течение более чем полувека находятся в  состоянии
неустойчивого  равновесия,  причем  внутри   их   интегральной   структуры
существуют  как  коммунистические,  так  и  фашистские  элементы.   Первые
обеспечивают сохранение культурно-промышленной дееспособности этих  стран,
вторые - сохранение в неприкосновенности их политического порядка.  Однако
балансирование старого порядка на взаимоподавлении двух новых тенденций не
может быть вечным. Фашизм всегда  рвется  к  насилию,  и,  если  он  лишен
возможности осуществлять его  явно,  он  осуществляет  его  тайно,  и  чем
дальше, тем свирепее. В этих условиях становится  особенно  важной  борьба
всех антитоталитарных сил за каждого человека, за каждый росток совести  и
доброты. У  нас  уже  есть  опыт  такой  совместной  борьбы.  Именно  союз
Коминтерна, Социнтерна, буржуазно-демократических  правительств  и  партий
пресек  все  попытки  тоталитарно-фашистских  группировок   прорваться   к
государственной власти  в  Италии,  Японии,  Германии,  Венгрии,  Франции,
Испании и, - он сделал уважительный кивок в  сторону  лорда  Тауни  и  его
коллег, - некоторых странах  Британского  содружества.  Сейчас,  с  высоты
исторической перспективы, можно сказать абсолютно уверенно: эта наша общая
победа предотвратила войну, которая  наверняка  оказалась  бы  куда  более
кровопролитной, чем так называемая мировая, то есть война 1914-1918 годов.
Катастрофические последствия войны, начнись она в сороковых, просто трудно
себе представить. Особенно если  учесть,  что  атомное  оружие,  очевидно,
могло быть разработано уже в ходе войны и тогда же применено.
     Сталин встал. Стоя дождался, когда переводчик кончит.
     - Зато последствия войны, начнись она теперь, в конце  восьмидесятых,
представить себе несложно, - сказал он, повысив голос, и  дал  переводчику
отдельную паузу на одну эту короткую фразу. Затем продолжал:
     - То, что к настоящему моменту правительства почти всех стран планеты
связаны друг с другом договорами о мире, то, что с одна  тысяча  девятьсот
шестьдесят третьего года ни одна из держав не производит ни  атомного,  ни
химического оружия, а также все прочие отрадные факты  политической  жизни
последних десятилетий, к сожалению, не  дают  ныне  оснований  для  полной
успокоенности. Разгромленный в открытом  бою  за  государственную  власть,
тоталитаризм ушел на дно, но от этого стал не  менее  опасным.  Фашистские
элементы, существующие  в  странах  неустойчивого  равновесия,  фактически
создали свой интернационал, свое многомиллионное  подпольное  государство,
супермафию террористов. Истребление прогрессивных деятелей -  в  сущности,
цвета человечества - это  война,  это  геноцид.  Кеннеди,  Альенде,  Моро,
Ганди, Пальме... А  бесконечные  захваты  и  уничтожения  заложников?  Это
война, фашизм из подполья все же развязал ее. То, что она не объявлена, не
меняет дела и только играет на руку мракобесам. Последние  годы  мы  можем
говорить  о  ее  эскалации.  Уже  десятки  раз   поступали   сообщения   о
необъяснимых исчезновениях из неизвестно зачем  до  сих  пор  существующих
арсеналов ракетно-ядерных боеприпасов. Противник вооружается. Как  всегда,
путем грабежа. Мы с вами создаем - фашизм использует.  Неделю  назад  наша
электронная  разведка  достоверно   выявила   факт   неизвестным   образом
произведенного   перепрограммирования    уругвайского    спутника    связи
"Челеста-27". Оказывается, в течение неизвестно какого времени этот  шесть
лет назад  запущенный  спутник  выполнял  функции  координирующего  центра
наведения неизвестно где и  неизвестно  кем  установленных  стратегических
ракет. Кто их установил?  Куда  они  направлены?  Мы  сообщили  Уругваю  о
выявленном факте и порекомендовали снять спутник с орбиты для исследования
его электроники, но буквально через четверть часа  после  того,  как  нота
была вручена  уругвайскому  правительству,  спутник  по  сигналу  с  Земли
взорвался. Сигнал был  послан  с  до  сих  пор  не  обнаруженного  мощного
мобильного передатчика из болотистых джунглей междуречья Уругвая и Параны,
юго-западнее водопада Игуасу.
     Когда переводчик закончил, англичане возбужденно и  несколько  угрюмо
зашептались. Взрыв "Челесты" - спутника английского производства,  кстати,
- не был для них новостью, но предыстория взрыва  оказалась  громом  средь
ясного неба.
     - Мы обязаны немедленно овладеть стратегической  инициативой  в  этой
войне. От случая к случаю предпринимаемые  то  одной,  то  другой  страной
оборонительные полицейские  акции,  очевидно,  неэффективны  и  объективно
являются попустительством. Надеяться, будто болезнь пройдет оттого, что мы
загоняем ее все глубже, больше нельзя. Мы рискуем дождаться момента, когда
вооруженные  украденным  у  нас  с  вами  оружием  эсэсовцы  восьмидесятых
попытаются снова вступить в открытую борьбу за  явную,  легальную  власть.
Такая катастрофа не нужна ни вашему, ни нашему строю, ни вашим,  ни  нашим
хорошим  людям.  Наша  страна  предлагает  выработать  глобальную  систему
активной борьбы с подпольным террористическим интернационалом,  включающую
координированную  деятельность  не  только  ведомств,   ответственных   за
демократическое просвещение населения, не только полицейских  сил  держав,
но,  при  необходимости,  их  основных  армейских   формирований.   Проект
мероприятий  по  установлению  тесного  антифашистского   контакта   между
министерствами культуры и между разведками  и  контрразведками  держав,  а
также по заключению, не побоюсь этих слов, коллективного военного союза мы
последовательно доводим до сведения правительств всех стран.
     Англичане как-то всколыхнулись, но  на  этот  раз  беззвучно.  Сталин
грузно опустился обратно на свой стул.
     - Соответствующие меморандумы уже посланы господину президенту США  и
товарищу председателю КПК. Три часа назад мы имели доверительную беседу  с
ответственным  представителем  германского  руководства,  который  теперь,
вероятно, уже подлетает к Берлину. Наша позиция целиком совпала с позицией
Германии. Завтра товарищ Сталин встретится с господином министром  внешних
сношений Французской Республики. Предварительные беседы господина министра
с товарищем Молотовым дают основания  для  самых  позитивных  предложений.
Пасионария, - Сталин чуть улыбнулся, с удовольствием  выговорив  еще  одно
слово молодости, - и Рубен уже в Мехико. Думаю, вы, как и мы, смотрели  по
космовидению, как их встречали.
     Сталин откинулся на спинку стула, давая переводчику понять, что вновь
настала его очередь. Из-под полуопущенных век оглядел англичан.
     - Правительство ее величества пока не определило своего  отношения  к
нашим усилиям, - проговорил он затем. - Мы  были  бы  рады  услышать  ваши
соображения, господа.
     Наступила пауза. Гости переглянулись. Слышно было, как  тикают  часы.
Пользуясь нечаянной  передышкой,  Ира  стремительно  вытряхнула  сигарету,
схватила  ее  губами,  сунулась  за  спичками.  На  ее   лице   отразилась
растерянность. Бдительные англичане ухватились  за  возможность  заполнить
молчание.  С  какой-то  гротескной  одновременностью  у  каждого  в   руке
появилось по зажигалке - ни одной  одинаковой,  -  раздался  множественный
щелчок, и к Ире с разных сторон протянулись руки с трепещущими  огоньками.
Ира растерянно, почти испуганно обвела их взглядом, щеки ее вспыхнули.
     - Ой, спасибо... я не...
     Сталин зачем-то похлопал себя по карманам, зная, что спичек нет, - он
потому и отложил трубку, так удивив этим Молотова,  что  вовремя  вспомнил
это. На Иру теперь  смотрели  все.  Она  втянула  голову  в  плечи,  потом
отчаянно вскочила. Тоненькая, порывистая, с громадными выпуклыми  глазами,
она и без очков напоминала стрекозу.
     - Я сейчас! - заикаясь от собственной храбрости, выпалила она. - Я...
у девчат из шифровалки стрельну! Товарищ Сталин, для... для вас взять?
     Сталин отрицательно  покачал  головой.  Ира  метнулась  к  дверям,  -
удаляясь, проплясала перед англичанами фирменная нашлепка "Г.Геринг верке"
на ее джинсах. Глазастая, подумал Сталин. Молотов не понял, а она  поняла.
Зажигалки вразнобой попрятались.
     - Это прелестно, - проговорил вполголоса один из гостей. -  Я  напишу
об этом. Глава  первой  державы  мира  прерывает  важное  заседание  из-за
каприза стенографистки! Видит бог, напишу.
     Переводчик, склонившись к уху Сталина, забормотал по-русски, довольно
усмехаясь в хипповатую свою бородку. Молотов укоризненно прошептал:
     - Ты слишком балуешь молодых, Сосо.
     Сталин смотрел прямо перед собой, лицо его было невозмутимо.
     - Для вас, господа, это прелестно, экзотично и не вполне  понятно,  -
сказал он. - Для нас - естественно.
     - ...Бат  нэчэрал  фор  аз,  -  гордо  налегая  на  "р",  отбарабанил
переводчик.
     Память Сталина опять соскользнула к началу. Это был,  пожалуй,  самый
тяжкий искус - потому что действительно всего  не  хватало.  Действительно
приходилось подкармливать, как цыплят для царской кухни, тех, кто в данный
момент представлялся  важнее,  а  остальных  оставлять  дожидаться  лучших
дней... Двадцатые годы, о, двадцатые годы. Как все было чревато.
     - Большевики покончили с  древним  антагонизмом  Юпитера  и  быка,  -
улыбнувшись, проговорил Сталин. - Либо  уж  можно  всем,  либо  уж  нельзя
никому. Если только возникают более или менее узаконенные привилегии, люди
перестают заниматься  делом.  Начинается  безобразная  драка  за  место  у
кормушки и всеобщее  озлобление.  Все  встает  с  ног  на  голову,  мораль
становится посмешищем и знаком жизненной  неприспособленности.  В  газетах
казенными фразами хвалят  самоотверженных  героев  труда  и  призывают  их
продолжать самоотвергаться, а дары  природы,  квартиры,  дачи  и  красивые
девушки, - англичане, как по  команде,  обернулись  на  дверь,  в  которую
выбежала  Ира,  -  достаются  политическим  авантюристам  и   ворью.   Кто
посовестливее да поталантливее, вообще не суется в  эту  грязь.  Но  и  не
находит себе применения. Возможность воздействовать на  ход  дел  начинает
предоставляться лишь после  отказа  от  этики  и  таланта  -  но  нетрудно
представить, каким оказывается такое воздействие.  Попутно  возникает  еще
одно извращение: престижность, модность безделья.  Раз  сижу  сложа  руки,
значит честен и  талантлив!  -  Часы  пробили  четверть  третьего.  Сталин
дождался, когда угаснет медный стон, и закончил:  -  Великий  Маркс  более
века назад сформулировал эти истины. Социальная  практика  подтвердила  их
неоднократно.
     - А кто же запишет эту тираду? - весело прошептал ему на ухо Молотов.
Сталин сокрушенно качнул головой и положил руку ему на колено.
     Жест был благодарным. Еще на XX съезде Зощенко попенял  Сталину,  что
тот с годами начинает не говорить, а вещать.  С  тех  пор  Сталин  не  раз
просил друзей при каждом подобном случае незамедлительно  "сбивать  его  с
котурнов".
     Совещание закончилось в начале пятого. Ушли англичане, Молотов  ушел,
- устало бродя по опустелому кабинету, Сталин вскоре услышал с  улицы  его
гулкие,  одинокие  шаги.  Потом  отчетливо  звякнули  ключи,  открылась  и
захлопнулась  дверца  машины.  Отсвет  вспыхнувших  фар  чуть   всколыхнул
прямоугольную тьму окна. Назойливо,  длинно  прожурчал  стартер  и  смолк.
Опять зажурчал длинно и бесплодно. Недели две  уже  Молотов  жаловался  на
зажигание, но  так,  видно,  и  не  выкроил  времени  доехать  до  станции
техобслуживания. Наконец мотор все-таки фыркнул с неудовольствием, певучий
шелест глайдера потек мимо окон к  Спасским  воротам  и  быстро  утонул  в
прозрачной предрассветной тишине. Ира тоже собиралась домой, разложила  по
ящикам  бумаги,  потом  опорожнила  сумочку  на   стол,   отобрала   самое
необходимое и попихала обратно, остальное оставив прямо на столе.  Страшно
было подумать нести после такой ночи на плече лишний  вес.  Поймав  взгляд
Сталина, она расслабленно помотала головой и честно сказала:
     - Прямо плывет все.
     - Зато интересно ведь, - почти просительно сказал  Сталин.  Он  знал,
что девочка не собирается работать здесь долго, и жалел об этом. - Как  на
этот раз - понравилось?
     Она не сразу поняла. Первое, что пришло ей в голову, - это что он над
нею подсмеивается. Она переживала свою бестактность. Потом вспомнила,  как
в начале ночи одобряла ход беседы с фон Ратцем и его компанией.
     - Да не очень, -  призналась  она.  -  Как-то  вы  с  ними...  как  с
товарищами. Я бы!... - она сжала кулачок и смешно им встряхнула, изображая
жесткость позиции. - Вот хоть Индия - такой политический козырь! А вы даже
не упомянули.
     - Откуда ты знаешь про Индию?
     Она дернула плечиком, оттопырила нижнюю губу.
     - А все знают. Девки в шифровальном бутылку  шампузы  расплескали  на
радостях, что там так здорово  все  устраивается.  Я  просила  мне  глоток
оставить, - вздохнула она, - да уж полпятого...
     - Послушай, козырь. Политика - не игра в подкидного. Не  хитрость,  а
забота. Зачем их обижать? Товарищ Мао, помню, любил цитировать кого-то  из
своих древних даосов. Если, стремясь к цели, приложишь чуть меньше усилий,
чем надо, добьешься своего, пусть не в полной мере или  с  опозданием.  Но
если приложишь хоть чуть больше - добьешься  прямо  противоположного.  Так
трудно соблюсти точную меру, товарищ Мао далеко не всегда сам это  умел...
Люди долго не верили ни в себя, ни в ближних своих, поэтому привыкли,  что
чем  больше  жать,  чем  больше  давить  -  тем  лучше.  Привыкли  бояться
недостараться. Но перестараться - страшнее.
     Ира кивнула. Нет, подумал Сталин, не слышит. Жаль.  Это  надо  знать,
это бывает и с отдельными людьми, не только с государствами. Как правило -
с хорошими людьми,  с  теми,  кто  пытается  преодолеть  естественный,  но
животный эгоизм отношений: чуть что не по мне  -  пошел  к  черту.  Могут,
могут случаться в жизни  ошибки,  которые  потом  не  исправить  перебором
однородных вариантов, барахтайся хоть  двадцать  лет.  И  если  не  успеть
повернуть круто, их исправляет лишь сама жизнь, сама история, единственным
доступным ей методом - методом безнаркозной хирургии,  отсекая  весь  веер
решений, вытекающих из принятой когда-то неверной посылки. Но  сколько  же
крови льется! И обиднее, несправедливее всего  то,  что  чем  больше  сил,
упорства, искусства затрачивается на продлевающее  кризис  маневрирование,
тем страшнее оказывается конечная катастрофа. В начале века Россия слишком
хорошо это узнала, не дай бог было бы узнать еще раз.
     - Тебе куда ехать? - спросил он.
     - В Кузьминки.
     - Далеко.
     - А ничего. До Кузнецкого погуляю, как раз и метро пустят, тут прямая
ветка...  До  свидания,  товарищ  Сталин.  Извините.  С   этими   спичками
чертовыми...
     - Пустяки, Ира, пустяки. Ты мне, наоборот, очень помогла. Я на машине
- может, подвезти?
     - Нет, спасибо. Я правда подышать хочу.
     - Одна ночью не боишься?
     - Ну, вы скажете!
     Она вышла, прощально кивнув ему в дверях, и  сразу  вошел  секретарь.
Его глаза блестели торжеством.
     - Что? - спросил Сталин,  мечтая  уже  приступить  наконец  к  Осиным
стихам. - Неужто Николай еще денек накинул на прочтение?
     - Это  нет,  -  сказал  секретарь.  -  Но  вот  из  Капустина  Яра  -
телеграмма. - Сталин подобрался. - Подписано: Лангемак, Королев. Двигатель
проработал двести семнадцать часов, магнитная ловушка не сбоила ни разу. -
Сталин удовлетворенно повел шеей. - Сахаров считает, что этого  достаточно
для  выхода  на  субрелятивистские  скорости.  Следующее   испытание   они
планируют на космос.
     - Отлично, - сказал Сталин.
     - И сорок семь минут назад, - совсем небрежно  добавил  секретарь,  -
Вавилов звонил.
     - Что сказал?
     Секретарь выдержал театральную паузу мастерски, а потом  замедленным,
увесистым движением поднял большой палец.
     - Зацвело? - выдохнул Сталин и, от поспешности пригибаясь и косолапя,
бросился к телефону.
     -  Просил,  когда  освободитесь,  позвонить  ему,  -  уже  откровенно
веселясь, сообщил секретарь вдогонку. Не оборачиваясь, Сталин левой  рукой
показал ему кулак. Правой зацепил трубку, едва не  выронил,  стиснул  так,
что пластмасса скрипнула. Чуть дрожащими от радостного  волнения  пальцами
набрал код.
     - Он еще сказал знаете что? - негромко проговорил  секретарь.  -  Что
теперь, если бы понадобилось, мы смогли бы прокормить весь мир.
     - Аральский филиал? - хрипловато спросил Сталин. - Сталин у аппарата.
С Опытной делянкой соедините меня, пожалуйста, с Николаем Ивановичем. Если
он еще не спит.
     Ира шла по безлюдному ночному городу.  Цокающая  под  ногами  площадь
казалась в темноте  бесконечной,  но  до  обидного  быстро  нагромоздилась
впереди спящая глыба гостиницы. Посмеиваясь от шкодливого  удовольствия  -
приятно и странно было не спускаться в подземный переход,  -  Ира  поверху
пересекла проспект Маркса, застывший в оранжевом свете фонарей.  Машин  не
встречалось совсем, лишь раз где-то за Манежем почти  беззвучно  -  только
шипение рассеченного воздуха с  опозданием  долетело  издалека  -  прошел,
светя габаритами, одинокий легковой глайдер. Было так хорошо, что хотелось
влюбиться. Сирень перед Большим театром с ума сходила,  истекая  ароматом,
громадные кисти призрачно  белели  в  густом,  настойном  мраке.  Шелестел
летящими струями фонтан,  его  звук  сопровождал  Иру  едва  не  до  ЦУМа,
таинственно светившего дежурным  освещением  из  стеклянной  глубины.  Она
миновала ЦУМ, вышла к Кузнецкому мосту.
     Здесь ее остановили. Позавчера ночью двое  туристов-автостоповцев  из
Уганды пытались взорвать мост, укрепив на одном из  быков  точечную  мину.
Терроризм, будь он  неладен,  нет-нет  да  и  к  нам  что-то  проскочит...
Террористов взяли, конечно, но пока в органах споро разматывали это дело -
протащить "точку" через границу лжеугандийцы никак не могли,  значит,  они
получили ее уже здесь, скорее всего, в каком-то из посольств, -  мосты  на
всякий случай охраняли  добровольцы  из  тех,  кому  не  уснуть,  если  не
исправлен  вдруг  обнаруженный  непорядок.  На   тротуаре   стояла   рыжая
туристическая палатка, из  нее  вкусно  пахло  кофе,  два  баса  о  чем-то
приглушенно  спорили  внутри.  Опершись   рукой   на   гранитный   парапет
набережной, дежурил высокий худой  мужчина  в  белых  брюках  и  цветастой
безрукавке навыпуск - на  груди  инфракрасный  бинокль,  на  плече  ротный
лучемет Стечкина, больше похожий  на  мощное  фоторужье,  чем  на  оружие.
Заметив Иру, он оттолкнулся от парапета и неспешно пошел ей навстречу. Ира
заулыбалась. "...Теперь представь - конвейер,  двадцать  семь  операций  в
секунду, и так из часа в  час!"  -  громко  сказали  в  палатке.  Дежурный
подошел к Ире. У него было лицо старого путиловца из исторического  фильма
и пальцы пианиста или нейрохирурга. Он  смущенно  пригладил  седые  усы  и
спросил, по-хохляцки мягко выдыхая добродушное "г":
     - Погоди, дочка. На ту сторону, что ли?
     - Ага, - ответила Ира.
     - Тогда уж покажи документы, пожалуйста, - явно  стесняясь,  попросил
он. Ира покивала и полезла в сумочку. Косметичка, духи, ключи от квартиры,
ключи  от  мотоцикла,  расческа,  томик  Акутагавы  -  в   метро   читать,
собственное стереофото в бесстыжем купальнике - на случай  подарить,  если
какой-нибудь парень пристанет и понравится, затертый пятак, оставленный на
память  после  того,  как  деньги  исчезли  из  бытового  обихода...  Нету
паспорта. Так, еще раз. Косметичка. Внутрь не влезет,  но  все  же...  Она
раскрыла, оттуда посыпалось. И тут она вспомнила.
     - Фу ты! - она даже засмеялась от облегчения. - Вот ворона! Я  ж  его
на столе оставила!
     - Артем! - донеслось из палатки. - Кофе будешь?
     - Конечно, буду! Сейчас!.. На каком еще столе?
     - Да на  работе...  в  Кремле.  Вы  позвоните  товарищу  Сталину  или
секретар