воим  портфелем.  Но
человечек в котелке опередил меня и вручил его с легким поклоном.
   - Скажите,  когда  мне  нужно  быть  здесь,  Эйблз,  -  обратился  я  к
конгрессмену, - и я буду точно в назначенный час.
   - Благодарю вас, мистер Кортней. - Он распахнул передо мной дверь.
   Человек в котелке нерешительно окликнул его:
   - Мистер Эйблз?
   Эйблз отрицательно покачал головой.
   - Сами видите, как я занят сегодня, - вежливо сказал  он.  -  Приходите
завтра.
   Тот благодарно  улыбнулся  и  вышел  вслед  за  мной.  Мы  одновременно
подозвали кеб, и человечек открыл передо мною дверцу. В Вашингтоне нелегко
найти кеб, поэтому я предложил:
   - Вас подвезти?
   - Вы очень любезны, - ответил он, усаживаясь рядом  со  мной.  Водитель
нажал на педали и вопросительно взглянул на нас.
   Я назвал адрес:
   - Высадите меня у парка Старр. Но сначала подвезите этого джентльмена.
   - Разумеется, - ответил водитель. - Белый дом, господин президент?
   - Да, пожалуйста, - ответил мой спутник. - Очень рад,  мистер  Кортней,
что познакомился с вами. Я слышал ваш разговор с мистером  Эйблзом.  Очень
приятно узнать, что ракета на Венеру почти готова. Конгресс давно  уже  не
имеет привычки ставить меня в известность о том, что происходит в  стране.
Конечно, я понимаю, что они очень заняты  всякими  там  расследованиями  и
прочим, но все же... - Он лукаво  улыбнулся,  а  затем  тоном  заговорщика
сказал:
   - Знаете, я принял участие в вашем конкурсе, мистер Кортней,  предложил
девиз: "Глаза как звезды, лечу я к звездам". Однако не уверен,  что  смогу
воспользоваться выигрышем, даже если и получу премию.
   - Я тоже не уверен, - воскликнул я искренне, а затем  уже,  явно  кривя
душой, добавил:
   - Вас просто не отпустят: ведь вы нужны здесь.
   - Не очень-то нужен. Правда,  январь  -  трудный  месяц.  Понимаете,  я
открываю сессию, и они читают  за  меня  послание  конгрессу  о  положении
страны. Ну, а все остальные  месяцы  проходят  совсем  спокойно.  Вы  ведь
собираетесь завтра выступать, мистер Кортней? Это хорошо, значит,  устроят
совместное заседание двух палат, а в таких случаях мне обычно  разрешается
присутствовать.
   - Буду очень рад, если вы придете, - доброжелательно заверил его я.
   У  маленького  человечка  была  добрая  улыбка,  и  его   глаза   тепло
поблескивали за стеклами очков. Кеб остановился, президент дружески  пожал
мне руку и вышел. Но вдруг он снова просунул голову в кеб.
   - Гм, - промолвил он, опасливо косясь на  водителя,  -  вы  были  очень
добры. Мне, возможно, не следует давать вам советы, но дело в том,  что  я
немного разбираюсь в астрономии; это моя слабость. Надеюсь, вы не  станете
слишком затягивать отлет ракеты, пока Венера все еще в этой фазе.
   Я с удивлением уставился на него. Венера отклонилась на десять градусов
и продолжала уходить от Земли. Но, с тех пор  как  почти  все  технические
препятствия были устранены, для нас это уже не имело значения.
   Он приложил палец к губам.
   - Прощайте, сэр.
   Весь остаток пути я созерцал волосатые уши кебмена и думал о  том,  что
хотел мне сказать президент.


   Воспользовавшись свободным вечером, мы с Кэти  отправились  осматривать
город. Он не произвел на меня большого  впечатления.  Знаменитые  цветущие
вишни были, конечно, красивы, но, став новоиспеченным "консом", я счел это
все предосудительным расточительством и хвастовством.
   - Дюжины деревьев за глаза бы хватило,  -  ворчал  я.  -  Насажали  тут
всего, сорят деньгами направо и налево, и все за  счет  налогоплательщика.
Знаешь, сколько стоит веточка цветущей вишни  у  Тиффани?  [самый  дорогой
ювелирный магазин в Нью-Йорке]
   Кэти тихонько засмеялась.
   - Ах, Митч, милый. Вот подожди,  Венера  станет  нашей.  Представляешь,
сколько зелени можно насадить на свободной  планете?  Целые  луга  цветов,
рощи, леса...
   Стоявшая рядом толстая  особа,  похожая  на  учительницу,  выпрямилась,
смерила нас презрительным взглядом, фыркнула и поспешно отошла.
   - Помолчи. Из-за тебя у нас могут быть неприятности, - пожурил я  Кэти.
- Пока не поздно, давай-ка лучше вернемся в отель.
   Я проснулся, разбуженный радостным воплем Кэти.
   - Митч, - кричала она, высунувшись из ванной и прикрываясь  полотенцем;
ее широко раскрытые глаза сияли от восторга. - Представляешь,  здесь  есть
ванна! Я открыла дверь, думала, что это  душ,  а  здесь  настоящая  ванна!
Можно мне принять ванну? Митч, ну, пожалуйста!
   Бывают минуты, когда даже правоверный  консервационист  радуется  тому,
что он глава крупной рекламной фирмы.  Я  зевнул,  дослал  Кэти  воздушный
поцелуй и великодушно разрешил:
   - Конечно, можешь даже из одной пресной воды, слышишь?
   Кэти сделала вид, что  падает  в  обморок  от  изумления,  а  сама  тем
временем уже вызывала горничную.  Пока  готовилась  ванна,  я  оделся.  Мы
позавтракали и пешком отправились в Капитолий.
   Устроив Кэти в ложе для прессы, я направился в  палату  представителей.
Через толпу ко мне протиснулся лидер наших лоббистов. Он сунул мне в  руку
телеграфную ленту.
   - Это вам, мистер Кортней, - сказал он. - Надеюсь, у вас все в порядке?
   - Да, - ответил я и, отпустив его, взглянул на донесение.  Оно  было  с
ракетодрома и гласило: "Пассажиры и экипаж готовы и ждут сигнала к отлету.
Посадка пассажиров начнется в 11:45, погрузка закончится в 16:45.  Горючее
заправлено, оборудование и  провизия  на  борту.  Служба  безопасности  не
знает, но поступили сведения, что сегодня с ночи между морской  разведкой,
группой  контрразведывательной  службы  и  корпорацией  "Тайм-Лайф"   идет
усиленный обмен шифровками. Диспетчерский пост просит напомнить, что отлет
возможен только в условленное время".
   Я растер ленту пальцами и начал протискиваться к трибуне. В этот момент
кто-то легонько тронул меня за локоть. Это был президент; он наклонился ко
мне из президентской ложи с привычной заученной улыбкой на лице.
   - Мистер Кортней, надеюсь, вы поняли, что я хотел сказать вам вчера.  Я
рад, что ракета готова к отлету. Кроме того... - улыбка расползлась по его
лицу, и он кивнул  головой  с  видом  важного  сановника,  обменивающегося
любезностями с приезжей знаменитостью, - ...вы, должно быть,  уже  знаете,
что _он_ тоже здесь.
   Но я так и не успел спросить, кого он имеет в виду. Ко мне с протянутой
рукой спешил председатель, а палата уже  бурно  аплодировала.  Я  заставил
себя улыбнуться, но это было лишь автоматическое сокращение мускулов - мне
было не до улыбок: дело плохо, если даже президент знает о ракете.
   Фаулер  Шокен  был  ханжой  и  лицемером,  Фаулер  Шокен  был   великим
мошенником, но, если бы не он, я никогда бы не произнес эту речь в  палате
представителей.  Мне  словно  бы  слышался  его  голос:  "Продавай,  Митч,
продавай. Ты всегда сможешь продать, если будешь  помнить,  что  они  сами
того хотят". - И я продал этим законодателям все, что они хотели.  Коротко
сказав об американском предпринимательстве в нашей стране, я предложил  им
для грабежа весь мир и  чуть  ли  не  всю  Вселенную,  как  только  смелые
первооткрыватели из фирмы "Фаулер Шокен" проложат туда путь.  Я  нарисовал
им конвейерную линию из планет и показал, как мы будем владеть и управлять
ею,  мы,  предприимчивые  американские   бизнесмены,   создавшие   великую
цивилизацию.  Это  конгрессменам  очень  понравилось,   и   они   неистово
зааплодировали.
   Когда утихла первая волна оваций и все сели на  свои  места,  несколько
человек все еще продолжали стоять и хлопать. Они попросили у  председателя
слова. Я почти не обратил на них  внимания,  ибо  в  эту  минуту  вдруг  с
удивлением заметил, что стул Кэти в ложе для прессы был пуст. Председатель
дал слово седому  худощавому,  величественного  вида  человеку  -  мистеру
Колби, за спиной у которого было сорок лет службы в компании "Юмми-Кола".
   - Слово предоставляется мистеру Колби.
   - Благодарю  вас,  господин  председатель.  -  На  лице  Колби  застыла
вежливая улыбка, но взгляд оставался  холодным,  как  у  змеи.  Официально
фирма "Юмми-Кола" считалась одной из немногих крупных независимых фирм. Но
я вспомнил, что  Шокен  как-то  намекнул  на  ее  подозрительные  связи  с
Таунтоном.
   - Если мне будет позволено говорить от имени верхней палаты, то  прежде
всего я хотел бы поблагодарить  нашего  уважаемого  гостя  за  его  хорошо
продуманную речь. Уверен, что усе  мы  с  удовольствием  прослушали  здесь
выступление столь уважаемого и известного человека.
   "Пой, пташечка, пой", - подумал я  с  досадой;  меня  охватило  смутное
беспокойство.
   - С разрешения заседания я позволю себе задать  нашему  гостю  вопросы,
касающиеся тех  законодательных  актов,  которые  он  предлагает  на  наше
рассмотрение.
   - Представляю, как ты их "рассмотришь", чертов ублюдок, -  подумал,  я.
Теперь даже галерка почуяла неладное. Можно было уже  и  не  слушать,  что
Колби скажет дальше.
   - Возможно, не все знают, что  на  сегодняшнем  заседании,  к  счастью,
присутствует еще один важный гость. Я имею в виду мистера Таунтона.  -  Он
сделал грациозный жест в  сторону  скамей,  где  сидели  гости;  я  увидел
багровое лицо Таунтона и рядом с ним две неподвижные фигуры, в которых без
труда узнал его  телохранителей.  -  Перед  заседанием  мистер  Таунтон  в
короткой беседе сообщил мне кое-что, о чем мне хотелось бы сейчас спросить
мистера  Кортнея.  Прежде  всего,  -  змеиные  глаза  теперь  поблескивали
холодной сталью, - я хотел бы узнать у мистера Кортнея, знакомо ли ему имя
Джорджа Гроуби,  которого  обвиняют  в  нарушении  трудового  контракта  и
убийстве женщины? Во-вторых, мне хотелось бы  уточнить,  действительно  ли
мистер Кортней и Джордж Гроуби - это одно  лицо?  В-третьих,  я  хотел  бы
спросить мистера Кортнея, правда ли, что он, как конфиденциально  сообщило
мне лицо, которому, по мнению мистера Таунтона, можно полностью  доверять,
правда ли, что мистер Кортней давно является членом  Всемирной  ассоциации
консервационистов, известной все честным американцам, как...
   Даже сам Колби не слышал своих последних слов.  В  зале  поднялся  рев,
подобный урагану.



19

   Мысленно воспроизводя теперь то, что  произошло  в  следующие  безумные
четверть часа, вижу, как передо мной все мелькает  и  исчезает,  словно  в
бешено вращающемся калейдоскопе. Но некоторые картины, выхваченные из цепи
событий, как бы застыли в моей памяти.
   Море  презрения  и  гнева,  бушующее  вокруг  меня:   искаженное   лицо
президента, что-то кричащего звукомеханику;  гневный  взгляд  председателя
палаты, безуспешно пытающегося дотянуться до меня...
   Весь этот вихрь внезапно улегся и замер, когда раздался похожий на гром
голос президента, транслируемый через усилители:
   - Объявляю заседание закрытым!.. - До сих пор  передо  мною  еще  стоят
изумленные  лица  членов  конгресса,  буквально  остолбеневших  от   столь
невероятной смелости. И действительно, маленький человечек  в  эту  минуту
был по-своему  величествен.  Прежде  чем  кто-либо  успел  опомниться,  он
хлопнул в ладоши - переданный усилителями хлопок прогремел, подобно взрыву
бомбы, - и меня окружил взвод франтовато одетых солдат  из  личной  охраны
президента...
   - Уведите его, - с пафосом произнес президент, сопровождая  свои  слова
величественным жестом. В  ту  же  секунду  я  был  снят  с  трибуны.  Пока
конгрессмены все еще приходили в себя, президент успел проводить  меня  до
выхода. Лицо его побледнело от испуга, но он шепнул мне:
   - Долго это не продлится. Но на выяснения и запросы им понадобится  все
утро. Да хранит вас Бог, мистер Кортней.
   И он вернулся в зал, чтобы, встретиться с ними  лицом  к  лицу.  Должно
быть, вид у него был более мужественный, чем у первых христиан, выходивших
на арену во времена императора Калигулы.


   Меня  сопровождала  личная  охрана  президента,   почетные   выпускники
академии агентства "Бринк". Лейтенант  не  проронил  ни  слова,  но  когда
президент дал ему клочок бумаги со своим распоряжением, я без труда прочел
на его лице еле сдерживаемое отвращение. Было ясно, что лейтенанту  не  по
душе то, что ему велят делать, но я не сомневался, что он выполнит приказ.
   Меня доставили на аэродром Анакостия в пригороде Вашингтона и  посадили
в личный самолет президента. Охрана все время  оставалась  со  мной,  меня
даже покормили, и один из стражей играл со  мной  в  карты,  пока  самолет
находился в воздухе. Но никто из них не пожелал обменяться со мной хотя бы
словом.
   Летели мы довольно долго на громоздком старомодном  роскошном  лайнере,
на котором по традиции полагалось летать президенту. Потом  долго  шли  на
посадку, и, глядя вниз, я видел, как  под  нами  проплывает  серая  полоса
посадочной дорожки. Когда наконец мы приземлились, уже стемнело.
   Томясь в ожидании, я беспокоился  только  об  одном:  удалось  ли  Кэти
благополучно выбраться из Вашингтона,  увижу  ли  я  ее  снова?  Лейтенант
куда-то исчез.
   Я ждал, перебирая в памяти вопросы, которые мучили меня и прежде, но от
которых я всегда отмахивался. Теперь, когда у меня было столько свободного
времени, а будущее представлялось таким неопределенным, я снова вернулся к
ним и попробовал разобраться.
   Например, - Кэти, Мэтт Ренстед и  Джек  О'Ши  -  они  сговорились  и  в
буквальном смысле слова загнали меня к черту на кулички. Хорошо. Все,  что
было потом, мне понятно. Ну,  а  смерть  Эстер?  Когда  думаешь  об  этом,
становится непонятным все поведение Ренстеда.
   Если "консы" за межпланетные полеты, тогда почему Ренстед в  Калифорнии
саботировал испытания рекламы? В этом нет ни малейшего сомнения, да и  его
доверенный сам признался. Может, тут двойная игра? Может,  Ренстед  делает
вид, что он "конс", который делает вид, что он работник  рекламы...  А  на
самом деле?..
   Теперь я уже совсем по другой причине хотел как  можно  скорее  увидеть
Кэти.
   Лейтенант вернулся только в полночь.
   - Все в порядке. Вас ждет кеб. Водитель знает, куда ехать.
   Я вылез из самолета и расправил онемевшие члены.
   - Благодарю, - смущенно сказал я.
   Лейтенант  аккуратно  сплюнул  прямо  мне  под  ноги.  Дверца  самолета
захлопнулась, и я поспешил поскорее убраться со взлетной дорожки.
   Кебмен  был  мексиканцем.  Я  попробовал   было   задать   ему   вопрос
по-английски, но не получил ответа. Тогда я попытался заговорить с ним  на
том  ломаном  испанском,  га  котором  довольно  успешно   изъяснялся   на
плантациях "Хлорелла"; он в недоумении посмотрел на меня. Существовало  по
меньшей мере полсотни немаловажных причин, по  которым  я  не  должен  был
садиться в этот кеб, пока не уясню себе, что происходит. Но,  поразмыслив,
я  понял,  что  выбора  у  меня  нет.  Лейтенант  честно  выполнил  приказ
президента, и я представил себе, как теперь его жалкий умишко служаки  уже
строит планы, кому бы намекнуть, где сейчас можно найти известного "конса"
Митчела Кортнея.
   Теперь я - легкая добыча, только кто первый сцапает меня,  полиция  или
Таунтон? Не стоило над этим долго ломать голову.
   И я сел в кеб.
   Уже одно то,  что  водитель  был  мексиканцем,  казалось,  должно  было
подсказать мне, где мы находимся. Но лишь увидев огромный  корпус  ракеты,
отражающей звездное небо, я сообразил,  что  попал  в  Аризону,  и  только
сейчас понял, как много сделал для меня президент.
   Отряд из агентов Пинкертона и нашей  охраны  окружил  меня  и  поспешно
провел  мимо  будок  с  часовыми,  через  пустынную  площадку,  к  ракете.
Начальник охраны большим и  указательным  пальцем  изобразил  нечто  вроде
полумесяца.
   - Вы в безопасности, мистер Кортней.
   - Но я не собираюсь лететь на Венеру! - протестующе воскликнул я.
   В ответ он громко рассмеялся.
   Спешка, а потом ожидание. Спешить и ждать - вот теперь  мой  удел.  Мне
предстояло долгое, тоскливое путешествие. И здесь, и там,  куда  я  летел,
творилось непонятное, но я не мог чему-либо помешать.  Мне  даже  не  дали
времени подумать. Кто-то  схватил  меня  сзади  за  брюки  и  бесцеремонно
втолкнул в ракету. Меня скорее поволокли, чем повели  к  подвесной  койке,
уложили на нее, застегнули ремни и оставили одного.
   Койку то раскачивало, то встряхивало, а на грудь мне словно  навалилась
дюжина великанов. Прощай, Кэти, прощай фирма "Шокен". Хочу я того или нет,
но я лечу на Венеру.


   Однако я слишком поторопился попрощаться с Кэти.
   Именно она расстегнула ремни моей койки, когда ракета вышла на орбиту.
   Я встал и поплыл, неловко болтаясь из стороны в сторону  под  действием
невесомости,  потом  потер  занемевшую  спину.  Затем  открыл  рот,  чтобы
сказать, как я счастлив, но вместо этого лишь беспомощно пропищал:
   - Кэти!
   Я не произнес блестящей речи - просто не было времени, да и губы у меня
были заняты. Я целовал Кэти.
   Вдруг в нашу кабину влез, улыбаясь во весь  рот,  субъект  с  нашивками
лейтенанта.
   - Хотите поглядеть на звезды, друзья? - спросил  он  тем  бодрым  тоном
гида, от которого меня всегда тошнило. Однако не  стоило  указывать  этому
нахалу его место. Ведь офицеры ракетных экипажей всегда считают себя  выше
прочих смертных, и, пожалуй, было бы невежливым придираться к нему  именно
сейчас. А кроме того...
   Да, кроме того...
   Мелькнувшая  мысль  отрезвила  меня.  Я  привык  к   своему   положению
привилегированного служащего, и нелегко  мне  будет  снова  стать  рядовым
потребителем. Однако, освежив в своей памяти теорию "консизма",  я  решил,
что, пожалуй, придется отвыкать от почестей и власти. Что  ж,  здравствуй,
Кэти! Прощай, Фаулер!


   Мы  поднялись  в  салон  в  носовой  части  ракеты.  Здесь  было  много
незнакомых мне людей.
   Ракеты, летающие на Луну, снабжены радарными  установками,  у  них  нет
окон. Ради прочности и надежности конструкций создатели  ракет  отказались
от таких излишеств, как возможность созерцать звездные просторы  во  время
полета. Поэтому я никогда еще не видел звезд в космосе.
   Здесь же за окном была белая ночь. Ослепительно сияли  огромные  звезды
на фоне мелких, рассыпанных в звездной пыли. В этом безбрежном космическом
просторе невозможно было найти ни одного даже крохотного пятнышка  темноты
- все мерцало и светилось. Занимавшееся  за  бортом  зарево  указывало,  с
какой стороны Солнце.
   Наконец мы с Кэти оторвались от окна.
   - Где Мэтт Ренстед? - спросил я.
   Кэти тихонько засмеялась.
   - Он  снова  в  агентстве  "Шокен",  держится  только  на  возбуждающих
таблетках и пытается расхлебать кашу, которую ты заварил. Кто-то же должен
был остаться, Митч. К  счастью,  Мэтт  по  праву  может  называться  твоим
преемником. В Вашингтоне нам не удалось как следует обо всем поговорить. У
бедняги будет много вопросов, и никто не сможет ему помочь.
   - А что, черт побери, он делал в Вашингтоне?
   - Спасал тебя, Митч, после того как Джек О'Ши не выдержал и...
   - После чего?
   - О, господи, Митч! Давай лучше все по порядку. Джек О'Ши проговорился.
Выпил лишнего, не смог вовремя сделать  укол  снотворного,  выбрал  не  ту
девицу, перед которой стоило бы изливать душу. Короче говоря, в тот  вечер
его схватили. Он выложил все о тебе и обо мне, о ракете и обо всем прочем.
   - Кому?
   - Твоему лучшему другу Б.Дж.Таунтону. - Кэти яростно чиркнула  спичкой,
раскуривая сигарету. Я понимал, что  должно  было  твориться  в  ее  душе.
Малютка Джек  О'Ши,  похожий  на  фарфоровую  куколку,  человечек,  словно
вылепленный из воска. Были моменты, когда я почти ненавидел его, но теперь
я забыл об этом и думал только о том, что должен был вынести Джек, попав в
лапы таунтоновских обезьян.
   - Таунтон узнал все, - продолжала Кэти. - Все самое  главное.  Если  бы
Мэтт не установил микрофоны в комнате, где Таунтон  вел  допросы,  нам  бы
тоже несдобровать. Но Мэтт успел приехать в Вашингтон и предупредил меня и
президента. Нет, президент не "конс"; он просто хороший  человек