ми. Более  того,  эти  небольшие  сообщества,
скорее  похожие  на  племена  по своей  организации  и  идентичности,  резко
возмущались господством  грузин. После  распада Советского Союза  осетины  и
абхазцы  воспользовались  внутренней  политической  борьбой в  Грузии, чтобы
попытаться  выйти из состава государства, что Россия исподтишка поддерживала
с целью  заставить Грузию уступить давлению России и  остаться в составе СНГ
(сначала  Грузия хотела полностью выйти из  ее  состава),  а также разрешить
оставить  российские  военные базы на  территории  Грузии  и  таким  образом
закрыть доступ Турции к Грузии.
     В  Средней  Азии внутренние  факторы сыграли  более значительную роль в
создании  нестабильности. С точки  зрения культуры и  лингвистики четыре  из
пяти новых независимых государств Средней Азии являются частью тюркоязычного
мира. С лингвистической и культурной точек зрения в Таджикистане преобладают
персы,  в  то время  как для  Афганистана (за  пределами бывшего  Советского
Союза)  характерна такая этническая  мозаика, как патоны, таджики, пуштуны и
персы.  Все шесть стран являются мусульманскими. Долгое  время многие из них
находились под  преходящим влиянием  Персии, Турции  и  Российской  империи,
однако этот  опыт  не  укрепил  в  них  дух  общих  региональных  интересов.
Напротив, вследствие разного этнического состава  они уязвимы для внутренних
и внешних конфликтов,  что  в совокупности делает  их  привлекательными  для
вмешательства со стороны более могущественных соседей.
     Из  пяти  новых  независимых   государств   Средней  Азии  Казахстан  и
Узбекистан играют самую важную роль. Казахстан является  в  регионе щитом, а
Узбекистан  -  душой   пробуждающихся   разнообразных  национальных  чувств.
Благодаря своим географическим масштабам и местоположению Казахстан защищает
другие страны от  прямого физического давления со стороны России,  поскольку
только он граничит с Россией. Однако, что касается населения
     [157]
     Казахстана, составляющего примерно  18 млн. человек, приблизительно 35%
приходится  на  долю  русских  (численность  русского   населения  в  стране
постепенно  сокращается)  и  20%  -  на неказахов.  Вследствие  этого  новым
казахским  правителям было гораздо труднее - сами они все больше  склоняются
на  позиции  национализма,  однако представляют  лишь  около половины общего
населения страны - проводить в жизнь политику создания нации на этнической и
языковой основе.
     Проживающие  в  новом  государстве  русские, естественно, обижаются  на
новое казахское руководство, а поскольку они принадлежат к бывшему правящему
колониальному классу и поэтому лучше образованы, занимают лучшее положение в
обществе,  то боятся  лишиться  своих  привилегий.  Более того,  они склонны
рассматривать  новый  казахский национализм  с  едва  скрываемым  культурным
презрением. В связи с тем  что в северо-западных и северо-восточных регионах
Казахстана  в значительной степени доминируют  русские колонисты,  Казахстан
может столкнуться с опасностью территориального отделения, если в отношениях
между Казахстаном и Россией будут  наблюдаться серьезные ухудшения.  В то же
самое время несколько сотен тысяч  казахов проживают на  российской  стороне
государственной границы  и  в северо-восточном Узбекистане,  в  государстве,
которое казахи  считают  своим главным  соперником в борьбе  за лидерство  в
Средней Азии.
     Фактически Узбекистан является главным кандидатом на роль регионального
лидера в Средней Азии. Хотя Узбекистан меньше по размерам своей территории и
не  так   богат  природными  ресурсами,  как  Казахстан,   он  имеет   более
многочисленное  (около 25 млн. человек) и,  что гораздо  важнее, значительно
более однородное население, чем в Казахстане.  Учитывая более высокие  темпы
рождаемости  узбеков  и  постепенный  исход  из   страны   ранее  занимавших
доминирующее  положение русских,  скоро  около 75%  населения страны  станет
узбекским, причем останется там жить лишь незначительное русское меньшинство
(главным образом в столице страны, в Ташкенте).
     Более  того,  политическая   элита  страны  умышленно  называет   новое
государство   прямым  потомком   огромной  средневековой  империи  Тамерлана
(1336-1404 гг.),  столица  которого Самарканд  стала  известным региональным
центром изучения религии, астрономии и искусств. Это обстоя-
     [158]
     тельство  укрепляет  в современном  Узбекистане глубокое чувство  своей
исторической  преемственности  и  религиозной  миссии  по  сравнению  с  его
соседями.  И  действительно, некоторые узбекские  лидеры считают  Узбекистан
национальным  ядром единого самостоятельного  образования  в  Средней  Азии,
вероятно  с Ташкентом в  качестве  его столицы.  Более  чем в  любом  другом
государстве Средней  Азии политическая элита Узбекистана  и все  чаще и  его
народ,     уже    разделяющий    субъективные    достижения     современного
государства-нации,  полны  решимости,  несмотря  на  внутренние   трудности,
никогда больше не возвращаться к колониальному статусу.
     Благодаря  этому  обстоятельству  Узбекистан  становится как  лидером в
воспитании чувства постэтнического современного национализма, так и объектом
определенного беспокойства у  его соседей.  Хотя  узбекские  лидеры и задают
темп  в  создании  нации  и  в  пропаганде идеи  более широкой  региональной
самообеспеченности, относительно большая национальная однородность  страны и
более   активное  проявление   национального   самосознания  внушают   страх
правителям Туркменистана,  Кыргызстана  и  даже  Казахстана,  что  лидерство
Узбекистана  в  регионе может перерасти в его господство. Эта  озабоченность
препятствует  развитию регионального сотрудничества между новыми суверенными
государствами, которое  не поощряется  русскими, и увековечивает  уязвимость
региона.
     Однако,  как  и в других  странах, внутренняя  обстановка в Узбекистане
также  отчасти  характеризуется напряженными этническими отношениями.  Часть
южного Узбекистана, в особенности  вокруг  важных исторических и  культурных
центров -  Самарканда и Бухары, густо заселена таджиками, которые продолжают
возмущаться  границами,   определенными   Москвой.   Ситуация   еще   больше
осложняется  из-за присутствия  узбеков  в западном  Таджикистане,  а  также
узбеков и таджиков в экономически важном для  Кыргызстана районе  Ферганской
долины (где в последние годы имели место кровавые столкновения на этнической
почве), не говоря уже о присутствии узбеков в северном Афганистане.
     Из трех других государств Средней Азии, освободившихся от колониального
правления  России,  - Кыргызстана,  Таджикистана  и Туркменистана  -  только
третье   является   относительно    однородным   в   этническом   отношении.
Приблизительно 75% от его 4,5-миллионного населения явля-
     [159]
     ются туркменами, причем узбеки и русские составляют по 10% с  лишним от
всего населения. Туркменистан защищен в географическом  плане: он  находится
на  относительно отдаленном  расстоянии от России. Узбекистан  и Иран играют
гораздо более  важную  геополитическую роль  для будущего  этой страны.  Как
только по  территории этого  района  будет  проложен  нефтепровод,  поистине
огромные  запасы  природного  газа Туркменистана  обеспечат  процветание его
народу.
     Население Кыргызстана  (его  численность - 5 млн.  человек)  отличается
гораздо большим  этническим разнообразием. Сами кыргызы составляют около 55%
от  всего населения  страны,  узбеки  - около  13%, а  численность русских в
последнее время снизилась с 20% до немногим более  15%. До получения страной
независимости    русские   в   основном   составляли   инженерно-техническую
интеллигенцию,  и их исход из страны больно отразился на  ее экономике. Хотя
Кыргызстан   богат  природными  ископаемыми   и   имеет   красивую  природу,
позволяющую называть страну Швейцарией  Средней Азии  (в  связи с  чем здесь
можно  создать новый  туристический  центр),  из-за своего  геополитического
положения, будучи зажатым между Китаем и Казахстаном,  он  весьма зависит от
успехов Казахстана в сохранении независимости.
     Таджикистан лишь несколько  более однороден в этническом  отношении. Из
6,5-миллионного населения Таджикистана  менее двух третей являются таджиками
и   более  25%  -  узбеками  (к   которым  таджики  относятся   с  некоторой
враждебностью), в то время как русские составляют лишь около 3%. Однако, как
и  в  других странах,  даже доминирующая этническая община резко разобщена в
зависимости от племенной  принадлежности,  имеют место  даже  насильственные
действия,  причем  современный   национализм  исповедуется  главным  образом
политической элитой в городах. В результате независимость не только породила
напряженность в  городах,  но и послужила  для  России удобным предлогом для
сохранения присутствия своей армии  в стране. Этническая ситуация еще больше
осложняется из-за многочисленного присутствия таджиков в районах за границей
страны, в северо-восточном Афганистане.  Фактически в  Афганистане проживает
столько же  этнических  таджиков, сколько и в  Таджикистане, - это еще  один
фактор, способствующий ослаблению региональной стабильности.
     [160]
     Нынешнее состояние  дезорганизации в  Афганистане аналогично советскому
наследству, хотя  страна не является  бывшей советской республикой. Разбитый
на  отдельные  фрагменты  в  результате  советской  оккупации  и  длительной
партизанской  войны против  нее  Афганистан  лишь на  бумаге  существует как
национальное  государство, а его  22-миллионное население резко разобщено по
этническому  принципу, причем разногласия  между проживающими на  территории
страны пуштунами, таджиками  и  хазарами  усиливаются. В то же  время джихад
против   русских   оккупантов   превратил  религию  в  доминирующий   фактор
политической жизни  страны, привносящий  догматическую страсть в уже  и  без
того  резкие  политические  разногласия.  Таким образом, Афганистан  следует
рассматривать  не только как часть этнической головоломки в Средней Азии, но
также с  политической точки зрения  во многом  скорее как часть "Евразийских
Балкан".
     Хотя  все  из  бывших  советских  государств  Средней   Азии,  а  также
Азербайджан населены преимущественно мусульманами, почти вся их политическая
элита,  по-прежнему  являющаяся  в  основном  продуктом  советской  эры,  не
придерживается религиозных взглядов  и официально это светские  государства.
Однако,  поскольку  их  население  переходит  от  первоначально кланового  и
племенного  самосознания   к  более   широкому  современному   национальному
осознанию,  оно,  вероятно,  вдохновится  усиливающимся  осознанием  ислама.
Фактически  возрождение   ислама   -  распространению   которого  извне  уже
содействует не только Иран, но также и Саудовская  Аравия - вероятно, станет
мобилизующим импульсом  для  активно распространяющихся  новых устремлений к
национальной  независимости,  сторонники  которых полны решимости  выступить
против  любой  реинтеграции  под  российским контролем, а значит,  контролем
неверных.
     Действительно,  процесс исламизации,  вероятно,  окажется заразительным
также для  мусульман, оставшихся в  самой России. Их насчитывается около  20
млн.,  то  есть в  2 раза  больше  по сравнению с  численностью  недовольных
русских  (около  9,5 млн.),  продолжающих  жить  в независимых  государствах
Средней  Азии, где  правят иностранцы. Таким  образом, российские мусульмане
составляют  примерно  13%  от  населения России,  и  почти неизбежны  случаи
предъявления  ими более  настойчивых требований в отношении их прав  на свою
религиозную и политическую самобытность.
     [161]
     Даже  если  такие  требования не  примут форму  поиска  путей получения
полной  независимости,  как это  имеет  место  в  Чечне, они  переплетутся с
дилеммами, которые  будут по-прежнему  стоять перед  Россией в Средней Азии,
учитывая ее недавнее имперское прошлое, а также наличие русских меньшинств в
новых государствах.
     Причиной   значительного   усиления  нестабильности   на   "Евразийских
Балканах"  и  того,  что  ситуация  становится  потенциально  гораздо  более
взрывоопасной,  является тот  факт, что два  крупных  соседних  государства,
каждое из которых имеет  с  исторической точки зрения имперский, культурный,
религиозный и  экономический  интерес к региону, -  а именно Турция и Иран -
сами  проявляют  непостоянство   в   своей   геополитической   ориентации  и
потенциально  уязвимы  во  внутреннем плане.  Если  обстановка  в  этих двух
государствах дестабилизируется,  вполне  вероятно,  что  весь  регион  будет
охвачен   массовыми  беспорядками,   причем   имеющие   место  этнические  и
территориальные конфликты  выйдут  из-под контроля и  с  трудом  достигнутый
баланс сил в регионе будет нарушен. Следовательно, Турция и Иран являются не
только  важными   геостратегическими   действующими  лицами,   но  также   и
геополитическими  центрами: их внутренняя ситуация  крайне важна для  судьбы
региона.  Обе  страны  являются  средними  по  своим  масштабам державами  с
сильными   региональными  устремлениями  и   чувством   своей   исторической
значимости. Тем не  менее по-прежнему неясно, какой будет их геополитическая
ориентация и как будут обстоять дела даже с национальной сплоченностью обеих
стран.
     Турцию  -  постимперское  государство,  которое  все  еще  находится  в
процессе определения своего выбора, - тянут  в трех направлениях: модернисты
хотели бы видеть в ней европейское государство и, следовательно,  смотрят на
Запад; исламисты  склоняются  в  сторону Ближнего  Востока  и мусульманского
сообщества  и,  таким   образом,   смотрят  на  Юг;  обращенные   к  истории
националисты   видят   новое  предназначение   тюркских   народов   бассейна
Каспийского моря и Средней Азии в  регионе, где доминирует Турция,  и, таким
образом,  смотрят  на  Восток. Каждая  из  этих перспектив вращается  вокруг
разных  стратегических  осей,  и  впервые  со  времен  революции  кемалистов
столкновение   между   сторонниками   этих   позиций   привносит   некоторую
неуверенность в вопрос о региональной роли Турции.
     [162]
     Более  того,  сама  Турция  могла  бы  стать, по  крайней мере отчасти,
жертвой  региональных  этнических  конфликтов. Хотя 65-миллионное  население
Турции составляют в основном турки, причем 80% приходится на тюркские народы
(хотя сюда включены черкесы, албанцы, боснийцы,  болгары и арабы), около 20%
или более составляют  курды.  Проживающих в  основном в  восточных  регионах
страны  турецких  курдов   активно   втягивали  в  борьбу  за   национальную
независимость,  которую  вели  иракские и иранские  курды.  Любая внутренняя
напряженность  в Турции  по  поводу общего  управления страной,  несомненно,
побудила  бы  курдов  оказать еще  более отчаянный  нажим с целью  получения
отдельного национального статуса.
     Будущая ориентация Ирана выглядит проблематичной в еще большей степени.
Фундаменталистская  шиитская  революция,  победившая  в  конце  70-х  годов,
возможно,  вступает   в   "термидорианскую"  фазу,   и  это   обстоятельство
высвечивает  неуверенность в отношении геостратегической роли Ирана. С одной
стороны,  падение   атеистического  Советского   Союза  открыло  для   новых
независимых северных соседей Ирана возможность обратиться в другую веру, но,
с другой стороны,  враждебность Ирана  по отношению к  США  склонила Тегеран
занять,  по крайней  мере  тактически,  промосковскую  позицию,  чему  также
способствовала   озабоченность    Ирана   возможным    влиянием   полученной
Азербайджаном независимости на свою собственную сплоченность.
     Эта  озабоченность вызвана  уязвимостью Ирана с точки зрения этнических
конфликтов. Из 65-миллионного  населения страны (Иран и  Турция имеют  почти
одинаковую  численность  населения)  лишь немногим  более половины населения
являются  персами.  Примерно  четвертую  часть  составляют  азербайджанцы, а
остальное население  включает  курдов,  балучи,  туркменов,  арабов и другие
народности. За исключением курдов и азербайджанцев, в настоящее время другие
народности  не представляют опасности для национальной целостности Ирана,  в
частности   учитывая  высокую  степень  национального   и  даже   имперского
самосознания  персов.  Однако  такая ситуация  могла  бы  быстро измениться,
особенно в случае нового кризиса в политике Ирана.
     Далее,  сам факт, что  в настоящее время в  этом районе  существует ряд
новых независимых государств и что даже
     [163]
     миллион  чеченцев смог отстоять  свои  политические чаяния,  несомненно
заразит курдов, а также и все  другие этнические  меньшинства  в Иране. Если
Азербайджан  преуспеет  в стабильном  политическом и экономическом развитии,
среди иранских  азербайджанцев,  вероятно,  будет укрепляться идея  создания
Большого   Азербайджана.  Следовательно,   политическая   нестабильность   и
разногласия  в  Тегеране могут  превратиться  в  проблему  для  сплоченности
иранского государства, тем  самым  резко  расширив рамки  и повысив значение
того, что происходит на "Евразийских Балканах".

МНОГОСТОРОННЕЕ СОПЕРНИЧЕСТВО

     То, что традиционно считалось "Европейскими Балканами",  было связано с
прямым  противоборством  трех  империй:  Оттоманской,  Австро-Венгерской   и
Российской. Кроме  того, в этой  борьбе было  еще  три косвенных  участника,
обеспокоенных  тем,  что  их европейские интересы будут  ущемлены  в  случае
успеха одного  из  конкретных  протагонистов:  Германия опасалась российской
мощи,  Франция  противостояла Австро-Венгрии, а Великобритания  предпочитала
скорее  видеть  ослабление  Оттоманской  империи  в  вопросе   контроля  над
Дарданеллами, чем участие  какого бы то  ни  было из остальных  соперников в
контроле над  Балканами. В  XIX  столетии эти державы  оказались в состоянии
сдержать  конфликты  на   Балканах   без  ущерба  для   интересов  остальных
конкурентов,  но  в  1914  году  это оказалось им  не  по  силам,  при  этом
последствия оказались разрушительными для всех.
     Нынешнее соперничество  за "Евразийские  Балканы" также прямо увязывает
три  соседних государства:  Россию,  Турцию и Иран,  хотя одним из  основных
действующих лиц может в конечном  счете стать  и Китай. В это соперничество,
хотя  и  более  отдаленно,  вовлечены  Украина,  Пакистан,  Индия  и  далеко
расположенная Америка.  Каждым  из  трех основных и  явно  связанных с  этим
вопросом соперников движет не только перспектива получения геополитических и
экономических преимуществ, но и сильные исторические мотивы. Каждый из них в
свое время доминировал в регионе в вопросах политики  или  культуры. Все они
смотрят друг  на  друга  с  подозрением.  Хотя открытые вооруженные действия
между ними маловероятны, кумулятивный
     [164]
     эффект их противостояния может усугубить хаос, сложившийся в регионе.
     Что касается России,  то ее враждебное отношение  к  Турции  граничит с
навязчивой  идеей.  Российская  пресса изображает  турок  как стремящихся  к
контролю над регионом, как провокаторов локального сопротивления России (что
отчасти  подтверждается событиями  в Чечне)  и как угрозу общей безопасности
России  до  степени,  которая   в  общем  и  целом  никак  не  соответствует
фактическим возможностям  Турции.  Турки отвечают  тем  же,  изображая  себя
освободителями своих братьев от  долгого  российского  гнета. Турки и иранцы
(персы)  тоже  исторически  противостоят друг другу  в  данном регионе,  и в
последние  годы это противостояние возродилось  в обстановке,  когда  Турция
выступает как современный и извечный противник иранской концепции исламского
общества.
     Хотя о  каждом из соперников можно сказать, что он стремится заполучить
сферу  влияния,  тем не менее амбиции Москвы  гораздо более широки, учитывая
относительно