-- Что касается кражи,-- сказал  в свою очередь  журналист,  -- то  она
была совершена четвертого июля, между одиннадцатью часами и полночью.
     -- Хорошо!  -- проговорил Жое Нортон.-- Теперь мы уличим вас в клевете,
злоупотреблении силою и ложном свидетельстве.
     -- Посмотрим!
     -- Господин  судья, прикажите, пожалуйста,  привести  всех  свидетелей,
обыкновенно посещающих наш дом. Мы, мой  товарищ  и я, представим вам лист с
тридцатью подписями... можете получить и еще столько же, если пожелаете!
     -- Значит, вы не признаете себя виновными?..
     -- О, мы невинны, как новорожденные младенцы!
     Судья приказал отвести  их в тюрьму, пока не будут допрошены свидетели,
назначил полдень для аудиенции и прибавил, обращаясь к троим друзьям:
     -- Что касается вас, господа истцы, то потрудитесь пожаловать в этот же
час!
     Леон, Поль  и  Тоби  удалились,  заинтересованные и даже  обеспокоенные
такою уверенностью  бандитов, дьявольская ловкость которых была им известна.
Сыщик, наскоро оценив положение, прибавил:
     --  Надо  ожидать всего, даже невозможного, особенно --  невозможного и
неправдоподобного!
     И  он не ошибся.  На  другой  день тридцать  наиболее почтенных граждан
Доусон-Сити явились в суд. Эти граждане, честные заслуженно уважаемые, шумно
болтали,  курили,  усердно жевали табак,  спрашивая себя, зачем  этот вызов.
Здесь были  представители всех стран, особенно канадцы  и  янки, и несколько
правительственных чиновников.  К ним присоединились  еще  другие,  так что к
началу заседания суда свидетелей было не меньше сорока.
     В  то же  время прибыли адвокаты  и обвинители;  последние  все  больше
беспокоились. Затем ввели обвиняемых, и допрос свидетелей начался.
     Френсис Бернетт с ироническим спокойствием сказал судье:
     --  Мы, мой товарищ  и  я, обвинены  в том,  что  совершили  убийство в
деревне  Фурш,  2  июля, между четырьмя и шестью часами  вечера, и на другой
день  украли  между  одиннадцатью  часами вечера  и  полночью  двести фунтов
золота, на участке верхнего Эльдорадо. Хорошо! Я клятвенно утверждаю, что мы
не покидали своего жилища с самого приезда в Доусон, что нас никто не  видел
эти  дни, и что, стало  быть, мы не могли быть одновременно  в  двух местах,
лежащих на расстоянии трехдневного или четырехдневного пути одно от другого.
Потрудитесь допросить свидетелей!
     Это заявление произвело действие взрыва и сразило троих друзей.
     Первый  свидетель назвал свое  имя и прозвище, коснулся губами Библил и
громко произнес:
     -- С первого июня я посещаю каждый день заведение господ Ребена Смита и
Жое  Нортона.  Я  утверждаю, что с первого июня я  видел того  и  другого по
крайней мере два раза в течение суток.
     --  Не  помните, видели вы  их второго  и  четвертого июля?  -- спросил
судья.
     -- Я только что сказал и повторяю -- все дни без исключения!
     -- Хорошо! Другой свидетель!
     Второй  свидетель дал  аналогичное показание.  Он также  часто  бывал в
заведении, в 6 часов и в полночь. Никогда Смит и Нортон не отсутствовали.
     Третий,  четвертый видели  их каждый день, говорили с ними,  пили в  их
компании, проигрывали деньги.
     Остальные, вплоть до двадцатого, тридцатого и далее, подтвердили то же.
     Ни  Ребен  Смит,   ни  Жое  Нортон,  обвиняемые  в  преступлениях,  для
совершения которых необходимо было несколько дней, не покидали даже на шесть
часов Доусон-Сити.
     Сраженные, Леон, Поль и Тоби не верили своим глазам.
     Конечно, свидетели говорили правду. Но трое друзей сохраняли,  несмотря
на  это,  уверенность,  которой ничто не могло  поколебать. К несчастью, это
загадочное  явление было необъяснимо,  а уверенности  их было  недостаточно;
требовались доказательства. Между тем, бандиты, спасенные,  благодаря алиби,
считали  себя  оскорбленными.  Устами  своих  адвокатов  они   выдвинули  на
обвинителей жалобу  в преступном доносе,  ложной клятве, незаконном  аресте,
оскорблении  чести и  т.д.,  и  т.п.  Обвинители  стали  обвиняемыми!  Толпа
свидетелей осыпала их руганью, а судья приказал взять под арест.
     Таким образом, в тот момент, когда убийцы получили свободу, жертвы были
заключены в тюрьму. Но и  это было еще не все. Смит и Нортон, в которых наши
друзья  более  чем  когда-либо  видели  Бернетта  и   Вильсона,  потребовали
вознаграждения, круглую  сумму в двадцать тысяч долларов (100  000 франков),
кроме заключения в тюрьму!
     Тоби, Поль и Леон,  бывшие только что  героями дня, восстановили против
себя общественное мнение. Глас народа, редко бывающий гласом Бога, осудил их
единодушно.
     Судья  также осудил их,  и  даже жестоко, назначив каждому трехмесячное
заключение  в  тюрьме  и  десять  тысяч  долларов  (50000  франков) судебных
издержек в пользу Ребена Смита и Жое Нортона.
     Затем судья приказал  немедленно отвести виновных в тюрьму и дал только
три дня на уплату денег.
     Леон и Поль с твердостью приняли  этот страшный удар и не произнесли ни
слова, когда судейские служители пришли, чтобы отвести их в тюрьму.
     Тоби же повернулся к негодяям и, взглянув им  прямо в  лицо,  сказал на
прощанье:
     -- Не радуйтесь слишком рано и слишком сильно! Мы еще встретимся!

 * ЧАСТЬ 3. "МАТЬ ЗОЛОТА" *


ГЛАВА I

     Восход и  заход солнца.-- Пятиминутный  день.-- При  45°  ниже  нуля.--
Ружейный  выстрел.--  Возвращение  Жана.-- Караван.--  В  пути.--  В  стране
холода.-- Жестокое разочарование.
     - Ну, что? Сколько градусов?
     - Всего только 45 ниже нуля!
     - Только!? Вот это мило!
     - Но что ни говори, а ты, мой милый Поль, как я вижу, не так уж болен и
не такой мерзляк,  как ты сам старался  себя уверить. Скажи  на милость, для
чего ты вылез из своего мехового мешка, служащего тебе постелью?
     -- Все приедается, мой милый,  даже сон,  а  я ведь проспал почти целые
сутки и  теперь захотел  взглянуть на восход солнца. Только и лениво же  оно
здесь! Ну, поторопись, сонное светило, мы ждем тебя!
     В ответ на это раздался звонкий, молодой смех.
     Стоявшие  посреди круга,  образованного  рядом  нагруженных  саней,  на
гладкой снежной полянке, Поль Редон и Леон Фортен оглянулись.
     В  десяти  шагах от  них стояла  заиндевевшая  юрта,  откуда  вышли два
человека,  пол  и   возраст  которых  трудно   было  определить.  Очерченные
красноватым  светом багрового  сияния, эти две фигуры приближались к молодым
людям.
     -- Здравствуйте, мадемуазель Марта, не правда ли, я угадал, что это вы?
     -- Ну да, на этот раз угадали! -- отвечала Марта Грандье.
     Поль Редон и Жанна Дюшато также обменялись рукопожатиями.
     -- Не правда ли, мы сейчас похожи  на  медведей, поднявшихся на  задние
лапы? -- засмеялась Марта.
     -- Редон и я, пожалуй... но вы...
     -- Да мы до смешного  похожи на вас в этом полярном наряде, с поднятыми
меховыми воротниками, доходящими до глаз, в этих шапках, надвинутых по самые
брови, и в этих меховых шароварах, заменяющих юбку, -- обличительный признак
вашего женского достоинства; в  этих  синих  очках,  скрывающих  глаза, нас,
право, трудно отличить друг от друга!
     -- Не желаете ли вы прогуляться немного? -- предложил журналист.
     -- Охотно! -- согласилась уроженка Канады.-- Но надо надеть наши  лыжи.
Не  бойтесь, я не буду смеяться,  если вам случится разок-другой растянуться
на снегу  с непривычки.  Уменье пользоваться  лыжами здесь необходимо, и  я.
уверена, что с моей помощью вы научитесь этому очень скоро!
     И  обе молодые  пары, надев  лыжи,  обошли круг, огражденный  санями  и
охраняемый надежною  стражей  из  упряжных собак, тоже проснувшихся и лениво
потягивавшихся на снегу, зарывшись в который они провели всю ночь на дворе.
     Такие  встречи и прогулки происходят ежедневно во время восхода солнца,
когда  звезды  постепенно  бледнеют  и  затем исчезают, а  утренние  сумерки
становятся  все лучезарнее, и вдали выплывает из  тумана безбрежная  снежная
равнина, окутанная  идеально чистой и  прозрачной атмосферой. В  воздухе так
тихо, что  не ощущается ни  малейшего  дуновения ветерка.  Только  благодаря
этому обстоятельству  и  можно выносить такие страшные морозы, какие  бывают
здесь. Но вот  на  краю бесконечного  горизонта появляется, наконец, краешек
багрово-красного  круга,  который  затем медленно  выплывает из-за  снеговой
линии горизонта, превращаясь в громадный малиновый диск, окрашивающий своими
лучами девственно белый снег в нежно-розовый тон. Соприкасаясь нижним  своим
краем с линией горизонта, этот диск минуты  две-три остается неподвижным,  а
затем постепенно начинает убывать, уходить за горизонт  и наконец совершенно
исчезает.
     Это  внезапное   исчезновение  дневного  светила   невольно  производит
удручающее  впечатление как на людей, так  и на животных, и  хотя после того
несколько часов длятся сумерки,  но все-таки  день, в астрономическом смысле
этого слова, уже прошел, и до следующего восхода остается ждать ни больше ни
меньше как 24 часа и пятьдесят минут.
     За это время наши друзья готовили обед; сняв кое-что из верхней одежды,
грелись у печки, затем опять выходили на двор кормить собак, а в промежутках
между  делом  ежились от холода в юрте  и на дворе,  у печки  и  в  постели,
словом, повсюду и везде.
     --  Бррр!  Однако не  сладко  зарабатывать  свой  насущный  хлеб в этом
Ледяном аду!
     -- Не греши, мы получили  120  тысяч долларов за наш участок. Разве это
худо? Право, нам не так уж плохо живется здесь!
     -- О, ты неисправимый оптимист! По-твоему, все прекрасно!
     --  Да,  это  потому,  что я  счастлив!  --  сказал Леон  Фортен, кинув
многозначительный взгляд на Марту, опиравшуюся на его руку.
     -- Да, конечно! Ты счастлив... но при всем том,  страшный холод, и наше
счастье  --  дамка  за нулевой  отметкой. Вперед, мадемуазель Жанна, не то я
чувствую, что сейчас превращусь в ледяной столб.
     -- Во всяком случае ваш язык еще не замерз, мосье Поль, это не подлежит
сомнению! -- отвечала девушка, и все трое весело рассмеялись.
     -- Вы называете эту страну льдов  и морозов Ледяным  адом, господа? Но,
право, грешники  в этом  аду  --  люди веселые,  хотя иные  и ропщут на свою
судьбу!
     -- Как  долго нет  Жана! -- проговорила вдруг Марта, слегка озабоченная
его продолжительным отсутствием.
     -- Не беспокойся о нем,-- сказала Жанна,-- ведь  он уже не ребенок: ему
шестнадцать лет,  а  в этом возрасте наши  молодые  канадцы предпринимают  в
одиночку такие  переходы,  которые  продолжаются  иногда целые  недели.  Он,
вероятно, скоро вернется!
     В этот момент, как  бы в  подтверждение  ее слов, в  тощих кустарниках,
росших на гряде небольших холмов, тянувшихся к западу, раздался выстрел.
     -- Вот  видите! -- воскликнула  Жанна.-- Это его винчестер...  а  вон и
дымок от его выстрела!
     -- Я решительно ничего не вижу! -- произнес журналист.-- И абсолютно не
понимаю,  как вы можете  отличить выстрел из его ружья от выстрела такого же
винчестера вашего батюшки или Лестанга!
     -- Выстрел --  это голос  ружья, и каждое ружье имеет свой характерный,
особый звук, который  для  нас, истинных охотников, различим  так  же, как и
голоса людей! --  наставительно  проговорила канадка.-- Что же касается отца
или  Лестанга, то  они не могут  вернуться раньше, чем  через два дня, с тем
индейцем, который покажет нам дорогу к Золотой горе.
     -- У  вас  решительно  на  все  имеются  ответы,  и  мне  волей-неволей
приходится замолчать! -- отвечал молодой человек.
     Между  тем  Жан   на  своих  легких  лыжах  с   удивительною  быстротой
приближался  к  ним. Чувствуя себя  превосходно  в своем эскимосском наряде,
бодрый и румяный, юный лицеист казался  сильным,  здоровым мужчиной в полном
смысле этого слова.
     -- Ну, что? Как нынче охота? -- спросил Леон.
     --  Очень  удачна,-- весело  отозвался юноша,--  я уложил двух  зайцев,
белых,  как  горностаи,  и,  кроме  того, прелестное  животное,  которое  по
некоторым  соображениям принял  за  вапити (канадский олень  -  прим. авт.),
ростом  с  жеребенка, с роскошными рогами.  Я  захватил  с собой всего  один
окорочек, но и тот весит не менее 20 фунтов!
     -- Ну да, конечно, это вапити,-- подтвердила молодая канадка,-- с таким
трофеем  можно  вас  поздравить:  им  гордятся  даже  самые ловкие и  смелые
охотники моей страны.
     -- Нет, право, удивительный  молодчина  наш юный Немврод[7]:
по двадцати часов  кряду  проводит в снегах, без всяких  проводников,  кроме
небесных звезд да своего компаса, спит под открытым небом на морозе, когда и
белые медведи замерзают,-- и все это ему нипочем!
     --  Нет,  мосье  Поль,  прошу извинить --  на этот раз, я спал  не  под
открытым небом, а  в чудном гроте или, вернее, пещере с песчаной почвой, где
температура даже без костра и печей весьма сносная,  чтобы не сказать более.
Туда  я стащил, как  мог, разрубленного на части топором  вапити и,  завалив
вход в пещеру снегом, явился сюда, чтобы захватить салазки или санки и затем
отправиться туда обратно за остальным мясом, которое, судя по  всему, должно
быть превосходнейшего вкуса!
     -- О, ваше открытие, Жан, неоцененно для нас! Мы  превратим вашу пещеру
в  склад  для  провианта,  и  если  она достаточно  велика,  то  можем  даже
поселиться в ней на время, пока будем разыскивать "Мать золота".
     -- По всей  вероятности, она должна быть очень велика, так как  над нею
возвышается целый холм!
     -- А далеко это отсюда?
     --  Да часов семь ходьбы для привычного человека, а для нашего каравана
с собаками и санями не менее полусуток!
     -- Ну, все  равно,  как  только Жан обогреется  и отдохнет, надо  будет
пуститься в  путь. Если мы поселимся в  этой пещере,  нам  будет несравненно
лучше, чем под открытым небом!
     -- Я готов хоть сейчас! -- сказал Жан.
     -- Нет, нет, -- необходимо плотно поесть перед дорогой и собраться!
     После  хорошей, основательной закуски  стали снимать палатку и вырывать
железные скобы, служившие для ее установки; все это сложили, а также  и  всю
домашнюю  утварь  и  пожитки. Затем  маленький  караван,  состоявший из пяти
саней, запряженных двадцатью эскимосскими cобaкaми, бодро тронулся в путь.
     Почва  почти  повсюду  была  совершенно  ровная,  а  плотный  снег  был
настолько тверд,  что полозья саней почти  вовсе не уходили  в  него, и сани
легко  скользили по поверхности, что  значительно  облегчало  путь.  Собаки,
дружно налегая на хомуты, резво  везли свои далеко  не  легкие саночки, люди
же, все  на лыжах, идя за санями,  частично управляли, а иногда и подсобляли
им,  подталкивая  сани сзади.  Жанна  направляла  передние  сани,  и собаки,
повинуясь ее голосу, весело  бежали по  направлению к востоку. Луна светила,
что называется, во всю, и на снежной равнине было светло, как днем. Время от
времени  Жанна   останавливала   свои  передовые  сани,   при   этом   мигом
останавливались и остальные. Кто-нибудь из  мужчин брал привязанную сверху к
саням лопату, взрыхляя ею снег так, чтобы из него образовалась небольшая, но
высокая кучка  -- и поезд трогался  дальше. Эти возвышения, или кучки должны
были служить путеводными  знаками  для отсутствующих, когда они  вернутся  к
месту прежней стоянки.
     Конечно, и от саней остается след на снегу, но всегда мог выпасть новый
снег и замести его. Вот  почему молодая девушка  подсказала своим  товарищам
этот  столь простой  и столь  же верный  способ помочь  отсутствующим узнать
направление, по которому следовал маленький караван к новой стоянке.
     Долгое  время путь был ровный  и гладкий,  томительно-однообразный,  но
удобный; вдруг местность  совершенно  изменилась: со всех  сторон  теснились
темные  глыбы   камней,   казавшихся   черными  при   ярком  свете   месяца.
Руководствуясь  указаниями  Жана,  маленький  поезд  спустился  в  небольшую
ложбинку, окруженную со  всех сторон беспорядочно  разбросанными  скалами  и
замыкаемую  высоким холмом, почти горою,  у подножья которой, точно туннель,
чернел вход в пещеру.
     -- Вот она! -- воскликнул Жан.
     Еще минута --  и  все принялись дружно  отрывать вход,  который молодой
охотник  из  предусмотрительности  завалил снегом. Туша  вапити  была здесь,
только успела уже совершенно окостенеть от мороза. Собак  поспешно выпрягли,
предоставив их самим себе, а сани выстроили  полукругом перед входом; только
затем наши друзья стали осматривать свое новое жилище.
     Все  они  сильно утомились, и  каждый думал прежде всего о постели. Все
спешили достать  из  саней  предметы  первой  необходимости и устроиться  на
ночлег,  а Жан,  вооружившись  маленькой лампочкой, проник в  глубь  пещеры.
Суженная у  входа до полутора аршин[8], и  менее  сажени высотой,
пещера  эта  представляла  собою  вначале   подобие  коридора,  затем  вдруг
расширялась настолько, что напоминала большую  круглую залу, стен которой не
было видно в первый момент.
     Здесь  было настолько  тепло, что  стали не нужны меховые  одежды.  Все
восторгались  открытием  Жана,  сознавая, что  впоследствии,  когда  входное
отверстие  будет  завешено какой-нибудь  шкурой,  ничего лучшего и желать не
надо. Поставили печку, зажгли лампу и стали готовить чай. А в это время Леон
стал  сверяться  со своей "буссолью  для золота". Чувствительность леония  к
золоту  и удивительная точность  прибора, изобретенного молодым ученым, была
такова,  что  ни разу с  того момента, как наши путешественники  вступили на
золотоносную  почву,  игла этой  буссоли ни  минуты не оставалась  абсолютно
неподвижной.  Так как  золото здесь встречается почти повсюду,  то игла  эта
постоянно отклонялась  то в ту, то  в  другую  сторону,  то  вниз, то вверх,
указывая  на присутствие драгоценного металла.  Но на этот  раз Леон впервые
заметил,  что  стрелка стала совершенно неподвижно. Напрасно  он наклонял  и
встряхивал  свою буссоль,  напрасно  постукивал  по  ней ногтем --  ничто не
помогало. Он встревожился, уж не испортился ли этот удивительный инструмент,
и, достав  из маленького кожаного мешочка самородок золота величиной с орех,
поднес его к своей  буссоли. В  таких  случаях игла  обычно  делала  быстрый
поворот и  следовала  по  направлению к самородку,  но  теперь она  осталась
неподвижна. Холодный  пот выступил на лбу у молодого человека: очевидно, его
леоний  утратил  свою  удивительную  способность,  так  как  золото  уже  не
действовало на него... Что же теперь делать?

ГЛАВА II

     Фанатики  золота.--  Тайна  индейца атна.--  Отправление.--  В  пути.--
Ожидание.--  Надо  воздействовать.--  Первая  победа.-- Подвиги школьника.--
Пир.-- Кошмар.-- Смертельная опасность.

     Все  золотоискатели Клондайка  одержимы  мечтою найти "Мать золота", ту
сказочную   залежь  драгоценного  металла,  которая,  по  рассказам,  должна
содержать  золота  больше, чем на  целый миллиард.  На  эту тему  существует
древняя легенда, известная индейцам с незапамятных времен и распространяемая
теперь с особым  усердием золотоискателями. Многие уже  стали жертвой своего
легковерия, но легенда  эта  по-прежнему  находит все  новых приверженцев  и
фанатиков, которые добровольно переносили самые страшные мучения и погибали,
не отказавшись от своей золотой мечты.
     Это -- те же алхимики средних веков, ищущие философский камень: им мало
богатейших  россыпей  золотоносного  песка,  мало  даже  и   самых   крупных
самородков;  подавай те сказочные  залежи,  те  сплошные пласты драгоценного
металла, что прозваны здесь "Матерью золота". Другое почти не трогает  их  и
не  представляет в  их глазах почти никакой ценности. Это какие-то  маньяки,
одержимые жаждою несметных  богатств. Одним из таких фанатиков был  и старый
Пьер  Лестанг, канадский  рудокоп и  страстный золотоискатель,  которого всю
жизнь  преследовала  химера  "Матери  золота". Между  тем  он был,  пожалуй,
единственным человеком, невероятные, упорные  у