твительно, возможно...
   - Вот вы, Сибила, гордитесь тем, что для вас "не  существует  моральных
принципов". А потому ли их не существует для вас, что мы  до  сих  пор  не
знаем, каков этот отличительный признак? И  если  бы  мы  установили  этот
признак, не повлиял бы он, хотя бы отчасти, на ваши поступки?
   Сибила задумалась.
   - Возможно... - повторила она. - Вы  коснулись  моего  самого  больного
места, Френсис. Обычно мне удается довольно удачно скрывать свою слабость.
- Голос ее неузнаваемо изменился. - Да, для меня "не существует  моральных
принципов"... но я этим не "горжусь", уверяю вас... Представьте,  я  почти
всегда знаю, что думают обо мне люди... Но  вы  не  знаете,  конечно,  что
порой это причиняет мне страдания. Конечно, не то, что они обо мне думают!
А то, что все мои поступки полностью зависят  только  от  меня  одной,  от
собственных моих суждений... Иногда меня  охватывает...  такой  ужас,  что
начинает кружиться голова... Вы удивлены, Френсис? Я казалась вам не столь
уязвимой? Лучше "забронированной"? Все на  свете  уязвимы;  броня  -  лишь
видимость. Да, Френсис, на небесах никого нет, мы это  знаем,  и  все-таки
нам трудно привыкнуть к такой мысли. Привыкнуть к тому, что поступки  наши
не имеют никакого  смысла...  Что  и  хорошие,  и  плохие  могут  случайно
породить добро или зло... А бог всегда,  всегда  молчит...  Мы  определяем
понятие добра и зла, основываясь лишь на своих собственных,  непостоянных,
как зыбучие пески, представлениях... И никто не приходит нам на  помощь...
- Она вздохнула. - Не так уж все это весело.
   - Ну а если, - тихо спросила Френсис, - ну а если Дуг заставит  наконец
ответить...  найти,  раскрыть  в  конце  концов   этот   _признак_,   этот
отличительный признак, которым  должны  обладать  тропи,  дабы  мы  смогли
принять их в качестве равноправных членов в франкмасонское  общество  -  я
имею в виду  сообщество  людей,  которое  требует  наличия  души  у  своих
членов... Разве не на этом признаке основывалось бы  все  наше  поведение,
поведение людей? Не на зыбучем песке наших представлений, как вы говорите,
не на призрачном, расплывчатом определении добра и зла, а  на  незыблемом,
как гранит, определении того,  что  есть  человек...  И  даже  разве  вам,
Сибила, не принесло бы это облегчения и спокойствия, разве не появилась бы
у вас путеводная звезда?
   - Что есть человек... - прошептала Сибила.
   - Хотим мы того или нет, - в раздумье промолвила вполголоса Френсис.
   - Что есть человек... - снова проговорила Сибила.
   - Независимо от добра и зла, - добавила Френсис.
   -  Что  есть  человек...  -  еще  раз  произнесла  Сибила.  -   А   это
действительно можно было бы узнать? - спросила она, словно школьница, и  в
голосе ее прозвучало наивное и трогательное волнение. - И вы думаете,  что
это можно будет сделать? - повторила она через минуту все тем же тоном.
   - Если это возможно для тропи, Сибила, то это так  же  возможно  и  для
нас, - ответила Френсис. - Но для этого не надо... не  надо  считать  Дуга
Дон Кихотом. Надо верить ему безоговорочно, - прошептала  она  с  верой  и
болью. - Даже если всем нам суждено умереть, так и не  увидев  плодов  его
самопожертвования... В конце концов, - заключила она с силой, -  это  ведь
не в первый раз! Не в первый раз люди  не  внемлют  шелесту  дубов  Додоны
[город в Эпире,  где,  по  преданию,  находился  древнейший  из  греческих
оракулов - священный дуб Зевса]... А потом, в один прекрасный день, их еле
уловимый шепот превращается в песнь надежды.



ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

   Сознание  профессионального  долга  у  доктора  Фиггинса.  Сведения   о
метизации, гибридизации и даже о телегонии. Осторожность доктора  Балброу.
Утверждения профессора Наача: "Покажите  мне  его  астрагал,  и  я  скажу,
человек ли это". Противоположное мнение профессора  Итонса.  Спор  о  роли
прямостояния. "Мысль создала руку человека".  Странные  выводы  профессора
Итонса.

   - Доктор Фиггинс!
   Это  был  первый  свидетель,  вызванный  обвинением.  Произнеся   слова
присяги, он подошел к месту, отведенному для свидетелей.  Мистер  Дрейпер,
председатель суда, незаметно вытер лоб, под  белым  париком  он  буквально
обливался потом. В  этом  году  конец  сентября  выдался  жаркий,  душный,
грозовой. Зал был так переполнен, что  казалось,  стены  его  не  выдержат
напора публики.
   Королевский  прокурор,  королевский  адвокат,   член   парламента   сэр
К.В.Минчет открыл огонь.
   - Мы просим свидетеля, - начал он, - отвечать лишь на наши вопросы,  не
вдаваясь в излишние подробности. Как нам известно, седьмого  июня  в  пять
часов  утра  вас  вызвали  по  телефону  из  Сансет-коттедж,  куда  вы   и
отправились. Констатировали  ли  вы  там  смерть  новорожденного  младенца
мужского пола?
   - Да.
   - Вызвали ли вы в свою очередь полицию, дабы она  также  констатировала
смерть?
   - Да.
   - Последовала ли смерть от инъекции пяти сантиграммов стрихнина - дозы,
смертельной даже для крупного животного?
   - Да.
   - Не заявил ли вам обвиняемый, что в то утро он сам сознательно  сделал
эту инъекцию?
   - Да.
   - Смогли ли вы сами установить, что данное заявление обоснованно?
   - Да. Правильность его подтвердило также вскрытие, произведенное в моем
присутствии судебным врачом.
   - Нет ли у вас каких-либо оснований предполагать, что смерть  могла  бы
произойти и при других обстоятельствах?
   - Нет. При других обстоятельствах она не могла бы произойти.
   - Ознакомились ли вы также с  заявлением  сэра  Эдуарда  К.Вильямса  из
Королевского колледжа хирургии, свидетельствующего о том, что  обвиняемый,
несомненно, является отцом жертвы?
   - Да.
   - Имеются ли у вас лично  какие-либо  основания  ставить  под  сомнение
авторитет самого сэра Эдуарда и не доверять сделанному им заявлению?
   - Нет.
   - Имеются  ли  у  вас  какие-либо  основания  сомневаться  в  том,  что
обвиняемый является отцом жертвы и виновником его смерти?
   - Нет.
   Прокурор с удовлетворенным видом сел на свое место.
   Поднялся защитник, королевский адвокат мистер Б.К.Джеймсон.
   - Доктор Фиггинс, внимательно ли вы осмотрели труп младенца? Не  вы  ли
сами сказали при осмотре: "Это же не ребенок, это обезьянка"?
   - Да.
   - Придерживаетесь ли вы по-прежнему этого мнения?
   - Да.
   - Какие у вас на это имеются основания?
   - Некоторые особенности  строения  его  тела,  одни  из  которых  сразу
бросаются в глаза, другие же я обнаружил во время вскрытия.
   - Какие именно?
   - Диспропорция частей тела; строение ноги, имеющее очевидное сходство с
нижними конечностями обезьяны, поскольку большой палец  стопы  отделен  от
остальных  глубокой  выемкой;  форма  позвоночного  столба,   у   которого
полностью или  почти  полностью  отсутствует  поясничный  изгиб,  а  также
некоторые другие особенности лицевого угла и строения черепа.
   - Сообщили ли вы свои замечания судебному врачу?
   - Да.
   - Подтвердил ли судебный врач правильность ваших слов?
   - Да.
   - Следовательно, вы  считаете,  что  обвиняемый  убил  не  человеческое
существо, а звереныша?
   - Да.
   Адвокат поклонился и сел на место. Поднялся прокурор.
   - Не говорится ли  в  заключении,  данном  судебным  врачом,  показания
которого мы выслушаем позднее, что жертвой преступления является ребенок?
   - Да, говорится.
   - Если бы судебный врач придерживался того же мнения, что и вы, мог  бы
он сделать подобное заключение?
   Этот вопрос был отклонен защитой.
   Прокурор продолжал:
   - Можете ли вы объяснить, каким образом, считая, что жертва не является
человеческим существом, вы смогли составить свидетельство о смерти ребенка
по имени Джеральд Ральф Темплмор?
   - Как биолог я могу считать, что жертва по ряду  характерных  признаков
ближе к обезьяне, нежели к человеку. Это мое личное мнение, но как врач  я
обязан  был  составить  акт  о  смерти,  поскольку  существует  совершенно
официальный документ о рождении и поскольку я лично констатировал смерть.
   - Признаете ли вы, таким образом, что  все  имеющиеся  у  вас  сомнения
относятся только к анатомическому строению жертвы, а не к ее  гражданскому
состоянию?
   - Да, это так.
   - Другими словами, вы признаете,  что  жертва  с  точки  зрения  закона
является ребенком обвиняемого?
   - Да.
   Прокурор сел. Снова выступил представитель защиты.
   - Доктор Фиггинс, считаете ли вы, что  в  данном  случае  закон  должен
восторжествовать над зоологией?
   Прокурор отклонил вопрос, как побуждающий свидетеля  высказать  мнение,
могущее повлиять на решение суда.
   - В таком случае поставим вопрос несколько иначе, - сказал  адвокат.  -
Доктор  Фиггинс,  если  бы  обвиняемый  вызвал  вас  не  для  того,  чтобы
констатировать смерть жертвы, а для того, чтобы принять роды,  согласились
бы вы сообщить об этом рождении в мэрию?
   - Нет.
   - Даже если бы обвиняемый настаивал на этом?
   - Все равно нет.
   - Значит, если бы это зависело от вас, вы бы  не  признали  за  жертвой
гражданских прав?
   - Конечно.
   - Подобно тому как вы не признали бы подобного  права  за  собакой  или
кошкой?
   - Да.
   -  Кстати,  вы,  кажется,  лишь  после  известных  колебаний  составили
свидетельство  о  смерти?  Не  понудила  ли  вас  к  этому   настойчивость
обвиняемого? Не сам ли обвиняемый при помощи веских  доказательств  убедил
вас в том, что жертва официально является субъектом гражданского права?
   - Да, это так.
   Прокурор  поднялся  было  с  места,  но  председатель  движением   руки
остановил его и начал:
   - Суд, дабы восполнить пробелы, имеющиеся в его познаниях по  зоологии,
желал бы получить от вас, доктор Фиггинс, кое-какие сведения, если  только
вы, конечно, можете их дать: очевидно, жертва является плодом скрещивания.
Для того чтобы убитого, как вы полагаете, можно  было  назвать  обезьяной,
необходимо - не правда ли? - чтобы хоть один из родителей  был  обезьяной.
Но если нам не изменяет память, одним из критериев определения вида служит
то обстоятельство,  что  два  индивидуума  разных  видов  не  могут  иметь
потомства?
   Доктор Фиггинс кашлянул и ответил:
   -  Это,  конечно,  выходит  за  пределы  медицины...  Однако,   милорд,
возможно, я смогу быть полезным... Сельский врач всегда в какой-то степени
ветеринар, он  связан  со  скотоводами,  интересуется  их  опытами.  Итак,
милорд, скрещивание может дать вполне положительные результаты даже в  том
случае, если животные относятся к близким между собой породам, видам или -
в отдельных случаях - родам. Продукт скрещивания  у  близких  между  собой
пород называется метисом, у близких между собой видов и родов -  гибридом.
Естественно, что гибридизация удается гораздо реже, чем метизация.
   - В интересующем нас случае мы, вероятно, имеем дело не с метизацией, а
с гибридизацией?
   - Не  берусь  этого  утверждать,  поскольку  не  знаю,  к  какому  виду
относится самка Paranthropus.
   - Простите, - воскликнул  председатель,  -  я  вас  не  понимаю!  Отцом
ребенка был человек. Каким же образом  ребенок  мог  оказаться  обезьяной,
если и мать принадлежит к человеческому виду?
   - Это вполне  возможно,  милорд.  Даже  если  в  конечном  счете  самку
Paranthropus следует отнести  к  виду  человека  (в  чем  я  лично  весьма
сомневаюсь), то, во всяком случае,  она  принадлежит  к  племени,  слишком
отличному от современного европейца. А еще Дарвин заметил, что,  например,
потомство, полученное от спаривания двух  домашних,  но  далеких  друг  от
друга пород уток, обычно похоже на дикую утку. Объясняется это тем, что  у
метисов развиваются главным образом черты,  присущие  обоим  родителям;  а
совершенно очевидно, что общие эти черты имеются лишь у их общего  предка,
то есть у дикого животного. В данном случае ребенок мог объединить в  себе
обезьяньи черты общего предка Paranthropus и  человека,  другими  словами,
черты какого-то общего древнейшего примата.
   - И таким образом, больше, чем его родители, походить на обезьяну?..
   - Да... Но, возможно, произошло и нечто другое, милорд.  Возможно,  тут
имела место телегония.
   - Что это такое?
   - Телегония - это влияние первого самца на последующее потомство самки,
родившееся  уже  от  других  самцов.  Факт  подобного  влияния  отрицается
биологами, как не выдерживающий  научной  критики,  но  его  признавали  и
признают все скотоводы. Наиболее известный случай - это случай  с  кобылой
лорда Мортона. Сперва ее спарили с зеброй и получили метиса. Затем ее  уже
спаривали  с  жеребцами  ее  же  породы,  но  она  по-прежнему   приносила
полосатых, как зебра, жеребят. Если мы признаем телегонию, то тогда вполне
возможно, что самка, о которой идет речь,  уже  имела  детеныша  от  самца
своей же породы  или  от  какой-нибудь  большой  обезьяны;  и  последующее
потомство - результат скрещивания ее с человеком - сохранило черты первого
производителя.
   - Итак, обобщая все сказанное  вами,  вы  считаете  невозможным  делать
какие бы то ни было точные  или  даже  приблизительные  выводы  о  природе
жертвы, исходя лишь из того факта, что она родилась от человека?
   - Да, я думаю, это было бы неосторожно.
   - Значит, вы можете повторить под присягой ваши слова?  А  именно,  что
жертву нельзя считать человеческим существом?
   - Под присягой? Нет, милорд. Еще раз  повторяю,  это  лишь  мое  сугубо
личное мнение. И вполне возможно,  что  правы  те,  кто  придерживается  в
данном  вопросе  противоположной  точки  зрения.  Вообще  я  полагаю,  что
врачи-практики вроде меня не компетентны в подобных  вопросах:  их  должны
решать специалисты по зоологии человека, то есть антропологи.
   - Суд благодарит вас. Есть ли еще вопросы у обвинения? Нет.  У  защиты?
Также нет. Вы свободны, доктор.
   Место  доктора  Фиггинса  занял  судебно-медицинский   эксперт   доктор
Балброу. Это был седой как лунь старик с изможденным землистым  лицом.  Он
сильно сутулился.
   - Сообщил ли вам доктор Фиггинс во  время  вскрытия  свои  замечания  о
строении тела жертвы? - обратился к нему прокурор.
   - Сообщил, - ответил свидетель.
   - Пришли ли вы к тому же выводу, что и он?
   - Нет.
   - К какому же выводу пришли вы?
   - К выводу, что смерть жертвы последовала от введения смертельной  дозы
стрихнина.
   - Вас не об этом спрашивают, - вмешался председатель суда.
   - Нам хотелось бы узнать, - продолжал прокурор, - какие выводы  сделали
вы из этих наблюдений,  то  есть  считаете  ли  вы  жертву  человеком  или
обезьяной?
   - Никаких выводов я не сделал.
   - Почему?
   - Потому что  в  мои  профессиональные  обязанности  не  входит  делать
подобного рода выводы.
   - Однако ж вы передали результат вскрытия полиции для  того,  чтобы  та
начала дело об убийстве, - сказал прокурор.
   - Совершенно верно.
   -   Но   ведь   нельзя   назвать   преступлением   убийство   обезьяны!
Следовательно, вы пришли к выводу, что от руки убийцы пал человек!
   - Ни к какому выводу я  не  пришел.  Я  лишь  обязан  выяснить  причину
смерти, и только. Остальное касается суда, а не меня.
   - Никогда не слышал ничего подобного! - воскликнул прокурор.
   - Но ничего подобного никогда и не происходило, - возразил свидетель.
   - Значит, вы решительно отказываетесь высказать свое мнение?
   - Решительно.
   Так ничего больше от  доктора  Балброу  и  не  смогли  добиться.  Тогда
вызвали известного антрополога - члена Королевского общества  антропологов
профессора  Наача.  Королевский  колледж  естественных  наук,  к  которому
обратился суд, рекомендовал его в качестве эксперта,  каковой  должен  был
дать необходимые разъяснения о  природе  жертвы.  Это  был  уже  немолодой
человек, с лицом, изрытым морщинами, с взлохмаченными волосами, по которым
он то и дело проводил ладонью, тщетно  пытаясь  привести  в  порядок  свою
седеющую шевелюру. Он плохо слышал, и голос у  него  оказался  неприятным,
визгливым.  Не  успел  прокурор  закончить  свой  вопрос,  как  он   начал
пронзительным голосом, отрубая слова:
   - Это же просто идиотство! Что вы хотите узнать? Люди ли эти  существа?
Конечно, люди! Высекают  они  огонь?  Высекают!  Обтесывают  камни?  Ходят
прямо? Ходят. Да вы взгляните на их астрагал! Видели  ли  вы  когда-нибудь
обезьян с подобным астрагалом? Не стоит вам его  и  описывать,  все  равно
ничего не поймете! Есть такая кость в  стопе.  Одного  астрагала  было  бы
достаточно. Не говоря уже о костях плюсны, длинных,  как  фаланги!  У  них
большой палец на ноге развит так же, как у обезьян? Ну и что же? Есть же у
нас аппендикс и остаток третьего века, который достался нам по  наследству
от пленозавров; а для чего они  нам  сейчас?  Должно  быть,  еще  недавно,
каких-нибудь пятьдесят  или  сто  тысяч  лет  назад,  эти  тропи  жили  на
деревьях, вот и все. А теперь не живут и ходят прямо, как и мы.  В  каждом
из нас есть нечто от обезьяны! Посмотрите на детей, которые учатся ходить:
ходят так же, как шимпанзе, ставят стопу боком, а не  опираются  сразу  на
всю подошву. Взгляните на большой палец ноги современных веддов: он  столь
подвижен, что им свободно можно поднять с земли шестипенсовую монету!  Что
же, выходит, они не люди? Нужно  договориться  о  том,  кого  мы  называем
человеком. Кем были люди Нгандонга? А  человек,  кости  которого  откопали
совсем близко отсюда, в Питтдауне? Череп  у  него,  с  вашего  позволения,
совсем такой же, как у нас с вами, милорд, а челюсть - как у гориллы. Ну а
тот, которого называют Shkul Cinq, - маленький подбородок и зубы  тоже,  а
надбровные дуги как у гиббона!  От  этого  не  уйдешь.  Держится  прямо  -
значит, человек. Вот почему важна форма астрагала,  на  который  опираются
при ходьбе: если астрагал узкий и тонкий - значит, обезьяна; если  широкий
и плотный - значит, человек. Вот и все. Что, что?
   Приложив лодочкой ладонь к уху,  он  обратил  к  суду  свое  нервически
подергивающееся лицо.
   - Я обращаюсь к защите! - прокричал судья. - Имеются ли у нее вопросы?
   - Нет, милорд, - ответил адвокат. - Но мы хотели бы, чтобы с разрешения
суда был заслушан один из наших свидетелей.
   Обвинение высказалось против. Защита заметила, что показания профессора
Наача доступны лишь специалистам и таким  образом  она,  то  есть  защита,
лишается своего священного права задавать  вопросы  свидетелям  обвинения.
Суд удовлетворил ходатайство защиты, и  для  свидетельских  показаний  был
вызван член Королевского общества  естественных  наук,  член  Королевского
общества палеонтологии и Имперского колледжа антропологии профессор Итоне.
Высокий, спокойный, изысканно вежливый, с застывшей улыбкой на  губах,  он
казался полной противоположностью своего ученого предшественника.
   - Труды профессора Наача, посвященные сравнительному изучению астрагала
шимпанзе, австралопитека и японки, равно как и наблюдения Ле  Гро  Кларка,
безусловно, относятся к числу наиболее авторитетных. Однако у нас есть все
основания  опасаться,  что  выводы  сделаны  слишком  поспешно.  И  я,   к
сожалению, должен довести до сведения суда,  что  ему  пришлось  выслушать
множество  самых  нелепых  высказываний.  Нам  прекрасно   известно,   что
профессор Наач в своей теории исходит из учения великого Ламарка,  каковой
полагал, что у людей были живущие на деревьях четверорукие предки, которые
затем, спустившись с деревьев и покинув леса, постепенно стали  двурукими.
Но, судя по последним исследованиям...
   - Мы не в состоянии следить за ходом вашей мысли, - прервал его  судья.
- Попросил бы вас выражаться яснее.
   На эту реплику судья решился лишь потому, что заметил побагровевшие  от
напряжения лица присяжных, не спускавших со свидетеля беспокойного взгляда
широко открытых глаз.
   - Я говорю об учении Ламарка и его  школы,  -  продолжал  свидетель,  -
согласно коему, как я уже имел честь  заявить,  предки  человека  жили  на
деревьях, подобно обезьянам, и так же, как и они, имели две