а первый взгляд,
- ответил сэр Артур. - Развив вашу  мысль,  можно  прийти  к  выводу,  что
человек заботится о своей внешности,  а  животное  нет.  Другими  словами,
можно свести все  это  к  понятиям  ритуала  и  красоты:  понятиям  вполне
отвлеченным.  Видите  ли,  все  сводится  к  тому  же:  человек   задается
различными вопросами, а животное - нет...
   - Как знать! - возразила леди Дрейпер.
   - Тогда  давайте  скажем  так:  человек,  видимо,  задается  различными
вопросами, а животное, видимо, не  задается  ими...  Или  же  еще  точнее:
наличие признаков отвлеченного мышления доказывает, что  человек  задается
различными вопросами; отсутствие же этих  признаков,  видимо,  доказывает,
что животное ими не задается.
   - Но почему же? - спросила леди Дрейпер.
   - Потому что отвлеченное мышление... Но, моя дорогая, вы  не  находите,
что это ужасно скучная тема для разговора?
   - Мы же одни, - заметила леди Дрейпер, улыбаясь.
   - И все-таки это ужасно скучно.
   - Ну что же, попрошу Френсис мне  объяснить.  А  что  думают  по  этому
поводу ваши улитки?
   - Они еще не добрались до таких вопросов.
   - Почему же вам тогда не пригласить к себе Рэмпола или капитана Троппа?
   - Право, - воскликнул сэр Артур, - вас осенила гениальная мысль!


   Когда Рэмпол и Тропп, закончив свои выступления, удалились,  старейшина
воскликнул:
   - Разве я был не прав? Они сказали то же, что и Уэсли!
   - С чего вы взяли? - спросил джентльмен в манжетах.
   - Именно молитва отличает человека от животного.
   - Лично я ничего подобного не слышал!
   - Имеющий уши... - начал было старейшина.
   - Я слышал как раз обратное. Рэмпол сказал: "Ум  человека  способен  за
внешней формой предметов улавливать  их  сущность.  А  у  животных  ум  не
улавливает даже внешней формы, он не идет дальше ощущений".
   - Но Тропп опроверг это положение! - воскликнул старейшина. - Вспомните
только  макаку  Верлена:  она  отличала  треугольник  от  ромба,  ромб  от
квадрата, кучку в десять бобов от кучки в одиннадцать!
   - Возможно, мне удастся внести ясность, - мягко сказал сэр Артур.
   Сэр Кеннет попросил судью примирить противоположные точки зрения.
   - Сравнивая ум человека и ум животного, - начал сэр Артур, -  профессор
Рэмпол, в  общем,  говорил  нам  не  столько  о  количественном  различии,
существующем между ними, сколько о качественном. Он  утверждал  даже,  что
так всегда происходит в природе: небольшое  различие  в  количестве  может
вызвать неожиданные перемены, полное изменение качества. Например: можно в
течение некоторого  времени  нагревать  воду,  но  она  по-прежнему  будет
оставаться в жидком  состоянии.  А  потом  в  определенный  момент  одного
градуса будет  достаточно,  чтобы  из  жидкого  состояния  она  перешла  в
газообразное. Не то же ли самое произошло и с интеллектом наших  пращуров?
Небольшое, может быть, совершенно незначительное количественное  изменение
мозговых связей заставило его  совершить  один  из  тех  скачков,  которые
определяют полное изменение качества. Так что...
   - Пагубнейшая точка зрения, - прервал его джентльмен в манжетах.
   - Простите?
   - Я читал нечто подобное в... уже не помню где... Но, в  конце  концов,
это же чистейший большевистский  материализм.  Один  из  трех  законов  их
диалектики.
   - Профессор Рэмпол, - внес поправку сэр Кеннет, - племянник епископа из
Кру. Жена его - дочь ректора Клейтона. Мать ректора - подруга моей матери,
а сам сэр Питер - примерный христианин.
   Джентльмен  подтянул  манжеты   и   с   подчеркнутым   интересом   стал
рассматривать потолок.
   - Профессор Рэмпол, - продолжал сэр  Артур,  -  указал,  в  чем  именно
заключалось  это   качественное   изменение:   разница   между   мышлением
неандертальского человека и мышлением человекообразной обезьяны, вероятно,
была количественно невелика. Но, надо полагать, в их отношениях с природой
она была  поистине  огромной:  животное  продолжало  бездумно  подчиняться
природе, человек же вдруг начал ее вопрошать.
   - Да это же... - воскликнули одновременно  старейшина  и  джентльмен  в
манжетах, но сэр Артур не обратил на них внимания.
   - А для того, чтобы спрашивать, необходимо наличие двоих:  вопрошающего
и того, к кому обращены вопросы.  Представляя  единое  целое  с  природой,
животное не может обращаться к ней с вопросами. Вот,  на  мой  взгляд,  то
различие, которое мы  пытаемся  определить.  Животное  _составляет  единое
целое_ с природой. Человек _не составляет с ней единого целого_. Для  того
чтобы  мог  произойти  этот  переход  от  пассивной  бессознательности   к
вопрошающему сознанию,  необходим  был  раскол,  разрыв,  необходимо  было
вырваться из природы. Не здесь ли как раз и  проходит  граница?  До  этого
разрыва -  животное,  после  него  -  человек?  Животные,  вырвавшиеся  из
природы, - вот кто мы.
   Несколько минут прошло в молчании, которое  нарушил  полковник  Стренг,
прошептав:
   - Все это не так уж и глупо. Теперь мы можем объяснить гомосексуализм.
   - Мы можем теперь объяснить, - проговорил сэр Артур, - почему  животные
не нуждаются ни в  мифах,  ни  в  амулетах:  им  неведомо  их  собственное
невежество. Но разве  мог  ум  человека,  вырвавшегося,  выделившегося  из
природы,  не  погрузиться  сразу  же  во  мрак,  не  испытать  ужаса?   Он
почувствовал  себя  одиноким,  предоставленным  самому   себе,   смертным,
абсолютно невежественным - словом, единственным животным на земле, которое
знает лишь то, что "ничего не знает", не знает даже, что оно такое. Как же
ему было не выдумывать мифы о богах или духах, чтобы оградиться от  своего
невежества, идолов и амулетов, чтобы оградиться от своей беспомощности?  И
не  доказывает  ли  как  раз  отсутствие  у  животных  таких   извращающих
действительность измышлений, что им неведомы и страшные вопросы?
   Присутствующие молча смотрели на оратора.
   - Но тогда, если человек - разумный человек -  и  история  человечества
обязаны своим появлением этому отрыву, этой  независимости,  этой  борьбе,
этому отделению от природы, если, для того чтобы животное стало человеком,
ему необходимо было сделать  этот  мучительный  шаг,  то  как,  по  какому
признаку, наконец, мы можем понять, что шаг этот сделан?
   Ответа на его вопрос не последовало.



ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

   Каким образом твердый кристалл превращается в медузу. Законная  тревога
Дугласа Темплмора. Судья Дрейпер возмущается, но затем уступает.  Уместное
замечание профессора Рэмпола помогает вовремя  решить  щекотливый  вопрос.
Почетная традиция обойдена вторично. Английские текстильщики торжествуют.

   Когда Дуглас узнал, что предложение  судьи  было  встречено  враждебным
молчанием и что лорд-хранитель печати снова вызывал судью в свой клуб,  им
овладело глухое беспокойство.
   - Они провалят все дело, - сказал он Френсис, не скрывая волнения.
   - Кто?
   - Да эти политиканы, - ответил Дуг. - Знаю я их. Самый твердый кристалл
они способны превратить в медузу.


   В это самое время сэр  Артур  в  обществе  лорда-хранителя  печати  пил
старое виски в  маленьком  кабинете  Гаррик-клаба,  обставленном  креслами
мореного дуба с сафьяновой обивкой.
   - Вы их здорово взбудоражили, - сказал министр.
   - Это я и сам понимаю. Но мне не совсем ясно, что именно их волнует.
   - По их словам, вы проповедуете бунт.
   - Каким образом?
   - Им  не  слишком  нравится  сама  мысль,  что  человек  отличается  от
животного тем, что он противопоставляет себя природе. Как это вы говорите?
Вырывается из природы?
   - Но ведь мне никто не возражал.
   - Возможно, и все-таки эта мысль им не по душе.
   - Дело вовсе не в том, по душе она им или нет.
   - Быть может, они не сумели сразу найти нужный ответ. Но  мне  кажется,
они вправе были вам сказать: "В действительности мы вовсе не вырвались  из
природы. И не вырвемся из  нее  никогда.  Мы  всегда  будем  составной  ее
частью. Каждая клетка нашего тела восстает против подобной мысли!"
   - Ну и пусть себе восстает. Я никогда этого не отрицал.
   - Знаю... Однако...
   - Мы вырвались из природы точно  так  же,  как  тот  или  иной  человек
отделяется от толпы: от этого он не  перестает  быть  человеком,  но  зато
может теперь смотреть на толпу  извне,  избавиться  от  ее  воздействия  и
разобраться во всем беспристрастно.
   -  Конечно,  конечно,   хотя,   видите   ли,   это   звучит   несколько
двусмысленно...  И  потом...  вас  также  могут   упрекнуть...   ведь   вы
рассматриваете природу как нечто чуждое нам, почти враждебное? Но  что  бы
мы делали, что бы с нами без нее стало?
   - Почему враждебное? Это слово имеет смысл  только  для  человека,  оно
неприменимо к самой природе.
   - Не спорю, но все это звучит также неубедительно. Пришлось  бы  давать
слишком  много  объяснений...   Парламентское   большинство   никогда   не
согласится с подобными идеями... Удивительно уж и  то,  что  под  тяжестью
фактов наши славные парламентарии, которым внушает ужас  даже  само  слово
"определение", пошли на создание специальной комиссии. Так  не  осложняйте
их и без того трудную задачу. Поймите, в чем дело, дорогой мой.  Возможно,
вы и правы, не знаю, решать такие вопросы мне не по  силам.  Но  в  глазах
парламента вы допускаете ошибку, в этом можно не сомневаться.
   Судья с подчеркнутым спокойствием отхлебнул большой глоток виски.
   - Вот если бы мы, - продолжал министр, -  сумели  ему  предложить...  с
соответствующими комментариями, конечно... определение...  которое  никого
бы не шокировало и всех бы устраивало...
   - Что вы имеете в виду?
   Министр с минуту молча смотрел на судью и затем произнес:
   - Религиозный дух.
   Судья онемел.
   - Я виделся с председателем,  -  не  давая  ему  опомниться,  продолжал
министр. - Вся комиссия согласна. Даже этот  слегка  фашиствующий  молодой
человек. Как там его зовут?  Конечно,  эти  понятия  надо  взять  в  самом
широком  смысле  слова.  Религиозный  дух  подразумевает   и   способность
абстрактно мыслить, и способность исследовать, и жажду  истины  и  прочее.
Это понятие включает не только веру, но и науку, искусство, историю и даже
колдовство, магию - словом, все что угодно. В общем то же самое говорите и
вы. Только в несколько ином изложении.
   -  И  надо  сказать,  -  воскликнул  судья,  -  в  изложении  чертовски
двусмысленном. Все это пустые слова, при желании их  можно  истолковать  в
противоположном смысле.
   Министр улыбнулся.
   - Это... хм... это как раз и удобно...
   - Но в таком случае какую пользу принесет подобное определение? Вы ведь
сами, господин министр, вспоминали о Нюрнбергском процессе. Вы  ведь  сами
хотели,  чтобы  была  найдена  солидная  база,  на  которой  бы  строилось
неопровержимое право людей. Религиозный дух! Неужели вы надеетесь, что  та
же Россия согласится с подобным определением, какими бы  комментариями  мы
его ни снабдили? Это все  равно,  что  нам  бы  предложили  признать,  как
универсальное, определение Энгельса, которое, право же,  не  менее  точно!
Пошли бы мы на это?
   - Дорогой мой, - возразил министр, - в порыве страсти вы  говорите  как
римский правовед. Теоретически  вы,  может  быть,  тысячу  раз  правы.  Но
практически быть правым в политике еще ничего не значит,  и  вы  это  сами
отлично понимаете. Мы должны срочно решить некий вопрос.  Этот  вопрос  не
имеет международного значения, он касается  лишь  племени  тропи  и  нашей
текстильной промышленности. Наличие  религиозного  духа,  как  я  вам  уже
говорил,  -  предложение,  вполне  приемлемое   для   большинства   членов
английского парламента. Предложение неполное,  согласен.  Но  ошибочно  ли
оно? Нет. Оно дает нам возможность проверить на практике, произошло  ли  с
тропи именно то, о чем вы говорите, то есть вырвались ли они  из  природы,
стали ли независимыми, противопоставили ли себя ей  и  так  далее  и  тому
подобное. Не так ли?
   - Да... Но как раз... А вдруг у тропи не окажется ни малейшего признака
религиозного духа, тогда что? Они не носят даже амулетов...
   - По-моему, эта сторона дела не должна  нас  беспокоить...  Всему  свое
время. Я виделся также с профессором Рэмполом. У него, если  не  ошибаюсь,
есть замечания весьма разумные. Возможно, они помогут решить  этот  вопрос
немедленно. А если мы предложим парламенту  определение,  не  спорю,  куда
более  полное,  менее  двусмысленное,  но  которое   вызовет   бесконечные
дискуссии, поправки, отклонения sine die [без конца (лат.)], мы никогда не
добьемся положительного результата. Да и пользы это никому не принесет: ни
тропи, ни обвиняемому, ни британскому правосудию, ни даже правам человека.
Вспомните-ка пословицу: "Для того чтобы приготовить рагу  из  зайца,  надо
иметь зайца". Не следует ускорять события, поверьте  мне.  Удовольствуемся
тем,  чего  можно  добиться  сейчас.  Остальное  придет  в   свое   время.
Доказательством тому вся история Англии.
   Предсказание лорда-хранителя печати оправдалось. На  основании  доклада
комиссии  Саммера,  после  небольших  поправок,  парламент  принял  статьи
следующего закона:

   Статья I. Человека отличает от животного наличие религиозного духа.
   Статья  II.  Основными  признаками  религиозного   духа   являются   (в
нисходящем  порядке):  Вера  в  Бога,  Наука,  Искусство  во  всех   своих
проявлениях;  различные  религии,  философские   школы   во   всех   своих
проявлениях; фетишизм, тотемы и табу,  магия,  колдовство  во  всех  своих
проявлениях; ритуальное людоедство в его проявлениях.
   Статья III. Всякое одушевленное  существо,  которое  обладает  хотя  бы
одним  из  признаков,  перечисленных  в  статье  II,   признается   членом
человеческого общества, и личность его гарантируется  на  всей  территории
Соединенного  Королевства  всеми   законами,   записанными   в   последней
Декларации прав человека.

   Как только закон был принят голосованием, один интерпеллянт,  известный
своими связями с крупной текстильной промышленностью, запросил парламент о
дальнейшей судьбе тропи.
   Ему ответили, что,  по  мнению  правительства,  этот  вопрос  не  может
рассматриваться сейчас в парламенте, ибо подобное  обсуждение  оказало  бы
незаконное давление на еще не законченный судебный процесс.
   Но интерпеллянт решительно выступил против такой точки зрения.
   Он спросил: "В том случае, если бы Шотландия, подобно Ирландии,  решила
отделиться  (вещь,  конечно,  невообразимая),  сформировала  бы  временное
правительство  и  объявила  себя  независимой,  отказался   бы   парламент
рассматривать шотландский вопрос лишь на том основании, что в Эдинбурге не
окончен еще процесс некоего мистера  Макмиша,  обвиняемого  в  оскорблении
королевской власти, хотя было бы ясно, что решения, принятые за или против
независимости Шотландии, могли  бы  значительно  повлиять  на  судьбу  уже
упомянутого Макмиша?"
   Он сказал далее, что убийство одного из тропи и законный статут племени
тропи - совершенно разные вещи и зависят они друг от друга не  более,  чем
судьба Соединенного Королевства  от  процесса  какого-то  шотландца.  Что,
напротив, парламент обязан решать этот вопрос в  первую  очередь  с  точки
зрения  гуманности  и  лишь  потом  -  с  точки  зрения  экономической   и
национальной.
   Депутат  оппозиции  ответил  ему,  что   такое   разделение   было   бы
необоснованным   и   искусственным.   Нельзя,   заявил   он,    сравнивать
второочередной вопрос о статуте племени тропи, фактически полуживотного, с
обсуждением вопроса о единстве Королевства, не терпящим  отлагательств.  К
тому же, спросил он, разве может к чему-нибудь обязать Австралию или Новую
Гвинею статут тропи, принятый в Лондоне?
   Но  интерпеллянт  напомнил,  что  Великобритания  не   раз   заставляла
считаться  со  своим  мнением  не  только  доминионы,  но  и   иностранные
государства, когда там слишком явно попирался принцип гуманности.
   Что же касается срочности решения вопроса, заявил он  далее,  то  разве
может благородный человек считать  спасение  целого  племени  от  рабства,
которым ему открыто угрожают, второочередным вопросом?
   После оживленной дискуссии было  единогласно  решено  просить  комиссию
Саммера продолжить работу со специальной целью изучения вопроса  о  тропи.
Однако было оговорено, что принятие статута тропи  ни  в  коем  случае  не
должно входить в компетенцию лондонского парламента. При  случае  он  лишь
выработает "проект" и представит  его  на  рассмотрение  в  ООН,  а  также
правительствам Австралии и Новой Гвинеи.


   Комиссия, в  состав  которой  вошел  в  качестве  эксперта  по  вопросу
психологии примитивных народов сэр  Питер  Рэмпол,  по  очереди  выслушала
мнение Крепса, Диллигена, Вилли,  супругов  Грим  и  прочих  антропологов,
имевших возможность наблюдать поведение тропи со  времени  их  прибытия  в
Лондон.
   Поначалу казалось,  что  у  тропи  невозможно  обнаружить  ни  малейших
признаков религиозного духа. Не говоря уже об искусстве и науках, у них не
было ни идолов, ни амулетов,  ни  татуировки,  ни  танцев,  ни  каких-либо
других ритуальных обрядов. Правда, они хоронили своих мертвецов, но  точно
так же, как хоронят  их  многие  виды  животных,  большинство  из  которых
зарывают даже свои экскременты, инстинктивно избегая опасности гниения или
просто стараясь уничтожить свои  следы.  Никаких  погребальных  обрядов  у
тропи заметить не удалось.
   К людоедству у них не оказалось ни малейшей склонности. Они никогда  не
поедали друг друга и не  пытались  с  этой  целью  похитить  или  заманить
человека. Они не покушались даже на носильщиков-папуасов, к которым  сразу
же почувствовали антипатию.
   Выслушав эти неутешительные показания, комиссия  поручила  сэру  Питеру
Рэмполу совместно с сэром Артуром тщательно изучить их и постараться, если
возможно, обнаружить более обнадеживающий признак. Сэр Кеннет в достаточно
туманных выражениях дал понять психологу, что было бы  крайне  желательным
обнаружить подобный признак - конечно, не в ущерб истине.
   На следующем  заседании  сэр  Питер  заявил,  что,  внимательно  изучив
сообщения ученых-антропологов, они с сэром Артуром пришли к весьма важному
выводу.
   - Мы имеем в виду, - сказал он, - каннибализм. Людоедство, даже  в  тех
редких случаях, когда целью его является утоление голода  или  гурманство,
есть не что иное, как ритуальный обряд.
   К сожалению,  у  тропи  не  удалось  обнаружить  никакой  склонности  к
людоедству.
   К  счастью,  папуасы  не  проявили  по  отношению  к   ним   такой   же
сдержанности: они не раз устраивали тайные пиршества, на которых ели  мясо
тропи.
   Обращаем ваше внимание на тот факт, что все эти  пиршества  происходили
втайне.
   А раз они происходили  втайне,  папуасы,  видимо,  либо  вообще  хотели
скрыть это обстоятельство от белых, либо сохранить от белых в тайне обряды
и церемонии, сопровождающие их ритуальные пиршества.
   Естественно, папуасы не принимали бы таких предосторожностей,  если  бы
собирались полакомиться просто дичью. Следовательно, тропоедство было  для
них ритуальным пиршеством и ели они не мясо животных, но мясо людей.
   Тут сэр Питер сделал эффектную паузу, а затем продолжал:
   - Это  лишь  симптом.  Мы,  безусловно,  не  имеем  оснований  доверять
инстинкту папуасов больше, нежели наблюдениям, которые в течение  полугода
вели над тропи наши виднейшие ученые.
   Но в то же время мы не можем и не считаться с инстинктами папуасов.  Мы
должны принять их в расчет, поскольку это - инстинкты  людей,  которые  по
психологии своей гораздо ближе нас с вами к первобытным людям и  благодаря
этому  могут  скорее,  чем  мы,  уловить  в   другом   существе   признаки
примитивного мышления.
   Я думаю, следовательно, что мы с  вами  проглядели  у  тропи  какой-то,
пусть  зачаточный,  признак  религиозного  духа,   который,   однако,   не
ускользнул от внимания папуасов.
   Мы с сэром Артуром