Дальнейшее предназначалось непосредственно для  органов  обоняния.  Это
уже было свыше моих сил, и мне пришлось воспользоваться бумажным  кульком,
которым авиакомпания  предусмотрительно  снабжает  пассажиров.  А  реклама
чирикала дальше.
   Затем музыка и пение прекратились и последовал грубоватый, прозаический
медицинский совет:
   "Не   задерживайте   естественное   потовыделение.   Это    равносильно
самоубийству. Врачи рекомендуют пользоваться дезодоратором, но ни  в  коем
случае не астринджентом".
   Потом еще раз густо шибануло в нос. Но мне было уже все  равно  -  и  в
голове, и в желудке у меня было пусто.
   Таунтоновские парни любят грубо приправлять свою  рекламу  медицинскими
советами; можно подумать, будто они сами изобрели этот прием.
   Мой сосед, невзрачный потребитель в костюме фирмы "Юниверсал",  не  без
удовольствия смотрел, как меня выворачивало наизнанку.
   -  Что,  многовато  для  тебя,   приятель?   -   наконец   спросил   он
снисходительно-покровительственным  тоном   человека,   не   подверженного
воздушной болезни. Этот тон хорошо знаком и ненавистен всем, кто  страдает
ею.
   - Угу, - промычал я, чтобы отвязаться.
   - Да, от такой рекламы немудрено и  захворать,  -  продолжал  он,  явно
воодушевленный моим красноречивым ответом.  Однако  этого  я  уже  не  мог
снести.
   - А, собственно, что вы имеете в виду? - спросил я его ледяным голосом.
   Он струхнул.
   - Я только хотел сказать, что запах, пожалуй, бил немного  резковат,  -
поспешно пролепетал он. - В этой, последней рекламе. А  так  я  ничего  не
имею против рекламы, я только об одной... Я  лояльный  гражданин  Америки,
приятель...
   - То-то же, - сказал я и отвернулся.
   Но он перепугался не на шутку.
   - Я человек благонадежный, приятель.  Вся  семья  проверена,  учился  в
хорошей школе. Сам - по  производственной  части,  у  меня  в  Филадельфии
мастерская по изготовлению штампов. Я соображаю - товар-то  надо  сбывать!
Всякое там создание новых рынков сбыта, вертикальная интеграция  экономики
и прочее. Я вполне надежен... на меня можно положиться, приятель...
   - Ладно, - буркнул я. - Тогда не распускай язык.
   Он боязливо съежился в  своем  кресле.  Я  не  испытывал  ни  малейшего
удовольствия от того, что заткнул ему глотку,  но  дело  тут  в  принципе.
Пусть не болтает лишнего.
   Над Литтл-Америкой нас продержали  в  воздухе,  пока  приземлялись  два
туристских самолета. Один из них прилетел из Индии, и при взгляде на  него
я просто просиял от удовольствия. Весь он от носа  до  хвоста  принадлежал
"Индиастрии", экипаж его был обучен  "Индиастрией"  и  служил  только  ей.
Пассажиры денно и нощно, ежечасно и ежеминутно обогащали  "Индиастрию",  а
она в свою очередь обогащала рекламное агентство "Фаулер Шокен".
   Наконец, тягач подтащил нас к гигантскому тороиду с двойными стенами из
пластической массы. Это и была Литтл-Америка. Здесь размещался всего  один
контрольный  пункт  для  регистрации  пассажиров.  Литтл-Америка   -   это
долларовая ловушка для туристов  со  всего  света.  Военно-стратегического
значения она не имеет. На  полюсе  есть  несколько  военных  баз,  но  они
невелики, находятся на значительном расстоянии друг от  друга  и  упрятаны
глубоко под лед. От небольшого ториевого реактора  Литтл-Америка  получает
тепло  и  электроэнергию.  Даже   если   бы   какому-нибудь   государству,
отчаявшемуся получить  собственные  расщепляющиеся  материалы,  вздумалось
захватить реактор, с военной точки зрения оно ничего бы не  выиграло.  Для
получения тепловой энергии в помощь реактору использовались  еще  ветряные
двигатели, которым в свою очередь каким-то непостижимым для  меня  образом
помогали специальные "тепловые насосы".
   В  контрольно-таможенном  пункте  я  справился  о  Ренстеде.   Чиновник
заглянул в регистрационный журнал:
   -  Он  прибыл  из  Нью-Йорка,  пробудет  два   дня.   Его   обслуживает
туристическая компания "Томас Кук и сыновья". Разместился в III-C-2205.
   Чиновник достал план и показал мне, где находится  кольцо  III,  третий
этаж, пятый сектор, комната двадцать два.
   - Найти нетрудно. Если хотите, могу поместить вас в соседней комнате, -
предложил он.
   - Благодарю, только не сейчас.
   Пустив в ход локти, я  протиснулся  сквозь  шумную  многоязычную  толпу
туристов, и, найдя после недолгих поисков кольцо  III-C-2205,  позвонил  у
двери двадцать второй комнаты. Никто не ответил.
   Вдруг ко мне подскочил молодой человек приятной наружности.
   - Камертон, директор туристического бюро, - представился он. - Чем могу
служить?
   - Мне срочно нужен мистер Ренстед. По очень важному делу.
   - Что вы, сюда приезжают, чтобы забыть о делах! Если подождете минутку,
я взгляну в свой реестр.
   Я прошел за ним в его контору - она же спальня  и  ванная  комната.  Он
полистал регистрационный журнал.
   - Восхождение на ледник Старзелиус. О-ля-ля! Он пошел туда один,  ровно
в семь ноль-ноль, в электрокомбинезоне, с радиопеленгатором,  взяв  полный
рацион питания. Должен вернуться часов через пять или около этого. Вы  уже
получили комнату, мистер... э-э?..
   - Нет еще. Но я намерен сейчас же отправиться на ледник. Дело не терпит
отлагательства.
   И это была  сущая  правда.  Я  чувствовал,  что  меня  хватит  удар  от
бешенства, если Ренстед сейчас же не попадется мне в руки.
   Суетливый  директор  турбюро  принялся  меня  убеждать,  что  я  многое
потеряю, если не воспользуюсь его услугами. Он  берется  все  устроить.  В
противном случае, сказал  он,  мне  самому  придется  покупать  или  брать
напрокат у разных посредников необходимое снаряжение, а оно  при  проверке
может оказаться неисправным. Поди ищи тогда тех, кто тебе его всучил.  Так
и отпуск кончится. Я согласился, и мистер Камертон просиял. Он  отвел  мне
вполне комфортабельную комнату  в  этом  же  секторе.  Она  была  бы  даже
просторной, если бы не имела формы клина.
   Через пять минут мистер Камертон уже выдавал мне снаряжение.
   -  Батарею  прикрепите  вот  сюда.  Это  единственное,  что  может  вас
подвести.  Если  прекратится  подача  электроэнергии,   примите   таблетку
снотворного и не беспокойтесь ни о чем. Мы разыщем вас еще  до  того,  как
мороз повредит ткани. Вот ботинки. Подключать их надо сюда, а  рукавицы  -
вот  сюда.  Комбинезон,  капюшон,   темные   очки,   радиопеленгатор.   На
контрольном  пункте  скажете:  "Ледник  Старзелиус"  -  и   вам   настроят
пеленгатор на нужное направление.  Два  простых  переключателя:  "подъем",
"спуск".  При  подъеме  тональность   сигналов   повышается:   "бип-би-ип,
бип-би-ип!", при спуске  понижается:  "би-ип-бип,  би-ип-бип!".  Запомнить
легко. Если нужно  дать  сигнал  бедствия,  дерните  вот  за  эту  красную
рукоятку и переходите на  передачу.  Вертолет  прибудет  через  пятнадцать
минут. Расходы по поискам и спасению - за ваш  счет,  поэтому  не  советую
дергать рукоятку только для того, чтобы поскорее вернуться на базу.  Лучше
отдохните, выпейте глоток Кофиеста и продолжайте путь. Маршрут отмечен  на
карте. Лыжи, гирокомпас, полный рацион питания... Вот, мистер Кортней,  вы
и снаряжены. Я провожу вас до контрольного пункта.
   Снаряжение оказалось не слишком обременительным, как это подумалось мне
поначалу.  Зимой  в  Чикаго,  когда  с  озера  дуют  сильные  ветры,   мне
приходилось таскать на себе и побольше.  Такие  громоздкие  предметы,  как
батарея, радиопеленгатор и запас еды, были удобно размещены в комбинезоне.
Лыжи складывались  и  превращались  в  палки  с  крючьями  на  концах  для
восхождения на ледник, и все это удобно пряталось в чехол за спиной.
   На контрольном пункте все тщательно проверили, начиная с моего сердца и
кончая снаряжением, а строже всего - батарею. Наконец  контролер  настроил
мой пеленгатор на ледник Старзелиус, в который раз предупредив о том,  что
нельзя перегружать прибор.
   В комбинезоне мороз не чувствовался, но, когда я на мгновение приоткрыл
лицевое стекло шлема, мне  тут  же  пришлось  захлопнуть  его.  Ух!  Сорок
градусов ниже нуля, сказали мне. Эта температура ровным счетом  ничего  не
значила для меня, пока я  за  одну  секунду  не  проверил  ее  на  кончике
собственного носа.
   У стен гигантского пластмассового  здания  Литтл-Америки  лыжи  мне  не
понадобились. Шипы моих ботинок только слегка пробивали  крепкий  наст.  Я
сориентировал карту по гирокомпасу и  зашагал  в  необъятную  белую  мглу.
Время от времени я касался левого рукава, нажимал на рычажок пеленгатора и
слушал ободряющее, веселое: бип-би-ип, бип-би-ип, бип-би-ип.
   Я обогнал группу туристов и приветственно помахал им рукой. Они были не
то из Китая, не то из  Индии.  Вот,  должно  быть,  приключение  для  них!
Однако, подобно неумелым пловцам,  предпочитающим  боязливо  плескаться  у
берега, они не решались отходить далеко от Литтл-Америки  и  резвились  на
снегу прямо у ее стен.
   Немного поодаль другая группа туристов играла в  незнакомую  мне  игру.
Установив по обеим сторонам квадратного поля, очерченного на снегу,  шесты
с корзинками без днищ, они пытались  забросить  туда  большой  силиконовый
мяч. Еще дальше инструкторы в красных костюмах обучали туристов ходить  на
лыжах.
   Когда  через  несколько  минут  я  оглянулся,  инструкторов  в  красных
костюмах  уже  не  было  видно,  а  здание  Литтл-Америки  превратилось  в
бледно-серое пятно. "Бип-би-ип",  -  пел  мой  пеленгатор,  а  я  уверенно
продолжал путь. Скоро, Ренстед, ты услышишь меня. Скоро. Литтл-Америка уже
совсем скрылась из виду - исчезло даже бледно-серое пятно. Но меня это  не
тревожило. Одиночество рождало жутковатое и вместе с тем приятное чувство.
Я подумал, что, должно быть, Джек О'Ши испытывал такое же  чувство,  когда
попал на Венеру. Не потому ли он с трудом находил слова, когда рассказывал
о ней, и не потому ли всегда оставался недоволен своим рассказом?
   Одна  нога  провалилась  в  сугроб,  и  я  достал  лыжи.  Щелкнув,  они
раскрылись, и после нескольких неудачных  попыток  я  наконец  перешел  на
легкий скользящий шаг.
   Я шел по азимуту, выбирая  все  новые  ориентиры:  причудливо  торчащий
ледяной торос, голубую тень  во  впадинке  на  белой  равнине.  Пеленгатор
подтверждал правильность курса. Я не на шутку  возгордился  своим  уменьем
ориентироваться в белой пустыне.
   Через два часа я почувствовал сильный  голод,  остановился,  присел  на
корточки и,  поставив  палатку  из  силиконовой  ткани,  забрался  в  нее.
Осторожно высовывая нос, через пять  минут  я  убедился,  что  температура
воздуха в палатке вполне терпима. Я с аппетитом  съел  саморазогревающееся
жаркое, запил его горячим чаем и  попытался  было  выкурить  сигарету.  Но
после того, как я затянулся  второй  раз,  крохотная  палатка  наполнилась
дымом, и я буквально ослеп  от  слез.  С  сожалением  загасив  сигарету  о
подошву башмака, я  опустил  лицевое  стекло  шлема,  убрал  палатку  и  с
наслаждением распрямил затекшую спину.
   Еще раз проверив маршрут по  карте,  я  снова  пустился  в  путь.  Черт
побери, сказал я себе, вся эта история с Ренстедом - просто из-за  разницы
в характерах. Очевидно, он не способен видеть широкие горизонты. Здесь нет
злого умысла  с  его  стороны.  Он  считает  идею  с  колонизацией  Венеры
сумасбродной, - просто  не  может  понять,  что  есть  люди,  которых  она
способна увлечь. Ему надо только объяснить...
   Однако надежды, рожденные благодушным настроением, тут же  разбились  о
доводы трезвого разума. Ведь вздумал же  Ренстед  отправиться  на  ледник.
Если из всех мест на земле он выбрал  ледник  Старзелиус,  значит,  он  не
против широких горизонтов? Что же, ждать  осталось  недолго.  Встреча  все
объяснит. Бип-би-ип!
   Глянув через визир компаса, я заметил прямо по курсу неподвижную точку.
Тогда я перешел на скользящий бег, но тут  же  запыхался  и  волей-неволей
снова умерил шаг. Точка превратилась в человека.
   - Мэтт! - крикнул я. - Мэтт Ренстед!
   - Ты угадал, Митч, - ехидно ответил он. - Сегодня ты точен.
   Я впился в него долгим пристальным взглядом, не зная, как лучше  начать
разговор. Его сложенные лыжи стояли рядом, воткнутые в снег.
   - Как же!.. Как же это ты!.. - наконец начал я, запинаясь.
   - Хоть времени у меня достаточно, но ты и так слишком долго морочил мне
голову, - бесцеремонно прервал он меня. - Прощай, Митч. - И прежде  чем  я
успел опомниться, он выхватил из снега лыжи и со всего размаха ударил  ими
меня по голове. Я упал  оглушенный;  боль,  удивление  и  бессильный  гнев
душили меня. Я почувствовал, как его руки шарят у меня по груди,  и  затем
потерял сознание.
   Когда я пришел в себя, мне показалось, что с меня сползло  одеяло  и  я
зябну от раннего осеннего холодка. Но белое небо Арктики  больно  резануло
глаза, а под собой я почувствовал непрочный колючий наст. Значит,  это  не
сон, все это действительно случилось. Голова раскалывалась от боли, и было
холодно, ужасно холодно. Я ощупал себя и обнаружил, что  батарея  исчезла.
Тепло больше не поступало в комбинезон, рукавицы и ботинки. Лишен  питания
передатчик, бесполезно подавать сигнал бедствия.
   С трудом поднявшись на ноги, я почувствовал, как холод клещами впился в
тело. На снегу виднелись следы, уходившие куда-то в сторону. А вот  и  моя
лыжня. Ноги окоченели, и я с трудом сделал шаг, потом второй, третий.
   Я вспомнил о рационе. Можно засунуть  пакеты  с  едой  под  комбинезон,
сорвать  термоизоляционную  обертку,  и  благодатное  тепло,  которое  еще
сохранила еда, хотя бы на мгновенье согреет закоченевшее тело. Едва волоча
ноги, я медленно брел и спорил  с  собой:  остановиться,  отдохнуть,  пока
тепло от пакетов с едой согревает меня, или идти дальше? Отдохни,  убеждал
я себя. Случилось что-то страшное, от боли трещит голова, но  тебе  станет
легче, если ты присядешь на минутку,  вскроешь  один-два  пакета  с  едой,
чтобы хоть немного согреться, а потом снова пустишься в путь.
   Но я не разрешил себе сесть, зная, чем это грозит. Каждый шаг стоил мне
невероятных усилий. Отыскав в кармане банку с Кофиестом, я  сунул  ее  под
комбинезон.  У  меня  не  хватало  сил  сорвать  обертку   одеревеневшими,
непослушными пальцами. Тогда я приказал себе:
   - Сядь, соберись с  силами.  Но  не  смей  ложиться,  даже  если  очень
хочется... - Наконец я сорвал обертку, и горячая  жестяная  банка  обожгла
руки.
   В голове туманилось. Я открывал еще банки, затем у меня уже не было сил
доставать их из карманов. Я сел, но тут же  заставил  себя  встать.  Потом
снова сел, мучимый чувством вины и стыда за свою  слабость,  говоря  себе,
что через секунду я встану - ради Кэти, через две  секунды  -  ради  Кэти,
через три секунды...
   Но я не тронулся с места.



7

   Уснул я на ледяном холме,  а  проснулся  в  многоголосом,  пульсирующем
пекле с пылающей печью и свирепого вида чертями. Именно в такое пекло  мне
всегда хотелось отправить писак из рекламного агентства "Таунтон". Как  же
я сам здесь очутился? Меня это порядком обескуражило. Но удивляться  долго
не пришлось. Один из чертей грубо тряхнул меня за плечо и сказал:
   - Хватит дрыхнуть! Помоги-ка убрать койку.
   В голове немного прояснилось, и я начал соображать, что передо мной  не
черт, а всего  лишь  представитель  самого  низшего  класса  потребителей,
наверное, санитар из госпиталя.
   - Где мы? - спросил я. - Опять в Литтл-Америке?
   - Эй, чтоб тебя! Что ты мелешь? - заорал тот, кого я принял вначале  за
черта, а потом за санитара. - А ну-ка, подсоби, слышишь!
   - Еще чего не хватало! - уже обозлился я. -  Это  я-то  -  литературный
работник высшей категории?!
   Он с явным  сожалением  посмотрел  на  меня  и,  обронив:  -  Как  есть
свихнулся! - убежал  куда-то  в  гулкую,  пронизанную  красными  вспышками
темноту.
   Я поднялся, пошатываясь, и невольно ухватился за чей-то локоть.
   - Простите, где я? Это госпиталь?
   На этот раз мне попался потребитель с нравом похлеще, чем у первого.
   - Отпусти к черту руку!  -  рявкнул  он.  -  Нужен  тебе  госпиталь,  -
подождешь до высадки.
   - Какой высадки?
   - Вот такой. Послушай, чокнутый, ты что,  запамятовал,  как  подписывал
контракт?
   - Какой еще контракт? Ничего я не подписывал.  Да  как  ты  смеешь  так
разговаривать со мной? Знаешь  ли  ты,  кто  я?  Я  литературный  работник
высшей...
   Выражение его лица смягчилось.
   - Ага, ясно, - понимающе кивнул  он.  -  Сейчас  я  тебе  помогу.  Одну
минутку, полоумный, я вмиг соображу кое-что.
   Через минуту  он  действительно  вернулся  и  протянул  мне  на  ладони
маленькую зеленоватую таблетку.
   - Всего пять сотен, - угодливо  зашептал  он.  -  Может,  последняя  на
пароходе.  Хочешь,  организуем  припадочек.  Не  хочешь?  Ну,  тогда  этой
пилюльки тебе хватит перед высадкой.
   - Перед какой высадкой? - завопил я уже  в  отчаянии.  -  Что  все  это
значит? Я ничего не понимаю. Не надо мне твоей отравы! Только  скажи  мне,
где я и что это за чертов контракт, а дальше я уж сам разберусь.
   Он внимательно посмотрел на меня:
   - Здорово же тебя отделали. Должно быть, треснули по башке. Ну так вот,
чокнутый, ты в шестом трюме грузового судна  "Томас  Мальтус".  Ветер  или
шторм - неважно, курс 273 градуса, скорость 300  узлов,  пункт  назначения
Коста-Рика, везет таких вот олухов, как ты да я, на плантации "Хлорелла".
   Поначалу я решил,  что  это  грубая  и  неуместная  шутка  подвыпившего
матроса.
   - А сам-то ты?.. - начал было я и умолк.
   - Вот, скатился к чертовой матери,  -  докончил  он  с  ожесточением  и
впился взглядом в зеленую таблетку на ладони.  Затем,  бросив  ее  в  рот,
продолжал: - Но я еще вернусь домой. - Глаза у него заблестели. - Я покажу
им, как надо работать  на  плантациях.  Через  неделю  меня  уже  назначат
мастером, через месяц - управляющим, через год -  директором  компании.  Я
куплю  пассажирскую  линию  "Кювард"  и  все  ракетопланы  отделаю  чистым
золотом. Только высший класс обслуживания пассажиров,  все  самое  лучшее.
Когда-то я сам водил суда по Атлантике. У себя на флагмане я отделаю  твою
каюту чистым золотом. Ничего не пожалею для друга,  чокнутого.  Не  хочешь
золотом, могу платиной. Не хочешь платиной, могу...
   Я осторожно отодвинулся от него, но он даже не заметил этого, продолжая
нести уже явный вздор. Какое счастье, что я не пристрастился к наркотикам.
Отойдя подальше, с чувством полной безнадежности  я  опустился  на  пол  и
прислонился к перегородке трюма.
   Кто-то сел рядом со мной:
   - Хелло, - послышался вкрадчивый голос.
   - Хелло, - ответил я. - Послушайте, мы действительно идем в Коста-Рику?
Как мне повидать капитана? Произошла ужасная ошибка.
   - О, стоит ли огорчаться! - воскликнул мой сосед. - Живи и  жить  давай
другим. Мой девиз - ешь, пей и веселись.
   - Убери свей грязные лапы! - завопил я.
   Мой сосед разразился отборной бранью.
   Я вскочил и поспешно отошел, натыкаясь на ноги и тела спящих на полу.
   Мне вдруг пришло в голову, что, пожалуй я, никого да  по-настоящему  не
знал  массового  потребителя,  встречаясь  с  ним  только   тогда,   когда
пользовался его услугами, всегда принимал как неизбежное  его  слабости  и
пороки и лишь старался использовать их, не задумываясь, к чему  это  может
привести. Мне  вдруг  страстно  захотелось  выбраться  из  шестого  трюма,
вернуться в Нью-Йорк, выяснить, какую злую шутку сыграл со мной Ренстед  и
почему он сделал это. Я хотел вернуться к Кэти, к дружбе с Джеком О'Ши,  к
своей большой работе  у  Фаулера  Шокена.  Ведь  мне  нужно  было  столько
сделать!
   Над запасным  выходом  светилась  красная  табличка.  Я  с  содроганием
представил себе, как в случае катастрофы сотни  людей,  набитых  в  трюмы,
кинутся в эту дверь, давя друг друга.
   - Посторонись, приятель,  -  произнес  чей-то  хриплый  голос.  Человек
корчился от рвоты. Я открыл дверь запасного выхода и проскользнул в нее.
   - Ты куда