ся  в  наружную  дверь  все   громче,
настойчивей,  но  прислуга,   повинуясь   распоряжениям   Кемпа,   сидела,
запершись, по своим комнатам. Наконец все стихло.  Кемп  посидел  немного,
прислушиваясь, потом осторожно выглянул по очереди в каждое из трех  окон.
После этого вышел на лестницу и опять напряженно прислушался. Затем  пошел
в спальню, вооружился там кочергой и снова отправился проверять внутренние
запоры окон в нижнем этаже. Все было прочно и надежно. Он вернулся наверх.
Эдай по-прежнему неподвижно лежал у края посыпанной  гравием  дорожки.  По
дороге, мимо вилл, шли служанка и двое полисменов.
   Стояла мертвая тишина. Кемпу показалось, что  трое  людей  приближаются
очень медленно. Он спрашивал себя, что делает его противник.
   Вдруг он вздрогнул. Снизу донесся  треск.  После  некоторого  колебания
Кемп сошел вниз. Внезапно весь дом огласился тяжелыми  ударами  и  треском
расщепляемого дерева. Звенели и лязгали железные задвижки на  ставнях.  Он
повернул ключ, открыл дверь в кухню.  Как  раз  в  эту  минуту  в  комнату
полетели разрубленные и расщепленные ставни. Кемп остановился, оцепенев от
ужаса. Оконная рама, кроме одной перекладины, была еще цела, но от  стекла
осталась только зубчатая каемка. Ставни были разрублены  топором,  который
теперь со всего размаху ударял по  раме  и  железной  решетке,  защищавшей
окно. Но вдруг топор отскочил в сторону и исчез.
   Кемп  увидел  лежавший  на  дорожке  возле  дома  револьвер,  и  тотчас
револьвер подпрыгнул. Кемп попятился.  Еще  секунда  -  раздался  выстрел;
щепка, оторванная от захлопнутой Кемпом кухонной двери, пролетела над  его
головой. Он запер дверь на ключ и сейчас же услышал крики и смех Гриффина.
Потом под сокрушительными ударами  топора  снова  затрещало  дерево.  Кемп
постоял в коридоре, собираясь с мыслями. Через минуту Невидимка  будет  на
кухне. Эта дверь задержит его ненадолго, и тогда...
   У наружной двери позвонили. Должно  быть,  полисмены.  Кемп  побежал  в
прихожую, укрепил цепь и  отодвинул  засов.  Только  окликнув  служанку  и
услышав ее голос, он снял цепь; все трое гурьбой ввалились в дом,  и  Кемп
снова захлопнул дверь.
   - Невидимка! - сказал Кемп. - У него револьвер. Осталось два заряда. Он
убил Эдая. Или, во всяком случае, ранил его. Вы не видели его на  лужайке?
Он там лежит.
   - Кто? - спросил один из полицейских.
   - Эдай, - сказал Кемп.
   - Мы прошли задворками, - сказала служанка.
   - Что это за треск? - спросил другой полицейский.
   - Он на кухне... или скоро там будет. Он нашел топор...
   Вдруг на весь дом раздались удары топора по  кухонной  двери.  Служанка
взглянула на дверь, задрожала и  попятилась  и  столовую.  Кемп  отрывочно
объяснял положение. Они услышали, как подалась кухонная дверь.
   - Сюда! - крикнул Кемп, быстро вталкивая полисменов в столовую.
   - Кочергу! - крикнул Кемп и бросился  к  камину.  Кочергу,  которую  он
принес из спальни, он отдал первому из полисменов, а кочергу из столовой -
другому. Вдруг он отскочил назад.
   Один из полисменов пригнулся и,  вскрикнув,  поймал  топор  кочергой...
Револьвер выпустил предпоследний заряд, пробив ценное полотно кисти Сиднея
Купера. Второй полисмен ударил своей кочергой по маленькому  смертоносному
оружию, точно хотел убить осу, и револьвер со стуком упал на пол.
   Как только началась схватка, служанка вскрикнула, постояла с  минуту  у
камина  и  бросилась  отворять  ставни,  вероятно,  думая  спастись  через
разбитое окно.
   Топор выбрался в коридор и остановился футах в  двух  от  пола.  Слышно
было тяжелое дыхание Невидимки.
   - Вы оба отойдите, - сказал он. - Мне нужен Кемп.
   - А нам нужны вы, - сказал первый полисмен и, выступив  вперед,  ударил
кочергой в направлении Голоса. Но Невидимке удалось уклониться от удара, и
кочерга попала в стойку для зонтиков.
   Полисмен едва устоял на ногах, и в ту же минуту топор  стукнул  его  по
голове, смяв каску, словно она была из бумаги, и  он  кубарем  вылетел  на
кухонную лестницу. Но второй полисмен  ударил  кочергой  позади  топора  и
попал во что-то мягкое. Раздался крик боли, и топор упал на пол.  Полисмен
ударил опять, но попал в пустоту; потом  он  наступил  ногой  на  топор  и
ударил  еще  раз.  Затем,  держа  кочергу   наготове,   стал   внимательно
прислушиваться, стараясь уловить какое-нибудь движение.
   Он услышал, как раскрылось окно в столовой и  затем  раздались  быстрые
шаги. Товарищ его приподнялся и сел; кровь текла у него по щеке.
   - Где он? - спросил раненый.
   - Не знаю. Я зацепил его. Стоит где-нибудь в прихожей, если  только  не
шмыгнул мимо тебя. Доктор Кемп! Сэр!..
   Никакого ответа.
   - Доктор Кемп! - снова позвал полисмен.
   Раненый стал медленно подниматься на ноги.  Наконец  ему  это  удалось.
Вдруг с кухонной лестницы донеслось шлепанье босых ног.
   - Гоп! - крикнул первый  полисмен  и  метнул  кочергу:  она  расплющила
газовый рожок.
   Он пустился было преследовать Невидимку, но потом раздумал  и  вошел  в
столовую.
   - Доктор Кемп... - начал он и сразу остановился. - Вот таи храбрец этот
доктор Кемп, -  сказал  он,  обращаясь  к  заглянувшему  через  его  плечо
товарищу.
   Окно в столовой было раскрыто настежь. Ни служанки, ни Кемпа.
   Свое мнение о докторе Кемпе второй полисмен выразил кратко и энергично.



        28. ТРАВЛЯ ОХОТНИКА

   Мистер Хилас, владелец соседней виллы,  спал  в  своей  беседке,  когда
началась осада дома  Кемпа.  Мистер  Хилас  принадлежал  к  тому  упрямому
меньшинству, которое ни за что не  хотело  верить  "нелепым  россказням  о
Невидимке".  Жена  его,  однако,  слухам  верила  и  не  раз  впоследствии
напоминала об этом мужу. Он вышел погулять по своему саду как ни в чем  не
бывало, а после обеда по давней привычке прилег. Все время, пока Невидимка
бил окна в доме Кемпа, мистер Хилас преспокойно спал, но вдруг проснулся и
почувствовал неладное. Он взглянул на дом  Кемпа,  протер  глаза  и  снова
взглянул. Потом он спустил ноги и сел, прислушиваясь. Он помянул черта, но
странное видение не исчезло. Дом выглядел так, как  будто  его  бросили  с
месяц назад после погрома. Все стекла были разбиты, и все окна, кроме окон
кабинета на верхнем этаже, были изнутри закрыты ставнями.
   - Готов поклясться, - мистер Хилас посмотрел на часы,  -  что  двадцать
минут назад все было в порядке.
   Вдалеке раздавались мерные удары и звон стекла. А затем, пока он  сидел
с разинутым ртом, произошло нечто  еще  более  странное.  Ставни  столовой
распахнулись, и служанка в шляпе и  пальто  появилась  в  окне,  судорожно
стараясь поднять раму. Вдруг возле нее появился еще кто-то и стал помогать
ей. Доктор Кемп! Еще минута - окно открылось, и служанка вылезла из  него;
она  бросилась  бежать  и  исчезла   в   кустах.   Мистер   Хилас   встал,
нечленораздельными  возгласами  выражая  свое  волнение  по  поводу  столь
поразительных событий.  Он  увидел,  как  Кемп  взобрался  на  подоконник,
выпрыгнул в окно и в ту же минуту появился на дорожке, обсаженной кустами;
он бежал, пригнувшись, словно прячась от  кого-то.  Он  исчез  за  кустом,
потом показался опять возле изгороди со стороны открытого поля. В один миг
он перелез изгородь и кинулся бежать вниз по  косогору,  прямо  к  беседке
мистера Хиласа.
   - Господи! - воскликнул мистер Хилас, пораженный страшной мыслью. - Это
тот мерзавец Невидимка! Значит, все правда!
   Для мистера Хиласа такая  мысль  означала:  немедленно  действовать,  и
кухарка его, наблюдавшая за ним  из  окна  верхнего  этажа,  с  удивлением
увидела, как он ринулся к дому со скоростью добрых девяти миль в час.
   - Чего это он так испугался?  -  пробормотала  кухарка.  -  Мчится  как
угорелый.
   Раздалось хлопанье дверей, звон колокольчика и  голос  мистера  Хиласа,
оравшего во все горло:
   - Заприте двери! Заприте окна! Заприте все! Невидимка идет!
   Весь дом тотчас же наполнился криками, шумом  и  топотом  бегущих  ног.
Мистер Хилас сам побежал закрывать балконные двери,  и  тут  из-за  забора
показалась голова, плечи и колени Кемпа. Еще минута - и  Кемп,  перемахнув
через грядку спаржи, помчался по теннисной площадке к дому.
   - Нельзя, - сказал мистер Хилас, задвигая засов. - Мне очень жаль, если
он гонится за вами, но сюда нельзя.
   К стеклу прижалось лицо Кемпа, искаженное ужасом.  Он  стал  стучать  в
балконную дверь и  неистово  рвать  ручку.  Видя,  что  все  напрасно,  он
пробежал по балкону, спрыгнул в сад и начал  стучаться  в  боковую  дверь.
Потом выскочил через боковую калитку, обогнул дом  и  пустился  бежать  по
дороге. И едва успел  он  скрыться  из  глаз  мистера  Хиласа,  все  время
испуганно  смотревшего  в  окно,  как  грядку  спаржи  безжалостно   смяли
невидимые ноги. Тут мистер Хилас помчался по лестнице наверх и дальнейшего
хода охоты уже не видел. Но, пробегая мимо окна, он услышал, как  хлопнула
боковая калитка.
   Выскочив на дорогу, Кемп, естественно, побежал под гору. Таким образом,
ему пришлось теперь самому совершить тот же пробег, за которым  он  следил
столь критическим взором из окна своего кабинета  всего  лишь  четыре  дня
тому назад. Для человека, давно не упражнявшегося, Кемп бежал  неплохо,  и
хотя он побледнел и обливался потом, мысль его работала спокойно и трезво.
Он несся крупной рысью,  и  когда  попадались  неудобные  места,  неровный
булыжник или осколки разбитого стекла, ярко блестевшие на солнце, то бежал
прямо по ним, предоставляя невидимым  босым  ногам  своего  преследователя
избирать путь по собственному усмотрению.
   Впервые в жизни Кемп обнаружил, что дорога по холму необычайно длинна и
безлюдна и что до окраины города  там,  у  подножия  холма,  необыкновенно
далеко. На свете нет более трудного и медлительного способа  передвижения,
чем бег.  Виллы,  дремавшие  под  полуденным  солнцем,  по-видимому,  были
заперты наглухо. Правда, это было сделано по его собственному указанию. Но
хоть бы кто-нибудь догадался на всякий  случай  следить  за  происходящим!
Вдали начал вырисовываться город, море скрылось из виду, внизу были  люди.
К подножию холма как раз подъезжала конка. А там  полицейское  управление.
Но что это слышно позади, шаги? Ходу!
   Люди внизу  смотрели  на  него;  несколько  человек  бросилось  бежать.
Дыхание Кемпа стало хриплым. Теперь конка была совсем  близко,  в  кабачке
"Веселые крикетисты" шумно запирали двери. За конкой были  столбы  и  кучи
щебня для дренажных работ. У Кемпа мелькнула  мысль  вскочить  в  конку  и
захлопнуть двери, но он решил, что  лучше  направиться  прямо  в  полицию.
Через минуту он миновал "Веселых крикетистов" и очутился  в  конце  улицы,
среди людей.  Кучер  ковки  и  его  помощник,  бросив  выпрягать  лошадей,
смотрели на него разинув  рты.  Из-за  куч  щебня  выглядывали  удивленные
землекопы.
   Кемп немного замедлил бег, но, услышав за собой  быстрый  топот  своего
преследователя, опять поднажал.
   - Невидимка! - крикнул он землекопам, неопределенно махнув рукой назад,
и,  по  счастливому  наитию,  перескочил  канаву,  так  что  между  ним  и
Невидимкой очутилось несколько дюжих мужчин. Оставив мысль о  полиции,  он
свернул в переулок, промчался мимо тележки зеленщика, помедлил мгновение у
дверей колониальной лавки  и  побежал  по  бульвару,  который  выходил  на
главную улицу. Дети, игравшие под деревьями, с криком разбежались при  его
появлении, раскрылось несколько окон, и разгневанные матери что-то кричали
ему вслед. Он снова выбежал на Хилл-стрит,  ярдов  за  триста  от  станции
конки, и увидел толпу кричащих и бегущих людей.
   Он взглянул вдоль улицы по направлению к холму. Ярдах в  двенадцати  от
него бежал рослый землекоп, громко бранясь и размахивая лопатой; следом за
ним мчался, сжав кулаки, кондуктор конки. За ними бежали еще люди,  громко
крича и замахиваясь на кого-то. С другой стороны, по направлению к  городу
тоже спешили мужчины и женщины, и Кемп увидел, как из одной лавки выскочил
человек с палкой в руке.
   - Окружайте его! Окружайте! - крикнул кто-то.
   Кемп вдруг понял,  что  положение  резко  изменилось.  Он  остановился,
переводя дух, и огляделся.
   - Он где-то здесь! - крикнул он. - Оцепите...
   - Ага! - раздался Голос.
   Кемп получил жестокий удар по уху и зашатался; он попытался  обернуться
к невидимому противнику,  но  еле  устоял  на  ногах  и  ударил  в  пустое
пространство. Потом он получил сильный удар в челюсть и свалился на землю.
Через секунду в живот ему уперлось колено и две руки яростно схватили  его
за горло, но одна из них действовала слабее другой. Кемпу удалось  разжать
кисти рук Невидимки, послышался громкий стон, и вдруг  над  головой  Кемпа
взвилась лопата землекопа и с глухим  стуком  опустилась.  На  лицо  Кемпа
что-то капнуло. Руки, державшие его за горло, вдруг  ослабели,  судорожным
усилием  он  освободился,  ухватил  обмякшее  плечо  своего  противника  и
навалился на него, прижимая к земле невидимые локти.
   - Я поймал его! - взвизгнул  Кемп.  -  Помогите,  помогите!  Он  здесь.
Держите его за ноги!
   Секунда - и на место борьбы ринулась вся толпа. Посторонний зритель мог
бы подумать, что тут разыгрывается какой-то ожесточенный футбольный  матч.
После выкриков Кемпа никто уже не сказал ни слова,  слышался  только  стук
ударов, топот ног и тяжелое дыхание.
   Невидимке удалось нечеловеческим усилием  сбросить  с  себя  нескольких
противников и подняться на ноги. Кемп вцепился в него, как гончая в оленя,
и десятки рук хватали, колотили  и  рвали  невидимое  существо.  Кондуктор
конки поймал его за шею и снова повалил на землю.
   Опять образовалась груда  барахтающихся  тел.  Били,  нужно  сознаться,
немилосердно. Вдруг раздался дикий вопль: "Пощадите! Пощадите!" - и быстро
замер в придушенном стоне.
   - Оставьте его,  дурачье!  -  крикнул  Кемп  глухим  голосом,  и  толпа
подалась назад. - Он ранен, говорят вам. Отойдите!
   Наконец удалось  оттеснить  сгрудившихся  разгоряченных  людей,  и  все
увидели, что доктор Кемп опустился на колени, как  бы  повиснув  дюймах  в
пятнадцати от земли; он прижимал к земле невидимые руки.  Полисмен  держал
невидимые ноги.
   - Не выпускайте  его!  -  крикнул  землекоп,  размахивая  окровавленной
лопатой. - Прикидывается!
   - Он не  прикидывается,  -  сказал  Кемп,  становясь  на  колени  возле
невидимого тела, - и, кроме того, я держу его крепко. - Лицо у Кемпа  было
разбито и уже начинало опухать; он говорил с трудом, из губы текла  кровь.
Он поднял руку и, по-видимому, стал ощупывать лицо лежащего.  -  Рот  весь
мокрый, - сказал он и вдруг вскрикнул: - Боже праведный!
   Кемп  быстро  встал  и  снова  опустился  на  колени  возле  невидимого
существа. Опять началась толкотня  и  давка,  слышался  топот  подбегавших
любопытных. Из всех домов выскакивали люди.  Двери  "Веселых  крикетистов"
распахнулись настежь. Говорили мало.
   Кемп водил рукой, словно ощупывал пустоту.
   - Не дышит, - сказал он. - И сердце не бьется. Бок у него... ох!
   Какая-то старуха, выглядывавшая из-под локтя рослого  землекопа,  вдруг
громко вскрикнула.
   - Глядите! - сказала она, вытянув морщинистый палец.
   И, взглянув в  указанном  ею  направлении,  все  увидели  контур  руки,
бессильно лежавшей на земле;  рука  была  словно  стеклянная,  можно  было
разглядеть все вены и-артерии, все кости и нервы. Она теряла  прозрачность
и мутнела на глазах.
   - Ого! - воскликнул констебль. - А вот и ноги показываются.
   И так медленно, начиная с рук и ног,  постепенно  расползаясь  по  всем
членам до жизненных центров, продолжался этот странный переход  к  видимой
телесности.  Это  напоминало   медленное   распространение   яда.   Сперва
показались тонкие белые нервы, образуя как бы слабый  контур  тела,  затем
мышцы и  кожа,  принимавшие  сначала  вид  легкой  туманности,  но  быстро
тускневшие и уплотнявшиеся. Вскоре можно было  различить  разбитую  грудь,
плечи и смутный абрис изуродованного лица.
   Когда наконец толпа расступилась и Кемпу удалось  встать  на  ноги,  то
взорам всех присутствующих предстало распростертое на земле голое, жалкое,
избитое и изувеченное тело человека лет тридцати. Волосы и борода  у  него
были белые, не седые, как у стариков, а белые,  как  у  альбиносов,  глаза
красные, как гранаты.  Пальцы  судорожно  скрючились,  глаза  были  широко
раскрыты, а на лице застыло выражение гнева и отчаяния.
   - Закройте ему лицо! - крикнул кто-то. - Ради всего  святого,  закройте
лицо!
   Тело накрыли  простыней,  взятой  в  кабачке  "Веселые  крикетисты",  и
перенесли в дом. Там, на жалкой постели,  в  убогой,  полутемной  комнате,
среди невежественной, возбужденной толпы, избитый и израненный,  преданный
и безжалостно затравленный, окончил свой  странный  и  страшный  жизненный
путь Гриффин - первый  из  людей,  сумевший  стать  невидимым.  Гриффин  -
даровитый физик, равного которому еще не видел свет.



        ЭПИЛОГ

   Так  кончается  повесть  о  необыкновенном  и  гибельном   эксперименте
Невидимки. А если  вы  хотите  узнать  о  нем  побольше,  то  загляните  в
маленький трактир возле Порт-Стоу и поговорите с хозяином.  Вывеска  этого
трактира - доска, в одном углу которого изображена шляпа,  а  в  другом  -
башмаки, а название его такое  же,  как  заглавие  этой  книги.  Хозяин  -
низенький, толстенький человечек с длинным носом, щетинистыми  волосами  и
багровым лицом. Выпейте побольше, и он не преминет подробно рассказать вам
обо всем, что случилось с ним после описанных выше событий, и о  том,  как
суд пытался отобрать найденные при нем деньги.
   - Когда они убедились, что нельзя установить, чьи это деньги, то  стали
говорить, - вы только подумайте! - будто со мной  надо  поступить,  как  с
кладом. Ну, скажите сами, похож я на клад? А потом  один  господин  платил
мне по гинее в вечер за то, что я рассказывал эту историю в мюзик-холле.
   Если же вы пожелаете сразу остановить поток его  воспоминаний,  то  вам
стоит только спросить его, не играли  ли  роль  в  этой  истории  какие-то
рукописные книги. Он  скажет,  что  книги  действительно  были,  и  начнет
клятвенно утверждать,  что,  хотя  все  почему-то  считают,  будто  они  и
посейчас находятся у него, это неправда, их у него нет!
   - Невидимка сам забрал их у меня, спрятал где-то, еще когда я удрал  от
него и скрылся в Порт-Стоу. Это все мистер Кемп сочиняет,  будто  книги  у
меня.
   После этого он всякий раз впадает в задумчивость, украдкой наблюдает за
вами, нервно перетирает стаканы и наконец выходит из комнаты.
   Он старый холостяк, у него издавна холостяцкие вкусы, и в доме  нет  ни
одной  женщины.  Всю  свою  верхнюю  одежду,  части  своего   костюма   он
застегивает при помощи пуговиц - этого требует его положение, -  но  когда
дело доходит до подтяжек и более  интимных  частей  туалета,  он  все  еще
прибегает к веревочкам.  В  деле  он  не  очень  предприимчив,  но  весьма
заботится о респектабельности своего заведения. Движения его  медлительны,
и он склонен к задумчивости. В местечке он  слывет  умным  человеком,  его
бережливость внушает всем почтение, а о дорогах Южной  Англии  он  сообщит
сам больше сведений, чем любой путеводитель.
   А в воскресенье утром - каждое воскресенье  в  любое  время  года  -  и
каждый вечер после десяти часов  он  отправляется  в  гостиную,  прихватив
стакан джина, чуть разбавленного  водой,  после  чего  тщательно  запирает
дверь, осматривает шторы и даже заглядывает под стол. Убедившись в  полном
своем одиночестве, он отпирает шкаф, затем ящик в шкафу,  вынимает  оттуда
три книги в коричневых кожаных переплетах  и  торжественно  кладет  их  на
середину стола. Переплеты истрепаны и покрыты налетом зеленой плесени (ибо
однажды эти книги ночевали в  канаве),  а  некоторые  страницы  совершенно
размыты грязной водой. Хозяин садится в кресло, медленно набивает глиняную
трубку, не отрывая восхищенного взора от книг.