Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
еливайте,
расстреливайте". Расстреливайте всех и за вс„- капиталистов за утаивание
денег, кулаков за сокрытие хлеба, офицеров за неявку на регистрацию,
проституток за спаивание солдат, солдат за невыход из вагонов,
демобилизованных за хранение винтовки, крестьян за нерасчистку снега.
И рядом с этим какая-то непостижимая жалостливость: "12 французов пленных
от холода страдают. Одеть + пища". И в этом же 1919 году беспрецедентная по
кровожадности резолюция, обнаруженная мной на никогда не публиковавшемся
письме Дзержинского Ленину.
"В Ростове захвачены в плен 300 000 казаков войска Донского, - писал
Феликс Эдмундович 19 декабря 1919 года. - В районе Новочеркасска
удерживается в плену более 200 000 казаков войска Донского и Кубанского. В
городе Шахты, Каменске удерживается более 500 000 казаков. За последнее
время сдались в плен около миллиона казаков. Пленные размещены следующим
образом: в Геленджике - около 150 000 человек, Краснодаре - около 500 000
человек, Белореченская - около 150 000 человек, Майкопе - около 200 000
человек, Темрюк - около 50 000 человек. Прошу санкции.
Председатель В.Ч.К. Дзержинский".
Резолюция Ленина на письме: "Расстрелять всех до одного. 30 декабря
1919г.".
В мае 1919 года предсовнаркома Ленин наш„л время, чтобы дважды напомнить
железнодорожной ЧК в Жлобине о необходимости вернуть реквизированный
велосипед аптекарю Г. Рабкину. И в этом же месяце он подписал чудовищный, до
сих пор скрываемый от народа документ, который мне удалось обнаружить в
архиве:
"1 мая 1919г.
Председателю В.Ч.К. ј13666/2 тов. Дзержинскому Ф. Э.
УКАЗАНИЕ
В соответствии с решением В.Ц.И.К. и Сов. нар. комиссаров необходимо как
можно быстрее покончить с попами и религией.
Попов надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников,
расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше.
Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатывать и превращать в
склады.
Председатель В.Ц.И.К. Калинин
Председатель Сов. нар. Комиссаров Ульянов (Ленин)".
И опять совмещение несовместимого - именно 1 мая, в День международной
солидарности трудящихся, Ленин подписывает документ, требующий
"расстреливать беспощадно и повсеместно" тех, кто молится Богу.
Допускаю, что именно это патологическое соседство сентиментальности и
зверства как раз и навело Сталина на догадку, что вождь невменяем. В таком
случае он стал для Ленина поистине бичом Божьим, обрекшим его на
унизительное и мучительное умирание.
О том, что Сталин не забыл ленинского "указания" об уничтожении русского
православного духовенства, свидетельствует ещ„ один найденный мной документ.
Это адресованная Берии Выписка из протокола ј 88 заседания Политбюро ЦК от
11.11.1939г.
"- По отношению к религии, служителям русской православной церкви и
православноверующим ЦК постановляет:
1. Признать нецелесообразным впредь практику органов НКВД СССР в части
арестов служителей РПЦ, преследования верующих.
2. Указание тов. Ульянова (Ленина) от 1 мая 1919г. за ј13666-2 "О борьбе
с попами и религией", адресованное председателю ВЧК т. Дзержинскому, и все
соответствующие инструкции ВЧК-ОГПУ-НКВД, касающиеся служителей РПЦ и
православноверующих, - отменить...
Секретарь ЦК И. Сталин".
Это решение сделало православную церковь союзницей советской власти в
годы Великой Отечественной войны. Энергично разрушать этот союз стал через
двадцать лет верный ленинец Хрущев...
"ЧП" ј 6, 1999г.
Приложение 8.
О родословной Ленина
Новая книга о "тайнах родословной" Ленина
Татьяна Колоскова
Сотрудники Государственного исторического музея О. Абрамова, Т.
Бородулина и Т. Колоскова подготовили книгу "Между правдой и истиной. Об
истории спекуляций вокруг родословия В.И. Ленина". Нам журнал уже касался
этой темы, представив на своих страницах фрагменты исследования М. Штейна
"Ульяновы и Ленины. Тайны родословной и псевдонима" (ј 2(5), 1998).
В этот раз предлагаем читателям фрагменты из новой книги (глава "Новая
книга о "тайнах родословной Ленина"), в которой автор полемизирует с М.
Штейном и вводит в научный оборот новые исторические факты. Глава написана
Т.Г. Колосковой, кандидатом философских наук, заведующей филиалом ГИМа
(музей В.И. Ленина).
М.Г. Штейн, испытавший на себе давление сил, которые пытались и до сих
пор, по его мнению, пытаются любыми путями скрыть правду о предках Ленина,
особо настаивает на том, что "генеалогия - наука точная, подтасовок не
терпит". Полностью солидаризируясь с этой позицией, остановимся на отдельных
сюжетах книги, где автор, на наш взгляд, изменяет заявленному подходу.
Прежде всего, это касается характеристики прадеда Владимира Ильича по
материнской линии, Мойши Ицковича Бланка. Комплекс документов о нем хранится
в настоящее время в Архиве Президента Российской Федерации. Впервые для
широкой общественности их прокомментировал В.В. Цаплин, участвовавший в
изъятии этих документов из архивов Житомирской и Хмельницкой областей в 60-х
годах.
М.Г. Штейн этих документов не видел и считал, что они были уничтожены.
Следуя за В.В. Цаплиным, он, однако, безусловно, принял его негативную
оценку личности Мойши Бланка. Для тех, кто незнаком с работой Цаплина,
напомним некоторые обстоятельства жизни Бланков в Староконстантинове и
Житомире, поскольку они проливают свет на атмосферу, в которой формировались
личность и убеждения деда Владимира Ильича - А.Д. Бланка.
В начале XIX века мещанин Мойша Бланк был приписан к
староконстантиновскому еврейскому обществу, занимался, шинкарством -
традиционным делом еврейского населения, жившего в черте оседлости. В его
собственном доме находилось питейное заведение, приносящее ему каждую неделю
10 рублей серебром чистого дохода. Кроме того, в Новоград-Волынском уезде
(повете) Бланк арендовал землю, засевая ее собственными силами цикорием. Был
женат на женщине по имени Марем (Марьям), от брака с которой имел двух
сыновей: Абеля и Сруля.
Документы свидетельствуют, что с 1803 года Мойша Ицкович оказался в
перманентном конфликте с кагалом. Так, в 1803 году его обвинили в краже
чужого сена, в 1805 году против М.И. Бланка и шурина его, Вигдора
Фроимовича, было возбуждено уголовное дело по обвинению их в незаконной
продаже простой водки вместо фруктовой. Оба дела рассматривались в местном
гражданском суде, который признал Бланка в обоих случаях невиновным.
Комментируя события, В.В. Цаплин заметил, что "этого оправдательного решения
еще недостаточно для того, чтобы считать его идеально честным и безупречным
представителем своего сословия даже с точки зрения господствовавшей в то
время морали".
Само суждение Цаплина, на наш взгляд, вынесено без учета реалий
внутренней религиозно-бытовой жизни еврейского общества в начале XIX века.
Иначе его насторожило бы, что оба иска рассматривались в обычном порядке
гражданского судопроизводства. Дело в том, что в местностях, присоединенных
к России после разделов Польши, делами еврейского общества заведовал кагал,
действовавший как орган само управления евреев. Вместе с тем, кагал ведал
финансами общины, раскладкой податей, распоряжался различными статьями
доходов, а также был наделен судебными функциями по делам разного характера,
возникавшим между евреями. Несмотря на то, что Городское положение 1785 года
уравняло евреев в правах с другими гражданами, в том числе ввело норму,
чтобы дела между евреями разбирались не в еврейских, а в общих судах, на
практике раввинско-кагальная организация сопротивлялась вмешательству
нееврейской власти в дела своего внутреннего быта. Обычно заподозренный в
краже или продаже негодной водки вызывался в кагальный суд, допрашивался и в
случае признания вины подвергался наказанию. У кагала, жестко
регламентировавшего как общественную, так и частную жизнь евреев, оставались
огромные материальные возможности, чтобы наказать ослушников. Однако в
случае с Мойшей Бланком кагал почему-то решил расправиться с ним руками
местной (нееврейской) власти.
В 1806 году М. Бланка обвинили в оскорблении кагального Штейнберга и в
доносе местным властям на то, что некоторые евреи или утаивают, или
своевременно не приписывают к ревизии родившихся детей. Согласно еврейской
традиции подобные действия рассматривались как тяжкие преступления против
кагала. Доносительство государственной власти возбранялось под угрозой
херема (проклятия). Подвергшийся херему становился изгоем, его преследование
объявлялось богоугодным делом.
"Положение о евреях" 1804 года лишило кагал права прибегать к суровым
мерам воздействия на народ, в частности, предавать херему. Видимо, считаясь
с этим, кагал решил уничтожить своего врага по-другому. В 1808 году 22
жителя Староконстантинова, Кременца и Бердичева обвинили его в поджоге
города Староконстантинова. Пожар произошел 29 сентября 1808 года. Сгорело
значительное количество строений. Бланка арестовали. Уголовное дело, начатое
в Новоград-Волынском магистрате, передали в Сенат, где оно и было заслушано
3 июля 1809 года. Коллективный донос не убедил Сенат в виновности Бланка, и
его освободили из-под стражи. Однако жить в Староконстантинове стало
невозможно, и семья Бланков спешно перебирается в Житомир.
Комментируя эти драматические события, В.В. Цаплин видит их причину в
несносном характере Мойши Ицковича, не сумевшего и не желавшего поладить с
кагалом. Спору нет, характер у Бланка был действительно "неудобный". Однако
в "Деле об убытках, понесенных Староконстантиновским мещанином М.И. Бланком
по делу о поджоге будто им города Староконстантинова" хранятся документы,
позволяющие предположить, что у этого конфликта была и иная подоплека.
Выявляя в 1965 году документы о семье Бланков в Государственном архиве
Житомирской области, Цаплин получил это дело в день перед отъездом и
знакомился с ним спешно. Видимо, поэтому он пропустил содержащееся в деле
прошение Мойши Бланка на имя императора от августа 1816 года. Семь лет
спустя после своего отъезда из Староконстантинова, где остались дом и все
имущество, Бланк пишет о причинах столь поспешного бегства: "Каким мщением
пылали ко мне староконстантиновские евреи, упоенные фанатизмом якобы за
религию свою. Они, считавшие меня отступником от религии потому, что я
(своею) сохраняя истинный закон Моисея, отвергал суеверные обряды к истинной
религии, не относящиеся и еще восставал противу буйственных их о
христианской религии и исповедующих оную мнений, преследовали меня с таким
остервенением, что жизнь моя всегда находилась в опасности, и я для
сохранения оной должен был оставить собственный свой в городе
Староконстантинове дом и искать спасение в губернском городе Житомире. Чтобы
более иметь способов предохранения себя от преследования врагов моих и
посягания на жизнь мою и нанимал для себя и семейства своего для жительства
дом, тогда когда имел свой собственный и не мог в оном жительствовать".
Бланк объяснял причину конфликта с кагалом своим религиозным
инакомыслием. Возможно, Цаплин не обратил внимания на этот документ,
посчитав его уловкой ябедника. Однако в том же деле есть свидетельства
противной стороны, которая в ходе судебной перепалки, среди прочих грехов,
обвиняла Бланка и в том, будто он кичился, что следует "истинному Закону
Моисея", в отличие от других, якобы погрязших в предрассудках.
Эти документы позволяют предположить, что одной из причин конфликта
Бланка с кагалом было его критическое отношение к внутреннему быту
еврейского общества, а попытки возвысить голос протеста повлекли за собой в
течение пяти лет четыре судебных разбирательства, целью которых было
заставить его замолчать. Интересно, что прошение Бланка на имя императора,
написанное в августе 1816 года, не дошло до адресата, перехваченное местной
администрацией.
Вскоре произошел инцидент, ставший предметом нового судебного
разбирательства, грозившего самому Бланку и его старшему сыну Абелю ссылкой
на поселение в Сибирь. 18 ноября 1816 года М. Бланк пришел в дом к сыну,
видимо, недавно женившемуся. Сына дома не было, а его молодая жена Малка
Потца стала требовать у свекра обещанную за Абелем в приданое сумму денег.
Началась перебранка. На крик собрались соседи, кто-то ударил Мойшу Ицковича
сзади. На вопрос Бланка, кто его ударил, приезжий фактор Янкель Шиманович,
остановившийся в доме сына, указал на Абеля. Мойша обратился в городскую
полицию с просьбой взять под стражу сына за неповиновение родителю и
причинение побоев.
Абель был арестован. Началось следствие. Однако единственный свидетель,
спровоцировавший Мойшу на прошение о взятии сына под стражу, исчез из
города. 30 ноября М. Бланк подал прошение на имя гражданского губернатора с
просьбой освободить сына, пострадавшего из-за наговора, и оставить его
прежнее прошение без дальнейшего производства, предав его забвению.
Гражданский губернатор поручил городскому магистрату проверить законность
прошений Бланка, а также обратить внимание на поведение отца и сына. 31
декабря был проведен допрос 12 житомирских евреев о поведении Бланков, и они
под присягою его одобрили. Такой же опрос был проведен в Староконстантинове,
где Бланки были записаны по ревизии. Здесь же 12 староконстантиновских
евреев под присягой утверждали, что "с самого начала знания их Мошка Бланка
оный Бланк был поведения самого худшего по еврейскому закону подвергал себя
неоднократно криминалу, замечен в разных воровских делах и
блудодействованию".
Несмотря на положительные отзывы житомирских евреев, городской магистрат
Житомира, основываясь на показаниях староконстантиновских евреев, признал
Мойшу и Абеля Бланков "неодобренными", постановил в целях "воздержания их
впредь от худых поступков отдать их 6-ти житомирским оседлым и ни в чем
неподозрительным жителям о честной их впредь жизни на поруки, а в случае не
взятия на таковые, согласно указу 1763 года февраля 10-го числа сослать оных
Мойшу и Абеля Бланков в Сибирь на поселение
".
За недоказанностью вины Абель был отпущен из-под ареста, а Мойше пришлось
заплатить пятьдесят рублей ассигнациями за необоснованные прошения и дать
подписку, что он впредь не будет затруднять начальство подобными жалобами.
Казалось бы, этот эпизод семейной жизни Бланков - еще одно свидетельство
конфликтного характера Мойши Ицковича. Однако действия странного свидетеля,
оговорившего сына перед отцом, спровоцировавшего Бланка на обращение в суд и
исчезнувшего в момент следствия, дают основание предположить, что конфликт
был организован.
Действительно, новое судебное разбирательство, последовавшее вскоре после
обращения Бланка за поддержкой к императору, дало возможность
староконстантиновским евреям скомпрометировать его перед местной властью.
Обращаясь к императору, М. И. Бланк заявлял о своем несогласии с
религиозным фанатизмом еврейского общества, сопровождавшимся нетерпимостью к
окружающим христианам. Этого было достаточно, чтобы кагально-раввинская
организация объявила его "преступником еврейского закона, погрязшим в
блудодействии".
Конфликт Бланка с кагалом пришелся на первую четверть XIX века, когда
русское правительство пыталось провести культурную реформу еврейского
общества с целью преодоления его религиозно-национальной замкнутости. Эти
попытки находили поддержку среди наиболее продвинутой части еврейства,
понимавшей, что с переходом в русское подданство вовлечение в
общегражданскую жизнь невозможно без культурного сближения с окружающим
населением.
Еще в последние десятилетия XVIII века среди польско-литовского еврейства
распространились идеи немецкого философа Моисея Мендельсона (1729-1786),
выступавшего за союз еврейской традиции и европейского просвещения.
Сторонниками мендельсоновского движения часто выступали богатые еврейские
купцы, имевшие торговые сношения с промышленными центрами Западной Европы.
В первое десятилетие XIX века в отдельных местностях России в черте
оседлости евреев стали самостоятельно появляться ячейки последователей
Мендельсона. Крупнейшим еврейским просветителем первой половины XIX столетия
считается Ицхак Бер Левинзон (1788-1860), большую часть жизни проживший в
Кременце на Волыни. Он резко критиковал традиционное еврейское образование и
призывал евреев изучать светские науки и русский язык.
Взгляды еврейских просветителей - сторонников сближения с русским народом
импонировали русскому правительству. Однако, по мнению еврейских историков,
правительство само обессилило культурную реформу, не решившись в первой
четверти XIX века упразднить власть кагально-раввинского союза над еврейским
народом.
Официальный раввинат, озабоченный ослаблением своего влияния и
продолжавший держать еврейский народ в тисках обрядовых стеснений, повел
борьбу против попыток насаждения светского образования среди евреев. В этой
борьбе он нашел себе сторонника в лице "заклятого врага" - хассидизма,
появившегося, как известно, на Подолии и привлекшего к себе в конце XIX века
значительное население Подолии, Волыни и Украины.
Как пишет Ю. Гессен: "Хассиды и их противники были в одинаковой мере
заинтересованы в том, чтобы кагал решительно выступил против малейшей
попытки насадить просветительские идеи среди еврейского общества". В этих
условиях лиц, критически относившихся к внутреннему быту, принуждали
молчать. Тот же Гессен отмечает: "Отдельные личности были совершенно
бессильны бороться с кагалом, располагавшим материальными средствами,
привлекавшим нередко на свою сторону местную администрацию, и его власть
фактически не была умалена".
Эти нормы внутреннего быта еврейского общества, как нам представляется,
повлияли на судьбу М. Бланка и его сыновей. Предположение о том, что
конфликт с кагалом был вызван не только сложным характером Бланка, но и его
стремлением к сближению с христианским окружением, подтверждает и тот факт,
что в Житомире Мойша Ицкович довольно мирно уживался с евреями, несмотря на
то, что рискнул отдать своих сыновей учиться и общеобразовательное
христианское училище. Для подобного шага в то время нужно было иметь
достаточно мужества. "Положение о евреях" 1804 года предоставило еврейскому
населению доступ во все государственные школы.
Однако призыв властей отдать еврейских детей в общие с христианами школы
вызвал ожесточенное сопротивление кагалов. "Стремление кагалов, - писал Ю.
Гессен, - было направлено к тому, чтобы еврейские дети не обучались не
только в казенных школах, но и вообще у учителей-христиан и даже у немецких
евреев. Их тревожило, что наука поколеблет в детях рвение в исполнении
требований религиозно-обрядовой традиции". Закон 1804 года не носил
принудительного характера, каждая семья самостоятельно должна была решать
вопрос о поступлении детей в общую школу. Но, делая свой выбор, родители
бросали вызов кагалу.
С 1807 года, когда кагалам было предложено высказаться по сути культурной
реформы, последние