ейтрида.  За неделю  вращения в атмосфере  (если
считать от момента,  когда их впервые заметил этот полтавчанин-астроном) они
должны   нагреться   до   десятков  тысяч   градусов,   и  радиотермоприборы
подтверждают  это.  Но  звезды  по-прежнему  черные!  Да  и их  удельный вес
подтверждает наши догадки.
     Это, безусловно, снаряды,  а не  ракеты: форма  говорит  об  отсутствии
реактивных  устройств. Значит, где-то должна  быть и пушка,  выбросившая их,
причем эта пушка  должна  быть  тоже  из нейтрида. Чтобы  сообщить пушечному
снаряду скорость  8  километров  в секунду,  нужно  осуществить  управляемую
ядерную  реакцию,  получить температуру не  менее  15  тысяч  градусов.  При
меньших температурах газы не будут вылетать из дула с  нужной скоростью. Ну,
а какой материал, кроме нейтрида, выдержит такое?
     Так...  Теперь, пожалуй, можно объяснить, почему  снаряды, вместо  того
чтобы  попасть в какую-то определенную цель,  уже  целую  неделю  летают без
толку.  Все  дело  в  погрешности.  Возможно,  что  пушку  проектировали   с
испытательными целями: для стрельбы на далекие расстояния, через континенты,
в  пику нашим баллистическим ракетам. А для этого нужно, чтобы снаряды имели
скорость,  близкую  к  7.9 км/сек,  и в то же время не перешли этот  предел.
Значит,  необходимо с  предельной точностью  выдерживать температуру  цепной
реакции, что очень непросто. При испытаниях пушки, очевидно, не смогли точно
выдержать  скорость, она превысила  критическую,  и снаряды стали спутниками
Земли.  А теперь  они, те, которые палили, оконфузились и  молчат: снаряд не
воробей  вылетит, не  поймаешь. Очередная  неудача...  Хотели  испугать весь
свет, а  теперь сами испугались. Да, планета Земля слишком рискованное место
для полигона.

     20   октября.  Заканчиваем   первый   скафандр   из   пленки  нейтрида.
Разрабатываем методы испытания его.
     Ивана Гавриловича вчера спешно вызвали в Москву.
     Соображение, что  таинственные  "черные  звезды"  сделаны  из нейтрида,
очевидно, возникло не только у нас.
     Сегодня  я  допоздна оставался  в лаборатории  и  видел,  как  высоко в
холодном синем небе  летела маленькая черная пулька снаряд.  Приказом велено
предпринять кое-какие меры противоатомной защиты.


     В СНЕГОВОЙ ПУСТЫНЕ

     29 октября.  В  сущности,  случилось  первое приключение в  моей жизни.
Постараюсь описать его  подробнее. Впрочем, назвать это приключением можно с
большой натяжкой:  просто  мы  с  Иваном  Гавриловичем участвовали  в  одной
несколько необычной экспертизе.
     Еще из Москвы Голуб дал телеграмму: "Немедленно заканчивайте скафандр",
а  на  следующий  день  прилетел и  сам.  Скафандр был  почти  готов  черный
шелковистый мягкий костюм, вроде  спортивного, с круглым шлемом для головы и
двумя выпуклыми рыбьими глазами на уровне рта. Для защиты от прямых лучей мы
сделали перископическую приставку.
     Иван Гаврилович  заставил меня  примерить  костюм  (Оксана  нашла,  что
скафандр мне идет), критически осмотрел:
     Радио не наладили? Герметичность при высоких температурах не проверяли?
     Нет... не успели еще.
     Выдержит!  заявил Сердюк.  В таком костюме я берусь отправиться  хоть в
пекло!
     Нет,  подумав,  возразил  Голуб.  На  этот  раз  в  пекло  предлагается
отправиться не тебе, Алексей, а... он внимательно посмотрел на меня, Николаю
Николаевичу. Инженер Сердюк,  насмерть скомпрометировавший себя отрезыванием
конечностей, останется замещать начальника лаборатории.
     Сердюк обиженно хмыкнул:
     Подумаешь... и закурил от огорчения.
     Давайте  домой, Николай  Николаевич!  Оденьтесь потеплее и на аэродром.
Через два часа улетаем.
     Зачем потеплее? Разве в пекле прохладно? пустил я пробную шутку.
     Но Голуб уже смотрел на часы:
     Давайте  скорее! И  не пытайтесь выведать что, как  зачем  и куда.  Все
равно до вылета ничего не скажу. Сейчас не до праздного любопытства...
     В  самолете  Голуб  молчал.  Я  не  расспрашивал.  Пробивались   сквозь
облачность  белая плоскость крыла  ушла  в  густой туман. Ревели  моторы,  в
кабине дребезжала какая-то плохо закрепленная железка.  Внезапно выскочили в
солнечную прозрачную синеву. Внизу бугрились холмы туч.
     Дело  в  том, что  получен  приказ  сбить эти "черные звезды"...  А нам
предстоит засвидетельствовать, что они из нейтрида, неожиданно сказал Голуб.
     Иван  Гаврилович, а...  как же насчет международного права? спросил  я.
Ведь эти снаряды, вероятно, американские?
     Что-о? сердито  скосил  глаза  Голуб. Кто  вам сказал? Может быть, сами
американцы, по секрету? Но они  помалкивают,  будто воды в рот  набрали... А
если эти неизвестно, чьи снаряды действительно  несут  ядерную взрывчатку? А
если  они упадут где-то в населенной местности да взорвутся? Вы знаете,  что
тогда  может  начаться? Это,  если  хотите, международная  обязанность  наша
устранить  угрозу всему миру. А  не  только  право. Ну,  а кроме того,  наше
правительство уведомило державы через ООН, и протестов не поступило...  Иван
Гаврилович фыркнул: Тоже мне дипломат!
     ...  На белом полотне  снежной равнины были  разбросаны темные  силуэты
машин,  радарных  установок,  точки  человеческих  фигурок.  Серый  полярный
день...  Под  низкими  тучами тускло и сумрачно. Однообразие  тундры  сужало
горизонт. Только  в  одном  месте,  на  западе,  к  тучам  тянулись  контуры
стартовых ракетных башен.
     Я  не  слишком  серьезно  отнесся к  совету  Ивана Гавриловича  одеться
потеплее и теперь  бодро приплясывал в своих ботиночках на скрипящем  снегу.
Ух, и мороз же был! Ноги коченели.  И Голуб хорош со своей  таинственностью:
не  мог  объяснить  обстоятельно.  Кто же думал,  что нас занесет на Таймыр!
Однако уходить в палатку не хотелось.
     Нам с Иваном Гавриловичем  еще нечего было делать. Мы стояли в стороне,
стараясь никому не мешать, и наблюдали.
     Мы  находились в  оперативном  центре,  управляющем  всей этой  сложной
системой.  В палатку  то  и  дело  пробегали  озабоченные  люди;  рядом,  на
аэросанях,  стояли  серо-белые, под цвет тундры, будки  радаров;  возле  них
возились операторы  в  коротких полушубках,  с  красными от  мороза руками и
лицами. По снегу, извиваясь, тянулись толстые кабели; они уходили  туда, где
ревели силовые передвижки.
     Ни разу не были на  испытаниях  крупных ракет?..  спросил меня Голуб. У
него тоже посинел нос от холода. Жаль, на этот раз мы ничего не увидим тучи!
     А как же они будут наводить? Я показал на радистов.
     Они  не  будут  наводить,  будут  только  следить.  Даже  если  бы была
прекрасная видимость,  люди никогда не смогли бы навести ракету  так  точно,
как это сделают вычислительные электронные устройства. Человеческое мышление
слишком инерционно, а ведь здесь скорость  сближения десять  или даже больше
километров в секунду.  Так что  наводить  визуально,  "вприглядку",  нельзя,
обязательно промажешь. Полетят, понимаете ли, ракеты с тепловыми головками в
них страшно чувствительные термоприборы и автоматика! Остроумная штука! Иван
Гаврилович потер руками не то от удовольствия, не  то  от холода и увлеченно
показал в сторону стартовых башен.  Ведь "черные звезды" от долгого трения о
воздух нагрелись до огромной температуры.  А термоголовка почувствует  тепло
этих  звезд на расстоянии прямой видимости. На  высоте семидесяти километров
ракеты "увидят" цель за две тысячи километров! С земли радары заметили бы ее
только за пятьсот шестьсот  километров! Нет,  право,  молодцы эти ракетчики,
все  рассчитали до  секунды: как только спутник появится на юге,  на  широте
Алма-Аты сразу сигнал, уточненные данные о траектории, и старт...
     Ракеты боевые?
     А как же! Снаряд нужно обязательно сбить здесь, на безлюдных просторах.
Потом лови момент...
     Из  палатки, пригнувшись, надевая  на  ходу папаху, вышел  руководитель
операции подтянутый старик с бородкой и  в очках, с погонами  генерал-майора
артиллерии на полушубке. Он посмотрел на часы,  потом на небо, подергал себя
за бородку. "Наверное,  читает лекции в какой-нибудь академии, подумал я,  и
не очень строг на зачетах". Он подошел к нам:
     Вы  шли бы в палатку, Иван Гаврилович,  все равно  ничего  не  увидите.
Только замерзнете. Вон молодой человек уже совсем закоченел...
     Ничего,  товарищ  гвардии...  профессор! шутливо  вытянулся  перед  ним
Голуб. Здесь нам интереснее... Скоро?
     Жду  сигнала  из  Туркмении.  Профессор  снова  посмотрел на часы.  Он,
видимо, волновался: потер руки, достал из полушубка портсигар, закурил.  Ну,
сейчас  должен  быть  сигнал... Простите,  я  оставлю  вас. Он  повернулся к
палатке.
     Но в это время из нее выскочил связной, вытянулся перед ним:
     Сигнал  принят!  Высота   шестьдесят  километров,   направление   точно
расчетное.
     Хорошо. Микрофон!
     Есть!
     Связной  нырнул  головой  в палатку  и  через мгновение  выкатил из нее
портативную радиоустановку. Профессор подошел к микрофону.
     Внимание!  Всем!  Голос его теперь звучал властно, лицо стало сердитым.
Доложить готовность стартовых установок!
     Ракета один готова! прозвучал в динамике хрипловатый от помех бас.
     Ракетдватов! единым духом отрапортовал звонкий юношеский голос.
     Ракета три готов!
     Ракета четыре готов!
     Так.  Доложить   готовность   радионавигационных  установок!   разнесли
радиоволны по тундре голос профессора.
     Радиолокаторы наблюдения за спутником готовы!
     Радиолокаторы наблюдения за ракетами готовы!
     Радиоприцелы готовы!
     Слушать всем! Приготовиться к старту  через сорок пять  секунд по моему
сигналу.
     На  радиоустановке   замигала  красная   лампочка   приема.   Оператор,
склонившись  к  щитку,  переключил  несколько рычажков.  Теперь  докладывали
пункты  наблюдения.  У меня возникло  ощущение, что  они  будто  по  цепочке
передают спутник-снаряд из рук в руки.
     Спутник прошел сорок пятую параллель. Направление расчетное...
     Спутник прошел пятьдесят первую...
     Спутник прошел пятьдесят  третью... Профессор  взглянул  на  хронометр,
кивком головы  приказал  оператору  выключить прием. Не сводя глаз с  пульта
вычислительного устройства, мигавшего разноцветными пуговками-лампочками, он
нагнулся к микрофону:
     Внимание всем! и будто выстрелил в микрофон: Старт!!!
     Вдали, на западе, ажурные стартовые вышки, снег и тучи осветились алыми
вспышками.   Я  увидел,  как  пламя  поползло  вверх  по  башням;  маленькие
веретенообразные  тела несколько долей секунды  противоестественно висели  в
воздухе, опираясь на  столбы огня, потом  метнулись к тучам.  Секундой позже
накатился рокочущий  грохот  стартовых  взрывов. Еще  через  секунду  ракеты
исчезли за тучами.
     Когда стартовые раскаты стихли, стало слышно тоненькое пение моторчиков
это  на  будках  радаров,  следя  за  ракетами,  поворачивались,  будто  уши
насторожившегося  зверя, параболические антенны. Я увидел, как зеленые линии
на экране радара изломились двумя  всплесками:  радиоволны, отразившиеся  от
ракет, летели к антеннам. Всплески постепенно раздвигались.
     Высота тридцать  километров!  выкрикивал  озябшим  голосом  оператор  в
полушубке. Тридцать пять! Сорок! Пятьдесят километров! Шестьдесят пять!
     И  вот  параболические антенны радаров  замерли на мгновение  и  начали
медленно  поворачиваться   налево:   это  там,  за  тучами,  в   разреженном
темно-синем пространстве, изменили курс  четыре боевые  ракеты, почувствовав
тепловое излучение приближающегося спутника.
     Ракеты легли на горизонтальный курс! сообщили микрофоны.
     Несколько секунд прошло в молчании. Профессор  смотрел то на хронометр,
то на экраны  радаров. Внезапно  оператор  локатора, антенны  которого  были
направлены на юго-запад, крикнул:
     Есть спутник!
     Антенна этого  локатора ожила и начала заметно поворачиваться  направо.
Маленький  штрих,  пересекавший  светящуюся  линию  на   экране,  постепенно
вырастал.  Вот  навстречу  этому  штриху,  обозначавшему  снаряд-спутник,  с
другого  края  экрана  поползли четыре  букашки,  четыре  тоненькие  зеленые
черточки ракеты.
     Тучи,  проклятые тучи! За их завесой с космическими скоростями  неслись
навстречу друг другу  "черная звезда"  и  ракеты, а здесь все это  выглядело
крайне  невыразительно:  медленно ползут по экрану зеленые черточки:  четыре
справа и одна слева. Вот они почти сошлись, и... в ту тысячную долю секунды,
которую  осталось  пройти  ракетам до встречи  со  спутником,  автоматически
сработали электронные взрыватели зарядов. Взрыв! Перед снарядом встала стена
энергии, стена раскаленного света и газов...
     На  экране локатора все это выглядело так:  всплески и светящаяся линия
разбились на  множество  тонких зубчатых кривых, которые на несколько секунд
заполнили весь экран, а  потом  исчезли.  Из  светящегося  хаоса возник один
всплеск и стал быстро перемещаться по экрану. Этого никто не ожидал.
     Снаряд падает! воскликнул оператор, Он не взорвался, он падает!
     Странно... негромко сказал Голуб. Почему же снаряд не взорвался?
     Профессор пожал плечами:
     Возможно, это была  просто испытательная болванка, а  не боевой атомный
снаряд...
     Товарищ генерал, раздался  голос в динамике, спутник падает  в  квадрат
"сорок-двенадцать".
     Ага! Ну,  пусть  приземляется...  Профессор  снял  папаху  и  подставил
разгоряченную  лысину  морозному  ветерку, потом подозвал  связного офицера:
Скомандуйте, пожалуйста, "отбой". Я покурю...
     Слушаюсь!  Офицер подошел к  радиоустановке  и  весело  пропел: Группа,
слуша-ай! Отбо-ой!
     Мы смотрели на запад: посеревшие к  сумеркам тучи быстро  таяли, очищая
огромный круг  синего  неба,  на  котором  уже  загорались  звезды.  Горячая
взрывная волна, распространяясь  к земле,  испарила тучи.  Вдруг  почва  под
ногами упруго дрогнула.
     Спутник упал в квадрате "сорок-двенадцать"! доложил тот же наблюдатель.
Профессор повернулся к нам:
     Ну, Иван Гаврилович и... э-э.., Он посмотрел на меня, пытаясь вспомнить
мое имя и отчество,  но не  вспомнил, и  товарищ Самойлов, теперь выполняйте
вашу задачу...
     Однако пора и спать первый час ночи. Завтра надо подняться с рассветом.
Эк, я расписался сегодня! Впрочем, допишу уж до конца.
     На нашу долю пришлось немного: посмотреть на упавший снаряд вблизи  и с
возможной достоверностью  установить: из  нейтрида  он  или нет?  Сперва  мы
пролетели над местом падения  на вертолете, но ничего не увидели: в квадрате
"40-12"   горела   земля.  Нагревшийся   до   десятков   тысяч  градусов  от
многодневного движения в атмосфере, да  к тому же еще и подогретый  вспышкой
четырех ракет, снаряд грохнулся в тундру, и почва на вечной  мерзлоте вместе
с мохом и снегом вспыхнула как нефть, не успев растаять. Уже наступила ночь.
И в темноте  этот гигантский  костер огня, дыма  и  пара освещал  равнину на
километры  во все  стороны; даже  сквозь шум винтов был слышен треск горящей
почвы и взрывы пара.
     Потом мы немножко поспорили с Иваном Гавриловичем, но я все-таки убедил
его, что идти нужно немедленно, сейчас ведь снаряд может проплавить почву на
десятки  метров  в  глубину, ищи его потом! Словом, мы приземлились, я надел
скафандр и направился к "костру".
     Идти  было  нелегко: в  скафандре  стало  душно,  его  тяжесть  давила,
баллончики  с кислородом колотили  по спине, а перископические  очки  давали
неважный  обзор.  Словом,  конструкцию  скафандра,  наверное,  придется  еще
дорабатывать.
     Сперва  навстречу бежали ручьи растаявшего снега. Потом они исчезли, из
черной  почвы валил  пар.  Некоторое  время  я брел,  ничего  не видя в этом
тумане, и внезапно вышел из него прямо в огонь.
     Странно: я не  боялся,  только где-то вертелась  неприятная  мысль, что
скафандр еще не прошел всей программы  испытаний... В сущности, жизнь не так
часто  награждает опасностями работу  инженера.  Мне  просто было интересно.
Передо  мной лежало озерцо  расплавившейся земли: темно-красное у краев, оно
накалялось к середине до желто-белого цвета. Там,  в середине, лава кипела и
лопалась крупными ослепительными пузырями.
     Жар пробивался даже сквозь призмы перископической приставки. Я уменьшил
диафрагму. Теперь среди  раскаленных паров я  заметил темное  цилиндрическое
тело,  до  половины  окунувшееся в лаву,  "Значит,  неглубоко!" И я шагнул в
озерцо.  Странное  было  ощущение:  ноги  чувствовали,  как  у  самых  колен
содрогается и  бурлит розовая огненная жидкость, но не чувствовали тепла! До
снаряда  оставалось несколько метров белая  лава кипела вокруг него,  черный
цилиндр  дрожал в ее парах.  Было трудно  рассмотреть детали: я  видел  лишь
тыльную часть  снаряда, напоминавшую дно  огромной бутылки,  остальное  было
погружено в лаву.
     Скоро призмы  помутнели,  от  жара  начала плавиться оптика. Я повернул
назад. Да, несомненно, снаряд был из нейтрида...
     На  следующий день снаряд ушел  глубоко в землю; над ним  кипело только
озерцо лавы.
     Второй спутник сбили в тот же день, часа на два позже, над Камчаткой.

     10  ноября.  Сейчас  в  центре  решается  вопрос о  заводе нейтрида. Мы
втроем: Иван  Гаврилович,  Сердюк и  я все дни сидим и  составляем примерную
смету и технологический проект.
     Спорим отчаянно.

     25  ноября. Итак, решено:  завод  будут  строить в  Днепровске, в Новом
поселке.  Это  на  окраине. Сейчас  там  уже  воздвигают корпуса для  цехов,
подводят  высоковольтную  линию  передачи.  Большое   конструкторское   бюро
трудится, разрабатывает по нашим наметкам мезонаторы-станки.  Эти мезонаторы
будут делаться  из  нейтрида: тонкие  листы покрытой  нейтридом стали вместо
бетонных  и  свинцовых стен;  небольшие  компактные  установки,  размером  с
токарный станок,  в которых внутри, в космическом вакууме, будут действовать
электрические  поля  в  сотни   миллионов  вольт;  мощные  магнитные  вихри;
громадные излучения и световые скорости частиц... Великолепные машины!
     Меня,  очевидно, направят  на этот завод. Пока  я  еще  в  лаборатории,
потому  что  здесь  делается  пленка   для  первых  мезонаторов-станков.  Но
постепенно мне приходится  все дальше и дальше  отходить  от дел семнадцатой
лаборатории: езжу  в Новый поселок, наблюдаю за строительством, консультирую
конструкторов.  В  лаборатории на  меня  уже  смотрят,  как  на чужого. Иван
Гаврилович  поглядывает  из-под  очков  хмуро,  неодобрительно. Вчера  он не
выдержал:
     Напрасно вы это затеяли, Николай Николаевич, перебираться на завод! Да!
Вы  уже  нашли  свое призвание  вы экспериментатор, а  не технолог. Стоит ли
менять?
     Да, но ведь я не  по  своей охоте нужно! Уж если не нам браться  за это
дело, так кому же?..
     Это объяснение для  Ивана Гавриловича. А для себя? А для себя вот  что:
во-первых, конечно, на строительстве я сейчас нужнее; во-вторых, в ближайшее
время в  семнадцатой лаборатории, кажется, ничего интересного не произойдет;
в-третьих, не хватит ли мне работать подручным у Голуба? Нужно попробовать и
самому...

     30 декабря. С завтрашнего дня я уже не сотрудник семнадцатой, а главный
технолог нейтрид-завода. Мезонаторный цех уже готов (темпы наши, советские!)
Будем собирать первый мезонатор из нейтрида и для нейтрида.
     Снова  начинается зима: мокрыми  лепешками падает снег, прохожие  очень
быстро становятся похожими на снежную бабу. Сыро и не очень холодно. Сегодня
прощался с лабораторией. Конечно, я буду бывать у них очень часто без Голуба
не  обойдешься. Сердюк  тоже разбирается в  нейтриде  и  мезонаторах не хуже
меня. Но сегодня я ушел от них  как сотрудник,  как свой парень, как "Колька
Самойлов" для  Сердюка, как "дядя, достаньте  воробушка" для  Оксаны... Ушел
как товарищ по работе.
     Было грустно и немного неловко. Как водится, все старались шутить.
     Сердюк сказал:
     По