ь в небо. 
	Тут на склон холма упала тень, и откуда то сверху опустилась 
рядом могучая колонна. Земля задрожала от тяжелой поступи, а из лужи, 
скрытой в траве, фонтаном взметнулась грязная вода. Хрюканье перешло в 
оглушительный рев. Черный шар, раскачивавшийся между ходулями, 
потянулся вниз, и Инек увидел лицо чудовища, если что-то столь 
карикатурное и отвратительное вообще можно назвать лицом, - с клювом, 
пастью-присоской с вытянутыми вперед губами и еще десятком каких-то 
одинаковых органов, очевидно, глаз. Черный шар - тело существа - висел 
под перекрестьем лап глазами вниз и обозревал свои охотничьи угодья. 
Теперь же ходули начали сгибаться в суставах и опускать его к земле, 
чтобы схватить жертву. 
	Инек почти не осознавал своих действий, но приклад винтовки то и 
дело ударял в плечо. Грохотали выстрелы. Ему казалось, будто он стоит в 
стороне и наблюдает за стрельбой, словно стрелявший человек был кто-то 
другой. 
	При каждом попадании от тела чудовища отлетали куски плоти, 
кожа лопалась большими рваными прорехами, и оттуда вырывались облака 
мутного тумана, который тут же конденсировался и проливался на землю 
крупными черными каплями. 
	Инек в очередной раз нажал на курок, но винтовка отозвалась лишь 
сухим щелчком: кончились патроны. Впрочем, можно было уже и не 
стрелять. Высоченные лапы-ходули складывались и вздрагивали, а 
съежившийся, провисший шар в облаках густого тумана сотрясали 
конвульсии. Оглушительное хрюканье прекратилось, и в наступившей 
тишине до Инека донесся дробный шорох черных капель, падающих в 
траву на склоне холма. 
	В воздухе стоял тошнотворный. удушливый запах, густые и липкие, 
как холодное машинное масло, капли падали даже ему на одежду. Тварь на 
ходулях накренилась, словно какая-то строительная конструкция, и 
повалилась на землю. 
	Окружавший Инека мир тут же растаял и исчез. 
	Он снова оказался в овальном зале с тусклыми лампами. 
	Сильно пахло пороховым дымом, а на полу вокруг него 
поблескивали пустые гильзы. 
	Тренировка закончилась. 
 
 
 
	29. 
 
	Инек опустил винтовку и сделал глубокий, осторожный вдох. 
Возвращаясь в свой, знакомый мир после коротких посещений мира 
иллюзорного, он каждый раз входил туда медленно, постепенно. 
	Включая тир, он понимал, что его ожидает иллюзия, и, когда все 
заканчивалось, у него тоже не возникало на этот счет никаких сомнений. Но 
события, заключенные между двумя этими мгновениями, казались 
абсолютно реальными и достоверными. 
	Когда строилась станция, его спросили, есть ли у него какое-нибудь 
увлечение - что-нибудь такое, для чего они могли бы оборудовать 
специальное помещение. Инек сказал тогда, что было бы неплохо 
построить стрелковый тир, и не ожидал, в общем-то, ничего более 
сложного, чем длинный коридор, в конце которого перемещаются на цепи 
жестяные утки или вертится колесо с глиняными трубками. Но это, конечно 
же, было слишком примитивно для эксцентричных архитекторов и 
шустрых строителей станции. 
	Сначала они не понимали, что он имеет в виду, и пришлось 
объяснять, что такое винтовка, как она действует и для чего используется. 
Инек рассказал им, как это здорово - выйти солнечным осенним утром в 
лес и поохотиться на белок, или выгнать по первому снегу зайца из-под 
куста (хотя на зайцев ходят не с винтовкой, а с охотничьим ружьем), или 
пострелять осенним вечером енотов, или подстеречь у тропы, ведущей к 
водопою, оленя. Впрочем, Инек не был до конца откровенен и не стал 
рассказывать, как еще можно использовать винтовку и как он занимался 
этим четыре долгих года. 
	Он поделился с ними своей юношеской мечтой об охотничьей 
экспедиции в Африку, хотя даже в тот момент понимал, как далеко до ее 
исполнения. Но после ввода станции в действие ему не раз доводилось 
охотиться на зверей гораздо более странных, чем самые экзотические 
животные Африки. 
	Откуда, с каких планет взялись все эти звери (если только они не 
плод воображения инопланетян, программировавших ленты, которые 
воспроизводили охотничьи сцены), Инек не имел ни малейшего понятия. 
Он пользовался тиром тысячи раз, но за долгие годы ни сами сцены, ни 
животные еще никогда не повторялись. Возможно, думалось ему, набор 
сюжетов когда-нибудь кончится и все начнется сначала, но это его 
совершенно не беспокоило едва ли он припомнит в деталях приключения, 
которые ему довелось пережить так много лет назад. 
	Инек не понимал технологии и научных достижений, сделавших 
этот фантастический тир реальностью, но, как и многое другое, просто 
принимал на веру, не задаваясь лишними вопросами и надеясь, что когда-
нибудь ему удастся отыскать ключ к двери, ведущей от слепой веры к 
пониманию - не только удивительного тира, но и всего остального. 
	Он часто пытался представить себе, что думают инопланетяне об 
этом его увлечении стрельбой, о древнем инстинкте, заставляющем 
человека убивать - не ради удовольствия, но ради победы над опасностью, 
ради стремления противопоставить силе зверя еще большую силу, ответить 
на коварство хищника мастерством. Может быть, тем самым он дал своим 
галактическим друзьям повод для переоценки человеческого характера? 
Что они думают о способности человека провести грань между убийством 
других форм жизни и существа своего вида? Да и есть ли какое-то 
убедительное различие между охотой и войной? Особенно для жителей 
галактики. Ведь животные, на которых человек издавна охотится, ему 
гораздо ближе, чем большинство инопланетян. 
	Что такое война? Проявление инстинкта, за которое каждый 
отдельный человек так же ответствен, как политики или так называемые 
государственные деятели? Может быть, и не совсем так, но в каждом 
человеке продолжает жить этот боевой инстинкт, агрессивный дух, 
стремление обязательно опередить, а такие качества, дай им свободно 
развиваться, рано или поздно приводят к конфликтам. 
	Инек сунул приклад под руку и подошел к стенной панели. Из щели 
в самом низу торчал кончик ленты. Он вытянул ее и принялся разбирать 
условные обозначения. Результаты оказались не слишком утешительными. 
	Он промахнулся, стреляя в первую атакующую тварь, похожую на 
волка с лицом старика, и где-то там, в иллюзорном мире, два рычащих 
хищника уже раздирали окровавленное тело Инека Уоллиса в клочья. 
 
 
 
	30. 
 
	Возвращался Инек по той же галерее, заставленной подарками 
инопланетян, словно пыльная мансарда обычного земного дома, куда 
складывают всякие ненужные вещи. 
	Лента все еще беспокоила его. Маленький кусочек ленты, который 
сообщал, что первая пуля прошла мимо цели. Это не часто случалось, 
потому что тысячи "охотничьих экспедиций" в тире приучили его за долгие 
годы именно к такой вот стрельбе - навскидку, когда опасность появляется 
совершенно неожиданно, когда не знаешь, что случится в следующее 
мгновение, когда действует один только закон - "или ты, или тебя". Может 
быть, успокаивал он себя, в последнее время он просто не слишком часто 
тренировался. Да и не было у него никаких серьезных причин заботиться о 
сохранении формы. стрелял он ради удовольствия, а винтовку брал с собой 
на утренние прогулки только в силу привычки - как кто-то берет с собой, 
скажем, трость или палку. Когда эта привычка у него появилась, и оружие 
было не то, и времена были другие. В те дни никто не удивлялся, если 
человек, выходя на прогулку, брал с собой ружье. Однако все изменилось, и 
Инек даже улыбнулся, представив себе, сколько разговоров вызывала эта 
привычка у людей, встречавших его в лесу. Почти в самом конце галереи 
на глаза ему попался громоздкий черный контейнер, торчавший из под 
нижней полки. 
	Он его задвинул к самой стене, но контейнер все равно выступал в 
проход на фут с лишним. 
	Инек прошел мимо, потом вдруг обернулся. Этот контейнер, 
вспомнил он, принадлежал сиятелю, что умер у него на станции. Своего 
рода наследство, оставленное существом, чье тело должны были вернуть в 
могилу вечером. 
	Он подошел к полке, прислонил винтовку к стене и, наклонившись, 
выдвинул контейнер в проход. Когда-то давно, прежде чем перетащить 
ящик сюда на хранение, Инек заглянул в него, но в то время, вспомнилось 
ему, содержимое контейнера почему-то не очень его заинтересовало. Теперь 
же он вдруг почувствовал жгучее любопытство. 
	Откинув крышку, Инек присел рядом и, ни к чему не прикасаясь, 
обвел взглядом предметы, лежавшие сверху. Аккуратно свернутый 
сверкающий плащ - возможно, какое-то церемониальное одеяние. В 
складках плаща - маленький пузырек, горевший отраженным светом, 
словно алмаз, выдолбленный изнутри. Рядом лежала гроздь матовых 
шариков темно фиолетового цвета, больше всего похожих на обычные 
шарики для настольного тенниса, из которых кто-то слепил грубое подобие 
сферы. Только на самом деле они свободно перемещались в пределах этой 
сферы, словно в контейнере с жидкостью. Вытащить оттуда хотя бы один 
шарик не удавалось никакими силами, но все они двигались относительно 
друг друга. Разглядывая фиолетовую гроздь в первый раз. Инек решил, что 
это, скорее всего, некий калькулятор, хотя утверждать наверняка он бы не 
стал. поскольку все шарики выглядели совершенно одинаково и отличить 
один от другого было просто невозможно. Во всяком случае, человеку. Не 
исключено, что сиятели могут их отличать, однако он все равно не 
представлял себе, что это за калькулятор. Математический? Этический? 
Философский? А может быть, он и ошибается: никто никогда не слышал о 
калькуляторах для этических или философских проблем. Вернее, на Земле 
никто не слышал. Возможно, это и не калькулятор вовсе, а что-нибудь 
другое - допустим, игра. 
	Будь у него побольше времени, он, может быть, и догадался бы, что 
это за штука, но ни времени, ни желания тратить его на один-единственный 
экспонат среди сотен столь же фантастических и загадочных у него не 
было. Стоит только начать разгадывать что-нибудь одно, как тут же 
одолевают сомнения: а не тратишь ли ты свое время на самый 
незначительный и ненужный экспонат во всей коллекции? 
	Заваленный многочисленными инопланетными дарами, по 
большей части непонятными, Инек стал в каком-то смысле жертвой этого 
музейного изобилия. 
	Он протянул руку и достал из контейнера сверкающий пузырек, что 
лежал поверх плаща. Подняв его к глазам, он увидел, что на стекле (или на 
алмазе?) выгравирована надпись. 
	В свое время Инек выучился читать на языке сиятелей, если не 
бегло, то по крайней мере вполне сносно, но уже несколько лет он не брал в 
руки веганских текстов и многое забыл. 
	Путаясь в символах и подолгу задумываясь, он тем не менее сумел 
перевести надпись на пузырьке: ~Принимать при первых признаках 
заболевания.~ 
	Лекарство! Лекарство, которое нужно принимать при первых 
симптомах болезни. Но, видимо, эти симптомы проявились так 
неожиданно, что бывший владелец пузырька даже не успел до него 
дотянуться и умер. 
	Чуть ли не с благоговением Инек положил пузырек на место, в 
маленькое углубление, выдавленное им в ткани плаща. Столь многое 
отличает их от нас в большом, думал Инек, и в то же время в мелочах мы 
так похожи, что это порой просто пугает. Взять хотя бы пузырек с 
лекарством, который он только что держал в руке: такую же бутылочку с 
наклеенным предписанием врача можно купить в любой земной аптеке. 
	Рядом с гроздью шариков лежанка деревянная шкатулка с 
защелкой на боку. Инек достал шкатулку из контейнера и, откинув крышку, 
увидел внутри листки материала с металлическим блеском, который 
сиятели использовали вместо бумаги. 
	Он осторожно поднял верхний лист, и у него в руках оказалась 
длинная полоса, сложенная гармошкой. Под ней лежали другие листки из 
такого же материала. Инек поднес полоску поближе к глазам, силясь 
разобрать выцветшие строки. 
	~Моему... , ...другу.~ (Хотя на самом деле последнее слово 
следовало перевести, скорее, как "кровный брат" или, может быть, 
"коллега"; два прилагательных, стоящих перед ним, Инек вообще не 
понял.) Текст давался нелегко: написан он был на официальном диалекте 
веганцев, но в почерке заметно отразилась личность писавшего, и 
многочисленные росчерки и завитушки скрывали порой истинную форму 
символов. Инек медленно пробирался от строки к строке. Многого он не 
понимал, но общий смысл улавливал почти везде. 
	Автор письма рассказывал о своем пребывании на чужой планете. 
Или, может быть, на своей, но в каких-то далеких местах. Названия 
планеты (или этих мест) Инеку никогда не доводилось слышать. Во время 
своего визита автор совершил некий ритуал (в чем он заключается, понять 
было невозможно), имевший отношение к его приближающейся смерти. 
	Инек удивленно перечитал строку еще раз, и, хотя многое 
оставалось непонятным, фраза ~моя приближающаяся смерть~ сомнений 
не вызывала. Ошибиться в переводе тут было невозможно, все три слова он 
узнал без труда. 
	Далее автор письма советовал своему дорогому другу (?) поступить 
так же, уверяя, что его ждет душевный покой и ясное понимание 
пройденного пути. Больше в письме ничего не объяснялось. Автор просто 
сообщал, что сделал некие, по его мнению, необходимые приготовления к 
смерти. Как будто он знал, что смерть уже рядом, но это его не пугало и 
даже не беспокоило. 
	После этого (абзацы в письме отсутствовали) рассказывалось о 
встрече с каким-то другим существом и о беседах на совершенно 
непонятную для Инека тему. Читая этот отрывок, он просто запутался в 
незнакомой ему терминологии. А дальше шел такой текст: ~Меня крайне 
беспокоят посредственные способности~ (некомпетентность? 
непригодность? слабость?) ~очередного хранителя~ (загадочный символ, 
который можно было перевести как "Талисман"), ~поскольку~ (следующее 
слово, судя по всему, означало длительный отрезок времени), ~с тех самых 
пор, как умер предыдущий хранитель, Талисман используется очень плохо. 
Прошло уже~ (еще один длительный отрезок времени) ~с тех пор, как нам 
удалось найти последнего настоящего~ (восприимца?), ~который 
действительно мог работать с талисманом. Многие проходили проверку, но 
достойного среди них не оказалось, и по причине отсутствия такового 
галактика отошла от своих главенствующих жизненных принципов. Мы все 
тут в~ (святилище? храме?) `весьма обеспокоены тем, что без надлежащего 
единения людей с~ (несколько непонятных слов) ~галактика придет к хаосу 
и~ (целая строка, которую Инек не смог расшифровать). 
	Следующее предложение касалось уже новой темы - планов какого-
то фестиваля, связанного с едва понятной Инеку формой искусства. 
	Он медленно сложил письмо и спрятал его обратно в шкатулку, 
чувствуя себя немного неловко от того, что прочел его и словно бы заглянул 
без спроса в чужую дружбу. Мы все тут в храме... Возможно, письмо было 
написано одним из веганских посвященных и адресовано его другу, старому 
философу. Остальные письма тоже, видимо, от него, и старик сиятель так 
ими дорожил, что, отправляясь в путешествие, взял с собой. 
	Плечи у Инека похолодели, и ему показалось, что в галерее 
потянуло легким ветерком - даже не ветерок, скорее, а какое-то 
необъяснимое движение в холодном воздухе. Он взглянул вглубь коридора, 
но все выглядело спокойно. Да и ощущение это уже ушло, словно никакого 
дуновения и не было. Как будто дух пролетел, подумалось Инеку. 
	Есть ли у сиятелей духи? 
	Соотечественники сиятеля на Веге-ХХI узнали о том, что он умер, 
и даже как умер, в тот самый момент, когда это случилось. Точно так же 
они узнали и о пропаже тела. А о приближении смерти в письме говорилось 
совершенно спокойно - большинству людей это вряд ли под силу. 
	Может быть, на самом деле сиятели знают о жизни и смерти что-то 
такое, о чем люди еще просто не догадываются. Может, где-то, в каких-то 
галактических хранилищах информации давно уже лежат труды, в которых 
все это исчерпывающе объяснено? 
	Есть ли там ответ ты загадку жизни? 
	Возможно, есть. Возможно. кто-то уже знает, в чем смысл и 
назначение жизни. От этой мысли, от надежды на то, что разумные 
существа уже решили самое таинственное уравнение Вселенной, на душе 
становилось спокойнее. А может быть им известно и какую роль в этом 
уравнении играет энергия духовности - идеалистическая сестра 
пространства-времени и всех остальных базовых элементов, из которых 
состоит Вселенная. 
	Он попытался представить себе, что значит вступить в контакт с 
энергией духовности, и не смог. Не исключено, что даже те, кому 
доводилось испытывать подобные ощущения, не могут передать их 
словами. Наверное, о них просто невозможно рассказать. В конце концов, 
человек всю жизнь живет в теснейшем взаимодействии и с пространством, 
и со временем, но разве может он передать словами, что это означает или 
как он это чувствует? 
	Улисс, очевидно, не сказал ему всей правды. Он говорил о пропаже 
Талисмана, но ни словом не обмолвился о том, что в последние годы его 
сила и престиж померкли, поскольку очередной хранитель оказался не в 
состоянии обеспечить надежный контакт между жителями галактики и 
энергией духовности. И еще тогда начали ослабевать узы галактического 
братства, подтачиваемые, словно ржавчиной, несостоятельностью 
хранителя. То, что происходило сейчас, началось отнюдь не после пропажи 
Талисмана. Процесс длился гораздо дольше, чем инопланетянам хотелось 
бы признать. Хотя возможно, большинство из них об этом и не 
подозревали. 
	Инек захлопнул шкатулку и вернул ее на место в контейнер. Как-
нибудь в другой день, когда у него будет соответствующее настроение, 
когда ему будет не столь тревожно, а чувство вины за это подглядывание в 
чужую жизнь притупится, он переведет письма добросовестно и по всем 
правилам. Он не сомневался, что в письмах сиятеля наверняка найдет 
какие-то откровения, которые помогут ему еще глубже понять эту 
удивительную расу и еще выше оценить их человечность - не в том смысле, 
в каком слово употребляется применительно к жителю Земли, а в более 
широком, имея в виду, что в основе определения любой расы должны 
лежать некие правила поведения. Так же как термин "человечность" в его 
привычном значении определяет расу людей. 
	Он протянул руку, чтобы закрыть контейнер, но что-то его 
остановило. 
	Как-нибудь в другой день... Но вдруг другого дня уже не 
представится? Видимо, живя на станции, он просто привык думать, что 
всегда будет "другой день". Здесь дни уходили в прошлое и тянулись в 
будущее бесконечной чередой. Станция ломала привычную временную 
перспективу, даруя возможность спокойно вглядываться в длинный, а 
может, и бесконечный поток времени. Но все это может теперь кончиться. 
Время вдруг сожмется и вернется в свое обычное состояние. Если ему 
придется покинуть станцию, бесконечная череда будущих дней просто 
оборвется. 
	Он снова откинул крышку контейнера, достал шкатулку с письмами 
и поставил на пол, решив забрать ее с собой наверх и положить где-нибудь 
с другими ценными вещами, которые, если придется покинуть станцию, 
нужно будет вынести в первую очередь. 
	Если придется покинуть... Вот и ответ на один из мучивших его 
вопросов. Как-то незаметно для себя самого Инек пришел к 
окончательному решению, и теперь оставалось только его выполнить. 
	Но раз это решение принято, тогда он готов и к его последствиям. 
Оставив станцию, он уже не сможет просить Галактический Центр излечить 
Землю от войны. 
	Улисс назвал его представителем Земли. Но может ли он в самом 
деле представлять ее интересы? Он, человек девятнадцатого века? Имеет ли 
он право представлять двадцатый? 
	Человечество меняется с каждым поколением очень заметно. А он 
не только вырос в девятнадцатом веке, но и больше ста лет прожил в 
особых условиях, совсем не похожих на те, в которых жило все 
человечество. 
	Стоя перед контейнером на коленях, Инек размышлял о себе с 
удивлением и жалостью. Кто он? Человек ли еще? Или безотчетно он 
впитал в себя столько чужих воззрений, что превратился в некий странный 
галактический гибрид?