с завоевателями приближался. Я надеялся, что,
когда он проедет,  мы  сможем  возобновить  наше  путешествие.  Но  экипаж
замедлил ход и остановился. Несколько  завоевателей  вышли  из  него.  Они
неторопливо шли к нам, и их длинные руки болтались, как веревки.
     - Кто здесь главный? - спросил один из них.
     Никто не ответил: все мы путешествовали независимо друг от друга.
     Через мгновение завоеватель нетерпеливо произнес:
     - Нет главного? Ладно, тогда слушайте  все.  Дорогу  нужно  очистить.
Движется конвой. Возвращайтесь в Парлем и ждите до завтра.
     - Но мне нужно быть в Эгапте к... - начал было Писец.
     - Межконтинентальный мост сегодня закрыт, -  отрезал  завоеватель.  -
Возвращайтесь в Парлем.
     Голос   его    был    спокоен.    Вообще    завоеватели    отличались
уравновешенностью и уверенностью в себе.
     Писец вздохнул, не сказав больше ни слова.
     Страж отвернулся и плюнул. Человек, который бесстрашно носил на  щеке
знак своей гильдии Защитников, сжал кулаки и едва подавил в  себе  ярость.
Измененные шептались между собой, Берналт горько  улыбнулся  мне  и  пожал
плечами.
     Возвращаться в Парлем? Потерять день пути в такую жару?  За  что?  За
что?
     Завоеватель сделал  небрежный  жест,  указывавший  на  то,  что  пора
расходиться.
     Именно тогда Олмейн и проявила свою жестокость ко мне. Тихим  голосом
она предложила:
     - Объясни им, Томис, что ты на жалованьи у Прокуратора Перриша, и нас
двоих пропустят.
     В ее темных глазах мелькнула насмешка. У меня опустились  плечи,  как
будто я постарел на десять лет.
     - Зачем ты это сказала? - спросил я.
     - Жарко. Я устала. Это идиотство с их стороны - отсылать нас  обратно
в Парлем.
     - Согласен, но я ничего  не  могу  поделать.  Зачем  ты  делаешь  мне
больно?
     - А что, правда так сильно ранит?
     - Я не помогал им, Олмейн.
     Она рассмеялась.
     - Что ты говоришь? Но ведь ты помогал, помогал, Томис! Ты  продал  им
документы.
     - Я спас Принца, твоего любовника...
     - Все равно, ты сотрудничал с завоевателями. Есть факт,  а  мотив  не
играет роли.
     - Перестань, Олмейн.
     - Ты еще будешь мне приказывать!
     - Олмейн...
     - Подойди к ним, Томис. Скажи, кто ты. Пусть нас пропустят.
     - Конвой сбросит нас с дороги. В любом случае я не могу  повлиять  на
завоевателей. Я не состою на службе у Прокуратора.
     - Я не пойду до Парлема, я умру.
     - Что ж, умирай, - сказал я устало и повернулся к ней спиной.
     - Предатель! Вероломный старый дурак! Трус!
     Я притворился, что не  обращаю  на  нее  внимания,  но  остро  ощутил
обжигающую обиду. Я в действительности имел дело  с  завоевателями,  я  на
самом деле предал гильдию, которая дала мне убежище. Я нарушил ее  кодекс,
который  требует  замкнутости  и  пассивности   как   единственной   формы
проявления протеста против завоевания Земли чужеземцами.
     Это правильно, но жестоко было упрекать  меня.  Я  не  задумывался  о
патриотизме в высшем смысле, когда нарушал клятву, я только пытался спасти
жизнь человеку, за которого  чувствовал  ответственность,  более  того,  -
человеку, которого она любила. Со стороны Олмейн было гнусностью  обвинять
меня  в  предательстве  и  мучить  мою  совесть  из-за  вздорного   гнева,
вызванного жарой и дорожной пылью.
     Но если эта женщина могла хладнокровно убить своего  мужа,  можно  ли
было ждать от нее милосердия?
     Завоеватели поехали дальше, а мы ушли с дороги и, спотыкаясь, побрели
обратно в Парлем - душный, сонный город. В тот вечер, как будто для  того,
чтобы утешить, над нами появилось  пятеро  Летателей,  которым  понравился
город, и в эту безлунную ночь они скользили в небесах - трое мужчин и  две
женщины, стройные и прекрасные. Более часа я стоял, любуясь ими, пока душа
моя, казалось, не взлетела ввысь и не присоединилась к  ним.  Их  огромные
мерцающие крылья почти не заслоняли звезд, их бледные  угловатые  тела,  -
руки прижаты к телу, ноги соединены  вместе,  а  спина  слегка  выгнута  -
выделывали изящные пируэты. Вид их возродил в моей памяти воспоминания  об
Эвлюэлле, и меня охватило щемящее чувство.
     Воздухоплаватели описали в небе  последний  круг  и  улетели.  Вскоре
взошли ложные луны. Я зашел  на  постоялый  двор.  Через  некоторое  время
Олмейн попросила разрешение зайти.
     Чувствовалось,  что   она   раскаивается.   В   руках   она   держала
восьмигранную флягу зеленого вина,  явно  не  талианского,  а  чужеземного
происхождения, купленного за огромную сумму.
     - Прости меня, Томис, - сказала она. - Вот. Я  знаю,  ты  любишь  это
вино.
     - Лучше бы мне не слышать тех слов и не пить этого вина, - ответил я.
     - Ты знаешь, я  становлюсь  очень  раздражительной  в  жару.  Извини,
Томис. Я бестактная дура.
     Я простил ее в надежде, что в дальнейшем наше путешествие будет более
спокойным. Мы выпили почти все вино, и она ушла в свою комнату.  Пилигримы
должны вести целомудренный образ жизни.
     Долгое время в лежал без сна. Несмотря на примирение, я не мог забыть
обидных слов,  которыми  Олмейн  попала  мне  в  самое  больное  место:  я
действительно предал людей Земли. До самой  зари  я  вел  диалог  с  самим
собой.
     - Что я совершил?
     - Я сообщил завоевателям о некоем документе.
     - Они имели моральное право познакомиться с ним?
     - Он рассказывал о достойном  стыда  обращении  наших  предков  с  их
соплеменниками.
     - Что плохого в том, что они его получили?
     - Стыдно помогать завоевателям, даже  если  они  находятся  на  более
высоком моральном уровне.
     - Небольшое предательство - это серьезное дело?
     - Не бывает малого предательства.
     -  Наверное,  данный  вопрос  следует  расследовать  в  комплексе.  Я
действовал не из-за симпатии к врагу, а желая помочь другу.  Но  я  ощущаю
свою вину. Я задыхаюсь от стыда.
     - Это упрямое самобичевание отдает грешной гордыней.
     Когда наступил рассвет  я  встал,  обратил  свой  взор  на  небеса  и
попросил Волю помочь найти мне успокоение в водах возрождения  в  Ерслеме,
где закончу свое паломничество. Затем я пошел будить Олмейн.



                                    3

     В этот день Межконтинентальный мост был открыт, и мы присоединились к
толпе, которая тянулась из Талии в Эфрику. Второй  раз  в  своей  жизни  я
переправлялся по Межконтинентальному мосту: год назад - это  казалось  так
давно - я шел здесь, направляясь в Роум.
     Для Пилигримов есть два пути из Эйроп в Ерслем. Идя  северным  путем,
надо пересекать Темные земли восточной Талии, садиться на паром в Стамбуле
и идти по западному побережью континента Эйзи в  Ерслем.  Я  бы  предпочел
именно этот путь, ибо, познакомившись со многими великими городами мира, я
никогда не был в Стамбуле. Но Олмейн там  уже  побывала,  когда  проводила
исследования в свою бытность Летописцем, и ей город не понравился. Поэтому
мы и пошли южным  путем  -  через  Межконтинентальный  мост  вдоль  берега
великого озера Средизем, через Эгапт и пустыню Аобау в Ерслем.
     Истинный Пилигрим всегда передвигается пешим ходом. Но это  не  очень
нравилось Олмейн, и она бесстыдно навязывалась тем,  кто  имел  какой-либо
транспорт. Уже на второй день нашего  путешествия  она  упросила  богатого
купца, который направлялся к побережью, подвести нас. У него и в мыслях не
было пускать в свой роскошный экипаж кого бы то ни было,  но  он  не  смог
устоять перед глубоким музыкальным чувствительным голосом Олмейн,  хотя  и
исходил этот голос из-под маски Пилигрима.
     Купец путешествовал в роскоши. Для него словно не произошло  никакого
нашествия на Землю, и не было упадка за последние столетия Третьего Цикла.
Управляемый им наземный экипаж был длиной в четыре человеческих  роста,  а
по ширине в нем могли комфортабельно  разместиться  пять  человек.  Внутри
пассажир чувствовал себя удобно, как в утробе матери. Установленные в  нем
несколько  экранов  при  включении  показывали,  что  происходит  снаружи.
Температура здесь никогда  не  отклоняется  от  заданной.  Краны  подавали
прохладительные и крепкие  напитки.  Можно  было  получить  любые  пищевые
таблетки,  амортизирующие  диваны  предохраняли  пассажиров  от   дорожной
тряски. Около главного сидения стояла подставка с мыслешлемом, но я так  и
не мог понять: вез ли купец с собой законсервированный мозг для  памяти  о
городах, которые он проезжал.
     Это был пышный, крупный человек явно любящий свою плоть. Кожа у  него
была оливкового цвета,  волосы  густые  и  черные.  Глаза  темные,  взгляд
внимательный и проницательный. Как мы узнали, он  торговал  продуктами  из
других миров. Сейчас  он  ехал  в  Марсей,  чтобы  ознакомиться  с  грузом
галлюциногенных насекомых, только что прибывших с одной из дальних планет.
- Вам нравится моя машина? - вопрошал он, видя, как  мы  с  восторгом  все
разглядываем.
     Олмейн вперила свой взгляд в толстое покрывало, отороченное парчой  с
бриллиантами. Она была явно изумлена.
     - Она принадлежала Графу Перриша, - продолжал  он.  -  Да-да,  именно
Графу. Вы знаете, его дворец превратили в музей.
     - Знаю, - сказала Олмейн.
     - Это была его колесница. Ее должны были поставить в музей тоже, но я
перекупил ее у одного жулика-завоевателя. Вы ведь не знали, что  и  у  них
водятся жулики, а?
     От звучного хохота купца чувствительное покрывало  на  стенах  машины
свернулось в кольцо.
     - Это был мальчик-приятель Прокуратора. Да-да, у них тоже есть такие.
Он искал корешки, которые растут на одной планете в созвездии Рыб. Корешки
эти усиливают мужскую потенцию. Он узнал,  что  я  единственный  поставщик
этих корешков на Земле, и мы с ним заключили сделку. Конечно, машину нужно
было слегка переделать. Граф  держал  четверых  ньютеров,  которые  питали
двигатель своим метаболизмом. Ну, знаете, какая-то  разница  температур...
конечно, это прекрасный способ передвижения, если  ты  имеешь  возможности
Графа, ведь для него в год требуется слишком много нейтрализованных,  и  я
подумал, что это не для моего статуса. Кроме того, могли быть неприятности
с завоевателями. Поэтому я снял кабину для ньютеров и поставил стандартный
мощный двигатель. Вам повезло, что вы попали сюда. Но это  только  потому,
что вы Пилигримы. Обычно я никого не беру: люди завистливы, а  завистливые
люди опасны. Но вас двоих послала мне Воля. Вы направляетесь в Ерслем?
     - Да, - кивнула Олмейн.
     - Я тоже когда-нибудь посещу его, но  не  сейчас.  Нет,  спасибо,  не
сейчас. - Он самодовольно похлопал себя  по  животу.  -  Конечно,  я  туда
пойду, когда мне  понадобится.  И  это  угодно  Воле.  А  вы  давно  стали
Пилигримами?
     - Нет, - ответила Олмейн.
     - Многие после завоевания стали Пилигримами. Я  их  не  виню.  Каждый
по-своему приспосабливается к изменяющимся временам. Послушайте, а  у  вас
есть эти маленькие камни, которые получают Пилигримы?
     - Да, - ответила Олмейн.
     - Можно мне взглянуть? Меня они всегда привлекали. Был один  торговец
из Мира Черных звезд - такой тощий подонок с кожей, как  жидкая  смола,  -
так он  предложил  пять  квинталов  [около  пятидесяти  килограммов]  этих
камней. Сказал, что они настоящие, что дают настоящее общение - такое, как
у Пилигримов. Я отказался, я не собираюсь дурачить  Волю.  Некоторые  вещи
нельзя делать даже ради прибыли. Но потом я подумал, что нужно было  взять
один камень как сувенир. Я никогда его не  касался.  -  Он  протянул  руку
Олмейн. - Можно взглянуть?
     - Нам не позволено давать звездный камень кому-либо в руки, -  сказал
я.
     - Я никому не скажу, что вы мне позволили.
     - Это запрещено.
     - Послушайте, здесь же никого нет,  это  самое  уединенное  место  на
Земле и...
     - Простите, но то, что вы просите, невозможно.
     Его лицо потемнело. Но купец,  уступив  сопротивлению,  оставил  свои
попытки.
     Моя рука  скользнула  в  карман,  и  я  ощутил  холодную  поверхность
звездного камня, который мне дали  перед  началом  паломничества.  Касание
дало слабое ощущение единения-транса и  я  вздрогнул  от  удовольствия.  Я
поклялся себе, что он не тронет камень.
     Мы ехали дальше к Марсею.
     Купец не был приятным человеком, но он  старался  не  обижать  нас  и
порой даже вызывал у меня  некоторую  симпатию.  Олмейн,  которая  большую
часть жизни провела в уединении в  Зале  Летописцев,  воспринимала  его  с
большим раздражением, меня же долгие годы  блужданий  сделали  терпимее  к
людям. Конечно, нам обоим было смешно, когда он хвастался своим богатством
и влиянием, рассказывал о женщинах, которые ждали его на многих  планетах,
перечислял мастеров гильдий, которые искали его совета,  бахвалился  своей
дружбой с бывшими Властителями. Он большей частью говорил о себе  и  редко
приставал к нам с расспросами, за что мы были ему благодарны. Лишь однажды
он спросил, почему это мужчина и женщина  Пилигримы  путешествуют  вместе,
подразумевая, что мы любовники. Мы признали, что это не совсем  обычно,  и
перевели разговор на другую тему. Его догадки ничего для меня  не  значили
и, я полагаю, для Олмейн тоже. На нас висел груз более  серьезных  грехов,
чем тот, в котором он нас подозревал.
     Казалось, что нашего купца совсем не выбило из колеи поражение родной
планеты: он был богат, как и прежде, жил в таком же комфорте и ездил  куда
хотел. Но даже его иногда раздражали завоеватели.  Это  мы  поняли,  когда
однажды ночью вблизи Марселя нас остановили на контрольном пункте.
     Глаза сканеров засекли нас, дали  сигнал  обтекателям,  и  золотистая
паутина протянулась через дорогу.
     Датчики машины уловили опасность, и машина мгновенно остановилась. На
экранах было видно с десяток бледных человеческих фигур.
     - Бандиты? - спросила Олмейн.
     - Хуже, - ответил Купец. - Предатели.
     Он скривился и повернулся к переговорному рожку.
     - В чем дело?
     - Выходите для проверки.
     - По чьему приказу?
     - Прокуратора Марсея, - был ответ.
     Это было тяжело  осознавать  -  человеческие  существа  работают  как
дорожные агенты завоевателей. Однако люди вынуждены были наниматься к  ним
на службу. Это  становилось  неизбежным,  поскольку  многие  остались  без
работы, как например, Защитники.
     Купец начал сложную процедуру по откупориванию своей машины. Лицо его
исказилось от ярости, но он ничего не мог поделать,  чтобы  избавиться  от
паутины:
     - Я вооружен, - прошептал он нам. - Сидите тут и ничего не бойтесь.
     Переговоры с дорожными охранниками длились долго,  но  мы  ничего  не
слышали.  Наконец  вопрос,  по-видимому,  был  передан  в  более   высокую
инстанцию, и  появилось  три  завоевателя,  которые  окружили  купца.  Его
поведение изменилось, на  лице  появилось  слащавое  выражение,  он  начал
делать подобострастные жесты. Затем он повел их  к  машине,  открыл  ее  и
показал нас, пассажиров.  После  короткого  последующего  разговора  купец
вернулся, запечатал машину, паутина исчезла, и мы  проследовали  дальше  к
Марсею.
     Когда мы набрали скорость, купец выругался и сказал:
     - Вы знаете, как бы я справился с этим длинноруким дерьмом? Для этого
нужен только  хорошо  подготовленный  план.  Ночь  длинных  ножей:  каждый
десятый землянин должен убить одного завоевателя. И все.
     -  Почему  же  никто  не  образовал  движение  за   освобождение?   -
поинтересовался я.
     - Это  работа  Защитников,  а  половина  из  них  мертва,  другая  же
поступила на службу к этим. Организовывать сопротивление не мое  дело.  Но
именно  так  его  нужно  было  бы  устроить.  По-партизански:   появились,
зарезали, исчезли. Все быстро. Старые добрые методы Первого Цикла, они еще
действенны.
     - Но тогда прибудут еще завоеватели, - возразила Олмейн.
     - С ними надо поступить таким же  образом.  Они  все  будут  выжигать
огнем. Наш мир будет уничтожен.
     Они притворяются высокоцивилизованными,  более  цивилизованными,  чем
мы, - ответил купец. - Их варварство ославило бы их на всю Вселенную. Нет,
они не стали бы все выжигать огнем. И потом - они бы не смогли завоевывать
нас снова, и снова, теряя своих людей. В конце концов они ушли  бы,  а  мы
стали бы свободными.
     - Не искупив наши старые грехи, - добавил я.
     - О чем это ты, старик?
     - Да так, ни о чем.
     - Я полагаю, вы бы не присоединились к тем, кто начнет борьбу?
     - Раньше я был Наблюдателем, -  пояснил  я,  -  посвятив  свою  жизнь
защите планеты от них. Я люблю их не больше  твоего  и  не  меньше  твоего
желаю, чтобы они ушли. Но план твой непрактичен, кроме того, он  не  имеет
моральной ценности. Кровавое сопротивление противоречило  бы  той  участи,
которая уготована нам Волей. Мы должны завоевать свободу более благородным
способом. Это испытание ниспослано  нам  не  для  того,  чтобы  мы  резали
глотки.
     Он поглядел на меня с презрением и хмыкнул.
     - Мне следовало бы помнить, что я разговариваю с Пилигримами.  Ладно.
Забудем про все это. Я ведь говорил об этом несерьезно.  Может  быть,  вам
нравится мир, каков он есть.
     - Мне не нравится, - возразил я.
     Он взглянул на Олмейн и я тоже, поскольку был почти уверен,  что  она
расскажет о моем сотрудничестве с завоевателями.  Но,  к  счастью,  Олмейн
хранила молчание.
     В Марсее мы покинули нашего благодетеля,  провели  ночь  в  общежитии
Пилигримов и на следующее утро пешком отправились дальше. И так мы  шли  с
Олмейн  по  прекрасным  странам,  полным  завоевателей.  Иногда  нас  даже
подвозили в роликовых вагончиках. И, наконец, мы вступили в Эфрику.



                                    4

     Нашу ночь - первую  на  другой  стороне  после  длительного  пыльного
перехода  -  мы  провели  в  грязной  гостинице  около  озера.  Это   было
квадратное, выкрашенное в белый цвет здание, почти без окон  с  прохладным
внутренним двориком. Большинство его обитателей составляли  Пилигримы;  но
были также представители других гильдий.
     Среди постояльцев гостиницы оказался и Измененный Берналт.  По  новым
законам завоевателей Измененные могли останавливаться в любой гостинице, и
все же было несколько странно видеть его там. Мы встретились  в  коридоре,
Берналт слегка улыбнулся, как бы желая заговорить, но улыбка  его  тут  же
погасла, а желание говорить пропало: он понял, что я не готов принять  его
дружбу. Или, быть может, он просто  вспомнил,  что  Пилигримы  по  законам
своей гильдии не должны общаться с другими  людьми.  Этот  закон  все  еще
действовал.
     Мы с Олмейн съели на ужин суп и соус. Позднее я зашел к ней в комнату
пожелать доброй ночи, но она предложила:
     - Погоди, войдем в единение.
     - Все видели, как я заходил в твою  комнату,  -  сказал  я.  -  Будут
шептаться, что я долго у тебя оставался.
     - Тогда пошли в твою.
     Олмейн выглянула в коридор - никого. Она схватила меня за руку, и  мы
бросились в мою комнату. Заперев дверь, она сказала:
     - Давай свой звездный камень. Из потайного места в одежде она достала
свой, и наши руки соединились на них.
     За  все  время  паломничества  звездный  камень  давал  мне   большое
облегчение. Прошло много сезонов с того времени, когда я в  последний  раз
входил в транс Наблюдателя, но я не потерял полностью этой способности,  и
звездный  камень  был  чем-то  вроде  атрибута  того  экстаза,  который  я
испытывал при наблюдении.
     Звездные камни происходят из других миров  -  не  знаю  даже  откуда.
Камень сам определяет, достоин человек стать Пилигримом или  нет,  ибо  он
жжет руки того, кого не считает достойным надеть одеяние Пилигрима.
     - Когда тебе  дали  камень  впервые,  ты  испытывал  беспокойство?  -
спросила Олмейн.
     - Конечно.
     - И я тоже.
     Мы подождали, пока камни подействуют на нас.  Свой  я  держал  цепко.
Темный, сияющий, более гладкий, чем стекло, он сверкал в моих  руках,  как
кусок