игии,  тем  самым  совершенно естественно  увидела  в  себе  -  с  тем же
эмоциональным пафосом,  который когда-то вкладывался  в понятие "la  patrie"
(Родина),  -  воплощение независимой, но единой  Европы.  Величие Европы  во
главе с Францией было бы тогда величием и самой Франции.
     Это  особое  призвание,  порожденное  глубоко  укоренившимся   чувством
исторического предназначения  и подкрепленное  исключительной  гордостью  за
свою  культуру,  имеет большой  политический смысл.  Главное геополитическое
пространство,  на  котором Франция должна  была поддерживать  свое влияние -
или, по крайней мере, не допускать господства  более сильного государства, -
может  быть изображено  на  карте в  форме полукруга. Оно  включает  в  себя
Иберийский   полуостров,  северное  побережье  Западного  Средиземноморья  и
Германию  до Центрально-Восточной  Европы  (см.  карту XI).  Это  не  только
минимальный  радиус  безопасности  Франции,  это  также  основная   зона  ее
политических   интересов.  Только   при   гарантированной   поддержке  южных
государств и Германии может  эффективно выполняться задача построения единой
и  независимой  Европы   во  главе  с  Францией.  И  очевидно,  что  в  этом
геополитическом пространстве  труднее всего будет  управляться с  набирающей
силу Германией.
     [82]

     Зоны французских и германских геополитических интересов
     Карта XI

     С точки зрения Франции, главная задача по созданию единой и независимой
Европы  может быть решена путем объединения Европы под  руководством Франции
одновременно с  постепенным сокращением  главенства Америки  на  Европейском
континенте.  Но если  Франция хочет формировать  будущее Европы, ей  нужно и
привлекать, и  сдерживать  Германию,  стараясь  в  то  же  время  постепенно
ограничивать  политическое  лидерство  Вашингтона  в  европейских  делах.  В
результате перед  Францией стоят две главные  политические дилеммы  двойного
содержания:  как сохранить участие Америки - которое Франция все еще считает
необходимым  - в  поддержании  безопасности  в  Европе,  при  этом неуклонно
сокращая  американское  присутствие,   и  как   сохранить  франко-германское
сотрудничество  в  качестве  политико-экономического  механизма  объединения
Европы, не допуская при этом занятия Германией лидирующей позиции в Европе.
     [83]
     Если  бы  Франция  действительно  была  мировой державой,  ей  было  бы
несложно разрешить эти  дилеммы  в ходе выполнения своей главной задачи.  Ни
одно  из других европейских  государств, кроме  Германии, не обладает такими
амбициями  и  таким сознанием своего предназначения. Возможно, даже Германия
согласилась бы  с ведущей  ролью Франции в объединенной, но  независимой (от
Америки) Европе, но  только  в  том  случае, если  бы  она  чувствовала, что
Франция на самом деле является мировой державой и может тем самым обеспечить
для Европы безопасность, которую не может дать Германия, зато дает Америка.
     Однако  Германия  знает  реальные  пределы  французской  мощи.  Франция
намного слабее Германии в  экономическом  плане, тогда как ее военная машина
(как показала  война в Персидском заливе  в 1991  г.) не отличается  высокой
компетентностью. Она вполне годится  для подавления внутренних переворотов в
африканских  государствах-сателлитах, но не способна  ни защитить Европу, ни
распространить свое влияние  далеко за пределы Европы. Франция - европейская
держава среднего ранга, не  более  и не менее. Поэтому для построения единой
Европы  Германия готова поддерживать самолюбие Франции,  но для  обеспечения
подлинной  безопасности  в  Европе  Германия  не  хочет  слепо следовать  за
Францией.  Германия  продолжает настаивать  на том,  что центральную  роль в
европейской безопасности должна играть Америка.
     Эта реальность, крайне неприятная для  самоуважения Франции, проявилась
более  четко   после  объединения   Германии.  До  этого   франко-германское
примирение выглядело как политическое лидерство Франции  с удобной опорой на
динамичную  экономику Германии. Такое  понимание устраивало обе стороны. Оно
приглушало  традиционные для  Европы опасения в отношении Германии, а  также
укрепляло  и  удовлетворяло иллюзии  Франции, создавая  впечатление,  что во
главе   европейского   строительства  стоит  Франция,  которую  поддерживает
динамичная в экономическом плане Западная Германия.
     Франко-германское  примирение,  даже  несмотря  на   неправильное   его
истолкование, стало, тем не менее, положительным событием в жизни Европы,  и
его значение трудно  переоценить. Оно обеспечило создание прочной основы для
успехов,  достигнутых  на  настоящий момент в трудном  процессе  объединения
Европы. Таким образом, оно также пол-
     [84]
     ностью  совпало  с американскими интересами и соответствовало давнишней
приверженности  Америки продвижению многостороннего сотрудничества в Европе.
Прекращение франко-германского  сотрудничества было бы  роковой неудачей для
Европы и катастрофой для позиций Америки в Европе.
     Молчаливая  поддержка Америки позволила Франции  и Германии  продвигать
вперед  процесс  объединения  Европы.  Воссоединение  Германии,  кроме того,
усилило стремление Франции заключить Германию  в жесткие европейские  рамки.
Таким образом,  6 декабря 1990 г.  французский президент и  немецкий канцлер
объявили  о своей приверженности созданию федеральной  Европы, а десять дней
спустя Римская межправительственная конференция по политическому  союзу дала
-  несмотря  на  оговорки  Великобритании  -  четкое  указание  12 министрам
иностранных дел стран Европейского сообщества подготовить проект  договора о
политическом союзе.
     Однако объединение  Германии также  резко изменило характер европейской
политики. Оно стало геополитическим поражением одновременно  и для России, и
для  Франции.  Объединенная  Германия   не  только  перестала  быть  младшим
политическим партнером Франции, но и автоматически  превратилась в бесспорно
важнейшую державу в Западной Европе и даже  в  некотором отношении в мировую
державу,  особенно через  крупные  финансовые вклады  в  поддержку  ключевых
международных институтов(1).  Новая  реальность вызвала  некоторое  взаимное
разочарование в отношениях Франции и  Германии, потому что Германия получила
возможность  и  проявила  желание  формулировать  и открыто  воплощать  свое
видение  будущего  Европы по-прежнему в качестве партнера Франции, но больше
не в качестве ее протеже.
     Для  Франции  сокращение   политического   влияния   вызвало  несколько
политических последствий. Франции нужно было каким-то образом вновь добиться
большего влияния в НАТО (от участия в которой она в значительной
     -----------
     (1) Например, в процентном отношении к  общему бюджету на долю Германии
приходится 28,5%  бюджета  Европейского  Союза,  22,8% бюджета  НАТО,  8,93%
бюджета ООН;  кроме  того, Германия является  крупнейшим акционером Мирового
банка и ЕБРР (Европейского банка реконструкции и развития).
     [85]
     степени воздерживалась в знак протеста против господства США), в то  же
время   компенсируя    свою   относительную   слабость   более   масштабными
дипломатическими  маневрами. Возвращение в НАТО могло бы  позволить  Франции
оказывать  большее  влияние  на  Америку;  имеющие  место  время от  времени
заигрывания с  Москвой или Лондоном могли  бы вызвать  давление извне как на
Америку, так и на Германию.
     В результате этого, следуя скорее своей политике маневра, а  не вызова,
Франция  вернулась в командную  структуру НАТО.  К  1994  году Франция снова
стала  фактическим  активным   участником  процессов   принятия   решений  в
политической  и военной сфере; к концу 1995 года министры иностранных дел  и
обороны Франции вновь стали регулярно  присутствовать на заседаниях НАТО. Но
небескорыстно: став полноправными членами альянса, они вновь заявили о своей
решимости реформировать его  структуру, чтобы  добиться большего  равновесия
между  его американским руководством и европейскими участниками. Они хотели,
чтобы  коллективный  европейский элемент  занимал более  активную позицию  и
играл более значительную роль.  Как  заявил министр  иностранных дел Франции
Эрве де Шаретт в своей речи от 8  апреля 1996 г., "для Франции главной целью
(восстановления партнерских  отношений)  является  заслуживающее  доверия  и
очевидное в политическом  плане  самоутверждение  в альянсе как европейского
государства".
     В то  же  время  Париж был вполне  готов  тактически использовать  свои
традиционные связи  с Россией, чтобы сдерживать европейскую политику Америки
и возродить, когда это будет целесообразно, давнее согласие между Францией и
Великобританией, чтобы  компенсировать возрастание роли  Германии в  Европе.
Министр  иностранных дел  Франции  сказал об этом почти открытым  текстом  в
августе  1996  года,  заявив,  что,  "если  Франция  хочет  играть  роль  на
международном уровне, ей выгодно существование сильной России и оказание  ей
помощи в повторном самоутверждении в качестве сильной державы", и подтолкнув
российского министра иностранных дел  ответить, что "из всех мировых лидеров
у французских руководителей самый конструктивный подход к взаимоотношениям с
Россией"(2).
     (2) Цит. по Le Nouvel Observateur. - 1996. - Aug. 12.
     [86]
     Изначально вялая поддержка Францией расширения НАТО на восток - по сути
едва  подавляемый  скептицизм  по  поводу его  желательности - таким образом
явилась в некотором смысле тактикой, имеющей целью усилить влияние Франции в
отношениях  с  Соединенными Штатами. Именно  потому,  что Америка и Германия
были главными сторонниками  расширения  НАТО, Францию устраивало действовать
осмотрительно, сдержанно, высказывать озабоченность возможным влиянием  этой
инициативы на  Россию  и  выступать  в качестве самого чуткого  европейского
собеседника  в  отношениях с Москвой.  Некоторым  представителям Центральной
Европы даже показалось, что Франция дала понять, что она не возражает против
российской  сферы влияния  в Восточной  Европе.  Таким образом, разыгрывание
российской  карты  не  только  послужило  противовесом  Америке  и явственно
показало   Германии   намерения   Франции,   но   и  усилило   необходимость
положительного  рассмотрения  Соединенными Штатами  предложений  Франции  по
реформированию НАТО.
     В  конечном счете расширение НАТО потребует единогласия среди 16 членов
альянса.  Париж знал,  что его  молчаливое согласие  было  не  только крайне
необходимо для достижения этого единогласия, но и что от Франции требовалась
реальная поддержка, чтобы избежать обструкции других членов альянса. Поэтому
Франция не скрывала намерения сделать свою поддержку расширения НАТО залогом
конечного  удовлетворения  Соединенными Штатами стремления Франции  изменить
как баланс сил внутри альянса, так и основы его организации.
     Поначалу Франция неохотно поддерживала расширение Европейского Союза на
восток. В этом вопросе в основном лидировала Германия при поддержке Америки,
но при меньшей  степени ее участия,  чем в  случае  расширения НАТО. В  НАТО
Франция была склонна утверждать, что расширение Европейского  Союза послужит
более подходящим прибежищем для бывших коммунистических стран, но,  несмотря
на это,  как  только Германия стала  настаивать на  более быстром расширении
Европейского Союза  и  включении в  него стран  Центральной  Европы, Франция
выразила беспокойство  по поводу  технических  формальностей  и потребовала,
чтобы Европейский Союз уделял такое же внимание незащищенному  южному флангу
- европейскому Средиземноморью. (Эти разногласия возникли еще в
     [87]
     ноябре 1994  г.  на франко-германской встрече  в верхах.) Упор, который
Франция делает на этом вопросе, завоевал ей поддержку южноевропейских  стран
- членов  НАТО,  таким образом  максимально  усиливая способность  Франции к
ведению  переговоров.   Однако   в   результате   увеличился  разрыв   между
геополитическими  представлениями  Франции  и  Германии  о  Европе,  разрыв,
который  удалось  лишь частично сократить  благодаря  запоздалому  одобрению
Францией во второй половине 1996 года вступления Польши в НАТО и Европейский
Союз.
     Этот  разрыв был  неизбежен, учитывая меняющийся исторический контекст.
Еще  со  времени  окончания второй  мировой  войны  демократическая Германия
признавала   необходимость  примирения  Франции  и  Германии  для   создания
европейского содружества в западной части разделенной Европы. Это примирение
было  крайне важным для исторической реабилитации Германии. Поэтому принятие
лидерства Франции было справедливой ценой. В то же время из-за сохранявшейся
советской  угрозы  по  отношению  к  уязвимой Западной  Германии преданность
Америке стала важнейшим условием выживания, и  это признавали даже французы.
Но  после   развала  Советского  Союза  подчинение  Франции   для   создания
расширенного и в большей степени  объединенного Европейского  сообщества  не
было  ни  необходимым,  ни  целесообразным.  Равноправное  франко-германское
партнерство - при  этом  Германия  стала теперь, в сущности,  более  сильным
партнером  -  было  более  чем  справедливой  сделкой  для  Парижа;  поэтому
французам пришлось  бы просто смириться  с  тем,  что  в  сфере  обеспечения
безопасности  Германия отдает предпочтение  своему заокеанскому  союзнику  и
защитнику.
     После окончания холодной войны эта связь с Америкой стала для  Германии
еще важнее. В прошлом она  защищала Германию от внешней, но непосредственной
угрозы  и была необходимым условием для конечного объединения страны.  После
развала  Советского  Союза и  объединения Германии  связь  с  Америкой стала
"зонтиком",   под  прикрытием   которого   Германия  могла   более   открыто
утверждаться в  роли лидера Центральной Европы, не  создавая при этом угрозы
для  своих  соседей.  Связь  с   Америкой  стала  не  просто  свидетельством
добропорядочного  поведения,  она  показала  соседям  Германии,  что  тесные
отношения с Германией означают также более тесные  отношения с Америкой. Все
это
     [88]
     позволило  Германии  более  открыто  определять   свои  геополитические
приоритеты.
     Германия, которая прочно закрепилась в  Европе  и не представляла собой
угрозы, оставаясь при этом в  безопасности благодаря видимому  американскому
военному   присутствию,  могла   теперь   помогать   освобожденным   странам
Центральной Европы влиться в структуру единой Европы.  Это была бы не старая
"Миттель-Европа"(*)   времен   германского    империализма,   а   сообщество
экономического   возрождения  с  более   дружественными  отношениями   между
странами,  стимулируемое капиталовложениями и торговлей  Германии, при  этом
Германия выступала бы также в роли организатора в конечном счете формального
включения  новой "Миттель-Европы"  в состав  как Европейского  Союза, так  и
НАТО.  Поскольку  союз Франции  и  Германии позволял  Германии играть  более
значительную роль в регионах, ей  больше не было необходимости осторожничать
в самоутверждении в зоне своих особых интересов.
     На карте Европы зона особых  интересов Германии может быть изображена в
виде овала,  на западе  включающего в себя,  конечно, Францию,  а на востоке
охватывающего  освобожденные посткоммунистические государства Центральной  и
Восточной Европы  -  республики Балтии, Украину и Беларусь, а также частично
Россию  (см.  карту  XI). Во многих отношениях в историческом плане эта зона
совпадает  с   территорией  созидательного  культурного   влияния  Германии,
оказываемого в донационалистическую эпоху на Центральную и  Восточную Европу
и  Прибалтийские  республики городскими и  сельскими немецкими  колонистами,
которые  все  были уничтожены  в ходе  второй мировой  войны. Еще важнее тот
факт,  что зоны особых  интересов французов (о которых  говорилось  выше)  и
немцев,  если  их рассматривать  вместе  на карте, определяют,  в  сущности,
западные и восточные границы Европы, тогда как частичное совпадение этих зон
подчеркивает несомненную геополитическую значимость связи Франции и Германии
как жизненной основы Европы.
     Переломным моментом в вопросе более открытого  самоутверждения Германии
в  Центральной Европе  стало  урегулирование  германо-польских  отношений  в
середине 90-х годов. Несмотря на первоначальное нежелание, объединен-
     --------------
     (*) Mitteleuropa - Центральная Европа (нем.). - Прим. пер.
     [89]
     ная Германия  (при  подталкивании со  стороны США)  все-таки официально
признала  постоянной   границу  с  Польшей  по  Одеру-Нейсе,  и   этот   шаг
ликвидировал для  Польши самую важную из всех помех  на пути  к более тесным
взаимоотношениям  с  Германией.  Благодаря  некоторым  последующим  взаимным
жестам  доброй воли  и  прощения  эти  взаимоотношения  претерпели  заметные
изменения. Объем торговли между Германией и Польшей резко возрос (в  1995 г.
Польша  заменила  Россию  в  качестве  самого  крупного  торгового  партнера
Германии на Востоке); кроме того, Германия приложила больше всего усилий для
организации   вступления  Польши  в   Европейский  Союз  и  (при   поддержке
Соединенных Штатов) в НАТО. Можно без  преувеличения сказать, что к середине
90-х годов польско-германское сотрудничество стало приобретать  значение для
Центральной Европы, сравнимое со значением для Западной Европы произошедшего
ранее франко-германского урегулирования.
     Через  Польшу  влияние Германии может распространиться  на  север  - на
республики Балтии  - и  на восток - на Украину и Беларусь. Более того, рамки
германо-польского сотрудничества  в некоторой степени  расширились благодаря
тому, что Польша несколько раз принимала участие  в важных франко-германских
дискуссиях   по  вопросу   будущего  Европы.  Так   называемый   "веймарский
треугольник" (названный  так  в  честь  немецкого  города, где  были впервые
проведены  трехсторонние  франко-германо-польские  консультации  на  высоком
уровне, ставшие впоследствии регулярными) создал на  Европейском  континенте
потенциально  имеющую большое  значение геополитическую  "ось", охватывающую
около 180  млн.  человек,  принадлежащих к  трем  нациям с  ярко  выраженным
чувством национальной самобытности. С одной стороны, это еще больше укрепило
ведущую роль  Германии в Центральной Европе, но, с другой стороны,  эта роль
несколько  уравновешивалась  участием  Франции   и  Польши  в  трехстороннем
диалоге.
     Очевидная  приверженность  Германии  продвижению  ключевых  европейских
институтов на  восток  помогла  странам Центральной Европы,  особенно  менее
крупным, смириться с лидерством  Германии. Взяв на себя такие обязательства,
Германия предприняла историческую миссию,  сильно  отличающуюся от некоторых
довольно  прочно  укоренившихся  западноевропейских взглядов. Согласно таким
взглядам, события, происходившие восточнее Германии и
     [90]
     Австрии, воспринимались  как  не имеющие  отношения к настоящей Европе.
Этот подход  - сформулированный  в начале XVIII века лордом Болингброком(3),
который утверждал, что политическое насилие на Востоке не имеет значения для
Западной Европы, - проявился во время мюнхенского кризиса 1938 года; а также
нашел трагическое отражение в отношении Великобритании и Франции к конфликту
в Боснии  в середине  90-х  годов. Он  может  проявиться  и в  проходящих  в
настоящее время дискуссиях по поводу будущего Европы.
     В   противоположность   этому  в  Германии   единственным  существенным
дискуссионным вопросом был  вопрос о том, следует ли сначала расширять  НАТО
или  Европейский  Союз.   Министр  обороны  склонялся  к   первому,  министр
иностранных  дел -  ко второму,  и  в результате  Германия  стала  считаться
сторонницей расширенной и  в большей  степени объединенной  Европы.  Канцлер
Германии  говорил  о том, что 2000 год должен стать годом начала  расширения
Европейского  Союза