риезжий.
   И после того как постоялец  ушел  в  свою  спальню  -  это  было  около
половины десятого, -  мистер  Холл  с  весьма  вызывающим  видом  вошел  в
гостиную и стал внимательно оглядывать мебель, как бы желая показать этим,
что тут хозяин он, а не приезжий; он презрительно взглянул на лист  бумаги
с математическими выкладками, который оставил  незнакомец.  Ложась  спать,
мистер Холл посоветовал  жене  внимательно  присмотреться,  что  за  багаж
завтра доставят постояльцу.
   - Не суйся не в свое дело, - оборвала его миссис Холл. -  Смотри  лучше
за собой, а я без тебя управлюсь.
   Она тем  более  сердилась  на  мужа,  что  приезжий  действительно  был
какой-то странный, и  в  душе  она  сама  беспокоилась.  Ночью  она  вдруг
проснулась, увидев во сне огромные глазастые головы,  похожие  на  брюквы,
которые  тянулись  к  ней   на   длинных   шеях.   Но,   будучи   женщиной
рассудительной, она подавила свой страх,  повернулась  на  другой,  бок  и
снова уснула.



        3. ТЫСЯЧА И ОДНА БУТЫЛКА

   Итак, девятого февраля,  когда  только  начиналась  оттепель,  неведомо
откуда появился в Айпинге странный незнакомец. На следующий день в слякоть
и распутицу его багаж доставили в трактир. И багаж этот оказался не совсем
обычным. Оба чемодана, правда, ничем не отличались от  тех,  какие  обычно
бывают у  путешественников;  но,  кроме  них,  прибыл  ящик  с  книгами  -
большими,  толстыми  книгами,  причем  некоторые  были  не  напечатаны,  а
написаны чрезвычайно неразборчивым почерком, - и с дюжину, если не больше,
корзин, ящиков и коробок, в которых лежали какие-то предметы, завернутые в
солому; Холл, не преминувший поворошить солому, решил, что это бутылки.  В
то время как Холл оживленно  болтал  с  Фиренсайдом,  возницей,  собираясь
помочь ему перенести багаж в дом, в дверях показался  незнакомец  в  низко
надвинутой шляпе, в пальто, перчатках и шарфе. Он вышел из дому и даже  не
взглянул на собаку Фиренсайда, лениво обнюхивавшую ноги Холла.
   - Несите ящики в комнату, - сказал он. - Я и так уж заждался.
   С этими словами он спустился с  крыльца  и  подошел  к  задку  подводы,
собираясь собственноручно унести небольшую корзину.
   Завидев его, собака Фиренсайда злобно зарычала и ощетинилась; когда  же
он спустился с крыльца, она подскочила и вцепилась ему в руку.
   - Куш! - крикнул Холл, вздрагивая, так как всегда побаивался  собак,  а
Фиренсайд заорал:
   - Ложись! - и схватился за кнут.
   Они видели, как зубы собаки скользнули  по  руке  незнакомца,  услышали
звук пинка; собака подпрыгнула и вцепилась в ногу незнакомца,  после  чего
раздался треск разрываемых брюк.  В  это  время  кончик  кнута  Фиренсайда
настиг собаку, и она, заскулив от обиды и боли,  спряталась  под  повозку.
Все это  произошло  за  какие-нибудь  полминуты.  Никто  не  говорил,  все
кричали. Незнакомец быстро взглянул на  разорванную  перчатку  и  штанину,
сделал движение, будто хотел нагнуться, затем повернулся и  бегом  взбежал
на крыльцо. Они услышали, как он торопливо прошел по коридору  и  застучал
каблуками по деревянной лестнице, которая вела в его комнату.
   - Ах ты, тварь эдакая! - выругался Фиренсайд, слезая на землю с  кнутом
в руке, в то время как собака зорко следила за  ним  из-за  колес.  -  Иди
сюда! - крикнул Фиренсайд. - Не то хуже будет!
   Холл стоял в смятении, разинув рот.
   - Она укусила его, - заговорил он. - Пойду посмотрю, что с ним. - И  он
зашагал вслед за незнакомцем. В коридоре он встретил жену и сказал  ей:  -
Постояльца искусала собака Фиренсайда.
   Он поднялся по лестнице. Дверь незнакомца была приоткрыта, он распахнул
ее и вошел в комнату без особых церемоний, спеша выразить свое сочувствие.
   Штора была спущена, и в комнате царил  полумрак.  Холл  успел  заметить
что-то в высшей степени странное, похожее на руку  без  кисти,  занесенную
над ним, и лицо, состоявшее из трех больших расплывчатых  пятен  на  белом
фоне, очень похожее на  бледный  цветок  анютиных  глазок.  Потом  сильный
толчок в грудь отбросил его в коридор, дверь захлопнулась перед самым  его
носом, и он услышал, как щелкнул ключ  в  замке.  Все  это  произошло  так
быстро, что Холл ничего не успел сообразить.  Мелькание  каких-то  смутных
теней, толчок, боль о груди. И вот  он  стоит  на  темной  площадке  перед
дверью, спрашивая себя, что же это он такое видел.
   Немного погодя он присоединился к кучке  людей,  собравшейся  на  улице
перед трактиром. Здесь был и Фиренсайд, который уже второй раз рассказывал
всю историю с самого начала, и миссис Холл, твердившая, что его собака  не
имеет никакого права кусать ее  постояльцев;  тут  же  стоял  и  Хакстерс,
владелец лавки напротив, сильно заинтересованный  происшествием,  и  Сэнди
Уоджерс, кузнец, слушавший Фиренсайда с глубокомысленным Видом.  Сбежались
и женщины и дети, каждый изрекал какую-нибудь глупость вроде: "Попробовала
бы она меня укусить", "Нельзя держать таких собак" и так далее.
   Мистер Холл глядел на них с крыльца, прислушивался к их  разговорам,  и
ему уже начало казаться, что ничего необычайного он там, наверху,  увидеть
не мог, Да ему и слов не хватило бы, чтобы описать свои впечатления.
   - Он сказал, что ему ничего не нужно, - только и ответил он  на  вопрос
жены. - Пожалуй, надо внести багаж.
   - Лучше бы сразу прижечь, - сказал мистер  Хакстерс,  -  в  особенности
если получилось воспаление.
   - Я пристрелила бы ее, - сказала одна из женщин.
   Вдруг собака снова зарычала.
   - Давайте вещи, - послышался  сердитый  голос,  и  на  пороге  появился
незнакомец, закутанный, с поднятым воротником и в низко надвинутой  шляпе.
- Чем скорее вы внесете их, тем лучше, - продолжал  он,  По  свидетельству
одного из очевидцев, он успел переменить перчатки и брюки.
   - Сильно она вас искусала, сударь? - спросил Фиренсайд. - Очень это мне
неприятно, что моя собака...
   -  Пустяки,  -  ответил  незнакомец.  -  Даже   следа   никакого   нет.
Поторопитесь-ка лучше с вещами!
   Тут он, по утверждению мистера Холла, выругался вполголоса.
   Как только первую корзину внесли по его указанию в гостиную, незнакомец
нетерпеливо принялся ее распаковывать, оса  зазрения  совести  разбрасывая
солому по ковру миссис Холл. Он начал вытаскивать  из  корзины  бутылки  -
маленькие  пузатые  пузырьки  с  порошками,  небольшие  узкие  бутылки   с
окрашенной в разные цвета или прозрачной жидкостью,  изогнутые  склянки  с
надписью "яд", круглые бутылки с тонкими горлышками,  большие  бутылки  из
зеленого  и  белого  стекла,  бутылки  со   стеклянными   пробками   и   с
вытравленными на них надписями, бутылки с притертыми пробками,  бутылки  с
деревянными затычками, бутылки из-под вина и прованского  масла.  Все  эти
бутылки он расставил рядами на комоде, на каминной  доске,  на  столе,  на
подоконнике, на полу, на этажерке - всюду.  В  брэмблхерстской  аптеке  не
набралось бы  и  половины  такой  уймы  бутылок.  Получилось  внушительное
зрелище. Он распаковывал корзину за корзиной,  и  во  всех  были  бутылки.
Наконец все ящики и корзины опустели, а  на  столе  выросла  гора  соломы;
кроме бутылок, в  корзинах  оказалось  еще  немало  пробирок  и  тщательно
упакованные весы.
   Распаковав корзины, незнакомец отошел к  окну  и  немедля  принялся  за
работу, не обращая ни малейшего  внимания  на  кучу  соломы,  на  потухший
камин, на ящик с книгами, оставшийся на улице,  на  чемоданы  и  остальной
багаж, который был уже внесен наверх.
   Когда миссис Холл  подала  ему  обед,  он  был  совсем  поглощен  своей
работой, которая заключалась в том, что он вливал по  каплям  жидкости  из
бутылок в пробирки, и даже не заметил ее присутствия. И только  когда  она
убрала солому и поставила поднос на  стол,  быть  может,  несколько  более
шумно, чем обычно, так как ее взволновало плачевное  состояние  ковра,  он
быстро взглянул в ее сторону и тотчас отвернулся. Она успела заметить, что
он был без очков: они лежали возле него на столе, и ей показалось, что его
глазные впадины необычайно глубоки. Он надел очки, повернулся и  посмотрел
ей в лицо. Она собиралась уже высказать свое недовольство по поводу соломы
на полу, но он предупредил ее:
   - Я просил бы вас не входить  в  комнату  без  стука,  -  сказал  он  с
необычайным раздражением, которое,  видимо,  легко  вспыхивало  в  нем  по
малейшему поводу.
   - Я постучалась, но, должно быть...
   -  Быть  может,  вы  и  стучали.  Но  во  время  моих  исследований   -
исследований чрезвычайно важных и  необходимых  -  малейшее  беспокойство,
скрип двери... Я попросил бы вас...
   - Конечно, мистер. Если вам угодно, вы можете запирать дверь на ключ. В
любое время.
   - Очень удачная мысль! - сказал незнакомец.
   - Но эта солома, сударь... Осмелюсь заметить...
   - Не надо! Если солома вас беспокоит, поставьте  ее  в  счет.  -  И  он
пробормотал про себя что-то очень похожее на ругательство.
   Он стоял перед хозяйкой с воинственным и раздраженным  видом,  держа  в
одной руке бутылку, а в другой пробирку, и весь его облик был так странен,
что миссис Холл смутилась. Но она была особа решительная.
   - В таком случае, - заявила она,  -  я  бы  хотела  знать,  сколько  вы
полагаете...
   - Шиллинг. Поставьте шиллинг. Я думаю, этого достаточно?
   - Хорошо, пусть будет так, - сказала миссис Холл, принимаясь  накрывать
на стол. - Конечно, вела вы согласны...
   Незнакомец отвернулся и сел спиной к ней.
   До самого вечера он работал, запершись на ключ и,  как  уверяла  миссис
Холл, почти в полной тишине.  Только  один  раз  послышался  стук  и  звон
стекла, как будто кто-то толкнул стол и с размаху швырнул на пол  бутылку,
а затем раздались торопливые шаги по ковру. Опасаясь, уж не  случилось  ли
чего-нибудь, хозяйка подошла к двери и, не стуча, стала прислушиваться.
   - Ничего не выйдет! - кричал он в ярости. - Не  выйдет!  Триста  тысяч,
четыреста тысяч! Это необъятно! Обманут! Вся жизнь уйдет на это! Терпение!
Легко сказать! Дурак, дурак!
   Тут кто-то вошел в трактир, послышались тяжелые  шаги,  и  миссис  Холл
должна была волей-неволей отойти от двери, не дослушав.
   Когда она вернулась, в комнате снова было совсем тихо, если не  считать
слабого  скрипа  кресла  и  случайного  позвякивания  бутылок.   Очевидно,
незнакомец снова принялся за работу.
   Когда она принесла чай,  то  увидела  в  углу  комнаты,  под  зеркалом,
разбитые бутылки и золотистое небрежно вытертое пятно. Она обратила на это
его внимание.
   - Поставьте все это в счет, - огрызнулся он. - И, ради бога, не мешайте
мне. Если я причиняю вам какой-нибудь убыток, ставьте в счет. - И он снова
принялся делать пометки в лежавшей перед ним тетради...


   - Знаете, что я вам скажу?  -  таинственно  начал  Фиренсайд.  Разговор
происходил вечером того же дня в пивной.
   - Ну? - спросил Тедди Хенфри.
   - Этот  человек,  которого  укусила  моя  собака...  Ну,  так  вот:  он
чернокожий. По крайней мере, ноги у него  черные.  Я  это  заметил,  когда
собака порвала ему штаны и перчатку. Можно было ожидать, что  сквозь  дыры
будет видно розовое тело, правда? Ну, а на самом  деле  ничего  подобного.
Одна только чернота. Верно вам говорю: он так же черен, как моя шляпа.
   - Господи помилуй! - воскликнул Хенфри. - Вот тебе на! А ведь нос-то  у
него самый что ни на есть розовый.
   - Так-то оно так, - сказал Фиренсайд. - Это верно.  Только  вот  что  я
тебе скажу, Тедди. Малый этот пегий: где черный, а где белый,  пятнами.  И
он этого стыдится. Он вроде какой-нибудь  помеси,  а  масти,  вместо  того
чтобы перемешаться, пошли пятнами. Я и раньше слышал о таких случаях. А  у
лошадей это бывает сплошь и рядом - спроси кого хочешь.



        4. МИСТЕР КАСС ИНТЕРВЬЮИРУЕТ НЕЗНАКОМЦА

   Я так подробно изложил обстоятельства, сопровождавшие приезд незнакомца
в Айпинг, для того, чтобы читателю  стало  понятно  всеобщее  любопытство,
вызванное  его  появлением.  Что  же  касается  его  пребывания   там   до
знаменательного дня клубного праздника, то на этом,  за  исключением  двух
странных происшествий, можно, почти  не  останавливаться.  Иногда  у  него
бывали столкновения с миссис  Холл  на  хозяйственной  почве,  из  которых
постоялец всегда выходил победителем, тотчас же  предлагая  дополнительную
плату,  и  так  продолжалось  до  конца  апреля,  когда   у   него   стали
обнаруживаться первые признаки безденежья.
   Холл недолюбливал его и при всяком удобном случае повторял, что надо от
него избавиться, но неприязнь эта выражалась главным образом  в  том,  что
Холл старался по возможности избегать встреч с постояльцем.
   - Потерпи до лета, - урезонивала его миссис Холл. -  Начнут  съезжаться
художники,  тогда  посмотрим.  Он,  конечно,  нахал,  не  спорю,  но  зато
аккуратно платит по счетам, этого у него отнять нельзя, что ни толкуй.
   Постоялец в церковь  не  ходил  и  не  делал  никакого  различия  между
воскресеньем и буднями, даже одевался и то всегда одинаково.  Работал  он,
по мнению миссис Холл, весьма нерегулярно.  В  иные  дни  он  спускался  в
гостиную с раннего утра и работал подолгу. В  другие  же  вставал  поздно,
расхаживал по комнате, целыми часами громко ворчал,  курил  или  дремал  в
кресле у камина.  Сношений  с  внешним  миром  у  него  не  было  никаких.
Настроение его по-прежнему оставалось  чрезвычайно  неровным:  по  большей
части он вел себя как человек до крайности  раздражительный,  а  несколько
раз у него были припадки бешеной ярости, и он швырял, рвал  и  ломал  все,
что попадалось под руку. Казалось, он постоянно находился  в  чрезвычайном
возбуждении. Он все чаще разговаривал вполголоса с самим собой, но  миссис
Холл ничего не могла понять, хотя усердно подслушивала.
   Днем он редко выходил из дому, но в сумерки гулял, закутанный так,  что
его нельзя было увидеть - все равно, было ли на дворе холодно или тепло, и
выбирал для прогулок самые уединенные тропинки, затененные  деревьями  или
огражденные насыпью. Его темные очки и  страшное  забинтованное  лицо  под
широкополой шляпой иногда пугали в темноте возвращавшихся домой рабочих; а
Тедди Хенфри однажды, выйдя, пошатываясь, из трактира "Красный  камзол"  в
половине десятого вечера, чуть не умер со страху, увидев похожую на  череп
голову незнакомца (тот гулял со шляпой в руке).  Детям,  увидевшим  его  в
сумерках, ночью снились страшные сны. Мальчишки терпеть его не могли, и он
их тоже; трудно сказать, кто кого больше не любил, но, во  всяком  случае,
неприязнь была взаимная и очень острая.
   Нет ничего удивительного, что человек такой поразительной наружности  и
такого странного поведения доставлял жителям  Айпинга  обильную  пищу  для
разговоров. Относительно его занятий мнения  расходились.  Миссис  Холл  в
этом  деле  была  весьма  щепетильна.  На  вопрос,  что  он  делает,   она
обыкновенно  отвечала  с  большой  торжественностью,  что  он   занимается
"экспериментальными исследованиями", - эти  слова  она  произносила  очень
медленно и осторожно, точно боясь оступиться. Когда же ее спрашивали,  что
это означает, она говорила с оттенком некоторого  превосходства,  что  это
известно всякому образованному человеку, и  поясняла:  "Он  делает  разные
открытия". С ее постояльцем произошел несчастный случай, рассказывала она,
руки и лицо его потеряли свой естественный цвет,  а  так  как  он  человек
весьма чувствительный, то старается не показываться в таком виде на людях.
   Но за спиной миссис Холл распространялся упорный слух, что ее постоялец
- преступник, который скрывается  от  правосудия  я  старается  с  помощью
своего удивительного наряда сбить с толку  полицию.  Впервые  эта  догадка
зародилась  в  голове  мистера  Тедди  Хенфри.   Впрочем,   ни   о   каком
сколько-нибудь громком преступлении, которое имело бы место  за  последние
недели,  не  было  известно.  Поэтому  мистер  Гоулд,  школьный   учитель,
несколько видоизменил эту догадку: по его мнению,  постоялец  миссис  Холл
был анархист, занимающийся изготовлением взрывчатых веществ,  и  он  решил
посвятить свое свободное время слежке за незнакомцем.  Слежка  заключалась
главным образом в том, что при встречах с незнакомцем мистер Гоулд  упорно
глядел на него и расспрашивал о нем людей, которые никогда его не  видели.
Тем не менее мистеру Гоулду не удалось ничего узнать.
   Было много Сторонников версии, выдвинутой Фиренсайдом,  что  незнакомец
пегий или что-нибудь в этом роде. Так,  например,  Сайлас  Дэрган  не  раз
говорил, что если бы незнакомец решился показывать себя  на  ярмарках,  то
нажил бы состояние, и даже  ссылался  на  известный  из  Библии  случай  с
человеком, зарывшим свой талант в землю. Другие  считали,  что  незнакомец
страдает тихим помешательством. Этот  взгляд  имел  то  преимущество,  что
разом объяснял все.
   Кроме стойких приверженцев этих основных течений в общественном  мнении
Айпинга, были люди колеблющиеся и готовые на уступки.
   Жители графства Сассекс мало подвержены суеверию, и  первые  догадки  о
сверхъестественной природе  незнакомца  появились  лишь  после  апрельских
событий, да и то этому верили одни женщины.
   Но каковы бы ни были мнения о  незнакомце  отдельных  жителей  Айпинга,
неприязнь к нему  была  всеобщий  и  единодушной.  Его  раздражительность,
которую мог бы понять горожанин, занимающийся умственным трудом, неприятно
поражала  уравновешенных  сассекских   жителей.   Яростная   жестикуляция,
стремительная походка, ночные прогулки,  когда  он  неожиданно  в  темноте
выскакивал из-за угла в самых безлюдных местах,  бесцеремонное  пресечение
всех попыток вовлечь его в беседу, страсть  к  потемкам,  побуждавшая  его
запирать двери, спускать шторы,  тушить  свечи  и  лампы,  -  кто  мог  бы
примириться  с  этим?  Когда  незнакомец  проходил  по  улице,   встречные
сторонились его, а за его спиной местные шутники, подняв воротники  пальто
и низко надвинув  шляпы,  подражали  его  нервной  походке  и  загадочному
поведению.    В    то    время    пользовалась    популярностью    песенка
"Человек-призрак". Мисс Стэтчел спела ее на концерте в школе, - сбор вошел
на покупку ламп для церкви; и после этого, как только на  улице  появлялся
незнакомец, тотчас же кто-нибудь начинал насвистывать - громко или тихо  -
мотив этой песенки.  Даже  запоздавшие  ребятишки,  спеша  вечером  домой,
кричали ему вслед: "Человек-призрак!"  -  и  мчались  дальше,  замирая  от
страха и восторга.
   Касс,  местный  врач,  сгорал  от  любопытства.  Забинтованная   голова
вызывала в нем чисто профессиональный интерес; слухи же о тысяче  и  одной
бутылке возбуждали его завистливое почтение. Весь апрель и  май  он  искал
случая заговорить с незнакомцем. Наконец не  выдержал  и  накануне  Троицы
решил пойти к нему, воспользовавшись  как  предлогом  подписным  листом  в
пользу сиделки местной больницы. Он был поражен, узнав, что миссис Холл не
знает имени своего постояльца.
   - Он назвал себя, - сказала миссис Холл (это  утверждение  было  лишено
всякого основания), - но я не расслышала.
   Ей неловко было сознаться, что постоялец и не думал называть себя.
   Касс постучал в дверь гостиной и вошел.  Оттуда  послышалась  невнятная
брань.
   - Прошу извинения за то, что вторгаюсь к вам, - проговорил Касс,  после
чего дверь закрылась, и дальнейшего разговора миссис Холя уже не слышала.
   В течение десяти минут до нее долетал только неясный гул голосов; затем
раздался возглас  удивления,  шарканье  ног,  грохот  отброшенного  стула,
отрывистый смех, быстрые шаги, и  на  пороге  появился  Касс,  бледный,  с
вытаращенными глазами. Оставив дверь открытой и не взглянув на хозяйку, он
прошел по коридору, спустился с крыльца и быстро зашагал по  улице.  Шляпу
он держал в руке. Миссис Холл зашла за стойку,  стараясь  заглянуть  через
открытую дверь в комнату постояльца. Она услышала  негромкий  смех,  потом
шаги. Со своего места она не могла видеть ег