся и, не отрываясь, смотрел на мелькавшие за окном
поля, Френсис не решилась обнять Дуга.
   - Не будем терять оставшихся месяцев, - сказал он. Голос его  прозвучал
немного глухо и  печально.  Теперь  уже  Френсис  сжала  его  руку,  сжала
тревожно, без улыбки. Она повернула к Дугу свое лицо, на  котором  застыло
напряженно-вопросительное выражение,  углы  рта  у  нее  опустились,  губы
задрожали. - Потом... - прошептал он.
   От тряски и глухого шума мотора Дерри  уснула.  Она  откинулась  назад,
голова ее склонилась, и она непринужденно прижалась щекой к  плечу  Мимса,
которое тот предупредительно подставил. У нее были темные шелковистые веки
с длинными и очень густыми ресницами. Тонкие губы приоткрылись,  нескромно
обнажив выступающие вперед челюсти и мощные  клыки.  Из-под  прядей  волос
выглядывало слишком высоко посаженное ухо цвета спелого абрикоса. На  лице
спящей застыло выражение кроткой печали и настороженной жестокости.


   Однако Френсис и Дуг поженились не на следующий  день,  они  поженились
только через одиннадцать  дней,  когда  им  удалось  наконец  выбраться  в
Лондон.
   Устроить Дерри  оказалось  нелегким  делом.  Что  происходило  за  этим
маленьким   загадочным   черепом?   В   Сиднее   во    время    карантина,
предшествовавшего   искусственному   оплодотворению,   она,   по-видимому,
привыкла жить одна - вдалеке от других тропи. Как  настоящий  верный  пес,
она привязалась к Мимсу, потом еще больше - к Дугласу. Рядом с ними все ей
казалось  нипочем.  Однако  в  первую  же  ночь  в  Сансет-коттедже  Миме,
проснувшийся от холода, обнаружил, что окно открыто  и  комната  пуста.  В
конце концов Дерри нашли в саду: она забилась между тисовыми  деревьями  и
решеткой, через которую не смогла перелезть.
   Френсис терпеливо и насмешливо слушала догадки и предположения  Дугласа
и Мимса. Наконец, вмешавшись в разговор, она мягко заметила:
   - Она просто ревнует.
   - К кому? - воскликнул Дуг.
   - Ко мне... Мы, женщины, понимаем друг  друга,  -  добавила  Френсис  с
неестественно кроткой улыбкой.
   Дуглас покраснел до корней волос.
   - Значит, вы меня не простили? - спросил он, когда они остались вдвоем.
- Ведь я бы мог от вас все скрыть, - попытался он оправдаться совсем  так,
как и в своем письме.
   - Мне достаточно было бы взглянуть на вас, мой  бедный  Дуг,  когда  вы
произносите имя Сибилы, чтобы сразу же обо всем догадаться. Но сейчас речь
идет только о Дерри. Вы думаете, она привыкнет?
   - К чему?
   - К моему присутствию...
   - Неужели вы серьезно думаете, что она ревнует?
   Однако догадки Френсис вскоре подтвердились. Не то чтоб Дерри держалась
враждебно в отношении Френсис. Напротив, она привязалась к ней так же, как
и к обоим мужчинам. Но она совершенно не выносила, чтобы Френсис и  Дуглас
оставались вдвоем, вне ее поля зрения.  В  такие  минуты  она  становилась
нервной, молчаливой, бродила, ковыляя, по дому, открывала  все  двери.  На
следующую ночь, когда Френсис и Дуг ушли к себе, Миме  привязал  Дерри  за
руку к своей руке. Но она всю ночь так металась на циновке, что он  ни  на
минуту не сомкнул глаз.
   Решили сделать опыт, который дал  положительные  результаты:  следующую
ночь Дуг провел возле Дерри, и она спала спокойным сном.  Френсис  сменила
Дугласа - Дерри спала так же хорошо. Но стоило Мимсу с  веревкой  на  руке
снова занять свое место, как поутру он обнаружил только веревку,  а  Дерри
исчезла. Ей удалось высвободить руку, справиться с замком и  пробраться  в
комнату Дуга. Ее нашли спящей на коврике у его кровати.
   Пришлось перепланировать весь дом.  Ванную  комнату,  смежную  с  двумя
спальнями, в одной из которых жил Миме, в другой -  Дуг  (а  позднее  чета
Темплморов), переоборудовали для Дерри. Если двери в  комнату  Дугласа  не
запирались, Дерри спокойно засыпала с вечера. Тогда он мог  запираться  на
задвижку,  но  под  утро,  если  Дерри  просыпалась  первой,   она   прямо
отправлялась к Дугу, как бы желая проверить, один он там или  нет.  Дуглас
прогонял ее, и она беспрекословно возвращалась к себе на циновку.
   Но когда Френсис и Дуг  поженились  и  Дерри  обнаружила  их  вместе  в
спальне, выставить  ее  оттуда  оказалось  невозможным.  Она  улеглась  на
коврике  возле  кровати,  и  никакими  силами  нельзя  было  заставить  ее
сдвинуться с места: было ясно, что она скорее умрет, чем  согласится  уйти
отсюда. Эти сцены повторялись каждый вечер.  И,  бесспорно,  Френсис  была
права, убеждая Дугласа не обращать внимания на это маленькое неудобство  и
не закрывать дверь на ключ. Если бы Дерри заметила это, она  перестала  бы
им доверять.
   Френсис забавлялась с Дерри, как маленькая девочка с новой куклой.  Она
сама помогала ей мыться, считая,  что  так  оно  благоразумнее:  в  ванной
Дерри, со своей нежной розовой грудью, несмотря на тонкую  сизую  шерстку,
покрывающую тело (а может быть, именно благодаря  ей),  выглядела  слишком
женственно. Ее  приходилось  мыть  каждый  день,  иначе  от  нее  начинало
неприятно  пахнуть,  как  от  хищника  в  клетке.  Первое  время   Френсис
намыливала ее сама. Но Дерри слишком непосредственно  реагировала  на  эти
прикосновения: закрывала глаза, тихо постанывала,  казалось,  она  вот-вот
упадет в обморок. Скоро Френсис  научила  ее  обходиться  без  посторонней
помощи и хохотала до слез, глядя, как Дерри с чисто жонглерской  ловкостью
орудует своими четырьмя руками, перебрасывая из одной в другую мыло, губку
и щетку. Видя, что Френсис весело, Дерри тоже начинала смеяться.
   В Лондоне Френсис накупила своей подопечной материи на платья.  Вернее,
на сари: в европейском костюме Дерри, с согнутой спиной и длинными руками,
слишком походила на переодетую в человеческое платье обезьяну. Дерри  явно
нравилось одеваться. В ней  даже  пробудилось  кокетство:  если  бы  выбор
оставили за ней, она носила бы только ярко-красные цвета. Но к  украшениям
она была совершенно равнодушна, и Френсис тщетно старалась  заинтересовать
ее безделушками. Повертев с  минуту  в  руках  бусы  или  браслеты,  Дерри
отбрасывала их в сторону. Очень трудно оказалось подобрать для нее  обувь.
Дерри не выносила туфель: обутая, она ковыляла, как калека; не  могла  она
привыкнуть даже к сандалиям, которые еще больше подчеркивали, что ноги  ее
служат также и руками.
   Однажды Френсис решила  ее  подкрасить.  Но  результат  оказался  самым
плачевным. Помада только подчеркнула полное отсутствие  губ.  А  щеки  под
румянами казались еще более дряблыми и  морщинистыми.  Дерри  сразу  стала
выглядеть старше пятидесятишестилетней мисс Мерриботэм.


   Присутствие Дерри и все те  осложнения,  которые  она  внесла  в  жизнь
Френсис и Дуга, не могли, как видите, в какой-то степени не  испортить  их
"медового месяца". Получилось  так,  словно  в  свадебное  путешествие  им
пришлось захватить  с  собой  сироту-племянницу,  к  тому  же  еще  девицу
болезненную и обидчивую.  Пропала  радость  одиночества  вдвоем,  но  зато
удалось избежать оборотной стороны  этого  периода:  мучительной  взаимной
"притирки" характеров и чувств. Но тем драгоценней казались минуты, когда,
отделавшись от тирании Дерри (чаще всего это было ночью),  они  оставались
вдвоем. Как пылко тогда они любили друг друга!  В  их  страсти  причудливо
сочетались беззаботность и отчаяние. Теперь Френсис знала, что счастье  их
недолговечно:  обреченное  счастье,  отпущенное  слишком   скупой   мерой.
Наслаждаться  им  надо  бездумно:   только   так   можно   было   победить
безнадежность. Теперь Френсис знала во всех  подробностях  планы  Дугласа.
Сначала она воскликнула: "Ты никогда не осмелишься на такой  шаг!"  Но  он
спокойно ответил: "Ежедневно тысячи людей топят котят и  щенков.  Вряд  ли
кому-нибудь это доставляет удовольствие. Однако все это делают..."  -  "Но
ведь то котята и щенки!" - "Ну и что ж?" - спросил Дуглас.
   Френсис долго не могла решить,  согласна  она  или  нет  с  мужем.  Она
никогда больше не говорила Дугласу о своих сомнениях. Для него это  вопрос
решенный, к чему терзать его понапрасну. Но затем, по мере  того  как  она
все яснее понимала, какие побуждения руководят Дугом и  какие  последствия
может иметь  его  поступок,  она  постепенно  начала  соглашаться  с  ним,
сочувствовать его планам, потом одобрила их и  наконец  приняла.  Нет,  не
просто приняла, а стала поддерживать со всей страстностью ума и  сердца  -
сердца истерзанного, полного тревоги,  но  готового  вынести  все  будущие
страдания.
   Тем временем все члены экспедиции:  Крепе,  отец  Диллиген  и  Гримы  -
возвратились  на  пароходе.  Они  привезли  с  собой  двадцать  самцов   и
оплодотворенных в разное время самок. На всю эту партию пришлось заключить
особое соглашение с компанией фермеров.  В  одном  из  пунктов  соглашения
значилось, что потомство вывезенных в Англию тропи может быть востребовано
компанией в любое время. По совету Дугласа это условие было  принято,  оно
как нельзя лучше отвечало его планам.
   Грим потребовал и сумел добиться от Королевского общества антропологов,
чтобы  приезд  тропи  в  Лондон  оставался  в  тайне  и  чтобы  ему   была
предоставлена честь, на которую он  имел  полное  право:  первому  сделать
сообщение о Paranthropus Erectus  в  научной  печати  или  в  журналах.  К
счастью,  излишняя  развязность  Джулиуса  Дрекслера  вызвала  единодушное
возмущение всех членов Королевского общества, что оказалось весьма на руку
Гримам.
   Таким образом, когда  наступили  сроки  родов  Дерри  и  других  самок,
привезенных в Лондон, о них еще ничего не было известно ни  среди  широкой
публики, ни в деловых кругах, ни среди  ученых.  Поэтому  у  Дугласа  были
полностью развязаны руки, а только этого он и хотел.
   Доктор Вильяме прилетел на самолете из Сиднея, чтобы присутствовать при
родах. Самки  разрешались  от  бремени  в  Кенсингтоне  (с  интервалами  в
несколько дней), в залах музея,  специально  переоборудованных  для  этого
случая в клинику. Исключение было сделано  только  для  Дерри,  у  которой
Вилли принимал младенца, как и предполагалось, в Сансет-коттедже.
   По телефону из Лондона были вызваны Грим и его жена. Месяца за  два  до
этого Сибила, зная наверняка, что застанет дома только одну  Френсис,  без
всякого предупреждения приехала к ним. Когда  они  расстались,  Френсис  с
радостью признала себя побежденной. И впрямь, думала она, все  условности,
весь строй наших чувств рушится перед такой женщиной.  Непосредственность,
обаяние, жизненная сила  и  то  искреннее  расположение,  с  каким  Сибила
отнеслась к Френсис, сразу же, как потоком, смыли все уже порядком увядшие
злые чувства. Напрасно Френсис заставляла себя думать: "Эти руки  обнимали
Дугласа, ласкали его. Эти губы его целовали".  Но  она  именно  заставляла
себя представлять - и не могла представить.
   Напротив, она неожиданно ловила себя на том, что Сибила вызывает в  ней
необъяснимое, почти родственное чувство... А главное, было  так  очевидно,
так ясно, что она не предъявляет и никогда не предъявляла никаких прав  на
Дуга; поэтому Френсис могла чувствовать себя  в  ее  обществе  куда  более
спокойно,  чем,  думалось  ей,  в  обществе  какой-нибудь  другой,   менее
откровенной женщины.
   В дальнейшем она  не  всегда  испытывала  к  Сибиле  столь  благородные
чувства. Случалось,  что  образ  непристойной  Сибилы  "с  естественностью
раковины", проскальзывал в какой-нибудь улыбке, жесте или  слове.  Но  это
длилось не больше минуты. Поток вновь уносил с собой все грязное, оставляя
на  берегах  лишь  светлый  песок.   Подчас   Френсис   раздражало   также
непринужденное поведение Дугласа в присутствии Сибилы, свидетельствующее о
его  слишком  короткой  памяти.  Дуг   действительно   вел   себя   весьма
непринужденно. Он первый, как это часто бывает, полностью и  безоговорочно
отпустил себе свои грехи.


   В тайниках сердца Френсис страстно  надеялась,  что  рождение  детеныша
тропи, слишком похожего на человека, поколеблет решимость Дугласа.
   И вот новорожденный спал перед ними. С  первого  взгляда  он  ничем  не
отличался от всех прочих новорожденных: так же гримасничал, был  такой  же
краснолицый и сморщенный. Но  все  его  красновато-оранжевое  тельце  было
покрыто тонким и светлым подшерстком, "будто свиной щетинкой",  по  словам
Вилли.  У  него  были  четыре  чересчур  длинные  ручки,  слишком   высоко
посаженные оттопыренные уши и голова, как бы  сросшаяся  с  плечами.  Грим
открыл ему рот и сказал, что челюсть  изгибается  в  виде  подковы,  более
широкой, чем  у  настоящего  детеныша  тропи;  возможно,  надбровная  дуга
развита не так сильно; череп... впрочем,  еще  рано  судить  о  черепе.  В
общем, ничего интересного.
   - Вы уверены в этом? - спросил Дуг.
   - Да, - ответил Грим. - Это тропи.
   Френсис молчала. Вдруг она почувствовала, как две холодные руки  обняли
ее сзади. Это была Сибила. Она увела Френсис в  соседнюю  комнату,  и  они
долго просидели там вдвоем. Френсис все время судорожно сжимала руки своей
подруги. Обе молчали. Но этот  проведенный  в  молчании  час  окончательно
скрепил их дружбу.
   Френсис быстро справилась с минутной слабостью. На следующее  утро  она
сама одела новорожденного - спеленала его, завернула  в  одеяло,  прикрыла
чепчиком его крошечный,  покрытый  пушком  череп  -  и  положила  на  руки
Дугласа, словно это был их собственный ребенок.


   Спустя час Дуглас звонил у двери церковного дома  в  Гилдфорде.  Пастор
открыл не сразу.
   - Прошла моя  пора  вставать  до  света,  -  извинился  он.  -  Ужасные
головокружения. Мои печень и желудок не ладят между собой. Полная  анархия
в стареющем государстве... Мне так же трудно убедить их жить  в  согласии,
как и моих прихожан... Прелестное дитя, - сказал он,  рассеянно  откидывая
край одеяльца. - Вы, я полагаю, хотите его окрестить?
   - Да, сэр.
   - Мы сейчас пройдем в церковь. Крестные, должно быть, уже там?
   - Нет, - ответил Дуглас. - Я один.
   - Но... - начал пастор, с удивлением взглянув на Дуга.
   - Меня принуждают к этому чрезвычайные обстоятельства, сэр.
   Пастор отошел к двери.
   - А!.. - произнес он, приближаясь к Дугу. - Понимаю, вы предложили свои
услуги... Я слушаю вас, сын мой.
   - Я только что женился, сэр. А это мой внебрачный ребенок.
   Лицо пастора с чисто профессиональным искусством одновременно  выразило
строгость, понимание и снисходительность.
   - Мне хотелось бы, чтобы эта церемония осталась в  тайне,  -  продолжал
Дуг.
   Пастор закрыл глаза и кивнул головой.
   - Говорят, у вас при церкви живет старый садовник с женой?.. Нельзя ли,
сэр, попросить их...
   Пастор продолжал стоять с закрытыми глазами.
   - Очень хотелось, чтобы об этом знали только я  и  моя  жена...  Она  с
исключительным благородством отнеслась к рождению  этого  ребенка.  И  мой
долг оградить ее от страданий, так сказать, от излишней гласности...
   - Хорошо, мы сделаем все, как вы желаете, -  ответил  пастор.  -  Прошу
вас, подождите минутку.
   Вскоре он вернулся в сопровождении престарелой четы - садовника  и  его
супруги. Все вместе они прошли в  церковь.  Старуха  держала  ребенка  над
купелью. Ей очень хотелось сказать Дугу, чтобы доставить ему удовольствие:
"Вылитый  папочка!"  Но,  хотя  на  своем  веку  она   перевидала   немало
безобразных младенцев, такого, право...
   Его записали под именем Джеральд Рал