к геральд трибюн". Несколько слов с министром.
     АДЪЮТАНТ. Ждите. Скоро будет.
     ХЕНИШ (входит). Хелло! (Адъютанту). Министр?
     АДЪЮТАНТ. Ждем с минуты на минуту, сэр.
     ПИРНЕЙ.  Сенатор  Хениш, если позволите,  я проинтервьюирую вас. Джеймс
Пирней из  "Нью-Йорк геральд".  (Вынимает блокнот). Что вы, как председатель
сенатской  комиссии по  ядерной политике, можете сказать  о  слухах, будто в
исследовательском  Центре Голдвина-Клинчера создано  новое  оружие, действие
которого,  якобы,  нейтрализует  ядерное оружие?  Знаете, сенатор,  общество
начинает  трясти от  этих  слухов: акции оборонных компаний летят, пикетчики
буйствуют...
     ХЕНИШ. Я пришел к министру,  чтобы требовать расследования деятельности
Центра  Голдвина-Клинчера,  мистер  Пирней.  Можете  это  записать.  У  моей
комиссии  есть  основания считать,  что слухи  о  "новом оружии"  распускают
безответственные левые элементы нашего общества,  играющие на руку русским и
мировому  коммунизму.  Они стремятся  подорвать экономику страны  и  создать
неуверенность  в завтрашнем дне. Моя  комиссия  располагает  неопровержимыми
данными, что никакого оружия  в  Центре Голдвина не создано и не может  быть
создано...

     В дверях появляется МИНИСТР,  за ним  КЛИНЧЕР. АДЪЮТАНТ встает. МИНИСТР
прикладывает палец к губам и слушает.

     ХЕНИШ. Все это предприятие является грандиозной научной аферой,  мистер
Пирней!
     КЛИНЧЕР (министру). Вы слышите, сэр? Я ведь говорил...
     МИНИСТР (подступает к Хенишу). Значит, это вы...
     ХЕНИШ. Я не  вправе  скрывать  от американского  народа... Записывайте,
Пирней, записывайте! что деньги налогоплательщиков потрачены впустую.
     МИНИСТР. Значит, вы... вы ложно ориентировали меня?
     КЛИНЧЕР. Он с самого начала все знал, сэр!
     МИНИСТР. Молчать!  Все вы, все... Никому нельзя верить. Значит, это вы,
Хениш,  дали знать русским, что у нас ничего еще не готово? Или вы не Хениш,
а Иваноф? Сколько вам заплатили русские?
     ХЕНИШ. Я не позволю так со мной разговаривать, сэр!

     Резко звучит зуммер на столе-пульте. Министр вздрагивает.

     АДЪЮТАНТ. Прямой вызов, сэр. Японское море.

     ГОЛОС  ИЗ  ДИНАМИКА,  перебиваемый  помехами:  Алло,  Вашингтон!  Алло!
Говорит  командир  подводной   лодки  "Энтерпрайз".  Полчаса  назад  отказал
реактор. Всплыли в районе с координатами: 125 градусов восточной долготы, 39
градусов 14 минут северной широты. Ремонт реактора невозможен. Ждем помощи и
буксира. Капитан-лейтенант Бирнс.

     МИНИСТР  (смотрит  на  карту-табло.  На  ней  в  районе Японского  моря
начинает мигать зеленая  лампочка). Вот... вот оно. Они начинают выводить из
строя наши атомные лодки. Кто  это сделал? (Поворачивается к сенатору). Вы?!
(К Клннчеру). Вы?! Ну, что ж мы погибнем,  но и вы погибнете  вместе с нами!
Все!
     АДЪЮТАНТ. Прикажете направить буксир, сэр?
     МИНИСТР.  Что  буксир? Что буксир, полковник!  Это  начало и конец. Все
сразу. Все...

     КЛИНЧЕР пятится к двери, исчезает. За ним исчезает ХЕНИШ.
     Снова зуммер. ГОЛОС В ДИНАМИКЕ кричит:
     Алло! Говорит подводная лодка  No 21. Отказал реактор, отказал реактор!
Исправить не можем. Всплываем  в  территориальных  водах  русских. Нас могут
интернировать. Радируйте, что делать. Шлите помощь! Прием!

     МИНИСТР. Сопротивляться! Не сдаваться! Атомный залп!
     АДЪЮТАНТ. Но... приказ об атомном залпе отдает президент, сэр.

     Зуммер. ГОЛОС ИЗ ДИНАМИКА:
     Алло! Докладывает командир подводной лодки "Трешер-2". Отказал реактор,
отказал реактор. Всплываем в  русской  зоне. Затирают льды.  Радируйте,  что
делать? Шлите помощь. Прием!

     МИНИСТР (смотрит на карту. Там  мигает уже семь  зеленых лампочек). Вот
оно!  Значит: они нас  Задача имеет  только одно решение.  И ничего поделать
нельзя.

     Зуммер. ГОЛОС:
     Алло!  Докладывает  служба  наблюдения  восточного  сектора.  Наблюдаем
всплытие советских подводных лодок. Видим с самолетов три лодки... четыре...
пять...
     Пять   красных   мигающих   лампочек   загорается   на   карте-табло  в
Атлантическом океане.

     МИНИСТР. Теперь они залп...

     Зуммер. ГОЛОС:
     Алло, докладывает служба  наблюдения Тихоокеанского сектора.  Наблюдаем
всплытие советских подводных лодок. Семь подлодок, восемь...

     МИНИСТР. Они нас!  Они  нас...  Как в страшном сне, когда убивают  и не
можешь пошевелиться..
     Нет!  Нет!  Надо  решить  эту  стратегическую  задачу.   Решить  сейчас
(Закусывает пальцы). Значит,  если они  нас мы их...  Нет, мы  их они нас...
Нет, не то! Мы нас, они  их... Они нах мы ис... Что это я? (Трет виски). Моя
бедная голова!
     АДЪЮТАНТ. Что же делать, сэр? Надо что-то делать!
     МИНИСТР. Тс-с...  тихо. Я решаю стратегическую задачу.  Они  нас мы их.
Нет, они их мы нас... Нет, не то.

     У него сейчас такое интересное лицо, что Пирней не выдерживает, наводит
фотоаппарат. Белый свет лампы-вспышки.

     МИНИСТР. Что уже?!  (Прикрывает лицо). Уже!  А-а-а-а! (Выбрасывается  в
окно).
     Адъютант  вскакивает,  бросается  к  окну.  Смотрит.  Поворачивается  к
Пирнею.

     ПИРНЕЙ (растерянно). Я только хотел...


     Затемнение справа. Освещается левая сторона сцены: кабинет  Шардецкого.
За  окном медленно  угасает зелено-синее зарево. ШАРДЕЦКИЙ и МАКАРОВ смотрят
на него.

     ШАРДЕЦКИЙ. Вот и все...
     МАКАРОВ.  А  вы  поседели за эти два года, Иван Иванович. Совсем  белый
стали.
     ШАРДЕЦКИЙ.  Да.  В  Москве,  Олег  Викторович,  непременно  сообщите  в
Министерство сельского  хозяйства: в  этом году весна наступит на две недели
раньше, чем обычно. И пусть не опасаются, будто это оттепель, каприз погоды,
нет. Будет дружная ранняя весна.
     МАКАРОВ. И это вы рассчитывали, Иван Иванович?
     ШАРДЕЦКИЙ. Да.  Мы все рассчитывали...  все,  что  можно  рассчитывать.
Пусть хоть это используют.


     Затемнение   слева.  Освещается  правая   сторона:  кабинет-лаборатория
Голдвина. Из окна  и  из  реакторного зала  в  комнату  льется  зелено-синее
свечение. Голдвин в кресле отдыхает. У пульта АССИСТЕНТ.

     АССИСТЕНТ. Цепная реакция замедлилась, профессор!
     ГОЛДВИН.  Выдвигайте  все стержни,  выводите  реакторы  на  критический
режим. И распорядитесь, чтобы это сделали в остальных лабораториях. Я устал.
     АССИСТЕНТ. Но... это же опасно!
     ГОЛДВИН. Теперь не опасно, Фрэнк. Не опасно, мой мальчик.
     АССИСТЕНТ.  Я Джон, сэр! Джон Кейв,  пора привыкнуть.  Франка Гарди уже
нет  в  живых!  (Осторожно поворачивает рукоятку на пульте. Учащается  треск
счетчика). Вы слышите, профессор? Мы... не облучимся, как доктор Гарди?
     ГОЛДВИН (встает,  подходит к пульту). Да, вы Джон. Конечно, вы  Джон, а
не  Фрэнк тот никогда  не сказал бы такую глупость.  Пустите! (Резко вращает
рукоятку. Говорит в микрофон) Внимание! Всем лабораториям вывести стержни из
реакторов. Все стержни! (Ассистенту). Мы не успеем облучиться, Джон Кэйв, не
пугайтесь. Через час-другой ядра успокоятся.

     Свечение в реакторе  начинает угасать.  Счетчик потрескивает  реже, чем
раньше.

     АССИСТЕНТ. Цепная  реакция  замирает, профессор! Это  при выведенных-то
стержнях. Значит...
     ГОЛДВИН. Значит, реакторы сделали  свое дело и теперь погаснут надолго.
Может быть, навсегда.  Вот  и все.  Фрэнк...  (Поворачивает  кресло  к окну,
садится.  Лицо  его  освещает зеленый  свет.  Голос  его  звучит  теперь  из
динамика). Прощай, великая наука! Как и  все другие,  ты возникла в  поисках
истины.  Ни на какую другую не истратил мир  больше  труда и  денег,  чем на
тебя. И ни от какой другой он не получил меньше пользы... Все, что хотят  от
тебя сейчас люди: чтобы ты  не принесла им вреда. Пусть  будет  так! Так  ты
хотел, Фрэнк.

     Появляются Клинчер и Хениш.

     КЛИНЧЕР. Что все это значит, профессор? Что вы сделали?
     ГОЛДВИН  (оборачивается). Выполнил работу. за которую  брался, генерал.
А,  коллега Хениш!  Как ваши дела?  Надеюсь, акции  "Глобус  компанн"  стоят
высоко?
     ХЕНИШ. Вы... вы... нарочно устроили  этот трюк, чтобы разорить меня! Но
не выйдет, нет! Через день-два ваши дурацкие эффекты . прекратятся, распад и
деление ядер восстановится. Все будет по-прежнему! Я свое возьму!
     ГОЛДВИН. Вы  напрасно оставили физику, Хениш. Тогда бы  вам  легче было
понять, что ни через день, ни через год радиоактивность не восстановится. Не
знаю, как русские, но мы настолько насытили нашу планету нейтрино, что этого
заряда устойчивости хватит  лет  на  пятьдесят...  У людей  будет достаточно
времени поразмыслить.

     КЛИНЧЕР быстро отходит к телефону, снимает трубку, набирает номер.
     ХЕНИШ бросается  к  тому же  телефону,  нажимает  рычажки,  вырывает  у
Клинчера трубку. Идет борьба.

     КЛИНЧЕР. Позвольте, сенатор, я первый! (Вырывает трубку).

     ХЕНИШ. Нет уж вы позвольте!

     Борьба. Победила армия. ХЕНИШ летит на пол.

     КЛИНЧЕР  (быстро  набирает номер). Белый дом?  Говорит генерал Клинчер.
Немедленно соедините меня с президентом...

     ХЕНИШ поднимается, оглядывается.

     КЛИНЧЕР. Господин  президент? Докладывает  бригадный  генерал  Клинчер,
руководитель  исследовательского   Центра  "Нуль".  Рад  сообщить,  господин
президент, что работы по...

     ХЕНИШ хватает с лабораторного стола массивный прибор, обрывает провода,
бьет Клинчера по голове. Тот роняет трубку, опускается на пол.

     АССИСТЕНТ  (хватается  за  голову).  Что  вы  делаете, сенатор! Это  же
гальванометр!
     ХЕНИШ (лихорадочно набирает номер). Алло, Стюарт! Это Хениш. Продавайте
все  акции.  Все,  что  мы  накупили.   Да  все,  вам  говорят!  Продавайте!
Продавайте! (Голос его срывается). Продавайте!!!

     Занавес



     ОТ АВТОРА

     Фантастические пьесы  жанр не  новый.  Поэтому, надо полагать, читателю
ясно, что описанные  в пьесе исследования в области  нейтрино  не более, чем
литературный   вымысел.   Действительно,   если   бы   с   помощью  клопа  и
приблизительных умозаключений удалось достичь таких эффектов, то писалась бы
не  пьеса, а  заявка  на открытие. Но чего  нет, того нет:  и  насекомые  не
являются  орудием  физического эксперимента  в области ядра,  да  и,  честно
говоря, некоторые свойства нейтрино, которые "постулировал" автор (например,
их способность накапливаться), являются в большой степени дискуссионными.
     Разумеется,  автор  не  ставил своей целью "дополнять"  ядерную физику.
Хотя, конечно, нельзя исключить, что появятся новые открытия  и изобретения,
которые сделают возможным управление атомными ядрами всякими  и всюду. Но, в
конце концов, не  важно, как это произойдет. Интересно  другое:  что  будет,
когда это будет?
     ...Когда   физик  Отто  Ган  осознал,   какие   возможности   массового
уничтожения  таит открытый им  процесс деления  урана, он говорят  закричал:
"Бог  этого не  допустит!"  Однако  бог "допустил" и атомную,  и  водородную
бомбу.  Потому  что бога  все-таки  нет. И  в решении самой жгучей  проблемы
современности гонки ядерных  вооружений людям следует полагаться только друг
на друга и на самих себя.


     Источник : "Новое оружие" - "Знание - сила", 1966, No 7 -8.
     Сканировал и корректировал: Виктор Кузьмин (2000г.)


        Владимир Савченко. Черные звезды

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Владимир Иванович Савченко
     WWW: http://savchenko.zerkalo.ru/
---------------------------------------------------------------

        РЕТРОПРЕДИСЛОВИЕ

     "Я  начал  писать  эту  повесть  в  1956  году,  студентом  Московского
энергетического; окончил в 1958-м,  молодым  инженером  в Киеве.  Она  имела
успех::  массовые  издания,  переводы на  пять языков  (украинский, чешский,
словацкий,  сербский,  хорватский),  благожелательные  отклики  прессы; даже
премия какая-то досталась. Сделала мне имя.
     Потом пошли  другие времена, другие интересы: я о ней  забыл. Перечитал
только недавно, подбирая состав Избранных Произведений. Более с позиций: что
здесь надо изменить  или выбросить?.. И -- налетел на такое, что эти деловые
намерения сразу выветрило:
     ...между написанием "Черных звезд"  и чтением  их в 1993 году случились
две крупнейшие ядерные катастрофы:  Тримайл-Айлендская в  США (1979)  и наша
Чернобыльская.  И  обе  они... не сказать: описаны, -- но вполне определенно
отражены в повести! Одна именно в Штатах (хотя я был волен в выборе страны),
другая на Украине, на Днепре.
     Что-то, видимо, есть провидческое  в работе писателя-фантаста; даже без
мистики, вытекающее просто из глубокого изучения темы. Ведь за 20-30  лет до
событий писалось.
     Другой  глубинно  важный  момент  повести:  сама  проблема  Нейтрида --
ядерного "изолятора", также необходимого во всех  атомных делах, как обычная
изоляция в электротехнике. "Да,  мы думаем  над таким материалом", - солидно
кивали физики из закрытых НИИ, писавшие отзывы на рукопись. Думают они  и по
сей день -- и за рубежом тоже. Между тем и помянутые катастрофы, и  то,  что
человечеству  несмотря  на  них  не  ответреться  от  использования  ядерной
энергии, показывает возросшую актуальность этой проблемы.
     Вот  это   главное,  читатель.  А  то,  что   в  повести  окарикатурены
американские  военные  и  бизнесмены -- ерунда, отнеситесь спокойно. Как еще
мог бы вывести их в 50-х я, молодой советский парень: я был убежден, что они
такие  и есть.  А мы  хорошие.  (Кстати, я  до сих  пор подозреваю,  что  мы
все-таки хорошие --  только  невезучие). Переделывать  же  в  духе  времени,
подстилаться под нынешних "идеологов", самоуниженно возносящих Запад и  США,
-- это не для меня. Пусть остается как есть.
     Так что воспринимайте эту повесть и как фантастику, и actuality, и даже
как часть истории нашей -- всЈ вместе."



     Владимир САВЧЕНКО
     Черные звезды








     Эксперимент является безжалостным  и  суровым судьей работы теоретиков.
Этот судья никогда не говорит о теории  "да", в лучшем случае говорит "может
быть",  а  наиболее  часто заявляет  "нет".  Если эксперимент согласуется  с
теорией,  то  для  последней   это  означает  "может  быть";  если  согласие
отсутствует, то это значит "нет".

     Альберт Эйнштейн










     ПРОЛОГ


     НАБЛЮДЕНИЯ С. Г. ДРОЗДА

     Рассвет  угадывался лишь по тускнеющим звездам да  по слабому, похожему
на случайный сквознячок  ветерку. На юго-западе, за деревьями,  гасло зарево
зашедшей  луны.  В  саду, где  стояли павильоны  Полтавской гравиметрической
обсерватории, было  тихо и сонно.  Степан  Георгиевич Дрозд, младший научный
сотрудник обсерватории, человек уже в летах, даже задремал на крыльце своего
павильона.
     Сыроватый  предрассветный  ветерок смахнул дремоту.  Степан  Георгиевич
зябко повел  плечами,  закурил  и посмотрел на часы. Сегодня ему  предстояло
измерить  точную  широту  обсерватории  это  было  необходимо  для  изучения
годичных  качаний земной оси, которыми Степан Георгиевич  занимался уже  три
года.
     Зенит-телескоп  был  приготовлен и  направлен  в ту точку  темно-синего
неба, где  под утро,  в  6  часов  51  минуту, должна  появиться  маленькая,
невидимая простым глазом звездочка из созвездия Андромеды; по  ее  положению
измерялось  угловое  отклонение широты.  До  урочного  часа  оставалось  еще
двадцать минут можно было не спеша покурить, поразмышлять.
     Павильон отстроили недавно  большой, настоящий астрономический павильон
с  каменными стенами и раздвижной  вращающейся  крышей.  До этого наблюдения
проводились  в  двух  дощатых  павильонах,  похожих  на  ларьки  для  мелкой
торговли. Молодые сотрудники так и называли  их пренебрежительно:  "ларьки".
Степан  Георгиевич  посмотрел  в  ту  сторону,  где  среди  деревьев  смутно
виднелись  силуэты "ларьков". Да,  работать в них  было  плоховато, особенно
зимой:  продуваются  насквозь!  Да  и  рефракторы  в  них  стоят  маленькие,
слабосильные... Не то, что этот.
     Степан Георгиевич был склонен гордиться  новым мощным  телескопом: ведь
он почти целый год сам  собирал, рассчитывал и заказывал линзы. "Конечно, не
как в  Пулково,  всего  двухсоткратное  увеличение,  но для наших  измерений
больше и не нужно. Зато не искажает".
     Уже рассветало. На  востоке серело небо;  силуэтом, еще не  приобретшим
дневные краски, стояло двухэтажное, в восточном стиле здание обсерватории; в
саду  и  дальше,  вдоль  опускающейся  в  город  булыжной  мостовой,  плавал
прозрачный туман. Дрозд поглядел на часы: 6 часов 45 минут.  Пора  начинать.
Он потер озябшие руки и вошел в павильон.
     Несмотря  на рассвет, небольшой круг  неба  в  объективе  телескопа был
таким же  черным,  как и ночью.  Заветная звездочка голубой  точкой медленно
подбиралась слева к перекрестию окуляра, к зениту.
     Степан Георгиевич,  приложившийся  к окуляру  только так, порядка ради,
хотел было уже отвести глаза, но внезапно через объектив быстро промелькнуло
что-то темное,  продолговатое.  Оно  заслонило звездочку и  исчезло.  Степан
Георгиевич не сразу сообразил. Птица?  Померещилось  напряженным глазам?  Но
звездочки в окуляре больше не было,  ее  заслонил  размытый светящийся след.
"Метеор? Но почему же он не светился?"
     Раздумье заняло несколько мгновений. Степан Георгиевич поднял голову  и
увидел  в  меридиональной щели  купола  тонкий  светящийся  в небе  след; он
наращивался к северу  и медленно  угасал к югу. Такой след  бывает у больших
метеоров, но  в голове этого следа не было  ярко светящегося метеора. "С юга
на север, по  меридиану", быстро  определил  Дрозд  и  включил мотор.  Труба
телескопа стала быстро поворачиваться.
     Руки действовали умело  и привычно; когда объектив телескопа  дошел  до
хвоста следа, руки  быстро выключили мотор и начали  крутить рукоятку ручной
подачи  вдогонку за следом. Небо уже посветлело,  и  Дрозд  смог рассмотреть
снова   вплывшее  в   объектив   темное  продолговатое  тело.  Было   трудно
координировать  движения:  ведь  перевернутое  изображение  тела  в  окуляре
телескопа неслось не в  ту сторону, куда двигалась труба. Вот труба дошла до
упора и остановилась. Тело исчезло...
     Степан Георгиевич был немолодой рядовой сотрудник рядовой обсерватории.
Он давно,  еще до окончания университета, убедился, что в астрономии гораздо
больше  черновой  работы  ремонтной  и  вычислительной,  чем  наблюдений,  и
несравненно  больше  наблюдений,  чем  открытий.  Он  имел   неподалеку   от
обсерватории домик, сад, семью,  не любил выпячиваться впереди других и даже
в глубине души был уверен, что, хотя он и астроном, звезд с неба хватать ему
не суждено.
     Поэтому сейчас это  неожиданное наблюдение ошеломило и взбудоражило его
до сердцебиения.  Механически  поворачивая рукоятку  обратно, чтобы  вернуть
телескоп  в  зенитное положение,  по  привычке  приглаживая свободной  рукой
редкие волосы  на макушке, Степан Георгиевич напряженно размышлял:  "Что  бы
это  могло быть? Тело не собиралось падать, не было раскалено, хотя летело с
огромной скоростью воздух светился... Спутники Международного геофизического
года? Но ведь они уже давно отлетали свое, упали в атмосферу и сгорели. Да и
были они совсем не той формы".
     Рассвело. Все вокруг приобретало живой, дневной цвет. До восхода солнца
осталось  не более получаса. Через открытую дверь  павильона был виден склон
холма,  на  котором  стояла  обсерватория.   Улица  по  ней  проехал  первый
велосипедист. Фонари на столбах горели, ничего не освещая. Город просыпался.
     Степан  Георгиевич  посмотрел  на часы