О'Ши, - показал Шокен. - Его,  конечно,  нет.  Малыш  срывает
бутоны, пока еще есть возможность. Но  скоро  это  кончится.  Единственный
человек, побывавший на Венере! Скоро мы отнимем у него эту славу,  не  так
ли, Митч?
   Мы вошли в крохотную кабинку, и Шокен собственноручно опустил для  меня
откидную постель.
   - Разберись вот, - сказал он и  вытащил  из  нагрудного  кармана  пачку
бумаг. - Это только сырые наброски, над которыми надо поработать. Я пришлю
тебе  поесть  и  Кофиеста.  Поработаешь  пару  часиков,  а  там  можешь  и
вздремнуть, а?
   - Согласен, мистер Шокен.
   Довольно улыбаясь, он ушел, задернув  за  собой  портьеру.  Я  обалдело
уставился на эти "наброски".
   "Буклет в шесть красок. Не  упоминать  прежние  неудачи.  Рассказать  о
Лероде (1959), Холдене (1961), Макгилле (2002)  и  других  героич.  жертв,
первооткрывателях... Ни слова о Мейерсе и Уайте (2010), чей корабль взорв.
при вых. на орбиту. Попробовать изъять  материалы  о  М.  и  У.  из  арх.,
подшив, и кн. по истории. Подсчитать примерно, во что это может  обойтись.
Разыск. в арх. фотогр. Лерода, Холдена и Макгилла. Подобрать,  чтобы  были
блондин, брюнет, рыжий. Крупн.  планом  на  фоне  косм.  кораблей,  снимок
готов, к полету ракеты. Умоляющ, взгл. женщины, но герои думают о космосе.
Подробн. личн. жизни не известн."
   В кабине были предусмотрительно оставлены карандаш и бумага.  Я  сел  и
начал писать: "Мы были обыкновенными парнями. Любили Землю  и  все  земные
блага,  утренний  глоток  Кофиеста,  первую  затяжку  сигаретой   "Старр",
жестковатую материю нового костюма  фирмы  "Старзелиус",  ласковую  улыбку
девушки в ярком весеннем наряде, но этого нам  было  мало.  Нас  тянуло  в
дальние страны, к неизведанным мирам. Коротышка - это Лерод, год 1959-й. А
это я - Холден, 1961-й, рыжий, с  широкими  плечами  -  это  Макгилл,  год
2002-й. Да, нас нет уже в живых. Но мы видели далекие миры и,  прежде  чем
умереть, узнали то, что хотели узнать. Не надо нас жалеть. Мы пошли на это
ради вас. Длинноволосые астрономы могли только строить догадки о Венере. -
Ядовитые газы в атмосфере, - пугали они. Ветры такие горячие,  что  волосы
тлеют на голове, и такой силы, что могут поднять человека в воздух. Но это
были догадки, а не уверенность.  А  что  делаете  вы,  если  в  чем-то  не
уверены? Стараетесь увидеть все собственными глазами..."
   Вошел дежурный с бутербродами и Кофиестом. Одной рукой  я  засовывал  в
рот бутерброды, а другой писал:
   "По тем временам у нас были хорошие воздушные корабли. Нас снарядили  и
обеспечили горючим для полета на Венеру. Не было только одного -  горючего
на обратный путь. Но не надо нас жалеть. Наша цель была - разведать. Могли
же длинноволосые ошибаться, - а вдруг мы, выбравшись из корабля,  вдохнули
бы чистый воздух, искупались в ледяной воде, а  затем,  раздобыв  горючее,
пустились в обратный путь и вернулись бы с добрыми вестями. Но вышло  так,
как предсказывали длинноволосые. Лерод не стал  ждать  голодной  смерти  в
своей ракете, - закончив запись в судовом журнале, он открыл люк и вдохнул
метан. Моя ракета была легче, ветер подхватил ее  и  разнес  на  куски.  У
Макгилла оставались запасы продовольствия, и ракета  его  была  потяжелее.
Неделю он сидел и писал, а потом... Он прихватил с собой цианистый  калий;
Но не жалейте о нас. Мы были Там, мы видели Ее и переслали  вам  сведения,
обо всем, что нужно. Теперь вы, люди, знаете, что и  как  делать.  Знаете,
что длинноволосые не ошибались. Венера - коварная дама, и чтобы  завоевать
ее,  нужны  знания  и  сноровка.  Только  тогда  она   отнесется   к   вам
благосклонно. Если вы найдете нас и наши ракеты,  не  жалейте  о  нас.  Мы
сделали это для вас. Мы знали, что вы не подведете".
   Я снова был в родной стихии.



14

   - Фаулер, - взмолился я,  -  только  не  сегодня.  Давайте  отложим  до
завтра.
   Он пристально посмотрел на меня.
   - Ладно, Митч, хотя я не из тех, что отступают. - Проявилось  еще  одно
из качеств, благодаря которому  он  стал  боссом:  Шокен  начисто  поборол
сжигавшее его любопытство и не расспрашивал, где  я  был  и  что  со  мной
произошло. - Хорошая работа, - сказал он,  бросив  на  свой  стол  листки,
исписанные мною предыдущей ночью. - Не просмотреть ли тебе  это  вместе  с
О'Ши? Он, как никто, сумеет придать им нужный колорит и достоверность. Да,
чуть не забыл, укладывай вещи - полетишь обратно  на  "Вильфредо  Парето".
Хотя тебе ведь нечего укладывать. Вот деньги, выдастся свободная  минутка,
купи все необходимое. Прихвати с собой парней из  охраны.  Помнишь  насчет
"равноправия"? - И он лукаво подмигнул.
   Я нашел О'Ши в соседней кабине - он свернулся, как кошка, клубочком, на
большой, не по росту, койке. Джек повернулся и уставился на  меня  тусклым
взглядом. Вид у него был ужасный.
   - Митч? - произнес,  он  осипшим  голосом.  -  О,  господи,  опять  эти
кошмары.
   - Джек, -  я  постарался,  чтобы  мой  голос  звучал  как  можно  более
убедительно. - Проснись, Джек.
   Он вскочил и сел на койке. - Что за чертовщина! Неужели это  ты,  Митч?
Да-да, припоминаю, кто-то говорил мне  о  тебе,  когда  я  утром  вернулся
домой. - Он старался держать прямо свою маленькую головку. - Ох, умираю, -
вдруг произнес  он  страдальческим  голосом.  -  Достань  мне  чего-нибудь
выпить, а? Выслушай мое предсмертное слово - никогда не становись  героем.
Ты для этого слишком хороший парень...
   Джек, казалось, снова впал в оцепенение.
   Я  пошел  в  кухню  и  взял  чашку  Кофиеста,  ломоть  хлеба  и  стакан
минеральной воды, но на обратном пути вернулся и зашел  в  бар  за  рюмкой
виски.
   О'Ши посмотрел на поднос и икнул. - Это что еще за дрянь? - спросил  он
слабым голосом, имея в  виду  Кофиест,  хлеб  и  минеральную  воду.  Одним
глотком Джек осушил рюмку виски; его передернуло.
   - Давненько не виделись, Джек, - снова начал я.
   - Ох-ох, - стонал он: - Ты принес как раз то, что нужно. Почему в ваших
рекламах чертовски брешут о похмелье? - Он попытался  встать,  но  тут  же
снова рухнул на койку.
   - Спину ломит, - пожаловался он. - В монастырь уйти, что ли? Приходится
так жить, положение обязывает. Это медленно но верно  убивает  меня.  О...
проклятая туристка из Новой Скотии. Ведь сейчас весна?  Ты  думаешь,  этим
все объясняется? А может, у нее эскимосская кровь.
   - Сейчас поздняя осень, - сказал я.
   - Вот как! Тогда, может, у нее нет календаря... Дай-ка мне Кофиест.
   И никаких "спасибо" или "пожалуйста". Он привык к тому,  чтобы  по  его
первому требованию весь мир был у его ног. Да, Джек здорово изменился.
   - Джек, ты мог бы поработать со мной  сегодня?  -  спросил  я  уже  без
всякого энтузиазма.
   - Мог бы, - равнодушно произнес он. - В конце концов Шокен мне  платит.
Но черт возьми, что же с тобой все-таки приключилось?
   - Проводил кое-какие изыскания, - уклончиво ответил я.
   - А Кэти ты видел? Чудесная у тебя женушка, Митч. - Его улыбка пришлась
мне не по вкусу. Она могла означать воспоминания.
   - Рад, что она тебе нравится, - процедил я сквозь зубы. - Заходи, будем
рады.
   Он сплюнул в чашку  с  Кофиестом,  аккуратно  поставил  ее  на  стол  и
спросил:
   - Ты о какой работе говоришь?
   Я  показал  ему  мои  наброски.  Большими  глотками  он  выпил   стакан
минеральной воды и, постепенно приходя в себя, начал читать.
   - Все ты тут переврал, - наконец недовольно сказал  он.  -  Не  знаю  я
никакого  Лерода,  Холдена  или  Макгилла,  и  черта  с   два   были   они
самоотверженными исследователями.  К  Венере  не  "_притягивает_",  к  ней
"_приталкивает_". - Он сидел с мрачным видом, поджав под себя ноги.
   - Мы предполагаем, что их притянуло, -  терпеливо  пояснил  я.  -  Если
хочешь, мы попытаемся убедить в  этом  читателя.  Здесь  надо  бы  оживить
рассказ твоими личными впечатлениями. Как ты на это смотришь?
   - Меня с этого воротит, - произнес Джек равнодушно. -  Митч,  закажи-ка
мне душ, а? Десять минут из пресной воды, погорячей. Черт с ней, с  ценой.
Ты тоже можешь стать знаменитостью. Нужно только, чтоб тебе  повезло,  как
мне. - Он свесил с койки короткие ножки и стал сосредоточенно разглядывать
собственные ступни. - Что ж, - вздохнул он, - живи пока живется.
   - Так как же насчет статьи? - спросил я.
   - Поищи мои отчеты, - небрежно ответил он. - А как там насчет душа?
   - Поищи себе лакея, - в тон ему ответил я и вышел, вконец взбешенный.
   В своей кабине  я  часа  два  потел,  вставляя  в  статью  "впечатления
очевидца", а потом, прихватив охрану, отправился делать покупки. Стычек  с
патрульными на этот раз не произошло. В  витрине  обсерватории  Астрона  я
увидел объявление: "Доктор Астрон сожалеет  о  том,  что  неотложные  дела
потребовали его срочного возвращения на Землю".
   Я поинтересовался, улетела ли ракета "Рикардо" на Землю.
   - Два часа назад, - ответил один из моих провожатых. - Завтра  отлегает
"Парето".
   Итак, теперь я уже мог говорить.


   Я рассказал Фаулеру Шокену все.
   И он не поверил ни единому слову.
   Однако он держался достаточно тактично, стараясь не обидеть меня.
   - Никто не упрекает тебя,  Митч,  -  мягко  сказал  он.  -  Тебе  много
пришлось вынести. Все мы иногда восстаем  против  действительности.  Но  у
тебя есть друзья, мой мальчик. Они  помогут  тебе.  Бывают  минуты,  когда
каждый из нас нуждается в помощи. Мой психиатр...
   Боюсь, что я закричал на него.
   - Ну, ладно, ладно, - произнес он все так же мягко и понимающе. - Время
у нас есть. Правда, профанам нечего соваться в эту тонкую область, но, мне
кажется, я кое-что в этом смыслю и постараюсь объяснить тебе...
   - Объясните лучше вот это! - заорал я, сунув ему  под  нос  подделанный
номер моего свидетельства благонадежности.
   -  Хорошо,  объясню,  -  он  оставался  спокойным.  -  Это   еще   одно
доказательство  твоего  короткого...   ну,   если   хочешь,   бегства   от
действительности. У тебя был психический шок. Ты  бежал  от  самого  себя,
возомнил   себя   другим   человеком   и   выбрал   жизнь,    диаметрально
противоположную той, которую вел талантливый и прилежный работник рекламы.
Ты выбрал легкую и беззаботную жизнь черпальщика, загорающего под  солнцем
тропиков...
   Выслушав все это, я уже не сомневался в том, кто из нас на  самом  деле
далек от действительности.
   - Твою чудовищную клевету на Таунтона поймет всякий,  кто  мало-мальски
разбирается в  природе  наших  подсознательных  мотивов.  Я  рад,  что  ты
высказался. Значит, опять входишь в норму.  Какова  наша  главная  задача,
главная  задача  Митчела  Кортнея,  работника  рекламы?  Бить  противника,
подрывать конкурирующие фирмы  изнутри,  уничтожать  их.  Твои  выдумки  о
Таунтоне говорят понимающему человеку о том, что ты рвешься стать  прежним
Митчелом Кортнеем, работником рекламы. Выраженные  в  символах,  окутанные
таинственностью подсознательного, эти небылицы о  Таунтоне  тем  не  менее
понятны. А встречу с девицей по имени Хеди ты позаимствовал из детективной
литературы.
   - Черт побери! - не выдержал я. - Да взгляните на мою  челюсть!  Видите
эту дырку? Рана все еще болит.
   Он только улыбнулся:
   - Хорошо, что ты не причинил себе большего вреда, Митч.
   - А Кэти? - хрипло спросил я. - А те сведения о "консах", которые я вам
передал? Условные знаки, пароли, приветствия, явки?
   - Митч, - произнес он искренне. - Я тебе уже говорил,  что  не  намерен
забираться в дебри психоанализа, но все это твоя фантазия. Из  ревности  -
это тоже результат раздвоения твоей личности на  Гроуби  -  Кортнея  -  ты
отождествил свою жену с этими чудовищами - "консами".  "Гроуби"  тщательно
подтасовывает  факты,  чтобы  его  сведения  о  "консах"  нельзя  было  ни
проверить, ни опровергнуть. "Гроуби" устраивает так, чтобы твое  настоящее
"я" молчало об этих "фактах" до тех пор, пока "консы"  не  сменят  пароль,
явку и прочее. "Гроуби" действует  из  чувства  самосохранения.  "Кортней"
должен вернуться, и "Гроуби" это знает. Он чувствует, что его "вытесняют",
и тогда решает дождаться удобного момента. "Гроуби" подстраивает все  так,
чтобы еще вернуться...
   - Я не сумасшедший!
   - Мой психиатр...
   - Вы должны верить мне!
   - Борьба подсознательного...
   - Говорю зам, Таунтон нанимает убийц!
   - Знаешь, Митч, когда я окончательно убедился в том, что ты нездоров?
   - Ну? - с горечью спросил я.
   - Когда ты сочинил, будто на ячейке "консов" сидела Малая Наседка. Этот
символ... - он даже слегка смутился, и щеки его порозовели.  -  Мне  стало
совершенно ясно...
   Больше я не стал спорить и только в одном решил не уступать:  -  Мистер
Шокен, говорят, что лучше не перечить сумасшедшим?
   - Ты не сумасшедший, мой мальчик.  Тебе  просто  нужна  помощь,  как  и
многим...
   - Выражусь яснее. Вы исполните одну мою прихоть?
   - Разумеется, - снисходительно улыбнулся он.
   - Обеспечьте охрану себе и мне. Таунтон нанимает убийц. Я ли так думаю,
или "Гроуби", или сам дьявол, - неважно,  но  повторяю,  Таунтон  нанимает
убийц. Если вы согласитесь обеспечить охрану, я обещаю, что не  буду,  как
вы говорите, валять дурака и даже пойду к вашему психиатру.
   - Ладно, - улыбнулся он, явно потешаясь надо мной.
   Бедняга Фаулер. Можно ли винить его? Ведь каждое мое слово было  ударом
по воображаемому миру, в котором он жил. То, что я  говорил,  звучало  как
анафема богу Торговли. Фаулер не мог этого допустить и не представлял, что
мое настоящее "я" верит тому, что я говорю. Не  мог  же,  на  самом  деле,
Митчел Кортней, рекламный работник высшей категории, утверждать, что:
   у тех, кто потребляет, и у тех, кто производит,  интересы  диаметрально
противоположны;
   большая часть населения мира глубоко несчастна;
   рабочему человеку не так-то просто найти подходящую работу;
   предприниматели ведут нечестную игру, всячески нарушая законы;
   "консы" - вполне нормальные, разумные люди и имеют хорошую организацию.
   Все это прозвучало для Фаулера как гром с ясного неба.  Но  Шокен  умел
быстро восстанавливать свое душевное  равновесие.  В  конце  концов  всему
можно найти объяснение, а  бог  Торговли  непогрешим.  Поэтому  совсем  не
Митчел Кортней, работник рекламы, говорит все это,  а  его  злой,  еще  не
отступивший двойник, чертов "Джордж Гроуби" или еще кто-то, только не Митч
Кортней.
   И, как человек,  действительно  страдающий  раздвоением  личности,  что
наверняка привело бы в восторг Фаулера и его  психиатра,  я  сказал  себе:
"Слушай, Митч, а ты и вправду говоришь, как истый "конс".  И  тут  же  мое
второе "я" ответило: "Но я и есть "конс". Вот так номер!"
   "Ладно, - продолжался этот внутренний диалог, - что  я  об  этом  знаю?
Возможно, это действительно так..."
   "Да, - заключило мое второе "я" после  некоторого  раздумья.  -  Вполне
возможно..."
   В нашей профессии существует  такой  прием  -  если  хочешь  что-нибудь
выделить, создай контрастирующий фон. Сейчас, к примеру, таким фоном стали
для меня взгляды Фаулера Шокена и его отношение к действительности.
   "Ладно, Шокен, можешь смеяться, сколько хочешь, - думал я. - Только дай
мне охрану. Мне совсем не хочется снова встретиться с таким  "плодом  моей
фантазии", как милейшая Хеди".



15

   Когда мы с Фаулером,  Джеком  О'Ши,  секретарями  и  нашей  вооруженной
охраной прибыли в здание фирмы "Шокен", Ренстеда не оказалось на месте.
   Его секретарша сообщила, что он где-то на нижних этажах,  и  мы  решили
подождать. Прошел час, и  я  высказал  предположение,  что  он  вообще  не
придет. А еще через час нам сообщили, что в правом крыле здания на  нижнем
этаже найдено чье-то тело. Оно было настолько  изуродовано,  что  опознать
его не удалось.
   Секретарша, истерически всхлипывая, открыла сейф и стол Ренстеда. Здесь
мы и обнаружили его дневник с  записями,  сделанными  в  последние  месяцы
жизни.
   Вперемежку  со  служебными  зачетками,  набросками  планов  предстоящих
кампаний, адресами любовниц и изысканных ресторанов были следующие записи:
   "Вчера  он  опять  приходил.  Говорил,  что  публику   надо   стараться
огорошить. Он пугает меня... говорит, что фирме "Старзелиус" нужны  смелые
и сообразительные люди... Боюсь его до смерти. Он и при жизни  наводил  на
всех страх...
   Вчера Г.В.Х. приходил снова... Я впервые увидел его при дневном  свете.
Я вскочил и закричал, но никто, кроме меня, его не  заметил.  Ну  что  ему
нужно от меня?.. Сегодня его зубы показались мне еще острее и длинней. Мне
нужна помощь... Он сказал, что я никуда  не  гожусь,  что  я  позорю  нашу
профессию..."
   Вскоре мы убедились, что  Ренстеда  тревожила  тень  Георга  Вашингтона
Хилла, основоположника нашей  профессии,  создателя  музыкальной  рекламы,
теоретика шоковой рекламы и Бог знает, чего еще.
   - Бедняга, - вздохнул побледневший Шокен. - Несчастный парень. Если  бы
я только знал. Почему он вовремя не обратился ко мне?
   Последняя запись гласила: "...сказал мне, что я никуда не  гожусь.  Это
мне и самому известно. Позорю нашу профессию. Все это знают...  Читаю  это
на их лицах. Он сказал им. Будь он проклят... Он и его зубы... проклят!"
   - Ах, бедняга, бедняга... - Шокен чуть не плакал. Он повернулся ко мне:
   - Видишь, как нелегко служить нашему делу?
   Как уж тут  не  видеть.  Сфабрикованный  заранее  дневник,  безобразное
месиво вместо трупа.  С  таким  же  успехом  там,  внизу,  мог  бы  лежать
семидесятикилограммовый кусок Малой  Наседки.  Но  напрасно  говорить  это
Шокену. В душе посмеиваясь над ним, я печально кивнул головой.
   Я вновь вернулся к руководящей  работе  в  Отделе  Венеры  и  ежедневно
посещал личного психиатра Фаулера, но  ни  на  шаг  не  отпускал  от  себя
вооруженных телохранителей.
   Проводя со  мной  душеспасительные  беседы,  старик  Шокен  то  и  дело
говорил:
   - Пора бы тебе отказаться от  глупой  выдумки  Пожалуй,  эта  охрана  -
теперь единственное, что стоит  между  тобой  и  действительностью,  Митч.
Доктор Лоулер сказал мне...
   А доктор Лоулер лишь повторял Фаулеру Шокену то, что говорил ему  я.  В
этом  и  заключался  медленный  процесс  моего  "выздоровления".  Я  нанял
студента-медика, которому поручил задним числом разработать  все  симптомы
моего  психического  заболевания,  исходя  из  предположения,  что  психоз
начался в бытность мою потребителем. И он не замедлил  подобрать  мне  то,
что нужно. Часть из симптомов я забраковал как унижающие мое  достоинство.
Тем не менее их осталось достаточно, чтобы каждый раз доктор Лоулер  ронял
от удивления карандаш. Мы  откапывали  их  один  за  другим;  трудно  себе
представить более нудное занятие.
   Не уступал я в одном - по-прежнему утверждал, что  моя  жизнь  и  жизнь
Фаулера Шокена находится в опасности.
   Как я и предполагал, мы с Шокеном  сходились  все  ближе  и  ближе.  Он
считал, что нашел во мне своего верного последователя. Мне же было  стыдно
разочаровывать его - ведь он так хорошо относился  ко  мне.  Но  поскольку
речь шла о жизни и смерти, все остальное уже не имело для меня значения.
   Наконец наступил день, когда Фаулер Шокен мягко сказал мне:
   - Митч, хватит с нас героических мер. Я не прошу тебя лично  обходиться
без барьера, которым ты отгородился от действительности, что  же  касается
меня, свою охрану я намерен снять.
   - Они убьют вас, Фаулер! - крикнул я  в  отчаянии.  Он  только  покачал
головой: - Увидишь, все будет хорошо. Мне нечего бояться.
   Спорить было бесполезно. Не слушая меня больше, Фаулер вызвал командира
своей охраны.
   - Вы мне больше не нужны. Возвращайтесь с вашими людьми к начальству за
новым назначением. Благодарю за хорошую службу.
   Лейтенант отдал честь, однако ни он, ни его люди  не  были  обрадованы.
Вместо легкой  службы  у  Шокена  им,  чего  доброго,  придется  выполнять
обязанности  часовых  в  коридорах  сената  или  ночного  патруля  или  же
сопровождать почту и курьеров в ночное время.