тоже засмеялся, чтобы как-то выйти
из глупого положения, в котором  очутился.  Они  расхохотались  еще  пуще.
Сомнений не было, они потешались надо мной.
   - Ничего, Жоржи, - сказал Херера,  внезапно  посерьезнев.  -  А  теперь
пошли. Думаю, тебе понравится то, что ты сейчас увидишь. - Он  уплатил  по
счету. Официант вопросительно поднял брови.
   - В заднюю комнату?
   - Да, в заднюю. Идем, Жоржи.
   Мы протиснулись мимо стойки вслед за официантом. В конце зала он открыл
дверь и свистящим шепотом что-то сказал Херере по-испански.
   - Не беспокойся, - ответил Херера. - Мы не надолго.
   "Задняя комната", к моему великому удивлению, оказалась библиотекой.
   Я почувствовал на себе взгляд Хереры, но, мне кажется,  ничем  себя  не
выдал. В библиотеке пришлось просидеть около часу, пока Херера с жадностью
читал какую-то изъеденную червями книгу под названием "Моби Дик".  За  это
время я успел пролистать около  дюжины  старинных  журналов.  Мне  немного
полегчало, когда  среди  этой  почтенной  классики,  которую  я  с  трудом
переваривал, я наткнулся на нечто вроде раннего  варианта  наших  нынешних
обращений к потребителю, например: "А  вы  тоже  делаете  такие  ошибки  в
английском?" Такой плакат недурно выглядел бы в моем собственном  кабинете
в агентстве Шокена. Но все же мне было не по  себе  от  такого  количества
книг без единого рекламного объявления. Я не ханжа и не против  уединенных
развлечений, если от них бывает толк. Но всякому терпению есть предел.
   Я пожаловался на головную боль, но, кажется, Херера не поверил  мне.  А
когда вечером, спотыкаясь, он ввалился в спальню, я  отвернулся  к  стене.
После этого мы почти не разговаривали.
   Неделю спустя, когда в столовой чуть было не вспыхнул  бунт,  вызванный
слухами о том, что в тесто для оладий  подсыпают  древесные  опилки,  меня
вызвали в главную контору.
   Прождав час, я наконец был принят управляющим Отделом перемещений.
   - Гроуби?
   - Да, мистер Мило.
   - Неплохие успехи ты сделал за это время. Очень неплохие.  Я  вижу,  ты
здорово продвинулся.
   Это было делом рук Боуэна. Он давал  сведения.  Ему  понадобилось  пять
лет, чтобы пробраться на эту должность.
   - Благодарю вас, мистер Мило.
   - Очень приятно. У  нас,  гм-м,  открывается  вакансия.  Надо  заменить
одного  из  наших  на  Севере.  Факты  подтверждают,  что  он  больше   не
справляется с работой.
   Подтасованные  факты,  фиктивные  сведения,  состряпанные  Боуэном.   Я
наконец оценил неограниченную власть, которой обладали "консы".
   - Тебя могла бы заинтересовать работа по продаже товаров, Гроуби?
   - Как странно, что вы спросили именно об этом, мистер Мило, - сказал  я
скромно. - Меня всегда привлекала эта работа. Мне кажется,  я  бы  с  этим
делом справился.
   Он  скептически  оглядел  меня,  мой  ответ  показался   ему   чересчур
обыкновенным.  -  Но,  может,  придется  делать  работу  и  погрязнее,   -
предупредил он и начал бомбардировать  меня  вопросами,  а  я  почтительно
выдавливал из себя ответы, почерпнутые в справочнике компании  "Хлорелла".
Он изучал все это лет двадцать назад, а я  всего  неделю.  Куда  ему  было
тягаться со мной. Через час  он  уже  был  уверен,  что  Джордж  Гроуби  -
единственная надежда  компании  "Хлорелла  Протеин"  и  немедленно  должен
заполнить образовавшуюся в ее кадрах брешь.
   В тот же вечер я рассказал обо всем в ячейке.
   - Значит, переведут в Нью-Йорк, - уверенно заявил Боуэн.
   Я едва не выдал своей радости. Прежде всего я подумал о Кэти.
   Боуэн оживленно продолжал:
   - Теперь тебя  следует  посвятить  в  некоторые  детали.  Прежде  всего
условные сигналы.
   Я выучил их. На близком расстоянии сигнал подавался  условным  пожатием
руки. Для средних расстояний существовал  сигнал  "опасность!"  -  громкий
оклик. Для связи  на  дальних  расстояниях  пользовались  газетным  кодом,
весьма хитроумным. Боуэн заставил меня попрактиковаться в подаче  сигналов
и выучить на память код. Мы просидели с  ним  до  самого  утра.  Когда  мы
уходили, как обычно, через Малую Наседку, я вдруг  вспомнил,  что  в  этот
день не видел Хереру. Я спросил, где он.
   - Херера не выдержал, - просто ответил Боуэн.
   Я промолчал. Это был условный язык "консов":  "такой  то  не  выдержал"
означало, что "такой то работая много лет  на  пользу  ВАК,  отдавая  свои
гроши, отказывая себе в тех скромных удовольствиях, которые мог бы на  них
купить. Он не женился и не спал с женщинами,  ибо  прежде  всего  думал  о
конспирации. Его начали одолевать сомнения, столь тайные и смутные, что он
сам боялся себе в них признаться. Но сомнения и страхи росли. Они  терзали
и мучили его, и он наложил на себя руки".
   - Херера не выдержал, - тупо повторил я.
   - Не думай об этом, - резко сказал Боуэн. - Ты едешь в  Нью-Йорк.  Тебя
ждут большие и важные дела.
   Да, это было верно. Меня ждали важные дела.



10

   Я отправился в Нью-Йорк почти в респектабельном виде: недорогой  костюм
служащего, четвертый класс туристской ракеты. Надо мной  в  верхнем  ярусе
абсолютно  респектабельные  костариканские  туристы   ахали,   восторгаясь
видами,  мелькавшими  в  призматических  иллюминаторах,  или  с   тревогой
пересчитывали свои гроши, гадая, надолго ли  их  хватит,  если  оплачивать
удовольствия, которые сулит Северный колосс.
   В нижнем ярусе ракеты находились мы, люди погрубее и попроще, но все же
не законтрактованный рабочий скот. Здесь не было иллюминаторов, но  горело
электричество, стояли киоски-автоматы и урны. Представитель компании перед
посадкой произнес речь.
   - Вы, ребята, едете на  Север,  где  уже  не  действуют  костариканские
законы. Вы там получите работу получше. Но не советую  забывать,  что  это
все-таки работа. Я хочу, чтобы каждый из вас зарубил себе на носу, что  вы
работаете  на  "Хлореллу"   и   только   "Хлорелла"   имеет   право   вами
распоряжаться. Если кто из вас думает иначе и решил порвать  контракт,  он
сможет на собственной шкуре проверить, как четко и быстро действуют законы
против нарушителей. А если кто из вас воображает, что ему удастся  удрать,
пусть попробует. "Хлорелла" платит детективному  агентству  Бернса  девять
миллионов долларов в год не для того, чтобы Бернс хлопал ушами. Если  вам,
ребята, хочется узнать, почем фунт лиха, валяйте. Ну как, ясно?
   Все действительно было ясно.
   - Ладно, ребята. Грузитесь на ракету, и желаю удачи.  У  всех  вас  уже
есть направления на работу. Привет Бродвею.
   Без каких-либо происшествий приземлились на ракетодроме в Монтауке. Мы,
пассажиры нижнего яруса, сидели и ждали, пока  наверху  не  выгрузятся  со
своими чемоданами туристы.  Потом  мы  сидели  и  ждали,  пока  таможенные
инспекторы с красно-белыми повязками на рукавах не  кончат  пререкаться  с
командой ракеты из-за лишних  продовольственных  пайков  -  четверо  наших
умерло в  дороге,  и  бортпроводники  решили  сбыть  на  черном  рынке  их
бифштексы из Малой Наседки. А затем мы просто сидели и ждали.
   Наконец была дана команда разбиться на  полсотни.  Выстроились  в  ряд,
каждому на запястье поставили штамп въездной визы, и мы  строем  прошли  к
поезду подземки. Мне повезло:  я  с  группой  парней  попал  в  просторный
товарный вагон.
   На бирже нас  рассортировали  и  распределили,  согласно  направлениям.
Произошел  небольшой   переполох,   когда   выяснилось,   что   "Хлорелла"
перепродала "Фарбен индустри" контракт на двадцать  человек  -  никому  не
хотелось работать в урановых шахтах. Но за себя я был  спокоен.  Рядом  со
мной какой-то тип мрачно смотрел, как  охрана  отбирает  двадцать  бедняг,
которым так не повезло, и уводит их всем скопом.
   - Обращаются, как с рабами, - сказал  он  с  горечью,  дернув  меня  за
рукав. - Это преступление.  Ты  как  считаешь,  Мак?  Унижают  достоинство
рабочего человека.
   Я свирепо взглянул на него. Ясно как день - он был чистейшим  "консом".
Но тут же вспомнил, что сам я пока что тоже "конс". Решил было  обменяться
с ним условным рукопожатием, но  потом  отказался  от  этой  мысли.  Стоит
запомнить этого человека на случай, если мне понадобится помощь.  Но  если
прежде времени раскрыть карты, он еще чего доброго сам обратится ко мне за
помощью.
   Мы направились в пригород Найак к баракам "Хлореллы".


   В хорошем хозяйстве ничего не пропадает.  Под  Нью-Йорком,  как  и  под
каждым большим городом  мира,  имелась  канализационная  сеть  со  сложной
системой отстойников и фильтров. Как любой житель Нью-Йорка, я  знал,  что
органические отходы города с двадцатитрехмиллионным  населением  вместе  с
водой стекают по канализационным трубам,  что  соли  нейтрализуются  путем
ионообмена, оставшаяся жидкость насосами подается на плантации  водорослей
на Лонг-Айленд-Саунд, а густая масса  отходов  нагнетается  в  цистерны  и
морем отправляется на плантации "Хлорелла". Я слышал об этом,  но  никогда
не видел своими глазами.
   Моя должность называлась экспедитор-соединитель девятого  класса.  Моей
обязанностью было соединять гибкие шланги, по которым  подавались  отходы.
После первого дня работы я истратил недельное жалованье на  пылеуловители.
Они не спасли от всех запахов, но хотя бы давали  возможность  остаться  в
живых.
   На третий день, закончив смену, я отправился в  душ.  Я  рассчитал  все
заранее:  после  шести  часов  работы  у  цистерн,  при  вполне   понятном
отсутствии автоматов, продающих воду, галеты и папиросы (да и кто смог  бы
есть, пить или курить в таком зловонье), желания людей, привыкших к режиму
"Попси  -  галеты  -  сигареты",  в   ближайшие   полчаса   будут   вполне
определенными, и едва ли кто вспомнит о душевой.  Благодаря  тому,  что  я
умел подавлять эти желания - они  еще  не  успели  пустить  во  мне  таких
глубоких корней, - я мог мыться почти в пустом душе. Когда же наконец туда
вваливались все, я спокойно отправлялся к автоматам. Разумеется, здесь был
простой расчет, но что могло бы лучше свидетельствовать  о  разнице  между
умственным уровнем  простого  потребителя  и  рекламного  босса?  Конечно,
повторяю, привычки еще не пустили во мне  таких  глубоких  корней,  как  в
других.
   В душевой, кроме меня, был еще один человек, но мы почти не мешали друг
другу. Как только я  вошел,  он  передал  мне  мыло.  Намылив  тело,  я  с
удовольствием подставил его под  ревущую  струю  воды  и  совсем  забыл  о
соседе. Но, возвращая ему мыло,  я  вдруг  почувствовал,  как  он  средним
пальцем коснулся моего запястья, а указательным сжал мой большой палец.
   - О, - воскликнул я растерянно, отвечая на рукопожатие. - Вы кон...
   - Тсс! - зашипел он и  раздраженно  указал  на  микрофон,  свисавший  с
потолка. Повернувшись ко мне спиной, он стал  снова  тщательно  намыливать
тело.
   Когда он вернул мне мыло, к нему был прилеплен кусочек бумаги. В кабине
для одевания я разгладил его и прочел:
   "Сегодня  день  отпусков  в  город.  Отправляйтесь  в  Музей   искусств
"Метрополитен", в зал классиков. Ровно за пять  минут  до  закрытия  музея
остановитесь перед женским торсом".
   Одевшись, я встал в очередь к столу надзирателя. Не прошло и  получаса,
как у меня в кармане  уже  был  пропуск  с  печатью,  дававший  мне  право
переночевать в городе. Я вернулся  к  себе,  собрал  пожитки,  предупредил
того, кто будет спать на моей койке, что сосед надо мной разговаривает  во
сне, сдал вещи на хранение и сел в поезд подземки,  идущий  в  Бронксвиль.
Потом сделал пересадку, проехал одну остановку в  северную  часть  города,
пересел на другой поезд, поехал на юг и  вышел  у  Шокен-Тауэр.  За  мной,
кажется, никто не следил.
   До моего свидания с "консами" оставалось почти четыре часа. Я  стоял  в
вестибюле агентства "Шокен", пока меня не  заприметил  полицейский  агент,
презрительно оглядевший мой дешевый костюм. Я надеялся,  что  в  вестибюль
выйдет Эстер или, может, сам Фаулер Шокен, но мне не  повезло.  Правда,  я
увидел кое-кого из знакомых, но никому из них нельзя было довериться. Пока
не удастся выяснить, что кроется за предательством на леднике  Старзелиус,
мне никого не хотелось бы извещать о том, что я жив.
   Наконец агент спросил с ухмылкой:
   - Ты что, пришел предложить свой пай ребятам Шокена? Не иначе как  тебе
денег девать некуда.
   - Прошу прощенья, - пробормотал я и протиснулся к выходу.  Вряд  ли  он
последует за мной сквозь густую толпу. Так оно и вышло. Быстро  свернув  в
комнату  отдыха,  где  группа  потребителей,  дегустируя   новые   образцы
Кофиеста, смотрела какой-то фильм,  рекламирующий  наши  противозачаточные
средства, я вышел в коридор и прыгнул в служебный лифт.
   - Восьмидесятый этаж, - сказал я  и  тут  же  сообразил,  что  допустил
оплошность. В рупоре прозвучал голос лифтера:
   - Эй вы, в пятой кабине, служебный лифт  идет  только  до  семидесятого
этажа. Что вам надо?
   - Я посыльный, - жалко пролепетал я. - Мне надо кое-что взять в конторе
мистера Шокена. Я говорил, что меня туда не пропустят. Так  и  сказал  им:
"Послушайте, у него небось двадцать пять  секретарей  и  каждый  остановит
меня". Я сказал им...
   - Экспедиция на сорок пятом, -  объявил  лифтер  уже  менее  сурово.  -
Встаньте перед дверью лифта, чтоб я мог вас видеть.
   Мне не хотелось делать этого, но выхода не было -  пришлось  подойти  к
двери. Мне показалось; что из рупора вырвался какой-то звук, но я не был в
этом полностью уверен. Мне  не  приходилось  бывать  в  каморке  лифтеров,
находившейся глубоко под землей,  где  лифтеры  нажимали  кнопки,  посылая
кабины вверх и вниз по узким шахтам. Я дорого бы отдал,  только  бы  одним
глазом заглянуть сейчас туда.
   С минуту я постоял  перед  дверью.  Затем  голос  лифтера  нерешительно
произнес:
   - Ладно, возвращайтесь на  место.  Сорок  пятый  этаж,  первый  поворот
налево.
   Пассажиры лифта смотрели на  меня  осоловевшими  от  Кофиеста  глазами.
Наконец я вышел, ступил на движущуюся ленту коридора и проехал мимо  двери
с надписью "Экспедиция" до конца коридора, где пешеходная дорожка  уходила
под пол. Мне не сразу удалось отыскать лестницу, ведущую на верхние этажи,
но наконец я ее  нашел.  Теперь  можно  было  отвести  душу  и  хорошенько
выругаться. Снова воспользоваться лифтом я не рискнул, а доводилось ли вам
когда-нибудь пешком преодолевать тридцать пять этажей?


   К концу подъема я почувствовал себя совсем худо. Не только потому,  что
отнимались ноги, но и потому, что время шло, а его у меня  было  в  обрез.
Скоро пробьет десять, и потребители, ночевавшие  на  ступеньках  лестницы,
начали уже понемногу заполнять ее. Я был предельно осторожен, но все же на
семьдесят четвертом этаже едва  избежал  драки,  потому  что  у  человека,
расположившегося на третьей  ступеньке,  ноги  оказались  длиннее,  чем  я
предполагал.
   К счастью, выше семьдесят восьмого этажа ночевать не разрешалось: здесь
было царство управляющих.
   Я с опаской шел по коридорам,  стараясь  обращать  на  себя  как  можно
меньше внимания, - ведь меня могли узнать или спросить, что я здесь делаю,
и вышвырнуть вон. Но навстречу попадались только мелкие клерки, а я им был
почти незнаком. Мне все еще везло.
   Но не совсем. Дверь кабинета Фаулера Шокена оказалась запертой.
   Я юркнул в пустой кабинет его третьего  секретаря  и  стал  думать  что
делать дальше. Фаулер после работы любил играть в гольф в  местном  клубе.
Сейчас уже довольно поздно, но стоит попытать  счастья.  Чтобы  попасть  в
клуб, надо было подняться всего четырьмя этажами выше.
   Так я и сделал. Местный клуб считался весьма шикарным, да оно и понятно
- членские  взносы  составляли  кругленькую  сумму.  Помимо  площадки  для
гольфа, теннисного корта и  других  спортивных  сооружений,  всю  северную
часть комнаты занимала "роща" с дюжиной прекрасных искусственных деревьев,
а кругом разместилось  не  менее  двадцати  беседок  для  отдыха,  чтения,
просмотра фильмов и прочих развлечений.
   Две пары играли в гольф. Стараясь остаться незамеченным, я  приблизился
к ним.
   Они были заняты своими циферблатами и  кнопками,  направляя  игрушечные
фигурки к крайней лунке. Я прочел счет  на  табло,  и  сердце  мое  упало.
Новички. Фаулер Шокен не мог играть с таким счетом. Конечно, его здесь  не
было. Когда я подошел поближе, то увидел, что оба мужчины мне не знакомы.
   Стоя в нерешительности, я раздумывал, что делать дальше.  Шокена  нигде
не было видно. Предположим, он  в  одной  из  беседок.  Но  не  мог  же  я
открывать двери каждой и заглядывать туда. Это  слишком  рискованно.  Меня
сразу же вышвырнули бы оттуда, как только я наткнулся бы на любого,  кроме
Фаулера Шокена.
   Я прислушался к разговору играющих. Одна из девушек только что  сделала
удачный  удар  и  закончила  игру.  Она   радостно   улыбалась,   принимая
поздравления,  и  когда  наклонилась  вперед,  чтобы  повернуть  рычаг   и
поставить фигурки на место, я узнал  ее  -  это  была  Эстер,  мой  личный
секретарь.
   Все стало намного проще. Я не мог еще сообразить, как Эстер очутилась в
клубе, но все остальное были ясно. Я спрятался в беседку рядом  с  дамской
комнатой. Ждать пришлось всего десять минут.


   Конечно, при виде меня Эстер тут же упала в обморок.  Я  чертыхнулся  и
втащил ее в беседку. Там стоял диван, и я уложил на него девушку.
   Наконец  Эстер  пришла  в  себя  и  уставилась  на  меня  недоумевающим
взглядом.
   - Митч, - прошептала она, и в голосе ее послышались истерические нотки.
   - Я жив, - успокоил я ее. - Это  действительно  я,  Митч.  Умер  кто-то
другой, и они просто подсунули его труп. Не знаю, кто такие эти "они",  но
перед тобой Митч Кортней, твой начальник. Могу доказать. Например, вспомни
прошлогоднюю рождественскую вечеринку, когда ты так беспокоилась о...
   - Не надо, - сказала она поспешно. - Боже мой,  Митч,  то  есть  мистер
Кортней...
   - Митч меня вполне устраивает, - сказал я и отпустил ее  руку,  которую
растирал. Эстер приподнялась, чтобы лучше видеть меня.
   - Послушай, я жив, это верно, но попал в чертовски серьезную переделку.
Мне необходимо повидаться с Фаулером Шокеном. Можешь устроить  это  сейчас
же, немедленно?
   - О-о, - она судорожно глотнула  воздух,  наконец  приходя  в  себя,  и
потянулась за сигаретой. Я тоже машинально вытащил пачку "Старр".  -  О-о,
Митч! Мистер Шокен на Луне. Это страшная тайна, но  вам  я  могу  сказать.
Что-то, связанное с Венерой. После того, как вы погибли, то есть... ну, вы
сами знаете, что я хочу сказать,  -  после  этого  он  поставил  во  главе
проекта "Венера" мистера Ренстеда. Дела пошли хуже  и  хуже,  и  он  решил
взять все в свои руки. Я  дала  ему  ваши  заметки.  Кажется,  там  что-то
говорилось о Луне. Во всяком случае, два дня назад он улетел.
   - О, черт, - выругался я. - Кого же  он  оставил  вместо  себя?  Гарвея
Бренера? Тогда свяжись...
   Эстер покачала головой.
   - Нет, Митч, фирму возглавляет мистер Ренстед. Мистер Шокен  уехал  так
поспешно, что смог передать дела  только  мистеру  Ренстеду.  Я  могу  ему
позвонить прямо сейчас.
   - Нет. - Взглянув на  часы,  я  застонал  от  отчаяния.  Я  едва  успею
добраться до музея "Метрополитен". - Послушай,  Эстер,  мне  надо  уходить
отсюда. Ни слова никому о нашей встрече, слышишь? Я что-нибудь придумаю  и
позвоню тебе. Скажу, что я врач твоей матери, -  как  его  там,  -  доктор
Галлант? Условимся, где встретиться и что делать. Ведь я могу рассчитывать
на тебя, Эстер, правда?
   - Конечно, Митч. - Она задыхалась от волнения.
   - Хорошо. А теперь ты должна спуститься со мной  на  лифте.  Спускаться
пешком нет времени, а если меня поймают на территории  клуба,  могут  быть
неприятности. - Я остановился и посмотрел на нее. - Кстати, о  клубе.  Что
ты здесь делаешь, Эстер?
   Она вспыхнула.
   - О, вы знаете, как это бывает, - сказала она печально. - Когда вас  не
стало, работы для меня не нашлось. У  всех  управляющих  свои  собственные
секретар