иодическому   закону  элементов   великого   русского   химика
Менделеева. Этот металл обладает способностью притягивать к себе золото, как
магнит  железо. Я смешивал здесь крошки различных металлов и приближал к ним
кусок мною изобретенного. Тогда  все крошки  оставались в  покое,  а золотые
притягивались  к  нему. Пойми,  что если сделать  из моего  металла стрелку,
наподобие  магнитной,  то золотые россыпи будут  оказывать  на нее  такое же
действие,  как  на  магнитную  --  железо.  Ведь  с  моим изобретением можно
прибрать к рукам все залежи золота на земле.  Для меня  больше не существует
тайны,  скрывающей золото  в  недрах  земли, и  сокровища Клондайка,  Юкона,
Аляски принадлежат мне!  Свой металл я назову "леониум". Ну что, веришь ты в
мое открытие?
     -- Я восхищен им!
     --  Теперь мне  нужно во что  бы то  ни стало пятьдесят  тысяч франков.
Необходимо  начать  в  широких  размерах  исследования относительно  леония,
получить  в достаточном количестве чистый  металл  и,  когда  все это  будет
кончено, организовать под большим секретом экспедицию в Клондайк.
     -- Вот это мне особенно по душе!
     -- Но подумай: я не мог найти ни единого су на это так восхитившее тебя
открытие.
     -- О глупость!.. Непроходимая глупость нашей денежной буржуазии!
     -- В  Америке, где обращаются с деньгами не так идиотски, как  у нас, я
имел бы уже тысячу долларов! Напрасно я обращался к людям  интеллигентным,--
они не хотели даже выслушать меня. Если  6 ты видел, что  с ними происходило
при словах "пятьдесят тысяч франков".
     -- Да,  наша французская бережливость держится еще за  старый шерстяной
чулок!
     -- В  отчаянии  я отправился к богатому промышленнику Грандье, живущему
на вилле Кармен, которого считал сторонником прогресса, способным отозваться
на  все  оригинальное  и  великое.  Он рассеянно  выслушал  меня, а когда  я
попросил пятьдесят тысяч франков, то он попросту указал мне на дверь, назвав
меня сумасшедшим.  Хотя  в  его оправдание надо заметить, что я изложил  ему
дело в  несколько резкой форме и только впоследствии  вспомнил,  что он имел
все права на мое уважение.
     -- Как это?! Какие права?
     -- Это маленькая тайна, которую ты узнаешь потом!
     --  Ну,  если Грандье  имел глупость тебе  отказать, я  ручаюсь, что ты
получишь нужную сумму и в скором времени!
     Тяжелые шаги, сопровождаемые бряцаньем шпор, прервали беседу.
     -- Здесь! -- произнес грубый голос у самой двери маленькой лаборатории,
устроенной Фортеном в углу сарая.
     -- Он страшно силен,  и вы должны находиться  на расстоянии голоса,  не
дальше!
     Раздалось два удара в дверь.
     -- Войдите! -- отвечал молодой ученый удивленным тоном.
     Дверь  растворилась,  и  показался  жандармский  унтер-офицер.  Он,  не
кланяясь, приблизился к Фортену и строгим голосом спросил:
     -- Вы -- Леон Фортен?
     - Да!
     -- Именем закона вы арестованы!
     -- Я? Но это бессмыслица!.. В чем же меня обвиняют?
     -- В том,  что  вы  убили  бедного  невинного человека по  имени Мартин
Лефевр, проживавшего по улице Св. Николая!
     При  этом чудовищном  обвинении  из  груди Леона Фортена  вырвался крик
ужаса и негодования.
     -- Я!.. убийца!.. но вы сами...
     -- Молчите и повинуйтесь добровольно; в противном случае...
     -- Но то, что вы сказали,  ужасно! Против этого позора говорит вся  моя
честная жизнь!
     -- Это меня не  касается! --  грубо прервал  жандарм.--  Я  имею приказ
арестовать вас и выполняю его!
     Поль  Редон  сделал  было попытку  вмешаться  в  разговор,  но  жандарм
скользнул взглядом по  этому закутанному в мех человеку, которого  он  видел
утром вблизи места преступления, и пробормотал:
     -- С вами я никаких  дел не имею!  Ну, прощайтесь скорее,-- прибавил он
нетерпеливо,-- а вы, Фортен Леон, следуйте за мною!
     Бледный, растерянный  Фортен  окинул последним  взглядом свою маленькую
лабораторию,  где  провел  столько отрадных минут, и сердце его  сжалось  от
бели. Ему  хотелось  в  эту  минуту  обнять  отца  и  мать,  приласкаться  с
бесконечной нежностью  к своим добрым старичкам, как делал это в детстве,  и
уверить их в своей невиновности. Но они были в поле, занятые обычным трудом,
и, может быть, так даже было лучше.
     -- Я их  увижу... я сказку им.. поддержу их,  как  сделал бы твой брат,
мой дорогой  Леон! -- вскричал Редон, нервно пожимая  руки своего друга.-- А
ты будь терпелив!.. Дело разъяснится... Я похлопочу об этом и сумею доказать
правду, на зло чиновникам и жандармам. Теперь же я следую за тобою!

ГЛАВА III

     Тягостный  путь.--  Истинный  друг.--  Перед  судом.--  Вопрос.-- Цветы
обвиненного.-- Дама в голубом.-- Донесение агента.-- "Это вы -- убийца!"

     Жандарм открыл дверь  и  повелительным  жестом  пригласил молодых людей
выйти. На  улице другой жандарм  с  трудом сдерживал шумную толпу. При  виде
Поля и Леона раздался дикий рев.
     -- Убийцы!.. Вот они, негодяи!.. Бандиты! Смерть им!.. Смерть убийцам!
     Особенною яростью отличались  женщины, готовые бить  и всячески  мучить
мнимых преступников.
     Наконец, они прибыли в мэрию, где уже  находился следователь и помощник
прокурора Республики, приехавшие из Версаля, и мировой судья из Сен-Жермена.
Редон нежно обнял своего друга и прошептал несколько слов утешения.
     -- Ну, довольно! -- положил конец их беседе жандарм.
     Редон дружески протянул ему руку. Он был знаком со всеми и находился  в
наилучших отношениях с магистратом. Пользуясь благоприятным случаем, он живо
отвел в сторону своего знакомого и шепнул ему на ухо:
     --  Поверьте,  вы страшно  заблуждаетесь;  даю вам  честное слово,  что
Фортен невиновен!
     -- Я очень бы  желал этому верить, но мы  арестовали его,  имея  важную
улику!
     -- Какую же?
     -- Этого я не могу сообщить!
     -- Хорошо, но дадите вы мне возможность исследовать дело?
     -- Охотно!
     --  Тогда  прикажите  предоставить  мне  свободный доступ  в  дом,  где
совершено преступление.
     -- Это можно!
     -- Благодарю! Я не останусь в долгу!
     --  Советую  вам не  горячиться, чтобы  не попасть  в оплошность  и  не
повредить делу.
     -- Еще раз благодарю вас!
     -- Через два часа, после завтрака, мы будем допрашивать обвиняемого. Вы
придете?
     -- Да, до свидания!
     Теперь  в   зале  остались  только  трое  судей,   писарь,  жандармский
унтер-офицер и Леон Фортен.
     Следователь приказал жандарму удалиться в коридор и не впускать никого,
потом учтиво предложил подсудимому сесть и приступил к одному из тех ужасных
допросов,   какие   приводят  в   замешательство   даже   невинных   числом,
неожиданностью и  странною  постановкой  вопросов.  Сначала  следуют  имена,
прозвания и занятия.
     Фортен,   Леон-Жан,  26   лет,   доктор   наук,  препаратор  парижского
факультета, получает  содержания  150 франков  в месяц, живет у  родителей в
Мезон-Лафите,  ездит  по  делам три,  четыре, иногда пять раз в Париж, имеет
абонементный билет 3-го класса Западной железной дороги.
     Пока писарь заносил эти сведения на  бумагу, следователь впился глазами
в Фортена и спросил его:
     -- Знаете вы господина Грандье?
     При этом вопросе, по-видимому, ничего общего не имевшем с преступлением
на улице Св. Николая, Фортен явно покраснел и в замешательстве отвечал:
     --  Да, я  знаю господина Грандье... но  очень мало... я с ним  говорил
лишь  однажды...  при  затруднительных...  или,  скорее,  смешных  для  себя
обстоятельствах!
     -- Сообщите, пожалуйста, эти обстоятельства.
     --  Охотно,  так  как это единственное свидание  не оставило во  мне ни
стыда, ни упрека! Я -- изобретатель и очень бедный. Нуждаясь в большой сумме
с целью внедрить открытие, долженствующее произвести экономический переворот
во  всем  мире, я ходил на прошлой  неделе просить  эту, сумму  у  господина
Грандье.
     -- А как она высока? -- спросил небрежно следователь.
     -- Пятьдесят тысяч франков!
     Услышав такой  ответ, судейский чиновник слегка повел глазами и закусил
губы,  как  человек,   начинающий   убеждаться   в   справедливости   своего
предположения.
     -- Итак, вы хотели занять пятьдесят тысяч франков у Грандье?
     -- Да, хотя эта попытка оказалась  величайшею из  глупостей, когда-либо
сделанных мною!
     Тогда следователь перешел к другому.
     -- Где вы были вчера в полдень?
     -- В лесу!
     -- Когда завтракаете?
     -- В двенадцать часов,  так что я должен был бы находиться в это  время
дома; но я вернулся, против обыкновения, только к часу!
     -- Зачем же вы изменили своей привычке?
     -- Я  шел своей обычной дорогой, как вдруг увидел вспененную лошадь без
всадника. Напрасно пытался я ее остановить... Я был отброшен и сбит с ног.
     -- Сколько было времени тогда?
     -- Четверть первого!
     -- Когда же вы могли вернуться к родителям?
     -- Для этого потребовалось бы около десяти минут!
     -- Почему же вы вернулись через час?
     Вторично Леон Фортен покраснел и обнаружил волнение.
     --  Отвечайте  мне с полною откровенностью,--  прибавил  следователь,--
скажите всю правду!
     -- Уверяю вас, что  я занимался очень невинным делом, совершенно чуждым
печальному предмету, о котором мы говорим.
     -- Я забочусь о ваших же интересах!
     Фортен, сделав над собою усилие, начал:
     --  Хорошо!  В тот момент,  когда встретилась лошадь, у меня в руке был
букет из фиалок  и  первоцвета...  Одной свободной  рукой я не  мог удержать
лошадь, и мой  букет очутился у  нее под копытом. Из-за этого я  должен  был
набрать свежих цветов!
     В ответ на это следователь иронически улыбнулся, слегка пожав плечами.
     -- Можете вы сказать, кому предназначались эти цветы?
     -- Нет,-- возразил с твердостью Леон,-- не могу и не хочу!
     --  Подумайте,   к   каким  важным   последствиям  может  повести  ваше
умалчивание при изложении этой малоправдоподобной истории!
     -- Это мой секрет, и вы его не узнаете!
     -- Как угодно... Встретили ли вы кого-нибудь по дороге?
     -- Никого,  сколько  мне известно...  или  я не  обратил внимания ни на
кого. Может быть, я даже прошел мимо нескольких человек, не заметив их!
     -- Однако вас видели!
     -- Возможно: я  не прятался.  Впрочем, видевшие меня могут  подтвердить
справедливость моих слов!
     -- Да, без сомнения, но не всех!
     При этом следователь наклонился к писарю, после чего тот положил перо и
быстро вышел, а через несколько минут вернулся в сопровождении Шелковой Нити
и Бабочки,  двух помощников  Жерве, все  еще  одетых -- один рабочим, другой
служащим Западной Компании.
     --  Узнаете  вы  этого  господина?  --  обратился  без всяких  обиняков
следователь к Бабочке.
     -- Да,  я  встретил его вчера  в лесу, когда мы увидели  лошадь  своего
начальника, бедняжки Жерве.  Мой  товарищ,  Шелковая Нить, овладел лошадью и
поехал  на  ней в  Мезон-Лафит,  я  же  возвращался  пешком,  когда  заметил
господина, находящегося теперь перед  вами. Он привлек мое внимание  потому,
что  шел  быстро  и  казался  взволнованным,  но  особенно меня поразила его
запачканная  пылью одежда и помятая  шляпа. Удивленный исчезновением  своего
начальника, я искал причины этого исчезновения и, увидя незнакомца, так мало
походившего на гуляющего, принялся за ним следить.
     Он достиг Мезон-Лафита,  и я видел,  как он  шел вдоль  решетки богатой
виллы и наконец  остановился  и положил  за  столбом букет, который держал в
руке.  После  этого  он удалился от  виллы,  причем  я  следовал  за ним  на
расстоянии  почти  двухсот  метров;  однако,   мне  удалось  заметить  очень
элегантную  даму,  одетую в голубое,  под  белым зонтиком, которая торопливо
взяла букет.
     -- Вам известно название этой виллы?
     --   Оно  обозначено  золотыми  буквами  на   белой   мраморной  доске,
находящейся над главным входом. Это -- вилла Кармен!
     --  Ну-с, господин Фортен, что выскажете на это?  -- спросил  с иронией
следователь.
     --  Скажу, что это показания шпиона,  которому  нечего здесь делать! --
ответил раздраженный молодой человек.
     При слове  "шпион", неосторожно  сорвавшемся с языка Леона, полицейский
агент побледнел и бросил на него гневный взгляд.
     По знаку следователя он продолжал:
     --  Тогда я проследил за этим  господином  до его дома и  узнал, кто он
такой.  Потом  мы  занялись Жерве, которого  нашли вечером  того  же  дня  в
Сен-Жерменском госпитале в  отчаянном положении.  Он не узнал нас  и не  мог
дать никаких показаний относительно нападения, жертвою которого стал.
     --  Вы   продолжаете   думать,  что  здесь  было  преступление,  а   не
случайность?
     --  Преступление  --  утверждаю  это!  Кроме  того  заявляю,  что  этот
господин,  занятый в лесу собиранием маргариток и находившийся так близко от
места преступления, причастен к нему.
     Тут Леон Фортен потерял свое обычное хладнокровие и порывисто вскричал:
     -- Что же случилось, и чего вы хотите от меня? Как! Вы арестовали  меня
без  всякого  основания,  как  убийцу,  и  вот явился  этот  человек  и  под
предлогом, что  я собирал цветы в лесу, обвиняет меня  в  другом убийстве! И
ваша  совесть, господа беспристрастные, справедливые люди,  не возмущается?!
Вы допускаете, что  человек, ознаменовавший  свое прошлое славной работой  и
неподкупной  честностью,  может  сделаться  преступником  в  один  день! Это
чудовищно!.. Я протестую против оскорбления, нанесенного моей чести!
     В ответ  на это следователь  молча вынул  из  кармана небольшой  пакет,
завернутый  в  газетную бумагу, потом  развернул бумагу и  открыл  маленькую
записную книжку, снабженную карандашом и каучуковой тесьмой.
     --  Узнаете  вы эту книжку?  --  сказал он ледяным тоном, показывая  ее
Фортену.
     --  Да,  потому  что она  принадлежит мне!  --  отвечал  последний  без
малейшего колебания.-- Я потерял ее вчера,  вероятно, в лесу, когда был сбит
с ног лошадью.
     -- Так! А можете вы объяснить происхождение кровавых пятен на переплете
и некоторых листках?
     --  Очень легко:  я  изучаю на  морских  свинках  новое  анестезирующее
средство и, когда  произвожу  вивисекцию над этими маленькими  животными, то
Заношу наблюдения в эту  книжку. Я работаю  быстро, рук не мою в это время и
не могу таким образом избежать пятен на книжке. Вот вам истинная правда!
     -- Вы лжете и бессовестно нагромождаете обман на обман!
     -- Я говорю правду!
     --  Мотив  ваших преступлений  --  непомерное  честолюбие.  Вы  просили
пятьдесят тысяч  франков  у  Грандье;  он отказал  вам... Тогда вы подвергли
этого несчастного шантажу и страшным угрозам, доведшим его до самоубийства.
     -- Я!.. Шантаж... против него... но это клевета!
     -- Молчите!  У нас  в  руках  ваши  письма. Чтобы  запугать  Грандье  и
подчинить его своей воле, вы совершили убийство на улице Св. Николая.
     --  Мои письма!..  Мои  письма! --  пробормотал Фортен.--  Я никогда не
писал Грандье!
     -- Да, ваши  письма  с  красною  звездой,  почерк  которых поразительно
напоминает почерк вашей записной  книжки. А эта книжка для заметок?  Вы не в
лесу ее потеряли... знаете ли, где она была найдена? У постели  вашей жертвы
на улице Св. Николая!

ГЛАВА IV

     Редон  принимается  за дело.-- Первые  доказательства.--  Труд паука.--
Западня.--  Это  --  англичанин.--  Луч  света.--   Возвращение  в  Париж.--
Задержание багажа.-- По телефону.-- Удар ножом.

     Допрос продолжался еще долго.  От измученного Леона Фортена не услышали
ничего  --  только  негодующие  возражения.  Затем  весь  судебный  персонал
позавтракал с аппетитом, ничуть  не пострадавшим от утреннего волнения.  Это
заняло добрых  два часа, и  ни  одной  минуты из них  Поль Редон  не потерял
бесполезно. Получив разрешение товарища  прокурора, он помчался к дому,  где
было совершено преступление. Там у входа стоял жандарм,  не пропуская никого
без формального приказания.
     Все  помещение  состояло  из  маленького домика,  расположенного  между
двором  и  садом, с прачечной, каретником и дровяным сараем,  упиравшимся  в
забор, и занимало около  ста двадцати  квадратных метров.  Строения  и забор
находились в  плохом состоянии; видно  было, что  хозяин не заботился об  их
поддержании. Это был  мужчина  старше  пятидесяти  лет, оригинал, избегавший
общества и слывший невероятно  скупым;  с  ним жила  старая семидесятилетняя
ключница,  глухая  и  наполовину калека.  Близ трупа, строгий и  трагический
силуэт  которого  обрисовывался  под запятнанным  кровью  одеялом,  дежурила
монахиня.
     Репортер прежде всего тщательно осмотрел наружную стену забора,  причем
его внимание привлекли кусочки черепицы, валявшиеся под лестницей.  Черепица
на верхней части  стены действительно оказалась облупленной, и под лестницей
виден был след ног, сильно упиравшихся в землю. Следы были совершенно свежие
и отчетливые.
     -- Здесь убийца  проник во внутрь ограды!  --  подумал репортер, изучая
отпечатки ног со вниманием краснокожего, вступившего на стезю войны.-- Стена
не выше  двух с  половиною  метров,  и  он  мог  перескочить  ее  без всякой
опасности для себя.
     Еще утром репортер решил,  что убийца  пробрался  в дом, разбив  стекло
террасы, но он не заметил тогда ни малейшего его повреждения. Теперь  же  он
подошел к  стеклу  и стал его внимательно рассматривать.  Оказалось, что оно
было вырезано алмазом, и до такой степени искусно, что Редон покачал головой
и пробормотал:
     -- Чистая работа!
     Орудиями  послужили,  очевидно,  кусок  смолы   и  алмаз,  используемый
стекольщиками. Преступник,  размягчив предварительно смолу в руках, прилепил
ее  на середину стекла и  около замазки  обвел  алмазом;  потом  левою рукою
схватился за кусок смолы, сильно приставший к стеклу, а правой стал легонько
ударять по последнему  до тех  пор, пока оно не отделилось почти без всякого
шума. Благодаря  крепко  державшей его  смоле,  стекло не  упало, и открылся
свободный проход.
     Редон  скоро  нашел  и  самое стекло; оно находилось вдоль  стены,  над
окошком, и было почти совсем скрыто кустом ревеня.
     Он поднял его  и осмотрел  все  четыре  стороны:  тут  все было сделано
опытной  рукой. Затем  взгляд  его остановился  на  куске смолы, и радостное
восклицание вырвалось из груди: два  темных, слегка волнистых волоса, длиною
по крайней мере пятнадцать сантиметров, пристали к смоле. При  этом открытии
в голове репортера сейчас же сложилась такая гипотеза:
     -- Человек,  вынувший стекло,  имеет длинную бороду, волосы из  которой
остались  на  смоле  во время проделанной  операции.  Отпечаток  ног  и  эти
волосы,--  вот  уже  в моих  руках  недурная парочка  доказательств.  Крайне
необходимо получить отпечаток следов!
     С этой мыслью он вышел из ограды и сказал дежурному жандарму:
     -- Я  вернусь  через минуту...  дайте мне,  пожалуйста,  адрес гипсовой
лавки.
     Получив  адрес,  наш добровольный  сыщик  побежал в  лавку,  купил  там
полмешка гипса, взял лопату и бегом же вернулся к месту преступления. Здесь,
накачав у колодца воды и отыскав в прачечной маленькую  кадушку, он принялся
растворять гипс, не обращая внимания на покрывавшие его одежду брызги.
     Когда раствор приобрел известную  густоту,  он наполнил им обе  выемки,
образованные   ногами   ночного    посетителя.   Заинтересованный   жандарм,
переставший  уже  считать помешанным  этого элегантного  молодого  человека,
подошел к нему и сказал:
     -- Ну и хитрец же вы, сударь!
     -- Вы поняли?
     --  Да, и полагаю, что эти куски будут иметь в глазах суда немаловажное
значение!
     -- А вы согласитесь письменно удостоверить тождество их со следами?
     --  Конечно, как  и все, что вам удастся  открыть  здесь для  выяснения
дела!
     -- Благодарю! Вы -- храбрый и благородный человек!
     Пока  гипс затвердевал, Редон отправился в  ком