ли запретить покидать лагерь или даже
расположение роты: тогда нельзя было пойти даже в библиотеку или в "палатку
отдыха". Запреты могли быть еще строже: выходить из своей палатки только по
приказу.
     Но  в  лагере Смита мы могли ходить в город. Челночные ракетные поезда
отправлялись  в  Ванкувер  каждое  субботнее  утро,  как  раз  после нашего
завтрака.  Вечером  таким  же  поездом  возвращались  к ужину. Инструкторам
разрешалось  даже  проводить  в  городе субботнюю ночь или вообще несколько
дней, если позволяло расписание занятий.
     Именно  в  тот  момент,  когда  я вышел из поезда на перрон городского
вокзала,   я  начал  понимать,  как  сильно  изменился.  Джонни  больше  не
вписывался  в  эту  гражданскую  жизнь.  Она казалась непонятной, сложной и
невероятно беспорядочной.
     Я не говорю, что мне не понравился Ванкувер. Это очаровательный город,
он  расположен  в прекрасном месте. Люди здесь тоже очень доброжелательные,
они  привыкли  видеть  на  своих улицах Мобильную Пехоту и относились к нам
вполне  лояльно.  Для  нас  даже  был  создан специальный центр отдыха, где
каждую  неделю  устраивались  танцы  и  где  бывали девушки, всегда готовые
потанцевать.
     Но  в  тот,  первый,  раз я не пошел в центр отдыха. Почти все время я
пробродил по улицам, останавливаясь и подолгу глазея на красивые здания, на
витрины, переполненные самыми разными, ненужными, как мне казалось, вещами.
Я  глазел на прохожих, спешащих и просто гуляющих. Удивительно, но они вели
себя  по-разному, каждый делал, что хотел, и одевался по-своему. Конечно, я
засматривался на девчонок.
     В  особенности  на  девчонок.  Оказывается,  я  и  не  знал, какие они
удивительные и какие красивые. Надо сказать, я всегда относился к девчонкам
хорошо: с тех самых пор, когда еще мальчишкой понял, что они совсем другие,
а  не  просто  носят платья и юбки. Насколько я помню, в моей жизни не было
периода,  как  у  многих  других мальчишек, когда, заметив эту разницу, они
начинали девчонок ненавидеть.
     И все же в этот день мне открылось, насколько я их недооценивал.
     Девушки  прекрасны сами по себе. Удивительно приятно просто так стоять
на  углу  и  смотреть, как они проходят мимо. Хотя нет, нельзя сказать, что
они ходят, как все. Я не знаю, как объяснить, но их движения - что-то более
сложное  и  волнующее. Они не просто отталкиваются от земли ногами - каждая
часть  тела  движется,  и словно в разных направлениях... но так слаженно и
грациозно.
     Я и два моих приятеля, наверное, простояли бы на улице до вечера, если
бы не полисмен. Он посмотрел на нас и сказал:
     - Ну что, ребятки, обалдели?
     Я  моментально  сосчитал  нашивки  и значки на его груди и с уважением
ответил:
     - Да, сэр!
     -  Тебе не обязательно ко мне так обращаться. По крайней мере здесь. А
почему вы не там, где развлекаются?
     Он  дал  нам  адрес,  объяснил, куда идти, и мы двинулись - Пэт Лэйви,
Котенок Смит и я. Он еще крикнул вдогонку:
     - Счастливо, ребята... и не ввязывайтесь ни в какие истории.
     Он слово в слово повторил то, что сказал нам Зим, когда мы садились на
поезд.
     Но  туда, куда советовал пойти полисмен, мы не пошли. Пэт был родом из
Сиэтла,  и  ему  хотелось взглянуть на родные места. Деньги у него были, он
предложил  оплатить  проезд  тому, кто составит ему компанию. Мне все равно
нечего  было  делать. Поезда в Сиэтл отходили каждые двадцать минут, а наши
увольнительные не ограничивались Ванкувером. Смит решил ехать с нами.
     Сиэтл  мало  чем отличался от Ванкувера, по крайней мере, девчонок там
было не меньше. Этот город мне тоже понравился. Но там, похоже, не очень-то
привыкли  к  десантникам.  Когда мы зашли пообедать в скромный ресторанчик,
особого доброжелательства я не ощутил.
     Нужно  сказать,  что  мы  не  ставили перед собой задачу напиться. Ну,
Котенок   Смит,  быть  может,  и  перебрал  пива,  но  оставался  таким  же
дружелюбным  и ласковым, как всегда. Из-за этого он, кстати, и получил свою
кличку.  Когда  у  нас  начались  занятия  по рукопашному бою, капрал Джонс
презрительно буркнул в его сторону:
     - Котенок бы оцарапал меня сильнее!
     И готово - кличка приклеилась.
     Во  всем  ресторанчике  мы  одни  были  в форме. Большинство остальных
посетителей   составляли   матросы   с  грузовых  кораблей.  Неудивительно:
ресторанчик  располагался  надалеко  от  порта - одного из самых больших на
побережье.  В  то  время я еще не знал, что матросы с грузовых кораблей нас
недолюбливали.  Отчасти,  видно,  из-за  того,  что  их "гильдия" уже давно
безуспешно  пыталась  приравнять  по  статусу  свою профессию к Федеральной
Службе.  А  может,  эта  скрытая  вражда уходила своими корнями в глубокое,
неизвестное нам прошлое.
     За   стойкой   бара   сидели   пареньки   примерно   нашего  возраста.
Длинноволосые,  неряшливые и потертые - смотреть было неприятно. Я подумал,
что, может быть, сам походил на них до того, как пошел на службу.
     Затем  я  увидел, что двое таких же доходяг с двумя матросами сидят за
столом  у  нас  за  спиной. Они подвыпили и все громче отпускали замечания,
видимо, специально рассчитанные для наших ушей.
     Мы  молчали,  А  их  шуточки  становились  все более личными, смех все
громче. Остальная публика тоже умолкла, с удовольствием предвкушая скандал.
Котенок шепнул мне:
     - Пошли отсюда.
     Я  поймал  взгляд  Пэта,  он  кивнул. Счет был уже оплачен, поэтому мы
просто встали и вышли. Но они последовали за нами. Пэт на ходу бросил:
     - Приготовься.
     Мы продолжали идти, не оглядываясь.
     Они нас догнали.
     Я вежливо уступил типу, который бросился на меня, и дал ему упасть, по
пути,  правда,  рубанув  его  слегка ребром ладони по шее. Потом я бросился
на помощь ребятам. Но все уже было кончено. Все четверо лежали на тротуаре.
Котенок  обработал  двоих, а Пэт вывел из игры четвертого, кажется, слишком
сильно послав его навстречу уличному фонарю.
     Кто-то, судя по всему, хозяин ближайшего магазина, послал за полицией,
которая  прибыла  очень  быстро  - мы еще стояли вокруг неподвижных тел, не
зная,  что  с  ними  делать. Двое полисменов. Наверное, они были рядом, раз
примчались так скоро.
     Старший  пристал  к нам, чтобы мы назвались и предъявили документы. Но
мы,  как  могли,  увиливали:  ведь  Зим  просил "не ввязываться в истории".
Котенок  вообще  прикинулся  дурачком,  которому  только-только исполнилось
пятнадцать. Он все время мямлил:
     - Мне кажется, они споткнулись...
     - Да, я вижу, - согласился с ним полицейский и вынул нож из руки того,
кто лез на меня. - Ладно, ребята, вам лучше удалиться отсюда... Идите.
     И  мы  пошли.  Я  был  доволен,  что  мы так легко отделались. Вернее,
наоборот,  что  Пэт и Котенок не стали раздувать историю: ведь это довольно
серьезное  нарушение,  когда  гражданский  нападает,  да  еще с оружием, на
служащего  Вооруженных  Сил.  Но  какой смысл судиться с этими парнями? Тем
более,  что  справедливость  и так восторжествовала. Они полезли и получили
свое. Все правильно.
     Но  все-таки хорошо, что мы не ходили в увольнение с оружием... и были
обучены   выводить   противника   из  строя,  не  убивая  его.  Потому  что
действовали  мы  практически  бессознательно.  Я не верил до конца, что они
нападут.  Но когда это случилось, действовал не раздумывая - автоматически,
что ли. И только когда дело было закончено, посмотрел на все со стороны.
     Тогда я до конца осознал, что изменился - и изменился сильно.
     Мы не спеша дошли до вокзала и сели на поезд до Ванкувера.
     Мы  начали  отрабатывать  технику  выбросов  сразу же, как переехали в
лагерь  Смита.  Выбросы устраивались по отрядам, по очереди. Мы загружались
в  ракету, потом летели неизвестно куда, потом нас сбрасывали, мы выполняли
задание  и  опять  по  пеленгу  собирались  в ракету, отправлявшуюся домой.
Обычная  ежедневная  работа.  Поскольку  в  лагере  было восемь рот, то для
каждого  отряда  выбросы  проходили даже реже чем раз в неделю. Но зато они
становились   все  жестче:  выбрасывали  в  глухую  скалистую  местность, в
арктические  льды,  в  австралийскую  пустыню и - перед самым выпуском - на
Луну. Последнее испытание было тяжелым. Капсула раскрывалась в ста футах от
поверхности  Луны,  и  нужно  было  приземлиться  только  за счет скафандра
(атмосфера  отсутствовала,  а  значит,  отсутствовал  и парашют). Неудачное
приземление могло привести к утечке воздуха и к гибели.
     Новые  условия,  новые  испытания  -  и новые сложности. Кто-то погиб,
кто-то  покалечился,  кто-то  отказался войти в капсулу. Да, было и такое -
ребята  не  могли заставить себя сесть в этот искусственный кокон. Их никто
не  отчитывал  - просто отстраняли от полетов и тренировок и в тот же вечер
увольняли.  Даже  человек,  совершивший  уже  несколько выбросов, мог вдруг
запаниковать  и отказаться сесть в капсулу... а инструктор был с ним мягок,
обращался  с  ним,  как  с  другом,  который  тяжело  заболел  и никогда не
выздоровеет.
     Со  мной,  к счастью, ничего подобного не происходило, я не паниковал,
садясь  в  капсулу.  Зато  узнал,  что  такое "дрожать, как заяц". Я всегда
начинал  дрожать  перед  выбросом,  чувствуя  себя  полным  идиотом.  И  не
избавился  от  этого до сих пор. Но десантник, не испытавший выброски, - не
десантник.  Кто-то  рассказывал  нам  историю  -  может,  и  выдуманную - о
десантнике,  который  приехал погулять в Париже. В Доме инвалидов он увидел
гроб Наполеона и спросил стоящих рядом гвардейцев:
     - Кто это?
     Французы были возмущены:
     -  Неужели месье не знает?! Здесь покоятся останки Наполеона! Наполеон
Бонапарт - величайший из воителей, когда-либо живших на земле!
     Десантник призадумался. Потом спросил:
     - Неужели? Тогда скажите мне, где он выбрасывался?
     Почти наверняка эта история выдумана. Не может быть, чтобы там не было
таблички, объясняющей, кто такой Наполеон. Зато этот анекдот довольно точно
передает, что должен думать о Наполеоне десантник.
     Время  летело  незаметно,  и  наконец  наступил  последний  день нашей
подготовки.
     Я  вижу, что мало о чем сумел рассказать. Например, об оружии, которым
нас  учили пользоваться. Или о том, как нас сбросили в горящий лес и мы три
дня боролись с пожаром...
     Вначале  в  нашем полку насчитывалось 2009 человек. К выпуску осталось
только  187  - из выбывших четырнадцать были мертвы, остальные уволились по
собственному желанию или по болезни, перевелись на другую службу.
     Майор  Мэллоу сказал краткую речь, каждый получил удостоверение, потом
мы  последний раз прошлись строем, и полк был расформирован. Полковое знамя
спрятали  до  тех  пор,  пока  оно снова, через три недели, не понадобится,
чтобы  превратить  разболтанную  толпу  из  двух тысяч гражданских парней в
монолитную организацию.
     Теперь  я  считался  "рядовым  подготовленным",  и  перед  моим личным
номером  стояли буквы РП. Большой день в моей жизни. Быть может, даже самый
главный.

     9

                                           Дерево Свободы должно время от
                                           времени омываться кровью патрио-
                                           тов.

                                                  Томас Джефферсон, 1787 г.

     Я  всерьез думал о себе как о "подготовленном солдате", пока не прибыл
на корабль...
     Но  я  не успел даже уяснить, как Земная Федерация из "состояния мира"
перешла  в  "состояние готовности", а потом и на военное положение. Когда я
поступал  на  службу,  считалось,  что  "царит мир". Все было действительно
нормально,  и  кто  мог заподозрить неладное? Еще в лагере Курье объявили о
"состоянии готовности", но мы ничего не замечали: гораздо больше каждого из
нас  волновало,  что  думает,  скажем, о его прическе, внешнем виде, умении
драться  капрал  Бронски.  Еще  важнее  было мнение сержанта Зима. В общем,
"состояние готовности" ничем не отличалось от "мира".
     "Мир"  -  ситуация,  когда  ни  один штатский не задумывается, в каком
состоянии  находится  армия,  и  ему  наплевать  на  вооруженные конфликты,
которые   не   попадают  на  первые  полосы  газет.  Если,  конечно,  среди
пострадавших нет его родственников. Но вряд ли когда-нибудь в истории Земли
"мир"  означал  отсутствие вообще каких бы то ни было военных столкновений.
Когда  я  прибыл  в  свое первое подразделение "Дикие кошки Вилли", которое
изредка  еще называли рота К, Третий полк, Первая дивизия Мобильной Пехоты,
когда  я погрузился вместе с "кошками" на корабль "Долина Фордж", война уже
несколько лет шла полным ходом.
     Историки до сих пор спорят, как называть эту войну: Третья космическая
(или  Четвертая),  а  может,  Первая  межзвездная. Мы же называли ее просто
войной  с  багами,  если  вообще  задавались  целью  эту  войну  как-нибудь
называть.  Так  или  иначе,  но  начало  этой  войны датируется как раз тем
месяцем,  когда я погрузился на свой первый корабль. Все, что было до этого
и  даже  несколько  позже,  характеризовалось  не  иначе  как  "инциденты",
"патрульные  столкновения",  "превентивные  акции"  и тому подобное. Однако
парни  гибли  в  этих  "инцидентах"  точно  так  же,  как  и  в  официально
провозглашенной войне.
     Если быть точным до конца, то ощущение войны у солдата ненамного шире,
чем  у обычного штатского: солдат видит ее только на том небольшом участке,
на  котором  находится  сам.  А  когда  не  участвует  в  боевых действиях,
прикидывает,   как   получше   провести   свободное   время,  увильнуть  от
недремлющего  сержанта  или  подлизаться  к  повару  и получить сверх нормы
что-нибудь  "эдакое".  К  тому времени, когда Котенок Смит, Эл Дженкинс и я
оказались  на Лунной базе, "Дикие кошки Вилли" уже участвовали в нескольких
выбросах. В отличие от нас они уже были солдатами. Однако никто не проявлял
по  отношению  к  нам  высокомерия,  не  пижонил. После привычной строгости
инструкторов  сержанты и капралы действующей армии казались нам удивительно
общительными и простыми.
     Потребовалось  некоторое  время,  чтобы  понять,  что  такое отношение
объяснялось  снисходительностью:  мы  в их глазах были никем, нас даже ни к
чему  было  отчитывать,  пока никто из нас не участвовал в настоящем боевом
выбросе.  Только  тогда  станет ясно, сможем или не сможем мы заменить тех,
кто в этом выбросе получит свое.
     Только  теперь я понимаю, каким зеленым тогда был. Наша "Долина Фордж"
еще стояла на Луне, я бродил по разным отсекам, привыкая к кораблю.
     В  одном  из коридоров столкнулся с командиром нашей группы, одетым по
полной форме. В мочку его левого уха была вдета серьга - небольшой, искусно
сделанный  золотой  череп,  скопированный,  кажется,  с  древней  эмблемы -
"Веселого  Роджера".  Только вместо двух скрещенных костей под черепом была
целая вязанка: очень маленькая, едва разглядишь.
     Раньше,  дома, я всегда носил серьгу или еще какое-нибудь украшение. В
лагере  обо  всех  этих безделушках я даже не вспомнил. Но тут вдруг увидел
вполне подходящую к нашей форме красивую штуковину, и мне ужасно захотелось
такую же. Деньги у меня еще оставались, и я решился:
     - Э-э... сержант... Где вы достали такую сережку? Подходящая вещица...
     Он ничем не выдал своего удивления, даже не улыбнулся.
     - Тебе нравится?
     -  Да,  очень!  -  Я  тут  же  подумал,  что  пара таких сережек будет
выглядеть  еще лучше, только надо заказать две нормальные кости под черепом
вместо этой непонятной груды. - Их можно купить на базе?
     -  На  базе  их  никогда  не  продавали. Не думаю, что тебе удастся их
достать  здесь.  Но когда мы прибудем туда, где такие штуки водятся, я тебе
непременно сообщу. Обещаю.
     - О, спасибо!
     - Не за что.
     Потом  я  видел  еще  у  нескольких человек такие же сережки, только с
разным  количеством  костей - у одних меньше, у других больше... Оказалось,
что   их  действительно  разрешают  носить  с  формой,  по  крайней  мере в
увольнении.  Очень скоро и я обзавелся парой этих серег, обнаружив, правда,
что цена для такой маленькой золотой вещицы непомерно высока...
     Та  операция  называлась  "Дом  багов".  В  книгах  по истории ее чаще
именуют  Первой  битвой  на  Клендату. Операция была проведена вскоре после
того,  как  они  уничтожили  Буэнос-Айрес.  Только  смерть огромного города
заставила Землю по-настоящему понять, что происходит.
     Так  уж получается, что большая часть населения, никогда не покидавшая
планеты,  не  верит  в существование других миров. Я знаю это по себе, ведь
и  я  совершенно  не  принимал в расчет существование других миров, пока не
пришлось столкнуться с ними нос к носу.
     Трагедия   с  Буэнос-Айресом  потрясла  человечество,  и  сразу  стали
раздаваться  крики,  что  нужно  собрать все имеющиеся в наличии силы возле
Земли, окружить ее плотным кольцом защиты. Конечно, все это глупость. Войны
выигрываются  не  обороной,  а  нападением  - это азбука. Во время войны не
существует  Министерства  обороны  -  можете залезть в учебники истории. Но
подобная  реакция,  похоже, типична для людей сугубо гражданских, они сразу
требуют  себя защитить и при этом желают контролировать ход войны. Хотя, по
мне,  эта  ситуация  напоминает  панику  на борту самолета, когда пассажиры
врываются в кабину, начинают теснить пилота и наперебой рвутся к штурвалу -
как раз в то время, когда над всеми нависла беда.
     Однако  моего  мнения  никто  не  спрашивал.  Мне  предписывалось лишь
беспрекословно   выполнять   приказы.  Мы  разрывались  между  обязанностью
защитить  Землю  и  остальные  планеты  Федерации  и  необходимостью  вести
настоящую  войну  с  багами. Насколько я помню, разрушение Буэнос-Айреса не
привлекло  особо  моего внимания: по крайней мере мы не реагировали на него
так бурно, как жители Земли. В это время наш корабль мчался в двух парсеках
от  планеты  по  пространству  Черенкова,  и  сама  новость была передана с
другого корабля, только когда мы вышли в обычное пространство.
     Я  подумал  только:  "Господи,  какой  ужас!"  - и пожалел, что больше
никогда  не увижу чудесного города, в котором бывал. Но все же Буэнос-Айрес
не  был моим родным городом, Земля казалась теперь такой далекой, а я таким
занятым...  Ведь  я должен был участвовать в первом нападении на Клендату -
планету  багов, и операция вот-вот должна была начаться. Поэтому мы неслись
на  предельной  скорости  и отключили поле внутренней гравитации на "Долине
Фордж", чтобы высвободить побольше энергии для двигателей.
     Уничтожение  Буэнос-Айреса  очень сильно повлияло на всю мою жизнь, но
об этом я догадался только месяцы спустя.
     Когда  подошло  время  выброса  на  Клендату,  я  уже  был  прикреплен
"помощником"  к капралу Бамбургеру, который при этом известии все-таки смог
сохранить   непроницаемое   выражение  лица.  Однако  как  только  сержант,
представлявший меня, удалился на достаточное расстояние, он прошипел:
     -  Послушай, пацан, держись все время меня, но не дай Бог путаться под
ногами. Если же ты подставишь мне свою шею, мне придется ее сломать.
     Я  только  кивнул,  начиная  понимать, что этот выброс будет совсем не
похож  на  учебный. Потом на меня, как всегда, напала дрожь, а потом мы уже
были внизу...
     Операцию  "Дом багов" нужно было назвать "Дом умалишенных". Все шло не
так,  как  планировалось.  В  результате  операции враг должен был пасть на
колени,  мы  -  оккупировать  их  столицу  и  все остальные ключевые пункты
планеты.  И  все  - конец войне. На деле мы не только проиграли битву, но и
чуть не провалили войну в целом.
     Я  не  собираюсь критиковать генерала Диенна. Не знаю, правда или нет,
что  он  требовал  для  операции большей концентрации войск и поддержки, но
всетаки  уступил  Главнокомандующему.  В конце концов, не мое дело. Я также
сомнев