абзаца на оставшемся пустом месте было приписано: 
~Смотри 16 октября 1931 года.~ 
	Инек перелистнул несколько страниц и добрался до 16 октября. До 
одного из тех дней, когда Улисс прибыл на станцию с инспекторской 
проверкой. 
	Разумеется, его звали не Улисс. И, строго говоря, у него вообще не 
было имени. У его народа просто не возникло необходимости в именах, 
поскольку они выработали иную идентификационную терминологию, 
гораздо более выразительную. Однако эта терминология и даже ее общая 
концепция были настолько сложны для человека, что ни понять, ни тем 
более использовать ее Уоллис не мог. 
	- Я буду звать тебя Улисс, - сказал он ему, когда они встретились 
впервые. - Должен же я как-то тебя называть. 
	- Согласен, - ответило незнакомое существо (тогда еще незнакомое, 
но вскоре ставшее другом). - Но могу ли я спросить, почему ты выбрал имя 
Улисс? 
	- Потому что это имя великого человека моей расы. 
	- Я рад, что ты выбрал такое имя, - произнесло существо, только 
что получившее крещение. - Оно звучит, как мне кажется, возвышенно и 
благородно. Между нами говоря, я буду счастлив носить это имя. А тебя я 
буду звать Инеком, поскольку нам предстоит работать вместе много-много 
твоих лет. 
	И действительно, прошло много-много лет, подумал Инек, стоя с 
открытым дневником в руках и глядя на запись, сделанную несколько 
десятилетий назад. Десятилетий, удивительно обогативших его, 
оставивших такой след в душе, что это и представить себе невозможно 
было до тех пор, пока он их не прожил. 
	И все это будет продолжаться. Гораздо дольше, чем тот небольшой 
отрезок времени, что уже прожит. Века, а может быть, целое тысячелетие. 
Чего он только не узнает к концу этого тысячелетия! 
	Хотя, думалось Инеку, может быть, знания - не самое главное. 
	К тому же он понимал, что прежнее положение долго не 
сохранится, поскольку теперь ему могут помешать. В окрестностях 
появились наблюдатели, или по крайней мере один наблюдатель. Вполне 
возможно, что скоро они начнут сжимать кольцо поисков. Пока Уоллис не 
имел ни малейшего понятия, что делать и как готовиться к надвигающейся 
опасности. Но рано или поздно это должно было случиться, и, во всяком 
случае, внутренне он уже приготовился... Странно только, что этого не 
произошло раньше. 
	О такой опасности Инек рассказал Улиссу еще в тот день, когда 
они встретились впервые. И теперь, размышляя о своих проблемах, он 
снова вспоминал события многолетней давности - прошлое вставало перед 
его внутренним взором с такой ясностью, словно все это случилось только 
вчера. 
 
 
 
	6. 
 
	Инек сидел на ступенях крыльца. Вечерело. Над далекими холмами 
в штате Айова, за рекой, собирались грозовые тучи. День был жаркий, 
душный, ни дуновения ветерка. У сарая вяло ковырялись в земле несколько 
кур - скорее, наверно, по привычке, чем в надежде найти что-нибудь 
съедобное. Стайка воробьев то срывалась вдруг с крыши амбара и неслась 
к кустам жимолости, что у поля за дорогой, то летела обратно, и крылья их 
сухо потрескивали, словно от жары перья стали жесткими и твердыми. 
	Вот сижу, думал Инек, и гляжу на тучи, а ведь еще столько работы, 
и поле кукурузное надо перепахать, и убрать сено, и скопнить пшеницу... 
	Но что бы там ни случилось, как бы тяжело ему ни было, надо жить 
дальше, и по возможности с толком. Это станет ему уроком, напоминал 
себе Инек, хотя за последние годы он должен был в полной мере познать 
всю тщету земную. Однако на войне все было по-другому. На войне ты 
знаешь, чего ожидать, готовишься, но сейчас-то не война. Сейчас мирная 
жизнь, к которой он вернулся с такими надеждами. Человек вправе 
ожидать, что в мире без войны действительно будет покой, что он будет 
огражден от жестокости и страха. 
	Теперь он одинок. Одинок, как никогда раньше. Теперь и вправду 
надо начинать новую жизнь, другого выбора нет. Но будь то здесь, на 
родной земле, или в каком-то другом месте - эта новая жизнь начнется с 
горечи и печали. 
	Инек сидел на крыльце, уронив руки на колени, и все смотрел на 
собиравшиеся на западе тучи. Может, пойдет дождь, и это хорошо, потому 
что земле нужна влага, но может, и не пойдет: воздушные течения над 
сходящимися речными долинами - штука капризная, никогда не скажешь 
наверняка, куда двинутся облака... 
	Путника он заметил, когда тот уже свернул к воротам. Высокий 
сухопарый человек в запыленной одежде, судя по всему, проделавший 
долгий путь. Гость шел по тропе к дому, но Инек сидел и ждал, не трогаясь 
с места. 
	- Добрый день, сэр, - произнес он наконец. - Сегодня жарко, и вы, 
должно быть, устали. Присаживайтесь, отдохните. 
	- С удовольствием, - ответил незнакомец. - Но сначала, прошу вас, 
глоток воды. 
	- Идемте, - сказал Инек, поднимаясь со ступеней. - Я накачаю 
прямо из колодца. 
	Он прошел через двор к насосу, снял с крюка ковш и дал его 
незнакомцу. Потом взялся за рукоятку и принялся качать. 
	- Пусть немного стечет, - сказал он. - Холодная идет не сразу. 
	Инек продолжал качать, и вода, выплескиваясь из крана 
неровными порциями, сбегала по доскам, закрывавшим колодец. 
	- Думаете, пойдет дождь? - спросил незнакомец. 
	- Трудно сказать, - ответил Инек. - Подождем, посмотрим. 
	Что-то неуловимое вызывало у него беспокойство, когда он глядел 
на своего гостя. Ничего явного, конкретного, но тем не менее какая-то 
мелочь не давала ему успокоиться. Качая воду, он еще раз посмотрел на 
незнакомца и подумал, что, должно быть, это его уши, чуть более острые 
вверху, чем положено, но, когда он через некоторое время взглянул на него 
снова, уши оказались нормальными, и Инек решил, что его подвело 
воображение. 
	- Ну вот, наверно, уже холодная, - сказал он. 
	Путник подставил ковш под кран и, подождав, когда он 
наполнится, предложил Инеку. Тот покачал головой. 
	- Сначала - вы. Вам больше нужно. 
	Гость приложился к ковшу и жадно выпил его до дна, раз другой 
пролив воду на себя. 
	- Еще? - спросил Инек. 
	- Нет, спасибо, - ответил гость. - Но я подержу ковш, теперь 
качайте для себя. 
	Инек снова взялся за насос и, когда ковш наполнился до краев, 
принял его из рук незнакомца. Вода была холодная, и Инек, только в эту 
минуту поняв, что его тоже мучает жажда, осушил ковш почти целиком. 
Затем повесил его на место и сказал: 
	- Ну, а теперь можно и посидеть. 
	Незнакомец улыбнулся: 
	- Пожалуй, мне это не повредит. 
	Инек достал из кармана красный платок и вытер лицо. 
	- Воздух плотный, как перед дождем... - произнес он и тут понял, 
что же его все-таки беспокоило. Одежда на госте несвежая, башмаки 
покрылись слоем пыли, ясно было, что он одолел неблизкий путь, да еще 
эта предгрозовая духота, а между тем его гость совсем не вспотел. 
Выглядел он таким свежим, словно была весна и он весь день пролежал, 
отдыхая, под деревом. 
	Инек засунул платок обратно в карман, и они уселись на ступенях. 
	- Видимо, вы проделали неблизкий путь, - сказал он, пытаясь 
незаметно навести разговор на нужную тему. 
	- О да. Я забрался довольно далеко от дома. 
	- И, как видно, дорога предстоит еще дальняя? 
	- Нет, - ответил незнакомец. - Похоже, я оказался там, куда 
стремился. 
	- Вы имеете в виду... - начал было Инек, но не договорил. 
	- Я имею в виду - вот здесь, на этих вот ступенях. Я давно искал 
одного человека, и думаю, этот человек именно вы. Имени его я не знал, не 
знал и где искать, но никогда не сомневался, что когда-нибудь найду того, 
кого ищу. 
	- Вы искали меня? - ошарашенно спросил Инек. - Но почему меня? 
	- Я искал человека, которому присуще много различных черт. 
Одной из них является то, что этот человек наверняка заглядывался на 
звезды и размышлял, что они из себя представляют. 
	- Да, - признался Инек, - иногда я это делаю. Не раз, бывало, ночуя 
в поле, я лежал без сна, завернувшись в одеяла, и глядел на небо, на 
звезды, пытаясь понять, что это такое, как они там оказались и - самое 
главное - зачем. Я слышал от людей, что каждая звезда - это такое же 
солнце, что светит над землей, только до сих пор не знаю, верно это или 
нет. Как видно, не больно-то много люди о них знают. 
	- Есть и такие, кто знает много, - сказал незнакомец. 
	- Уж не вы ли? - спросил Инек с легкой усмешкой, потому что его 
гость совсем не походил на человека, который много знает. 
	- Да, я, - ответил тот. - Хотя есть и другие, которые знают 
несравненно больше меня. 
	- Я иногда задумывался... - сказал Инек. - Если звезды это солнца, 
то, возможно, там, наверху, есть и планеты, а может быть, и люди тоже... 
	Он вспомнил, как сидел однажды у костра, коротая вечер за 
разговорами со своими приятелями, и упомянул о том, что, мол, на других 
планетах, которые крутятся вокруг других солнц, живут другие люди; 
приятели тогда здорово посмеялись над ним и еще долго потом отпускали в 
его адрес шуточки, поэтому Инек никогда больше не делился с ними 
своими догадками. Впрочем, он и сам не особенно в них верил - мало ли 
что придет в голову ночью у костра. 
	А вот сейчас вдруг опять заговорил об этом, да еще с совершенно 
незнакомым человеком. С чего бы это?.. 
	- Вы в самом деле верите, что там тоже живут люди? - спросил 
путник. 
	- Да так, пустые домыслы... - ответил Инек. 
	- Ну, не такие уж и пустые, - сказал незнакомец. - Другие планеты и 
вправду есть, и на них живут другие люди. Я один из них. 
	- Но вы... - начал было Инек и тут же умолк. 
	Кожа на лице незнакомца лопнула и начала сползать в стороны, а 
под ней Инек увидел другое лицо, не похожее на человеческое. 
	И в ту минуту, когда маска сползла с этого другого лица, через все 
небо полыхнула огромная молния, тяжелый грохот сотряс землю, а 
издалека донесся шум дождя, обрушившегося на холмы, - он все близился и 
нарастал. 
 
 
 
	7. 
 
	Вот так это и началось, думал Инек, больше века назад. Фантазия, 
родившаяся у горящего в ночи костра, обернулась реальностью, и теперь 
Земля отмечена на всех галактических картах как пересадочная станция для 
многочисленных путешественников, добирающихся от звезды до звезды. 
Когда-то все они были чужаками, но это давно уже не так. Просто для 
Уоллиса такой категории не существовало: в любом обличье и какую бы 
цель они ни преследовали - все они для него люди. 
	Он взглянул на запись от 16 октября 1931 года и быстро ее 
перечитал. То, что его интересовало, оказалось в самом конце: 
	~Улисс сказал, что жители шестой планеты Тубана, возможно, 
самые выдающиеся математики во всей галактике. Похоже, они создали 
новую систему счисления, превосходящую любую из существовавших 
ранее, и она особенно полезна для обработки статистических данных.~ 
	Инек захлопнул дневник и сел в кресло. Интересно, подумал он, 
знают ли статистики с Мицара-Х о достижениях жителей Тубана? 
Возможно, знают, поскольку и они применяют порой для обработки 
информации нетрадиционные методы. 
	Он отодвинул дневник в сторону и, покопавшись в ящике стола, 
извлек свою таблицу, расстелил ее на столе, проглядел еще раз и 
погрузился в раздумья. Если бы он только был уверен... Если бы знал 
мицарскую систему лучше... Последние десять лет Инек работал над этой 
таблицей, проверяя и перепроверяя все известные ему факторы по системе, 
выработанной на Мицаре, снова и снова пытаясь определить, те ли факторы 
он использует, что нужны для анализа... Инек крепко стиснул кулак и 
ударил им по столу. Если бы только быть уверенным до конца. Если бы 
можно было с кем-нибудь поговорить. Но именно этого он пытался 
избежать, поскольку такой ход очень ясно показал бы обнаженность, 
беспомощность человечества. 
	А он все еще был человеком. Странно, подумал он, что ничего не 
изменилось, что за сто с лишним лет общения с существами из множества 
других миров он по-прежнему остается человеком с планеты Земля. 
	Ибо связи его с Землей во многих отношениях давно уже 
прервались. Он теперь общался с одним-единственным человеком, со 
старым Уинслоу Грантом. Соседи его сторонились, а больше тут никто не 
бывал, если не считать наблюдателей, которых он видел довольно редко, 
скорее мельком, а то и вообще просто их следы. 
	Только старый Уинслоу Грант да Мэри и другие люди-тени время 
от времени скрашивали его одинокие часы. 
	Вот и вся его Земля - старик Уинслоу, люди-тени да акры 
принадлежавшей семье фермы, раскинувшиеся вокруг дома. Но не сам дом, 
поскольку дом уже принадлежал галактике. 
	Он закрыл глаза и принялся вспоминать, как выглядел дом в те 
давние времена. Здесь вот, где он сидит, была кухня с железной плитой, 
огромной черной плитой, сверкающей своими огненными зубами в щели 
решетки для поддува. У самой стены стоял стол, где они втроем ели, и он 
даже помнил, что на нем стояло: графинчик с уксусом, стакан с ложками и 
судок с горчицей, хреном и соусом из красного перца в центре стола, на 
красной скатерти в клеточку, точно какое-то украшение. 
	Зимний вечер, Инеку года три или четыре. Мама у плиты готовит 
ужин. Он сидит на полу, играет в кубики и деревянные дощечки, а снаружи 
доносится приглушенное завывание ветра. Отец только что вернулся из 
хлева, где доил коров, и вместе с ним в дом ворвался порыв ветра, несущий 
вихрь снежинок. Дверь тотчас захлопнулась, ветер и снег остались 
снаружи, в ночном мраке и непогоде. Отец поставил ведро с молоком в 
раковину. Инек смотрит на него: на бороде и на бровях отца налип снег, в 
усах поблескивают мелкие льдинки. 
	Эта картина все еще перед ним, словно три восковых манекена, 
застывших на стенде исторического музея: отец с примерзшими к усам 
льдинками, в больших валенках до колен; раскрасневшаяся у жаркой плиты 
мать в кружевном чепце и он сам с кубиками на полу. 
	Помнилось ему и еще кое-что, может быть, отчетливее, чем все 
остальное. На столе стояла большая лампа, а на стене за ней висел 
календарь, и свет от лампы падал на картинку, словно луч прожектора. На 
ней был изображен Санта Клаус в санях, несущихся по просеке в лесу, и 
весь лесной народец высыпал на обочины полюбоваться им. В небе висела 
большая луна, а землю укрывал толстый слой снега. Два зайца глядели на 
Санта Клауса во все глаза, рядом стоял олень, чуть дальше, закутавшийся в 
собственный хвост енот, а на низко свисающей ветке рядышком сидели 
белка с синицей. Старый Санта Клаус приветственно вскинул руку со 
свернутым кнутом, щеки у него раскраснелись, он весело улыбался, а сани 
тянули гордые, сильные, неутомимые северные олени. 
	Сквозь все эти годы Санта Клаус из девятнадцатого столетия 
мчался по заснеженным дорогам времени, весело приветствуя лесных 
жителей. И вместе с ним мчался золотой свет настольной лампы, по-
прежнему ярко освещавшей стену и скатерть в клеточку. 
	Да, думал Инек, что-то всегда остается навечно - хотя бы 
воспоминание об уютной теплой кухне в студеную зимнюю ночь из детства. 
	Но это лишь воспоминание, память души, потому что в жизни 
ничего такого не сохранилось. Кухни уже нет, и нет общей комнаты со 
старинным диваном и креслом-качалкой, нет гостиной со старомодными 
парчовыми занавесами и шелковыми шторами. Не сохранились ни гостевая 
спальня на первом этаже, ни семейные спальни на втором. 
	Вместо всего этого появился один большой зал. Пол на втором 
этаже и все перегородки убрали, и получился зал, одну сторону которого 
занимает галактическая пересадочная станция, а на другой живет ее 
смотритель. В углу стоит кровать, у противоположной стены - плита, 
работающая на неизвестном Земле принципе, и холодильник - тоже 
инопланетного происхождения. Все свободное место вдоль стен занято 
шкафами и полками, заставленными журналами, книгами и дневниками. 
	В доме сохранилась только одна примета тех давних времен. 
старый массивный камин, сложенный из кирпича и местного камня, у 
стены общей комнаты, - единственное, что Инек не разрешил убрать 
инопланетным рабочим, которые устанавливали аппаратуру станции. 
Камин стоял на месте, напоминая о далеких днях прошлого, словно 
последняя частичка Земли в доме, а над ним выступала из стены дубовая 
каминная полка, которую отец Инека сам вырубил из толстого бревна и 
потом обтесал рубанком и стругом. 
	На каминной и на книжных полках, на столе стояли и лежали 
различные предметы внеземного происхождения, для многих из которых 
даже не существовало земных названий, подарки от дружелюбных 
путешественников, - их много накопилось за долгие годы. Некоторым из 
них находилось применение, на другие можно было только смотреть, но 
попадались и совершенно бесполезные вещи - эти либо не могли быть 
использованы человеком, либо просто не работали в земных условиях, либо 
созданы были для каких-то целей, о которых Инек не имел ни малейшего 
понятия. Несколько смущаясь, он принимал эти дары, потому что люди, 
дарившие их, всегда делали это от души, и долго, путано благодарил. 
	В другой половине дома размещался сложный комплекс 
аппаратуры, переносившей странников от звезды до звезды; он занимал все 
пространство до самого потолка. 
	Постоялый двор. Пересадочная станция. Галактический 
перекресток. 
	Инек свернул таблицу и убрал в ящик стола. Дневник поставил на 
место среди других таких же дневников. Потом взглянул на галактический 
хронометр: пора было идти. 
	Он придвинул кресло вплотную к столу, взял со спинки стула 
куртку и надел ее. Затем снял с крюков винтовку и, повернувшись к стене 
лицом, произнес одно-единственное слово. Дверь бесшумно отъехала в 
сторону, и Инек перешел в свой скудно обставленный сарайчик. Секция 
стены за его спиной так же бесшумно скользнула на место, и даже следа 
разъема не осталось. 
	Инек вышел во двор. День был изумительный, один из последних 
дней уходящего лета. Еще неделя другая, подумал он, и появятся первые 
признаки осени, начнутся заморозки. Уже зацвел золотарник, а днем 
раньше начали распускаться в канаве у забора первые астры. 
	Он завернул за угол дома, прошел через большое запущенное поле, 
поросшее орешником и редкими деревьями, направился к реке. 
	Вот она, Земля, размышлял он, планета, созданная для Человека. 
Но не для одного его, ведь на ней живут лисы, совы, горностаи, змеи, 
кузнечики, рыбы и множество других существ, что населяют воздух, почву 
и воду. И даже не только для них, для здешних обитателей. Она создана и 
для странных существ, что называют домом другие миры, удаленные от 
Земли на многие световые годы, но в общем-то почти такие же, как Земля. 
Для "улиссов", и "сиятелей", и для всех других инопланетян, если у них 
вдруг возникнет необходимость или желание поселиться на этой планете и 
если они смогут жить тут вполне комфортно, без всяких искусственных 
приспособлений. 
	Наши горизонты, думал Инек, так узки, и мы так мало видим. 
Даже сейчас, когда, разрывая древние путы силы тяжести, поднимаются на 
столбе огня ракеты с мыса Канаверал, мы так мало задумываемся о том, 
что лежит за этими горизонтами. 
	Душевная боль не оставляла его и только усиливалась, боль, 
вызванная стремлением поведать человечеству все то, что он узнал. Не 
только передать какие-то конкретные технические сведения - хотя что-то 
Земле обязательно пригодилось бы, - но, самое главное, рассказать о том, 
что во Вселенной есть разум, что человек не одинок, что, избрав верный 
путь, он уже никогда не будет одинок. 
	Инек миновал поле, перелесок и поднялся на большой каменный 
уступ на вершине скалы, высящейся над рекой. Он стоял там, как стоял уже 
тысячи раз по утрам, и глядел на реку, величественно несущую серебристо-
голубые воды через заросшую лесом долину. 
	Старая, древняя река, мысленно обращался к ней Инек, ты 
смотрела в холодные лица ледников высотой в милю, которые пришли, 
побыли и ушли, отползая назад к полюсу и цепляясь за каждый дюйм; ты 
уносила талую воду с этих самых ледников, заливавшую долину 
невиданными доселе потопами, ты видела мастодонтов, саблезубых тигров, 
бобров величиной с медведя, что бродили по этим вековым холмам, 
оглашая ночь рыком и ревом; ты знала небольшие