потом убедительность нашей рекламной кампании и обеспечить ее
успех.
   Он рассказал о своем отце, инженере-химике, рослом мужчине, и о матери,
хлопотливой толстушке. Он заставил меня пережить сначала  их  отчаяние,  а
затем горячую любовь к их крохотному сыну. Джеку  исполнилось  одиннадцать
лет, когда впервые встал вопрос о  его  будущем  и  выборе  профессии.  Он
вспомнил, как были они удручены,  когда  спокойным  и  нарочито  небрежным
тоном он внес свое первое предложение - поступить в цирк. И если  в  семье
никогда больше не возвращались к этому  разговору,  то  это  была  целиком
заслуга его родителей. Однако самым большим подвигом их родительской любви
была безоговорочная поддержка, которую они оказали сыну,  когда  он  решил
изучать механику и реактивные двигатели, чтобы стать летчиком-испытателем.
Они помогли ему мужественно перенести насмешки  и  пережить  обиду  первых
отказов, поступивших из школ. Все  это  потом  окупилось  его  полетом  на
Венеру.
   Создатели ракеты столкнулись с самого начала  с  большими  трудностями.
Послать ракету на Луну, до которой всего  каких-нибудь  четверть  миллиона
миль, было не трудно; теоретически просто направить ракету  и  на  Венеру,
ближайшую от Земли  планету.  Трудность  состояла  в  том,  какую  выбрать
орбиту, как сократить время полета, как управлять ракетой и как вернуть ее
на Землю. Перед  конструкторами  встала  дилемма.  Можно  создать  ракету,
которая  достигнет  Венеры  буквально  за  несколько  дней,  но  при  этом
потребуется  столько  горючего,  что  его  не  разместить  и   на   десяти
межпланетных кораблях. Можно, конечно, направить ракету по орбите  Венеры,
- она поплывет  спокойно,  словно  баржа  по  тихой  реке;  это  сэкономит
горючее, но растянет полет на месяцы. За восемьдесят дней человек  съедает
такое количество  пищи,  которое  вдвое  превышает  его  собственный  вес,
поглощает кислорода в девять  раз  больше  собственного  веса,  а  воды  -
столько,  что  на  ней  вполне  может  продержаться  шлюпка.  Пытался   ли
кто-нибудь  извлекать  воду,  продукты  питания  и  кислород  из   отходов
человеческого организма? Конечно. Но, к сожалению, такая аппаратура весила
бы значительно больше  всех  запасов  продовольствия,  воды  и  кислорода.
Казалось, послать в ракете пилота-человека невозможно.
   Группа конструкторов  начала  работать  над  созданием  автоматического
управления. Автопилот был создан и успешно прошел испытания. Однако  весил
он  порядочно,  несмотря  на  то  что  использовали  печатный   монтаж   и
микромодули.
   На этом все попытки закончились, пока кому-то в голову не пришла  мысль
использовать самый совершенный из механизмов - пилота-карлика.  Джек  О'Ши
весил втрое меньше нормального человека, и соответственно ему  понадобится
втрое меньше еды и кислорода, Когда его снабдили легчайшими приборами  для
очистки воздуха и воды, Джек точно подошел по всем статьям и  покрыл  себя
неувядаемой славой.
   А сейчас он  сидел  печальный  и  задумчивый,  немного  захмелевший  от
быстрого воздействия алкоголя на его крохотный организм.
   - Они сунули меня  в  ракету,  словно  руку  в  перчатку.  Надеюсь,  вы
представляете, как устроен корабль? Понимаете, они втиснули меня в сиденье
пилота. Собственно, это даже не сиденье. Это скорее напоминает  водолазный
костюм. Воздух поступает только в него, вода льется вам прямо в  рот.  Так
достигается экономия в весе...
   И все восемьдесят дней он провел в этом костюме. Костюм кормил  и  поил
его, очищал воздух от  испарений,  уничтожал  отходы  организма.  Если  бы
понадобилось, он мог бы ввести новокаин в сломанную руку, наложить жгут на
разорванную  артерию,  накачать  кислород  в  поврежденное  легкое.   Джек
чувствовал себя в нем, словно младенец в утробе  матери,  и  это  ощущение
было не из приятных. Полет на Венеру длился тридцать три  дня,  обратно  -
сорок один. И все это ради того, чтобы побыть шесть дней на планете.
   Джек  вел  корабль  вслепую:  облака  газа,   окутывавшие   поверхность
незнакомой   планеты,    заволакивали    иллюминаторы,    мешали    работе
радиолокатора. Лишь на расстоянии трехсот с лишним метров  от  поверхности
Венеры Джек смог разглядеть еще что-то, кроме желтых  вихрей.  Он  посадил
корабль и выключил моторы.
   - Разумеется, выйти из ракеты я не  мог,  -  сказал  он.  -  По  многим
причинам не мне первому суждено было ступить на почву Венеры. Должно быть,
эта честь выпадет кому-нибудь тогда, когда будет решен вопрос  о  дыхании.
Но, во всяком случае, я был на Венере и видел ее. - Он пожал плечами и  со
смущенным видом негромко выругался. - Сколько раз повторял  эти  слова  на
своих лекциях, а вот до сих пор не могу к ним привыкнуть. Я  уже  говорил,
что на Земле наиболее точное представление о Венере дает  пустыня  Пейнтед
Дезерт. Может, это и действительно так. Я там не  бывал.  На  Венере  дуют
ветры огромной  силы  и  отрывают  от  скал  целые  глыбы.  Мягкие  породы
выдуваются,  возникают  настоящие  пыльные  бури.  Твердые   остаются   и,
выветриваясь, принимают  самые  причудливые  формы  и  окраску.  Некоторые
напоминают грандиозные, величественные монументы. Горы и впадины  -  самых
фантастических  очертаний;  иногда  кажется,  что  ты  в  пещере,   только
освещенной. А свет там какой-то странный.  Такого  на  Земле  не  увидишь.
Оранжево-красный, яркий, очень яркий и  какой-то  зловещий.  Таким  бывает
летнее небо во время заката перед грозой,  когда  вот-вот  загремит  гром.
Только гроз на Венере не бывает, потому  что  нет  ни  капли  воды.  -  Он
помолчал. - Молнии сверкают часто, а вот дождей нет...
   - Не знаю, Митч, - вдруг  отрывисто  сказал  он.  -  Даст  ли  вам  это
что-нибудь?
   Я ответил, не сразу. Взглянув  на  часы  и  увидев,  что  до  отлета  в
Нью-Йорк остались считанные минуты,  я  нагнулся  и  выключил  магнитофон,
спрятанный в портфеле.
   - Вы мне очень помогли, Джек, - заверил его я. -  Но  мне  этого  мало.
Сейчас я должен лететь обратно. Послушайте, не  могли  бы  вы  приехать  в
Нью-Йорк? Мы бы вместе поработали? Я записал все, что вы говорили, но  мне
нужны наглядные материалы. Наши  художники  могут,  конечно,  использовать
снимки, которые вы сделали, но этого недостаточно. Вы  можете  помочь  нам
лучше всяких фотографий.  -  Я  подумал,  что  наши  художники  все  равно
изобразят Венеру такой, какой она должна, по их мнению, быть, а не  такой,
какая она есть на самом деле, но не стал ему этого говорить. - Ну так  как
же?
   Джек, прежде чем дать согласие, с ангельски невинным видом откинулся на
спинку  стула  и  заставил  меня  выслушать  подробнейший  план  обширного
лекционного турне, составленный его антрепренером на  ближайшие  несколько
недель. Я сидел как на иголках. Выступление можно отменить, согласился он,
а встречу  с  литераторами,  писавшими  за  него  книгу,  можно,  пожалуй,
провести вместо Вашингтона в Нью-Йорке.  Едва  мы  успели  договориться  о
встрече на следующий день, как объявили посадку на мой самолет.
   - Я провожу вас, - предложил Джек. Соскользнув со стула, он  бросил  на
столик деньги для официанта. Мы протиснулись  между  столиками  к  выходу.
Джек самодовольно  ухмылялся  и  пыжился,  слыша  восхищенные  ахи  и  охи
узнававшей его публики. На аэродроме было темно; на фоне  городских  огней
вырисовывались контуры взлетавших в воздух самолетов. Навстречу нам  низко
плыл огромный  грузовой  вертолет;  подвешенный  к  нему  контейнер  слабо
поблескивал в темноте. Вертолет летел на высоте не более двадцати  метров,
и мне  пришлось  обеими  руками  придержать  шляпу,  чтобы  ее  не  снесло
воздушным потоком.
   - Черт бы побрал  этих  извозчиков!  -  проворчал  Джек,  подозрительно
поглядывая на вертолет. - И куда лезут? Их место  на  грузовом  аэродроме!
Только потому, что вертолеты могут  маневрировать,  эти  лихачи  и  решили
разгружаться где попало.  Управы  на  них  нет.  Если  бы  я  вздумал  так
обращаться с реактивными самолетами... Эй, бегите! Да бегите, же!! - вдруг
завопил он, толкнув меня обеими руками в спину.
   Я удивленно вытаращил на него глаза. Но тут он с  такой  силой  толкнул
меня своим маленьким телом, что я невольно отскочил в сторону.
   - Какого черта!.. - начал было я, но скрежет металла и  стрекот  винтов
заглушил мои слова. В нескольких шагах  от  нас  на  цементную  дорожку  с
грохотом упал контейнер. Из его лопнувшего алюминиевого  брюха  посыпались
картонки с овсяными лепешками фирмы "Старзелиус".
   Одна из красных круглых картонок подкатилась мне под ноги. Я машинально
поднял ее.
   Освещенный огнями вертолет поднялся  вверх  и  вскоре  исчез  из  виду.
Однако я даже не заметил этого.
   - Господи, да помогите же им! - вдруг  крикнул  Джек,  дернув  меня  за
рукав. И только теперь я увидел, что в этой части  аэродрома  мы  были  не
одни.  Из-под  изуродованной  стенки  контейнера  виднелась  чья-то  рука,
судорожно сжимавшая портфель, и в хаосе звуков я различил  захлебывающиеся
прерывистые стоны. Так вот чего  требовал  от  меня  Джек  -  помочь  этим
несчастным! Он подтолкнул  меня  к  контейнеру,  и  мы  вместе  попытались
поднять его покоробленный край. Но  я  только  оцарапал  руки  и  разорвал
пиджак. Вскоре появились работники аэропорта и грубо оттеснили нас прочь.
   Не помню, что было потом; когда я пришел в себя, то увидел, что сижу  у
стены аэровокзала на чужом чемодане, а  Джек  что-то  возбужденно  говорит
мне. Он проклинал пилотов грузовых вертолетов и на чем  свет  стоит  ругал
меня за то, что я не заметил, как разжались зажимы, державшие контейнер, и
еще что-то в этом роде, - я все равно не в состоянии был ничего уразуметь.
Помню, с каким негодованием он выбил у меня  из  рук  красную  картонку  с
лепешками "Старзелиус", которую  я  неизвестно  зачем  продолжал  держать.
Психиатры никогда не относили меня к числу слабонервных и  впечатлительных
натур, но я продолжал находиться в состоянии шока даже тогда, когда Джеку,
наконец удалось посадить меня в самолет.
   Только потом  стюардесса  сказала  мне,  что  под  упавшим  контейнером
погибло пять пассажиров и дело, кажется, получит огласку. Но это я  узнал,
уже подлетая к Нью-Йорку. А пока только одно запечатлелось в моей памяти -
выражение горечи и гнева на фарфоровом личике Джека и слова, которые он то
и дело повторял: - Слишком много людей, Митч. Слишком  тесно.  Я  с  вами,
Митч, нам нужна Венера, нам нужен космос...



3

   Квартирка Кэти в Венсонхэрсте, деловой части города, была небольшой, но
уютной, обставленной красиво, удобно и разумно. Кому как не мне это знать.
Я нажал кнопку звонка над табличкой "Доктор Нэвин" и улыбнулся, когда Кэти
открыла дверь. Но вместо того, чтобы ответить улыбкой, она упрекнула меня:
- Ты опоздал, Митч. Кроме того, мы договорились, что ты позвонишь.
   Я вошел и сел.
   - Я опоздал, потому что чуть было не погиб. А не позвонил,  потому  что
опаздывал. Тебя удовлетворяет такое объяснение? - Как я  и  надеялся,  она
сразу же спросила, что случилось, и  я  рассказал  ей  о  том,  как  чудом
избежал сегодня смерти.
   Кэти  красивая  женщина.   Лицо   у   нее   неизменно   приветливое   и
располагающее, белокурые со  светлыми  и  темными  прядями  волосы  всегда
безукоризненно причесаны, в глазах затаилась улыбка. Я не раз глядел в это
лицо, но никогда не всматривался в него так пристально, как сейчас,  когда
рассказывал о катастрофе на аэродроме. Увы, меня ждало разочарование.  Без
сомнения, моя судьба волновала Кэти.  Но  с  таким  же  успехом  ее  могли
волновать судьбы сотен ее знакомых; я не  уловил  на  ее  лице  выражения,
которое бы говорило, что для Кэти я все-таки значу больше, чем остальные.
   Тогда я  выложил  другую  важную  новость  -  о  Венере  и  моем  новом
назначении.  Здесь,  кажется,  мне  больше  повезло.  Она  была  удивлена,
взволнована, обрадована и в порыве добрых  чувств  даже  поцеловала  меня.
Однако, когда я попытался ответить ей тем же, -  ведь  я  столько  месяцев
мечтал об этом! - она отстранилась и отошла в другой конец комнаты, сделав
вид, что хочет заказать по автомату напитки.
   - Придется выпить, - улыбнулась она. -  По  меньшей  мере  шампанского.
Дорогой Митч, новость действительно замечательная?
   Я решил воспользоваться моментом.
   -  Ты  не  откажешься   отпраздновать   ее   со   мной?   Отпраздновать
по-настоящему?
   В ее карих глазах появилась настороженность.
   - Гм, - нерешительно промолвила она, однако потом сказала:
   - Конечно, Митч. Мы отправимся в  город.  Угощать  буду  я,  только  не
возражай. Но ставлю одно условие - ровно  в  двенадцать  мы  простимся.  Я
ночую в госпитале. Утром операция, мне нельзя слишком поздно  ложиться.  И
слишком много пить.
   Но говоря это, она улыбалась.
   Я решил, что и на том спасибо.
   - Чудесно! - ответил я, ничуть не кривя душой, ибо  знал,  что  с  Кэти
скучать не придется. - Можно мне позвонить по твоему телефону?
   Пока Кэти готовила напитки, я успел заказать  билеты  в  кино,  обед  в
ресторане и коктейли  в  ночном  баре.  Кэти  с  сомнением  выслушала  мою
программу.
   - Не слишком ли много, Митч? Надо уложиться в пять часов.  Я  не  имеют
права делать операцию, если руки дрожат от усталости.
   Я успокоил ее. Она вынослива. Однажды, после того как  мы  проссорились
всю ночь напролет, утром ей пришлось делать  трепанацию  черепа.  Операция
прошла блестяще.


   С обедом я потерпел неудачу. Не такой уж я гурман,  чтобы  есть  только
натуральные белки, но меня возмущает, когда подсовывают суррогаты, а берут
ту же цену, что и за натуральные продукты. Шашлык с виду  был  ничего,  но
вкус его никого не смог бы обмануть.  Извинившись  перед  Кэти,  я  раз  и
навсегда поставил крест на этом  ресторане.  Но  она  только  рассмеялась.
Фильм был неплохой. Киногипноз обычно вызывает у меня  головную  боль,  но
здесь я сразу же впал в транс, а после чувствовал себя вполне прилично.
   Ночной бар был  переполнен,  и  метрдотель,  конечно,  перепутал  время
нашего прихода. Пришлось минут пять подождать в вестибюле. Я попросил Кэти
в связи с этим продлить "комендантский час", но она отрицательно  покачала
головой. Однако, когда метрдотель, рассыпаясь  в  извинениях,  провел  нас
наконец к нашим местам у стойки бара,  Кэти  поцеловала  меня.  Я  был  на
седьмом небе.
   - Спасибо, - сказала  она.  -  Чудесный  вечер,  Митч.  Почаще  получай
повышение по службе. Мне это нравится.
   Я раскурил для нее сигарету, затянулся сам и  открыл  было  рот,  чтобы
объявить ей то, что так хотелось сказать, но тут же передумал.
   - Ты что, Митч? - спросила она.
   - Я только хотел отметить, что нам всегда хорошо вместе, Кэти.
   - Так и знала, что ты это скажешь. Но по-прежнему отвечаю тебе: нет.
   - Я тоже знал, что ты так ответишь, -  уныло  произнес  я.  -  В  таком
случае пошли отсюда.
   Она  уплатила  за  коктейли,  и  мы  вышли  на  улицу,  заложив  в  нос
пылеуловители.
   - Педикеб? - спросил швейцар.
   - Да, пожалуйста, - ответила Кэти. - Двухместный.
   Швейцар свистком подозвал двухместный педальный кеб. Кэти дала старшему
из рикш адрес госпиталя.
   - Ты тоже можешь ехать, Митч, - сказала она, и я сел рядом.
   Швейцар подтолкнул кеб, и рикши тронулись с места.
   Не спрашивая разрешения, я поднял верх. На  мгновение  мне  показалось,
будто я вновь ухаживаю за Кэти:  та  же  уютная  комната,  запах  пыльного
брезента, скрип  рессор.  Но  эта  иллюзия  тут  же  исчезла,  когда  Кэти
предупредила:
   - Будь благоразумен, Митч.
   - Пожалуйста, Кэти, - произнес я, как можно спокойнее. - Выслушай меня.
Я буду очень краток.
   Она смирилась.
   - Мы  поженились  восемь  месяцев  назад.  -  Заметив,  что  она  хочет
возразить, я торопливо добавил: - Хорошо, пусть не окончательно. Но мы  на
время дали друг другу слово. Ты помнишь, почему мы это сделали?
   После небольшой паузы она терпеливо ответила:
   - Мы были влюблены.
   - Верно, - сказал я. - Мы любили. Но у каждого была своя работа,  и  мы
знали, что иногда она мешает нам понимать друг друга. Поэтому  мы  решили,
что наш союз будет временным. Через год мы посмотрим, стоит ли делать  его
постоянным. - Я дотронулся до руки Кэти, и она не отняла  ее.  -  Дорогая,
тебе не кажется, что мы  знали  тогда,  что  делаем?  Разве  мы  не  можем
подождать? В нашем распоряжении целых четыре месяца. Давай подождем.  Если
к концу этого срока ты не изменишь своего решения, ну  что  ж,  по  крайне
мере я  не  буду  винить  тебя  в  том,  что  ты  не  дала  мне  последней
возможности. Что до меня, то мне нечего себя проверять. Я подал  заявление
и не возьму его обратно.
   Мы проезжали мимо фонаря, и  я  заметил,  как  ее  губы  искривились  в
горькой усмешке.
   - Черт побери, Митч, - сказала она  с  болью.  -  Я  знаю,  что  ты  не
изменишься. И в этом все несчастье. Неужели мне снова надо повторять,  что
эти просьбы напрасны, что у тебя несносный характер,  что  ты  хитер,  как
Макиавелли, и так же вероломен и эгоистичен. Когда-то мне казалось, что ты
хороший, идеалист,  для  которого  принципы  дороже  денег.  У  меня  были
основания так думать. Ты искренне и убежденно говорил  мне  об  этом,  так
хорошо отзывался о моей работе. Ты интересовался  медициной,  чуть  ли  не
через день приходил в больницу, чтобы присутствовать  на  моих  операциях.
При мне ты говорил своим друзьям, что гордишься женой-хирургом. Но  спустя
три месяца я поняла, зачем ты это делал. Взять  в  жены  домашнюю  хозяйку
может каждый. Но превратить  первоклассного  хирурга  в  домашнюю  хозяйку
удалось только, одному Митчелу Кортнею. - Голос ее дрогнул. - Могла  ли  я
мириться с  этим,  Митч?  Нет,  и  никогда  не  смогу.  Дело  не  в  наших
размолвках, упреках, ссорах. Я - врач. Люди доверяют мне свою жизнь.  Могу
ли я отвечать за нее, если я  издергана  бесконечными  семейными  ссорами?
Неужели ты не понимаешь, Митч?
   Я услышал звук, похожий на рыдание.
   - Кэти, разве ты меня больше не любишь? - спросил я тихо.
   Она долго молчала. Затем рассмеялась коротким нервным смехом. -  Вот  и
госпиталь, Митч! - воскликнула она. - И уже полночь.
   Я откинул верх, и мы вышли из коляски.
   - Подождите, - сказал я старшему из рикш и проводил Кэти до дверей. Она
не захотела поцеловать меня на прощанье и отказалась от новой  встречи.  Я
постоял  в  вестибюле  еще  минут  двадцать:  хотел  убедиться,  что   она
действительно ночует здесь. Затем сел в коляску и велел  довезти  меня  до
ближайшей станции метрополитена. Настроение у  меня  было  отвратительное.
Разумеется, оно не улучшилось, когда, получив с меня деньги, один из  рикш
с самым невинным видом спросил:
   - Скажите, сэр, а что такое мак... Макиавелли?
   - Это по-испански: "Не суй нос не в свое дело", - ответил я  как  можно
спокойнее. В метро я с горечью подумал, каким богатым в  наше  время  надо
быть, чтобы купить себе право побыть с кем-нибудь наедине.
   Настроение у меня не улучшилось и на  следующий  день,  когда  я  утром
явился на работу. Только благодаря такту Эстер я не вспылил  в  первые  же
несколько минут. К счастью, в  этот  день  не  было  заседания  правления.
Передав мне на просмотр утреннюю почту  и  бумаги,  скопившиеся  за  ночь,
Эстер благоразумно удалилась. А когда появилась вновь, в руках у нее  была
чашка кофе - настоящего  ароматного  кофе  из  настоящих  кофейных  зерен,
выращенных на плантациях.
   - Смотрительница дамской туалетной комнаты тайком  варит  нам  кофе,  -
пояснила Эстер. - Она не позволяет  выносить  его:  боится,  что  об  этом
узнают в отделе Кофиеста. Но так как вы теперь большое начальство...
   Я поблагодарил Эстер и, передав ей пленку с  записью  беседы  с  Джеком
О'Ши, принялся за дела.
   Прежде всего предстояло выбрать участок для испытаний, и тут,  конечно,
не обошлось без стычки с Мэттом Ренстедом. Он заведует Отделом  рынков,  и
нам бы следовало работать в