киборгу из своей камеры. На экране появилась координатная
сетка с  толстой черной  кривой, круто поднимавшейся вверх к красной
линии. Заголовком  служили ярко-оранжевые  буквы  "Строго  секретно.
Вслух не читать.".
 - Я  объясню, что вы видите, - сказал замдиректора. - Черная кривая
-  это   функция  двадцати  двух  показателей,  начиная  от  баланса
международных займов,  и  заканчивая  уровнем  плохого  отношения  к
американским  туристам   со  стороны  иностранных  официальных  лиц.
Результат -  вероятность возникновения  войны. Красная линия наверху
обозначена ВД,  сокращение от  "Военные Действия".  Полной  гарантии
нет, но  статистики утверждают,  что  за  этой  границе  вероятность
возникновения  войны  в  ближайшие  шесть  часов  составляет  девять
десятых. Как видите, мы приближаемся к этому.
 Шепот утих. Наступила гробовая тишина. Наконец кто-то спросил:
 - А какова шкала времени?
 - Здесь данные за тридцать пять лет.
 Напряжение немного  упало. Пробел  вверху означал  по крайней  мере
пару месяцев, а не минут. Раздался голос Кэтлин Даути:
 - А где видно, с кем будет война?
 Замдиректора поколебался, потом осторожно ответил:
 - Ну,  этого на  графике нет, но думаю, что каждый из вас сам может
догадаться. Я  могу высказать несколько своих предположений. Если вы
читаете газеты,  то знаете,  что китайцы  давно  обещают  превратить
австралийские  пустыни   во  всемирную   житницу,  дайте  им  только
применить их  синьцзяньскую агрономию.  До чего бы там ни дорешалась
эта  банда  квислингов  из  Канберры,  я  твердо  уверен,  что  наше
правительство не  пустит туда узкоглазых. Во всяком случае, если они
хотят получить мой голос на следующих выборах.
 - Но  это только мое личное мнение, - добавил он, немного помолчав,
- только для вашего сведения, и прошу вас не упоминать об этом. Я не
знаю официальной точки зрения на этот счет, и даже если бы знал, все
равно не  сказал бы.  Все, что знаю я, теперь знаете и вы. Тенденция
весьма  печальная,   сейчас  все   указывает  на   быстро   растущую
вероятность эскалации  ядерного конфликта.  Экстраполяция  дает  нам
вероятность девять десятых в течение ближайших семи лет.
 - Это значит, что если к тому времени у нас не будет жизнеспособной
марсианской колонии, то мы можем вообще не дожить до этого времени.

 Инженер-электроник, др.  медицины, др.  ест. наук,  подполковник  в
 отставке резерва морской пехоты США Александр Брэдли.

 Выходя  из  конференц-зала,  Брэдли  сменил  озабоченную  мину  для
совещаний на открытую и добродушную улыбку, с какой обычно глядел на
окружающих. В  это время  киборг шлюзовался  в  марсианской  камере.
Наблюдавшие за  ним  немного  беспокоились.  Хотя  на  лице  киборга
невозможно было  прочесть никаких  эмоций,  эти  эмоции  можно  было
обнаружить по биению сердца, дыханию и другим жизненным проявлениям,
непрерывно регистрируемым  телеметрией. Из  телеметрии выходило, что
киборг находится  в состоянии  некоторого нервного  напряжения.  Ему
предложили перенести испытания, но он отказался.
     - Вы  шшто, не  ззнаете, что у нас воййна на носссу? - визгливо
огрызнулся он и больше с ними не разговаривал. Испытания решено было
провести, а по окончании - еще раз проверить психопрофиль Вилли.
 В десять  лет  Александр  Брэдли  потерял  отца  и  левый  глаз.  В
воскресенье после  дня Благодарения  они всей семьей возвращались на
автомобиле из  церкви. Ударил  заморозок.  Утренняя  роса  замерзла,
покрыв дорогу  прозрачной, тонкой пленкой льда. Отец Брэда вел очень
осторожно, но  машины ехали  впереди  и  сзади,  машины  неслись  по
встречной  полосе;   ему  приходилось   держать  скорость   не  ниже
положенного, он  не сводил  глаз с  дороги, а на вопросы жены и сына
отвечал односложно.  Вел он  внимательно, но  этого оказалось  мало;
когда надвинулась  катастрофа, он  уже никак  не  мог  ее  избежать.
Сидевшему на  переднем сидении  рядом с  отцом Брэду показалось, что
кативший им  навстречу в  сотне ярдов  впереди  фургончик  медленно,
неторопливо съезжает  влево, словно  собираясь повернуть. Вот только
поворачивать было  некуда. Отец Брэда нажал на тормоза и не отпускал
ногу, их автомобиль замедлил ход и пошел юзом. В течение двух секунд
мальчик смотрел, как встречная машина боком ползет к ним, а они сами
медленно,  но   неотвратимо  двигаются  прямо  на  нее,  величаво  и
неотвратимо. Никто  не сказал  ни слова  - ни Брэд, ни отец, ни мать
Брэда на  заднем сидении.  Никто даже  не пошевелился,  все застыли,
словно актеры  в живой  картине,  иллюстрирующей  правила  дорожного
движения. Отец, выпрямившись, молча сидел за рулем, пристально глядя
на чужую машину, а ее водитель с немым вопросом в широко распахнутых
глазах выглядывал  через плечо  в их  сторону. Ни  один  из  них  до
столкновения так  и не  пошевелился. Даже  на льду  трение тормозило
машины, и  их относительная скорость не превышала двадцати пяти миль
в час. Этого оказалось вполне достаточно. Оба водителя погибли: отца
Брэда проткнула  рулевая колонка, встречному водителю снесло голову.
Брэд с  матерью, несмотря  на застегнутые  ремни, получили переломы,
ушибы и  травмы, в  том числе  и внутренние.  Мать до конца жизни не
могла пошевелить левой кистью, а сын потерял глаз.
 Двадцать три года спустя авария все еще снилась ему, будто это было
только вчера.  Когда такое случалось, сердце выпрыгивало из груди от
ужаса, он просыпался с криком, весь потный, еле переводя дух.
 Но нет  худа без  добра. Оказалось,  что ценой потерянного глаза он
приобрел немало.  Во-первых, страховую премию за жизнь отца и увечья
каждого из  пострадавших. Во-вторых,  освобождение от военной службы
(а позднее,  когда ему  потребовалась практика  по специальности, он
смог добровольцем  вступить в морскую пехоту, в медицинскую службу).
В-третьих, у  него появился  удобный повод  избегать опасных  игр  и
прочих обременительных  обязанностей  отрочества.  Ему  ни  разу  не
приходилось доказывать  свою храбрость в драке, и конечно, он всегда
мог отвертеться от любых уроков физкультуры.
 А  в-четвертых  (и  это  самое  главное)  -  он  бесплатно  получил
образование.  В  соответствии  с  постановлениями  о  помощи  детям-
инвалидам система социального обеспечения его родного штата оплатила
обучение Брэда  в школе,  в колледже  и в  аспирантуре. Брэд получил
четыре научных  степени, сделавшись  одним из  самых крупных мировых
специалистов по  глазной нервной  системе. В  конечном  итоге  обмен
оказался  выгодным.   Даже  если   учесть  мучения  матери,  которая
оставшиеся десять лет жизни страдала болями, стала очень вспыльчивой
и раздражительной.
 Брэд попал в программу Человек Плюс, потому что лучшего специалиста
не нашлось  бы. В свое время он выбрал себе работу в морской пехоте,
потому что  нигде не  нашел бы  лучших  объектов  для  исследования,
заботливо препарированных  осколком снаряда,  противопехотной  миной
или  ножом.   Его  работа   не  осталась  без  внимания  у  военного
командования. Брэда  не  просто  приняли  -  его  попросили  принять
участие в программе.
 Самому Брэду иногда казалось, что он мог найти и что-нибудь получше
Человека Плюс.  Других к космической программе притягивал размах или
чувство долга.  С Брэдли  дело обстояло  совершенно по-другому.  Как
только он  сообразил, к чему клонит человек из Вашингтона, перед ним
открылись совершенно  новые перспективы и возможности. Это был новый
путь. Путь, означавший отказ от одних планов, отсрочку других. Но он
видел,  куда   ведет  этот  путь:  скажем...  три  года  работы  над
зрительными  системами   киборга.  Репутация   специалиста  мирового
уровня. После  этого он  бросает программу  и выходит на бескрайние,
плодородные просторы  частной практики.  На  сто  тысяч  американцев
приходится сто  восемь человек  с  врожденными  нарушениями  функций
одного или  обоих глаз.  В  сумме  получается  более  трехсот  тысяч
потенциальных пациентов,  и все, как один, захотят лечиться у самого
лучшего специалиста.
 Работа в  программе Человек  Плюс автоматически  сделает Брэда этим
лучшим специалистом.  Еще  до  сорока  у  него  будет  своя  частная
клиника. Небольшая,  как раз  такая, чтобы  он лично  мог следить за
каждой  мелочью.   Работать  там   будут  молодые  врачи,  лично  им
обученные, и  под его  личным руководством.  Они  смогут  принимать,
скажем... пятьсот, может быть, даже шестьсот пациентов в год - малая
доля процента  всех потенциальных  пациентов. Но  что это  будет  за
доля? По  крайней мере  половина -  с  самыми  толстыми  кошельками.
Конечно, не  будем забывать и о благотворительности. Минимум для ста
пациентов в  год -  все бесплатно,  даже  телефон  у  кровати.  Зато
несколько сотен  тех,  которые  могут  заплатить,  заплатят  сполна.
Клиника Брэдли  (это уже  звучало почти  так же весомо и заслуженно,
как   "клиника   Меннинджера")   будет   образцом   для   учреждений
здравоохранения во всем мире и принесет ему огромную кучу денег.
 Не вина  Брэдли, что  три года  растянулись в  пять с  лишним.  Эти
задержки происходили  даже не  из-за  его  отдела.  Большинство,  во
всяком случае. Он все еще молод. Когда он уйдет из программы, у него
в запасе будет еще добрых три десятка лет работы, разве что он решит
уйти  на  покой  пораньше,  возможно,  оставив  за  собой  должность
консультанта и  контрольный пакет  акций клиники Брэдли. Кроме того,
работа  в  космической  программе  имела  и  другие  преимущества  -
большинство  его   товарищей  по   работе  было   женато  на   очень
привлекательных женщинах.  Брэдли не  очень интересовал  брак,  зато
интересовали жены.
 Вернувшись в  семикомнатное царство  своей лаборатории,  Брэд гонял
подчиненных, пока  не убедился,  что новые  элементы сетчатки  будут
готовы к  пересадке в  течение недели.  Потом он  посмотрел на часы.
Одиннадцати еще  не было.  Он набрал номер Торравэя и дождался, пока
тот ответит.
 - Ты  идешь обедать, Родж? Я хотел поговорить с тобой насчет нового
имплантата.
 - Ох.  Не получится, Брэд. Очень жаль. Минимум три следующих часа я
буду сидеть в камере, с Вилли. Может быть, завтра.
 - Тогда  поговорим завтра,  - весело ответил Брэд и положил трубку.
Он заранее  проверил график работы Торравэя, так что отказ его вовсе
не удивил.  Напротив, он был доволен. Секретарше он сказал, что едет
на совещание  в город,  потом -  ленч, вернется  к  двум,  и  вызвал
машину. В  машине Брэд ввел индекс перекрестка, расположенного всего
в квартале от дома, в котором жил Роджер Торравэй. И Дори Торравэй.

 Глава 5

 МОНСТР СТАНОВИТСЯ СМЕРТНЫМ

 Когда Брэд,  насвистывая, садился  в машину,  радиоприемник  внутри
неутомимо  вещал   о  последних  новостях.  Десятая  горнострелковая
дивизия  отступила   на  укрепленные  позиции  в  Ривердейл.  Тайфун
уничтожил  урожаи  риса  в  Юго-Восточной  Азии.  Президент  Дешатен
приказал   делегации    Соединенных   Штатов    покинуть   заседание
Объединенных Наций по проблемам совместного использования дефицитных
природных ресурсов.
 Впрочем, многие  новости на  радио не  попали. То ли комментаторы о
них просто  не знали,  то  ли  не  сочли  достаточно  важными.  Так,
например, не  было сказано  ни слова  о двух китайских джентльменах,
находящихся  в  Австралии  с  правительственным  заданием.  Не  было
упомянуто   о   результатах   некоторых   конфиденциальных   опросов
общественного мнения, хранившихся в сейфе у президента, а также и об
испытаниях, проводимых  над Вилли  Хартнеттом. Потому  Брэд ничего о
них не  услышал. Если  бы только  он услышал  эти новости и понял их
важность, он  бы принял  их  всерьез.  Он  был  вовсе  не  таким  уж
безразличным. И  не таким  уж плохим. Он был просто не очень хорошим
человеком.
 Время от  времени Брэду  об этом напоминали: когда, например, нужно
было избавиться  от подружки  или бросить  товарища,  в  свое  время
подставившего плечо по пути наверх. Иногда его даже обвиняли в этом.
Тогда он  усмехался, пожимал  плечами и  замечал, что  этот мир - не
самый справедливый. Ланселот побеждал не на всех турнирах - время от
времени черный рыцарь сбрасывал его наземь. И Бобби Фишер был далеко
не самым симпатичным шахматистом мира, а только самым сильным. И так
далее.
 Да, Брэд  признал бы,  что по нормам общества он не самый идеальный
человек. Так  оно и  было. Что-то  в нем  испортилось еще в детстве.
Бугорок эгоизма  на его  черепе вырос  до таких размеров, что Брэдли
даже на  целый мир  смотрел, соображая,  что он с этого будет иметь.
Война с  китайцами? Сейчас  посмотрим,  прикидывал  Брэд,  наверняка
потребуется уйма  хирургов, возможно,  мне даже предложат возглавить
госпиталь.   Мировой    кризис?   Его    деньги   были   вложены   в
сельскохозяйственные угодья - есть людям надо всегда.
 Бред был  далеко не идеальным человеком. Тем не менее он был лучшим
специалистом для  того, что  было нужно  киборгу -  а именно,  чтобы
оснастить Вилли  Хартнетта промежуточным звеном между возбудителем и
интерпретатором. Проще  говоря, между изображением предмета, которое
видит киборг,  и выводами,  которые делает  мозг, должна  находиться
промежуточная ступень,  где будет отфильтрована излишняя информация.
Иначе киборг просто сойдет с ума.
 Чтобы понять, в чем дело, возьмем обыкновенную лягушку.
 Представим  себе   лягушку,   как   машину,   предназначенную   для
производства лягушат.  Это дарвиновская  точка зрения,  и вся теория
эволюции в  конечном счете  сводится к  этому. Чтобы  достичь  своей
цели, лягушка  должна как  можно дольше  оставаться в живых, достичь
зрелости и забеременеть, или оплодотворить какую-нибудь самку. А для
этого лягушка должна делать две вещи: лягушка должна есть, и не дать
съесть себя.
 Для позвоночного  лягушка на редкость тупое и примитивное создание.
У нее  есть мозг, но несложный и маленький, слишком маленький, чтобы
расходовать его по пустякам. Эволюция всегда скупа. Самец лягушки не
пишет сонетов,  и не  ломает себе  голову над  тем, изменяет  ли ему
самка.  Его   не  тянет   раздумывать  над   вещами,   не   имеющими
непосредственного отношения к выживанию.
 Глаз лягушки  тоже очень  прост. По  сравнению  с  лягушачьим  глаз
человека сложен  настолько, что  лягушке даже  не снилось. Допустим,
человек входит в комнату, в которой стоит стол, на столе блюдо, а на
блюде бифштекс  с жареным картофелем. Даже если этот человек утратил
слух, вкус  и обоняние, его все равно потянет попробовать. Его глаза
остановятся на  бифштексе. В  человеческом глазе  есть такое  место,
называемое "желтое  пятно", фрагмент сетчатки, которым человек видит
лучше всего, и именно это место наведет его на цель. У лягушки этого
нет, каждый  фрагмент ее  сетчатки видит  так же хорошо, как и любой
другой. Или  так же плохо. Самое интересное в том, как лягушка видит
лягушачий аналог бифштекса - а именно, живность, достаточно большую,
чтобы ее  стоило проглотить,  и достаточно маленькую, чтобы она сама
не проглотила  лягушку -  так вот,  самое интересное  здесь вот что:
лягушка не  видит еду,  если еда  ведет себя,  не как  еда. Мы можем
осыпать лягушку  питательнейшим паштетом из перетертых насекомых - а
она умрет с голоду, разве что наткнется на божью коровку.
 Это странное  поведение станет  понятным, если  вспомнить, что  ест
лягушка. Лягушка  занимает свою,  вполне определенную, экологическую
нишу. В  естественных условиях никто не заполняет эту нишу паштетами
из рубленых  насекомых. Лягушка  питается насекомыми,  а значит, то,
что видит  лягушка, есть  насекомое. Если  в поле ее зрения попадает
нечто размером  с насекомое,  движущееся с  насекомой скоростью,  то
лягушка не  задается вопросом,  голодна ли она, или, допустим, какое
насекомое  вкуснее.   Она  просто   пожирает  насекомое,   а   потом
принимается ждать следующего.
 Если лягушка попала в лабораторию, это свойство может стать для нее
гибельным. Ее  можно обмануть  кусочком тряпки, щепочкой на ниточке,
чем  угодно,   лишь  бы   оно  имело   нужный  размер   и  двигалось
соответственно. Лягушка  все это  слопает и  умрет с  голоду (или от
несварения желудка).  Но в  природе таких  фокусов не  существует. В
природе только  муха ползет,  как муха,  а каждая  муха -  лягушачий
обед.
 Этот принцип  нетрудно понять. Скажите об этом наивному приятелю, и
он ответит: "Ну конечно, все понятно. Лягушка игнорирует все, что не
похоже  на   муху".  Неправильно!   Ничего  подобного.   Лягушка  не
игнорирует  немухообразный   объект.  Она   его  просто   не  видит.
Подключимся к  глазному нерву  лягушки и медленно протянем перед ней
камушек -  слишком большой  и слишком  медленно. Ни  один прибор  не
зарегистрирует нервного  импульса, потому  что его не будет. Глаз не
утруждает себя  "разглядыванием" того,  что лягушке не интересно. Но
махните перед  ней дохлой мухой - стрелки измерителей задрожат, нерв
передаст информацию, язык лягушки выстрелит и изловит пищу.
 И вот  здесь мы  подходим к киборгу. Роль Брэдли заключалась в том,
что он  ввел между  сложнейшими рубиновыми  глазами  и  замороченным
человеческим мозгом  Вилли Хартнетта промежуточные цепи - медиаторы,
которые фильтровали,  интерпретировали и  упорядочивали все сигналы,
поступающие  с   глаз  киборга.   "Глаза"   видели   все,   даже   в
ультрафиолетовой  и   инфракрасной  частях   спектра.  Мозг  не  мог
справиться с  таким потоком  импульсов, а  промежуточные цепи Брэдли
удаляли излишние биты информации.
 Конструкция  медиационной   системы  была  высочайшим  достижением,
потому что  Брэдли и в самом деле был очень хорош в той единственной
области, в  которой он  был хорош.  Однако в  то утро его не было на
месте, чтобы  установить медиатор самому. Итак: потому, что у Брэдли
было свидание,  потому,  что  президенту  Соединенных  Штатов  очень
хотелось в  клозет, и  потому, что  двум китайцам,  по имени  Синь и
Сунь,  не   терпелось  попробовать   пиццу,   история   человечества
покатилась в другом направлении.

 Джерри Вейднер,  главный ассистент  Брэдли, руководил  медленным  и
кропотливым процессом  запуска зрительных  схем киборга. Работа была
на редкость  канительная. Как  все, через  что приходилось проходить
Вилли  Хартнетту,   она  доставляла   ему  максимум   неприятностей.
Чувствительные нервы  глазных век  были давно  удалены, иначе  его и
днем  и   ночью  пронизывала  бы  мучительная  боль.  Он  все  равно
чувствовал, что  с  ним  делают,  если  не  в  форме  боли,  то  как
раздражающее сознание:  кто-то ковыряется  острыми  инструментами  в
очень чувствительных  частях его  тела. В  таких случаях  его зрение
переключали в пассивное состояние, и потому видел он только туманные
тени. Этого было вполне достаточно. Он ненавидел это.
 Он лежал  так уже  больше часа.  Вейднер и  компания колдовали  над
регуляторами, записывали  показания приборов  и общались между собой
на языке  технарей, то  есть цифрами. Когда поле зрения наконец было
признано удовлетворительным,  и ему  разрешили встать, Вилли чуть не
грохнулся.
 - Гаавно, - рявкнул он. - Ссснова голова кружжитсся.
 - Ладно,  давай еще  раз проверим  равновесие, -  ответил  Вейднер,
сбитый с толку и обеспокоенный.
 И  еще   одна  получасовая  задержка,  пока  вестибулярная  команда
исследовала его рефлексы. В конце концов Хартнетт взорвался.
 - О  Госсссподи, да  отвяжжитессь выы! Я могу просссстоять на одной
ножжжке сследующщщие ссссутки, ну и шшто иззз этого?
 Ему все равно пришлось отстоять свое на одной ноге, пока ассистенты
измеряли, на  сколько он сможет свести кончики пальцев с выключенной
зрительной системой.
 Результаты удовлетворили  вестибулярную команду,  но  не  Вейднера.
Такое головокружение уже случалось и раньше, но точной причины так и
не  удалось   выяснить.  То  ли  нужно  было  искать  во  встроенном
автогоризонте, то ли в примитивных, естественных косточках стремечка
и  наковальни  в  ухе.  У  Вейднера  было  подозрение,