е  письма,  всегда  начинавшиеся  словами  "Дорогой
Джонни...".
     Эйс понимающе кивнул.
     -  С  ними всегда так. Они предпочитают штатских - наверное, тех легче
пилить.  Ничего,  сынок.  Когда  уволишься, они набросятся на тебя, шагу не
дадут  ступить...  Хотя тебе тогда уже будет не до них, ха-ха... Брак - это
катастрофа для молодого и комфорт для старика.
     Он посмотрел на мой стакан.
     - Меня мутит, когда вижу, как ты пьешь такую дрянь.
     - Мне тоже тошно, когда смотрю на твою землянику, - сказал я,
     Он пожал плечами:
     - О вкусах не спорят. Подумай все-таки над тем, что я сказал.
     - Я подумаю.
     Вскоре  Эйс  занялся  своим  излюбленным  спортом  -  сел за карточный
столик.  Я  одолжил  у  него  денег  и пошел прогуляться. Мне действительно
захотелось все обдумать.
     Стать  профессионалом?  Дело, конечно, не в том, что нужно будет снова
учиться  и сдавать экзамены... Хочу ли я связать всю свою жизнь с армией? Я
пошел  на  службу,  чтобы  получить  гражданство,  правильно?  А если стану
профессиональным  военным,  то  буду снова так же далек от права голосовать
и  быть избранным, как и до начала службы. Потому что, пока носишь форму, у
тебя  нет  права  голосовать.  Тут  нечего  спорить,  так  и должно быть. Я
представил,  как  идиоты  из  Мобильной  Пехоты  собирают среди десантников
голоса против очередной военной кампании.
     Значит, я поступил на службу, чтобы потом иметь право голосовать.
     Так ли это?
     Действительно  ли  меня так волновала мысль о будущих привилегиях? Мне
так  хотелось  принимать участие в выборах? Нет, скорее прельщал сам статус
гражданина Федерации. Я бы гордился...
     Я вдруг понял, что до конца жизни так и не смогу разобраться, почему я
пошел на Службу.
     Если   задуматься,   то  ведь  не  право  голоса  делает  из  человека
гражданина. Наш лейтенант был гражданином в лучшем смысле этого слова, хотя
ему ни разу так и не пришлось опускать бюллетень в урну для голосования. Но
он каждый раз "голосовал", идя в десант.
     Но  ведь  то  же  самое можно сказать про меня. Тогда почему бы мне не
пойти  в профессионалы? Ну хорошо, хорошо. Но ведь опять придется проходить
через  комиссию,  сдавать экзамены. Я вспомнил Эйса и представил себя через
двадцать лет - с нашивками на груди и теплыми домашними тапочками у дивана.
Или вечером в Доме ветеранов - в компании боевых друзей, вспоминающих былые
десанты.
     Значит,   все-таки  Кадетский  корпус?  Теперь  я  услышал  голос  Эла
Дженкинса:  "Да, я рядовой! Никто не ждет от тебя ничего сногсшибательного,
если  ты просто рядовой! Кому охота быть офицером? Или сержантом? Они дышат
тем  же  самым  воздухом,  что  и  мы,  не  так  ли? Едят ту же пищу. Ходят
развлекаться в те же заведения, выбрасываются в тех же капсулах. Но рядовой
при этом еще и ни за что не отвечает. Никаких проблем".
     По-своему  Эл тоже был прав. Что с того, что у меня на рукаве шевроны?
Только лишние неприятности.
     И  в то же время я прекрасно понимал, что стану сержантом, если только
предложат.  Не  смогу  отказаться: среди десантников не принято отлынивать.
Тебе  дают  задание,  ты  берешься  за  него  - вот и все. Например, сдаешь
экзамены.
     Неужели  это  осуществимо?  Думал ли я, что могу стать таким же, каким
был наш лейтенант Расжак?
     Я  очнулся  от  своих  раздумий  и  увидел,  что нахожусь возле здания
Кадетского  корпуса.  Странно,  я ведь и не думал сюда приходить. На плацу,
сержант  гонял  группу  кадет,  и  я  сразу  вспомнил  лагерь Курье. Солнце
припекало,  и  плац казался куда как менее заманчивым, чем кают-компания на
"Роджере".
     И  без  того  взмокшие  ребята перешли на рысь, сержант крикнул что-то
грозное отстающим. Знакомое дело. Я тряхнул головой и пошел дальше.
     Теперь ноги привели меня обратно к казарме. Я постучал в дверь номера,
который единолично занимал Джелли.
     Он  был  у  себя: ноги на столе, в руках иллюстрированный журнал. Этот
журнал поглощал все его внимание. Я опять постучал - по раскрытой двери.
     Он опустил журнал:
     - Это ты?
     - Серж... я хотел сказать, лейтенант...
     - Ближе к делу!
     - Сэр, я хочу перейти на профессиональную службу.
     Он опустил ноги со стола на пол.
     - Подними правую руку.
     Он  привел  меня  к  присяге,  залез  в  один из ящиков стола и достал
бумаги.
     Бумаги,  оказывается,  были  давно  готовы,  и он только ждал, когда я
приду подписать.

     11

                                         Одна хорошая военная подготовка
                                         ни в коей мере не может служить
                                         основанием для производства в офи-
                                         церы... офицер - это джентльмен,
                                         получивший либеральное образова-
                                         ние, с аристократическими манерами
                                         и непоколебимым чувством собствен-
                                         ного достоинства... Мне кажется, я
                                         достаточно ясно дал понять, какая
                                         огромная ответственность на вас
                                         возлгается... Мы обязаны добиться
                                         победы теми средствами, которые
                                         имеются у нас в распоряжении.

                                          Джон Пол Джонс, 14 сентября
                                          1755 года. Из послания командова-
                                          нию флота повстанцев Северной
                                          Америки

     Наш "Роджер" снова вернулся на базу за пополнением капсул. И людей, Эл
Дженкинс  получил  свое,  прикрывая  отход  раненых. Погиб и наш падре. Но,
несмотря   на  это,  я  уходил  из  части.  На  мне  красовались  новенькие
сержантские  шевроны  (вместо  Миглаччио),  но  я  знал, что точно такие же
получит Эйс, как только я уйду с корабля. Производя меня в сержанты, Джелли
придавал мне "дополнительное ускорение" для поступления в Кадетский корпус.
     Но  от  себя я не мог скрыть, что глупо, как мальчишка, горжусь новыми
шевронами.  После  прибытия  на  Санктор я вошел в двери космопорта, задрав
нос,  и,  не глядя, сунул чиновнику бумаги. Я стоял и ждал, пока таможенник
примеривался,  куда  лучше  поставить свой никчемный штамп, - и в это время
позади меня кто-то сказал:
     - Извините, сержант. Эта шлюпка с "Роджера Янга"?
     Я  повернулся  к  говорившему,  скользнул  взглядом  по  его  рукаву -
небольшого роста, сутуловатый капрал, - наверное, один из наших новых...
     - Отец!
     В следующее мгновение капрал уже сжимал меня в объятиях.
     -  Джонни!  Джонни!  Мой  маленький  Джонни!  Я обнял его, поцеловал и
почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Представляю, как оторопели
чиновники  космопорта:  сержант  целуется  с капралом. Потом мы отдышались,
вытерли глаза и рассмотрели друг друга получше.
     - Давай найдем уголок, сядем и спокойно поговорим. Я хочу знать... обо
всем! - Я глубоко вздохнул. - Я был уверен, что ты погиб.
     -  Нет.  Несколько  раз  был близок к этому, но обошлось. Но, сынок...
сержант. Ведь мне нужна шлюпка с "Роджера Янга". Понимаешь...
     - Ну, конечно, она с "Роджера". Я только...
     Он страшно огорчился.
     - Тогда мне нужно спешить. Прямо сейчас. Я должен доложить о прибытии.
- Тут он снова заулыбался: - Но ведь ты скоро вернешься на корабль, Джонни?
Или у тебя отпуск?
     - Нет, папа, - я стал быстро соображать, что делать. - Послушай, папа,
я  знаю  расписание.  У нас еще куча времени: эта шлюпка уйдет только через
час. Они будут заправляться, грузить почту, ждать ребят из увольнения...
     Он колебался.
     -  Но у меня приказ сразу по прибытии доложить пилоту первой же шлюпки
с "Роджера Янга".
     -  Папа,  папа!  Ты  все  такой  же  пунктуальный.  Девчонке,  которая
командует  шлюпкой,  абсолютно  все равно, когда ты объявишься - сейчас или
перед  самым  стартом. Во всяком случае, за десять минут до отправления они
объявят  по  радио  свой  причал  и  пригласят  всех желающих. Не бойся, не
опоздаешь.
     Он  позволил  отвести  себя к незанятой скамейке в углу зала ожидания.
Когда мы устроились, он спросил:
     - Ты полетишь на одной шлюпке со мной или позже?
     - Я... - я не знал, что сказать, и просто показал ему свои бумаги.
     Он прочел и опять прослезился, а я поспешил его успокоить:
     -  Послушай,  отец!  Я  постараюсь  в  любом  случае вернуться. Я хочу
воевать  со  своими ребятами, мне никто не нужен, кроме "сорвиголов". А тем
более  теперь,  когда  и  ты с нами... э-э... То есть я понимаю, тебе будет
неловко... но...
     - В этом нет ничего стыдного, Джонни.
     - Да?
     -  Я  буду  только  гордиться.  Мой сын станет офицером. Мой маленький
Джонни.  Я  долго  ждал  и подожду еще немного. - Он улыбнулся. - Ты вырос,
сынок. И возмужал.
     -  Со  стороны  виднее.  Но,  отец,  я ведь еще не офицер, и может так
случиться,    что   всего   через   несколько   дней   вернусь   обратно, к
"сорвиголовам".
     - Хватит об этом, Джонни.
     - Ладно.
     -  Я  уверен,  что ты сделаешь все как надо. И не говори больше, что у
тебя  не  получится.  -  Он  вдруг  улыбнулся.  -  Впервые в жизни командую
сержантом. Да еще говорю ему, чтобы он заткнулся.
     -  Ладно, отец. Только знай, что я в любом случае постараюсь вернуться
к "сорвиголовам". Единственное, что...
     -  Я  понимаю.  Твоя  просьба  ничего  не будет значить, пока не будет
вакансии.  Не  будем  гадать.  Если  у  нас в распоряжении всего час, давай
используем его на полную катушку. Рассказывай о себе, Джонни.
     -  У меня все хорошо, - сказал я вроде бы ничего не значащую фразу, но
тут  же подумал, что мне действительно нравится моя жизнь. И еще я подумал,
что  это  просто  счастливый  случай - отец попал к "сорвиголовам". Там мои
друзья,  и там ему будет лучше, чем где бы то ни было. Ребята позаботятся о
нем,  ограждая по мере сил от опасности. Надо послать телеграмму Эйсу. Отец
такой  человек,  что  не признается в нашем родстве... - Отец, как долго ты
уже на службе?
     - Чуть больше года.
     - И уже капрал!
     Он погрустнел.
     - Сейчас в Мобильной Пехоте люди быстро растут.
     Я  понял, что он вспоминает тех, кто погиб, и попытался отвлечь его от
мрачных мыслей:
     -  Но тебе не кажется, что ты... ну как бы это сказать... ну, не очень
подходишь по возрасту к тому, чтобы воевать в пехоте? Ведь можно служить на
флоте или заняться математикой в отделе расчетов.
     -  Я  хотел  пойти  в  Мобильную  Пехоту и добился своего! - сказал он
гордо.  - В конце концов, я не старше многих других капралов и сержантов. И
вообще,  сынок,  тот факт, что я на двадцать два года старше тебя, вовсе не
означает,  что я должен кататься в инвалидной коляске. У возраста есть свои
преимущества.
     Я  знал, о чем он говорит. Припомнил, как сержант Зим выдавал те самые
"игрушечные"  шевроны  прежде  всего тем, кто постарше. И с отцом наверняка
обращались  в  лагере  не  так,  как  со  мной.  Его  взяли  на заметку как
потенциального  капрала  еще  до того, как он вышел из лагеря: армия всегда
испытывала  недостаток  в  опытных,  солидных сержантах и капралах. Я вдруг
подумал, что один из главных принципов строения армии - патернализм.
     Я  не  стал спрашивать, почему он захотел именно в Мобильную Пехоту. И
почему  получил  назначение  на  мой  корабль.  Я  просто почувствовал себя
счастливым  -  таким,  каким никогда не был даже в детстве, когда отец меня
хвалил.  И  я  не  спрашивал,  почему он пошел на службу. Мне казалось, что
причину я уже знаю. Мама. Никто из нас не касался этой темы.
     Я резко сменил тему разговора.
     - Расскажи, как ты жил все это время. Где был и что делал.
     - Так... обучался в лагере Сан Мартин...
     - Вот как? Значит, не в Курье?
     - Нет. Мартин - новый лагерь. Правда, порядки, насколько я понимаю, те
же,  что  и  в  старых. Только срок обучения у нас был на два месяца короче
обычного - не было выходных. После лагеря сразу попросился на "Роджер Янг",
но  не  получилось.  Попал  на  другой корабль, к "Волонтерам Макслоттера".
Хорошие ребята.
     - Да, я слышал.
     -  Вернее,  они  были  хорошими. Я совершил несколько выбросов с ними,
многие  из  них  погибли,  и  вот  теперь я здесь... - Он посмотрел на свои
шевроны. - Я уже был капралом, когда мы выбросились на Шоэл...
     -  Ты  был там?! Но ведь я тоже? - Непривычное теплое чувство охватило
меня: никогда в жизни я не был ближе к отцу, чем сейчас.
     - Я знаю. То есть я знал, что ваш отряд был там. Мы дрались примерно в
пятидесяти  милях  от вас. Может, и ближе. Мы приняли на себя, наверное, их
основной удар. Они вдруг полезли из-под земли десятками, а может, и сотнями
- нам казалось, что земля кипит... Отец пожал плечами:
     -  Так  я  и  остался капралом без отделения. Наши "волонтеры" понесли
такие  потери,  что  отряд  решили  пока не восстанавливать. А меня наконец
послали  сюда.  Правда, была вакансия у "Королевских медведей", но я шепнул
словечко  офицеру-распределителю,  и,  представь себе, именно в этот момент
пришло сообщение о вакансии на "Роджере Янге". Вот так все и получилось.
     -  А  когда  ты  пошел  на  службу? - спросил я и тут же понял, что не
следовало  задавать  этот  вопрос.  Но  мне  хотелось  уйти  от разговора о
несчастных "Волонтерах Макслоттера" - я слишком хорошо знал, что такое быть
живой частицей погибшей команды.
     Отец тихо сказал:
     - Почти сразу после Буэнос-Айреса.
     - Да. Я понимаю.
     Отец   несколько  секунд  молчал,  потом  сказал  с  необычной  мягкой
интонацией:
     - Я не совсем уверен, что ты понимаешь, сынок.
     - Что?
     -  Ммм...  не  так  легко  все  объяснить. Конечно, гибель мамы сильно
повлияла на мое решение. Но я пошел в армию не для того, чтобы отомстить за
нее. Разве что отчасти. На меня больше повлиял ты.
     - Я?
     - Да, сынок. Ведь на самом деле я лучше твоей матери и даже лучше тебя
самого  понимал, зачем ты решил пойти на службу... Быть может, гнев мой был
так силен оттого, что ты совершил поступок, который должен был сделать я. Я
это  чувствовал,  но  тогда  не смел признаться даже себе... Но и ты не был
главной  причиной  того, что я пошел на службу. Ты... как бы это сказать...
только нажал на взведенный курок. И помог выбрать род войск.
     Он помолчал.
     - После того как ты ушел, меня все чаще охватывала беспричинная тоска,
я   даже   был   на   грани   депрессии,   так  что  пришлось  обратиться к
гипнотерапевту.  Но  врачи  не  помогали,  и  меня спасала только работа...
Смерть мамы словно освободила меня, и я понял, как должен поступить. Дело я
передал Моралесу.
     - Старику Моралесу? А он справится?
     -  Должен.  У  него  нет  другого  выхода. Я передал ему изрядную долю
акций.  Остальные  отложил для тебя - если когда-нибудь захочешь взяться за
наше дело. Вот так... Короче, я, наконец, понял, в чем загвоздка.
     Он снова помолчал и продолжил совсем тихо, будто шепотом:
     - Мне нужно было доказать, что свою судьбу делаю я сам. Доказать себе,
что  я  мужчина. Не производящее и потребляющее экономическое животное... а
мужчина.
     Мы  оба  замолчали,  не  зная,  что  сказать,  и  в этот момент запели
громкоговорители космопорта:
     - "Славься, славься имя Роджера Янга!"
     Через секунду женский голос произнес:
     - Личный состав корабля военного флота "Роджер Янг" может занять места
в шлюпке. Причал Эйч. Девять минут.
     Отец схватил сумку и вскочил на ноги.
     -  Это  меня!  Береги  себя,  сынок. И сдавай поскорей экзамены. Плохо
сдашь - накажу и не посмотрю, что ты старше по званию.
     - Я буду стараться, папа.
     Он обнял меня.
     - Когда вернемся на базу - увидимся!
     И он убежал, как и полагается десантнику, - рысью.
     В  комендатуре  я  доложил  о прибытии флотскому сержанту, удивительно
похожему  на  сержанта  Хо.  У него тоже не было руки, но не было и улыбки,
которая так шла Хо. Я сказал:
     -  Сержант  Рико.  Поступил  в  ваше распоряжение.
     Он бросил взгляд на часы.
     - Ваша шлюпка прибыла семьдесят три минуты назад. Так?
     Я  подтвердил.  Он  поджал  губы  и  задумчиво  посмотрел  на  меня. Я
рассказал, как было дело. Он покачал головой.
     -  Мне  казалось,  что  весь мыслимый реестр уважительных причин я уже
знаю  наизусть.  Но  вы вписали в него новую страницу. Ваш отец, ваш родной
отец отправился на корабль, с которого вы только что уволились?
     - Именно так, сержант. Вы можете проверить - капрал Эмилио Рико.
     -  Мы  не  занимаемся  проверкой  заявлений всех молодых джентльменов,
которые  к  нам прибывают. Мы просто увольняем их, если выясняется, что они
говорили  неправду,  О'кей.  Парень, который не рискнет опоздать ради того,
чтобы  повидаться  со своим стариком, ни на что не годится. Так что забудем
об этом.
     -   Спасибо,   сержант.  Должнен  ли  я  теперь  доложить  о  прибытии
коменданту?
     -  Считайте,  что  уже  доложили. - Он сделал пометку в бумагах. - Вот
ваши  документы.  Можете  срезать  шевроны,  но не выбрасывайте их. Они еще
могут пригодиться. С этого момента вы "мистер", а не "сержант".
     - Да, сэр.
     Я  не  буду  подробно  описывать Кадетский корпус. Он во многом схож с
лагерем,  только  здесь  более  мягкие  порядки  и  всюду  книги. По утрам,
"вспоминая  молодость",  мы  выполняли обязанности рядовых, и точно так же,
как  когда-то  в  лагере,  нас  за  провинности  и  неряшливость отчитывали
сержанты.  После утренних занятий мы становились кадетами и джентльменами и
слушали лекции по бесконечным спискам предметов: математике, галактографии,
ксенологии,  гипнопедии,  логике, стратегии и тактике, теории коммуникаций,
военному  законодательству, специальным вооружениям, психологии управления.
Короче,  нас  заставляли  изучать все премудрости от земной до небесной, от
специальных  сведений,  как  накормить и обогреть рядовых, до теоретических
рассуждений,  почему  некий  Ксеркс в забытом Богом месте проиграл когда-то
важную битву.
     Мы жили комфортно: в отдельных комнатах, с душем, с непривычно мягкими
и  удобными  постелями.  К  четырем  кадетам  прикреплялся  слуга: застилал
постели,  убирал  в  комнатах, чистил обувь и следил за формой. Это не было
роскошью.   Просто   нас  освободили  от  дел,  которым  мы  научились  еще
новобранцами, чтобы больше времени оставалось для занятий.
     И  мы  учились  -  все  вечера и все выходные, пока не начинали болеть
глаза.   Потом   засыпали,   а   под  подушкой  всю  ночь  напролет  бубнил
гипнопедический "преподаватель".
     Но  несчастным  я себя не чувствовал. Может быть, слишком был занят. И
потом   здесь  не  было  того  психологического  давления,  которое  каждый
постоянно  ощущал  на  себе  в  лагере.  В  корпусе нас скорее подстегивала
страшная  мысль  об  изгнании.  Лично меня долгое время изводил страх перед
математикой,  которая  еще со школы мне не давалась. Мой сосед - колонист с
Гесперуса со странным именем Ангел - натаскивал меня ночи напролет.
     Наверное,   "пиком"   моей   кадетской  карьеры  стал  визит  младшего
лейтенанта   Флота   Кармен   Ибаннес   -  сияющего  черными  очами  пилота
транспортного корвета "Маннергейм".
     Карменсита  в парадной белой форме выглядела потрясающе. Она появилась
в  тот  момент,  когда  нас выстроили перед ужином на поверку, и, ничуть не
смутясь, прошла мимо всего строя к дежурному офицеру. Мне показалось, что я
слышу,  как  скрипят  глазные  мышцы  у ребят, провожающих ее взглядом, Она
спросила у дежурного офицера, как найти меня, и ее голосок мелодично звенел
над плацем.
     Дежурным  в  тот  вечер  был капитан